Читать книгу Как стать оруженосцем - Сергей Тимофеев - Страница 5

Было решено устроить небольшой привал и подкрепить силы – идти по дороге, только с виду казавшейся чем-то твердым, а на самом деле оказавшейся непролазной грязью, было тяжеловато. Погода не улучшилась и не ухудшилась, все окрест по-прежнему выглядело серым и мокрым. Все трое присели на поваленное дерево, и тут выяснилось, что никто не удосужился что-либо прихватить с собой. На всех имелось одно-единственное яблоко менестреля, которое тот без всякого зазрения совести съел в одиночку, заявив, что у него пересохло в горле от длительного рассказа, а ему еще предстоит порадовать их песней, сочиненной им совсем недавно. Необходимо было до темноты найти хоть какое-нибудь убежище, а потому, посидев немного, они двинулись дальше.

Песня в сопровождении волынки, или же наоборот, – сказать невозможно, – состоялась, как только они пришли в движение. Что касается игры на музыкальном инструменте, то мы позволим себе привести цитату из классика, поскольку она полностью соответствовала происходившему.

«Начинал он блистательно: душераздирающей, воинственной нотой, от которой слушатель вскакивал, как ошпаренный. Но вскоре музыкант переходил на пиано, потом на пианиссимо, а последние такты мелодии уже тонули в сплошном булькании и шипении».

В перерывах между вышеописанным действом, шла декламация в лицах, – по крайней мере, так, наверное, полагал менестрель, – поскольку он старательно менял голос и выражение лица в зависимости от действующего персонажа. Если в этой «песне» и присутствовала рифма, то она была глубоко запрятана. Содержание излагаемого сводилось к следующему.

У одного короля имелась красавица-дочь, расставаться с которой он не желал, а потому спрятал ее в высокой башне, доступ в которую имел только он сам и еще пара-тройка доверенных лиц. Тем не менее, нашлись два отважных рыцаря, славных своими подвигами более, нежели своим богатством, которые решились попытать счастья и добыть руку принцессы. Тот рыцарь, который был побогаче, направился непосредственно к королю на переговоры, а тот, который победнее, сомневаясь в успехе, решил действовать (по словам менестреля) умом. Привязав к длинной веревке крюк, а крюк к стреле, он, стоя у подножия башни и стреляя из лука, с какого-то раза все-таки угодил этим своим приспособлением в решетчатое окно наверху. Поскольку замок был древней постройки, он не доверился вполне удачному завершению первого этапа, и для надежности дернул веревку изо всех сил. Окно, часть башенной стены и принцесса в придачу вывалились. Красавица тут же была подхвачена ветром, – юбок на ней было столько, сколько лепестков у бутона розы, – и унесена куда-то в темный лес, а все остальное обрушилось на незадачливого кандидата в женихи. На страшный грохот прибежала охрана, рыцарь был опутан веревками и доставлен пред светлые очи разгневанного короля. Первый кандидат, узнав о том, что его попытались обойти столь нечестным образом, предложил королю дать согласие на поединок, во время которого собирался сделать из второго своей палицей отбивную. Второй был согласен в том смысле, чтобы принять участие в поединке и превратить своим мечом первого в ирландское рагу (stobhach). Но у короля имелись иные виды на ужин, и он предложил рыцарям состязание иного рода, вполне обычное в подобных случаях: кто доставит принцессу ко двору, тот получит ее руку и станет основным претендентом на королевский трон. Поскольку принятие данного предложения никоим образом не отменяло их собственные, рыцари согласились, и тут же, не теряя драгоценного времени, с разницей в один час, отправились на поиски. Первый отправившийся рассудил, что будет гораздо проще, если он дождется своего соперника вместе с найденной принцессой в ближайшей гостинице, вступит с ним в поединок и, решив его в свою пользу, обретет обещанное королем. Так он и поступил: обосновался на первом попавшемся постоялом дворе, стоявшем на единственной достойной дороге к королевскому замку, и принялся ждать. Однако второй рыцарь оказался не глупее первого. Он, не зная о затее первого, поступил аналогичным образом и также расположился, но только во втором, если считать от замка, постоялом дворе, в ожидании, когда появится его соперник…

Не успела песня смолкнуть, как сэр Ланселот непререкаемым тоном заявил, что она сырая и требует серьезной доработки, в связи с отсутствием в ней правды жизни. Принцесса принцессой, она может делать, что ей вздумается, но вот рыцари, если уж они, – да еще в присутствии короля, – предложили друг другу поединок, то избежать его никак не можно, в ущерб чести. Менестрель возражал, утверждая, что поединок вовсе не отменен, а всего лишь отложен, и к тому же не является темой данной песни, поскольку она, прежде всего, о любви. Этот диспут несколько отвлек Владимира от размышлений об отсутствии ночлега и голоде, и неизвестно, к чему бы привел, если бы в некотором отдалении от них на дороге не показался силуэт, передвигавшийся странным манером.

