Читать книгу Опасные@связи - Сергей Соловьев - Страница 33

Хорошо, слушайте.

После вашей гибели моя репутация была разрушена. Вы поступили жестоко, хотя я понимаю ваше предсмертное желание наказать меня, открыв вниманию Света мои письма. Вдобавок, я тяжело заболела и долго не могла оправиться. Но все же у меня остались средства и титул. Я удалилась в провинцию и жила там в уединении, окруженная небольшим количеством преданных слуг. Шли годы…

Вы не задумывались, виконт, насколько я могла пережить вас? Это очень хорошо, что вы меня помните молодой и красивой. Знаете ли вы, что я тоже помню себя такой – и чувствовала себя такой все те годы, пока медленно шло время, до самой Революции. Вы читали о ней в Сети?

Так миновало более десяти лет.

Свет меня не простил – даже когда само дело было забыто, оставалась память о том, что на моей репутации лежит несмываемое пятно. Я выписывала книги, читала, пыталась писать сама. А потом старый мир умер – трудно ощутить, не испытав самому, с какой ошеломляющей быстротой все менялось.

Когда началась смута, я вернулась в Париж. Это было уже после того, как король созвал Генеральные Штаты, но еще до того, как чернь штурмом взяла Бастилию. Ее никто толком не защищал, ведь весь гарнизон состоял из старых инвалидов. Не знаю, кто внушил королю идею отдать часть власти народу, – но после этого все начало рушиться. Похоже, когда делегаты собрались, он уже ничего не мог поделать. Впрочем, вы же беднягу совсем не знаете – вы застали только самое начало его царствования. Королевской твердости в нем не было ни на грош – говорят, больше всего ему нравилось чинить дверные замки. А королева была австриячка, глупа, красива, любила держаться на виду, каталась на лошади верхом по-мужски и умела тратить деньги, как никто. Ее обвиняли в наступившей дороговизне и голоде.

Короче, Генеральные Штаты были распущены, но вместо них собралась Национальная Ассамблея. Сначала среди делегатов еще мелькали люди из хороших семей – тот же Лафайет или граф Мирабо, который, впрочем, на поверку оказался бессовестным негодяем, но скоро все они исчезли. Осталась настоящая банда, иначе не назовешь. Очень скоро начались убийства – больше всего среди аристократов, и людей церкви, но потом делегаты стали расправляться друг с другом. Так называемую Национальную Ассамблею заменил так называемый Конвент…

Вы не знаете, виконт, что такое гильотина? Это машина для идеального отрубания головы, которую придумал один деревенский врач. Поскольку у делегатов не было времени организовать подготовку профессиональных палачей, они построили за государственный счет несколько таких машин, чтобы уж не промахнуться.

Король в конце концов додумался, что надо бежать, но было поздно. Его с семьей поймали в дороге и вскоре отрубили им всем головы, разумеется, при помощи гильотины.

Должна признаться, я совершенно не собиралась вам рассказывать о политике – это как раз тот род сведений, которых в сети в избытке.

Возможно, я вспомнила о политике только для того, чтобы объяснить, что не отрубание голов было во всем этом самым отвратительным, а то, что его сопровождало. Издевательства, достававшиеся на долю людей, которых везли на эшафот. Злобные бабы, которых называли «вязальщицами», потому что они все время вязали, следовавшие от темницы до места казни за каждой повозкой с осужденными – некоторые тупые, как деревянные чурки, другие злобные, как дьяволы, и при этом позволявшие себе издеваться, если у женщин перед казнью находился в одежде малейший беспорядок.

Это я помню, хотя не смогу сказать, когда произошло то или другое. Я хорошо помню день, когда от меня ушли слуги. Было пасмурно, но тепло, сухие листья, по которым надо было передвигаться осторожно, чтобы не угодить в лошадиный навоз или человеческое дерьмо. Окровавленные тряпки, битая посуда – накануне снова громили аристократов. Уезжать из Парижа я не хотела, потому что в деревне, по слухам, было хуже; мой замок, как мне стало известно, сожгли. Слуги нашли для меня каморку на чердаке, вход в которую был через квартиру племянника моего дворецкого. Племянник работал писцом в одной из вновь образованных революционных канцелярий, но сохранил признательность к дяде, который в свое время обучил его грамоте.

Чиновники, которых развелось больше, чем при короле, называли себя теперь «слугами народа». Те же, кто пользовался среди них наибольшим влиянием, предпочитали называться «друзьями народа». Но беда была в том, что никто из них не мог удержаться наверху долго. Так что наступило время, что гильотина стала угрожать шее покровителя моего квартирного хозяина, а вместе с его покровителем и ему самому. Он сказал, что мне лучше уйти. И я решила, что наступило время воспользоваться ядом.

Но мне пришлось уйти из дому, потому что мой «слуга народа» боялся, что смерть неизвестной женщины в тайнике, примыкающем к его квартире, может ему навредить. Мое исчезновение ему не помогло. Стоя на углу улицы, я видела, как за ним пришел патруль национальных гвардейцев и как его увели – думаю, в конечном итоге он лег под гильотину.

Но я все равно приняла яд. К сожалению, он оказался медленно действующим.

Разрешите, виконт, на этом месте прервать мой рассказ. Поверьте, я делаю это по соображениям исключительно эстетическим.

Что касается остального… Я согласна с письмом, которое вы направили Пенни. Сделали вы что-нибудь в духе старого своего hobby, о котором мы не так давно говорили?