Вынырнув из тени дерева, к которому почему-то прижимался, он по траектории выпущенной из лука стрелы в мгновение ока перемещался к другому и снова прижимался, причем расстояние между деревьями, на взгляд, было весьма значительным. Наши путешественники замерли, не зная, что и подумать. А странный объект, между тем, приблизился настолько, что оторвавшись от очередного дерева, влип в непоколебимо замершего сэра Ланселота и обхватил его руками.

– Прошу прощения и помощи! – задыхаясь, проговорил он. – Помогите мне, добрые господа, хоть ненадолго присесть…

Его усадили на лежавшее у дороги поваленное дерево и хорошенько рассмотрели. Высокий худощавый человек, одетый ничем не примечательно, с шапочкой на голове, в которой торчало перо фазана, сумкой и рожком на боку, что выдавало в нем посланца какого-нибудь важного господина.

– Прошу меня извинить, добрые господа, но я очень спешу, – снова произнес человек.

– Глаза ты, что ли, забываешь дома, когда куда-нибудь спешишь?.. – дружелюбно произнес сэр Ланселот, а Владимир подумал, что где-то эти слова уже слышал. Или читал.

– Знали бы вы, что тут приключилось, так не говорили бы, – ничуть не обиделся человек и тут же, с места в карьер, принялся рассказывать.

Он и в самом деле оказался посланным, – не кого-нибудь, а самого короля! – с важным поручением во все концы земли сразу. Одним из многих. Всем им выдали семимильные сапоги для скорейшего выполнения вышеупомянутого поручения, причем ему достались не по размеру, – жали, – и оба на левую ногу. Странный вид сапог (они были неровно обрезаны несколько ниже колена) объяснялся тем, что семимильными они назывались не только по количеству пройденного за один шаг расстояния, но и, по всей видимости, длине голенищ, которые пришлось сильно обкорнать. Должно быть, их делали в конце месяца, туманно повторил вслед за кем-то посланник, каковая фраза не была понята никем, кроме Владимира, который был ею весьма удивлен. А посему, когда посланник делал шаг прямо, сапоги норовили уклониться влево, в результате чего возникало волнообразное движение с непредсказуемым результатом. Это хорошо, когда по дороге попадался дуб, или, там, рыцарь, а когда болото или, скажем, заросли крапивы… В общем, не прошло и получаса, как рассказчик закончил описание своих мытарств с сапогами и приступил к изложению возложенного на него поручения.

Дело оказалось в том, что у короля была пятилетняя дочка-принцесса, с которой вскоре после рождения произошло следующее. Когда ее мама-королева прогуливалась с дочкой, которую собственноручно везла в коляске, на встречу ей попалась старушка, пожелавшая обеим здоровья и всех благ. Слово за слово, королева, не выспавшаяся, пожаловалась, что малютка часто плачет и не дает ей как следует отдохнуть. Невинное замечание о том, что маленькие дети часто плачут она восприняла в штыки, поскольку настроение у нее было плохое, и тут же, не сходя с места, поцапалась со старушкой, которая оказалась доброй феей, Матушкой Лафтер. Настроение у доброй феи, тем не менее, почему-то тоже было не очень, и она, затронутая за живое, поставила королеву в известность, что наделяет девочку даром не только смеяться чаще, чем плакать, но и способностью воздействовать этим даром на всех окружающих без исключения. Пока принцесса подрастала, дар этот приносил всем во дворце только радость, но сейчас…

Идет, к примеру, заседание Королевского совета. Вызывает король на доклад первого министра, ответственного за финансовое состояние. Тот начинает.

– Не смотря на имеющиеся трудности и постоянное оскудение королевской казны, доходы наши… ваши… ежедневно растут, и по плотности количества самых богатых придворных отнесенных к квадратному футу полезной площади вашего дворца, мы давно уже превысили все знаемые нами королевства вместе взятые, чему свидетельством в том числе постоянно возрастающая гордость простого народа этим обстоятельством…

А тут вбегает принцесса, в простеньком платьице, – и к отцу.

– Папка, – кричит, – дай мне, пожалуйста, один пенни, на леденцы. Четыре у меня есть, а кондитер их по пять продает…

Она у нас хоть и маленькая, а уже и считать умеет, и по хозяйству…

Казалось бы, что особенного? А весь совет, как один, принимается хохотать, да еще как!..

– Пенни, говоришь?.. – покатывается король. – А ты… растут?..

– Растут, ваше величество, – насилу выдавливает сквозь смех первый министр. – Скоро складывать некуда будет…

– Так, может, у нас и с сельским хозяйством все в порядке? – не унимается король.

– А как же! – доносится прерываемый взрывами хохота голос первого министра по соответствующей отрасли. – В таком порядке, что и говорить, собственно, не о чем, за отсутствием темы…

На том Королевский совет и заканчивается.

Или вот, другой пример. Созывает король к себе рыцарей во главе с самым главным маршалом, и говорит им:

– Что-то, – говорит, – скучновато как-то живем. Уж не объявить ли нам кому-нибудь войну? Так, для порядку.

– А чего ж не объявить? – отвечает ему маршал. – Тут и повод имеется. Король соседнего королевства как мимо меня ни пройдет, ни разу не поздоровается.

– Да как же ты такое терпишь?! – возмущается король. – И часто он себя ведет таким образом?

– Пока что ни разу – он у себя там все в карете ездит, а к нам глаз не кажет, но принцип есть принцип…

И тут снова появляется принцесса. Ей, оказывается, хочется новые игрушки – большого кота и двух мышей. И опять, ну что такого особенного? А все хохочут.

– Леопольдом кота назвать надо, – король предлагает, – как этого самого… ну… супротивника нашего будущего…

– А еще колдуну придворному приказать, чтобы он коту этому наколдовал: когда его за хвост дергать будут, он бы жалостливым таким голосом предлагал: «Ребята, давайте жить дружно…»

На том войне и конец. В общем, не жизнь – а сплошной смех. Вот в виду таких-то обстоятельств и разослал нас король с поручением: либо найти и доставить ко двору эту самую фею, либо подыскать принцессе жениха подходящего…

– А сколько ж вашей принцессе лет, если она еще в игрушки играет? – поинтересовался сэр Ланселот.

– Скоро семь будет.

– Семь лет? И уже в замужество? Не рано ли?..

– А чего такого? Пока пусть помолвлены будут. Поживут в одном замке, у жениха. Притерпятся-присмотрятся друг к другу. Семейная жизнь она того… непростая…

С этим трудно было не согласиться.

Тем временем, посыльный поднялся на ноги.

– Ладно, я с вами и так задержался. Отвлекаете меня от дела пустыми разговорами, а мне еще пристанище найти надо, – заявил он.

– Нам, между прочим, тоже, – сказал менестрель. – Не подскажешь, там, впереди, то есть, у тебя позади, есть, где остановиться?

– Ну да. Там деревня и постоялый двор.

– И далеко?

– Да нет. Буквально в двух шагах.

И он, неловко сделав первый шаг, помчался дальше своим совершенно невообразимым способом.

– В двух шагах, в двух шагах… – пробормотал менестрель, глядя ему вослед. – Интересно, это он какие шаги имел в виду?..

Оказалось, что приблизительно соответствовавшие шагу приписываемой сапогам способности преодолевать расстояния.

На постоялый двор они прибыли, когда совершенно стемнело, причем биологические часы Владимира ничем ему в данной ситуации помочь не могли. В равной степени могло оказаться, что уже полночь, или за полночь, а может быть, и менее. Комнату им выделили большую, одну на троих, поскольку было заявлено, что завтра им отправляться в путь с рассветом. Ужин оказался чуть теплым, зато обильным, предвещавшим плохой сон. Но наших путешественников это ничуть не смутило, поскольку за весь день у них макового зернышка во рту не было, а кроме того, такое обилие было привычным и для рыцаря, и для менестреля, которые уснули сразу же, едва добравшись до деревянных топчанов с раскинутыми на них соломенными матрасами. Он же опять ворочался, вздыхал, клял себя за то, что поддался примеру своих спутников, и задремал неверным сном, когда уже пора было, – если судить по назначенному сроку, – подниматься.

Но рыцарское «с рассветом», как и прежде, оказалось «ближе к обеду». Прихватив на этот раз с собой сухой паек, они отправились дальше, но уже вдвоем. Не привыкший к походным темпам передвижения, – в отличие от Владимира, бывшего заядлым туристом и рыболовом, – менестрель заявил, что ему необходим дополнительный отдых и пусть они не беспокоятся о нем, – он их вскоре нагонит. Впрочем, тон этого обещания говорил об обратном.