Читать книгу Кровь и золото погон - Сергей Трифонов - Страница 8

В Гатчинской кавалерийской школе прапорщиков прослужил он до марта семнадцатого года. Десятки его рапортов командованию с просьбой направить в действующую армию остались без ответа. Начальство не желало отпускать толкового офицера-инструктора, совсем некому было готовить ускоренно, за три месяца, прапорщиков для армейской кавалерии. Правда, подполковник Каменцев выполнил своё обещание, и под Рождество в шестнадцатом году Павловский получил чин штабс-ротмистра.

Ещё до отречения государя стал очевидным развал армии. Даже в военно-учебных заведениях левые мутили воду, жандармы почти ежедневно производили в казармах обыски и возами изымали у юнкеров крамольную литературу, подстрекавшую к неповиновению правительству, к братанию на фронте с врагом и призывами прекратить войну. Но что интересно, и это просто выводило Павловского из себя, никого не арестовывали, не предавали суду, даже не наказывали дисциплинарно. Начальство боялось революционного взрыва. Однажды только произведённый в прапорщики бывший студент не отдал Павловскому честь и на строгое замечание послал последнего подальше. Штабс-ротмистр оказался скор на расправу, и прапорщика со сломанными челюстью и носом отправили в лазарет. Полковник, начальник школы, с горечью выговаривал Павловскому:

– Ну зачем вы так, ротмистр? Нельзя дразнить гусей. Завтра эти мальчики в бой пойдут, а вы им в рожу.

– Завтра, ваше высокоблагородие, – сдерживая себя, отвечал штабс-ротмистр, – не мальчики, а самое настоящее быдло не на фронт пойдут, а нас с вами к стенке поставят, ёрничая и приплясывая от удовольствия.

После того как Временное правительство объявило о «демократизации армии», остатки воинской дисциплины рухнули и солдаты с юнкерами из разночинцев перестали подчиняться офицерам, Павловский собрал свои вещи и вечерним поездом отбыл из Гатчины в столицу.

В Питере у него не было ни родных, ни друзей. В кармане шинели лежала записка с адресом матери подполковника Каменцева. К ней он и направился. На углу Невского и Литейного удалось снять извозчика, который посоветовал:

– Вы, вашбродь, сабельку с револьвертом сняли бы. Матросня ненароком могет отъять и накостылять вдогонку. На худой конец, и порешить могет. Она, матросня ента, совсем исхулиганилась, Христа не неё нет.

– Спасибо, брат. С меня серебряный сверху.

– На Васильевский вмиг долетим. – Кучер показушно хлестанул бодрую кобылу.

Полил холодный дождь, будто и не май вовсе стоял на дворе. В грязных лужах плавали обрывки газет, смятые листовки. У булочных вытянулись очереди за хлебом, а на углу Среднего проспекта и 2-й линии нестройно гудел какой-то среднего размера митинг, над которым развевался транспарант «Война до победного конца!» Павловский заметил невысокого человека в офицерской шинели без погон и в тёмного цвета драповой кепке, какие обычно носят приказчики торговых рядов. Взгляд его узких злых глаз словно лезвие чиркнул по Павловскому. «Бог мой! Это же князь Капиани, будь он неладен!» Павловский поднял воротник шинели и отвернулся.

Двухэтажный дом на 5-й линии выглядел вполне прилично, но в давно не убираемом подъезде было сыро и грязно, воняло кошачей мочой и помоями. Он осторожно, чтобы не поскользнуться о какие-то очистки, поднялся на второй этаж, позвонил в дверь с медной табличкой «Профессор С. И. Каменцев. Приём по понедельникам и средам с 11.00 до 14.00». Дверь отворила не потерявшая привлекательности дама лет пятидесяти пяти с хорошо уложенными густыми каштановыми волосами, в которых пробивалась седина. Большие карие глаза с удивлением глядели на атлетическую фигуру Павловского.

– Добрый день, – он поклонился и щёлкнул каблуками, – штабс-ротмистр Павловский Сергей Эдуардович. Могу ли я узнать о своём сослуживце Аркадии Семёновиче Каменцеве?

– Проходите, ротмистр, проходите. – Дама настежь отворила дверь, пропуская в прихожую гостя. – Снимайте шинель. Меня зовут Ольга Ивановна, я мама Аркадия.

Павловский поцеловал мягкую и тёплую руку хозяйки.

– Аркадий в городе, но будет к вечеру, сказал, у него какая-то важная встреча. А Семён Ильич сегодня весь день на операциях в академии, придёт поздно. Да что мы в прихожей-то? Проходите в гостиную. Вы, видимо, с дороги и голодны, сейчас что-нибудь организуем.

– Благодарю, не утруждайте себя, я сыт.

– Не лгите, Сергей Эдуардович, по глазам вижу, устал и голоден. Идите освежитесь, там чистые полотенца, а я мигом.

Когда Павловский вернулся в гостиную, стол был уставлен тарелочками с холодной телятиной, сыром, маленькими пирожками, сливочным маслом, а рядом на приставном столике в медной турке на спиртовке подходил ароматный кофе. Пока он утолял голод, Ольга Ивановна деликатно выведала у него про родителей, службу, про знакомство с сыном… Дверь неожиданно отворилась, и в гостиную вошёл облачённый в штатское подполковник Каменцев. Они крепко обнялись.

– Ну, брат Павловский, рассказывай, как ты, где ты и что ты?

Павловский поблагодарил хозяйку за угощение и, взятый под локоть Каменцевым, был уведён в соседнюю комнату. Офицеры разместились в глубоких кожаных креслах, закурили и, потягивая крепкий кофе, начали долгую беседу. Каменцев, зная о политической безграмотности Павловского, кратко рассказал об аресте царской семьи, образовании Временного правительства и его беспомощности, о назначении генерала Алексеева верховным главнокомандующим, о развале армии и преследовании офицеров, об устанавливающемся в Петрограде двоевластии правительства и Петроградского совета…

– Я прибыл в Питер за пополнением. Если не возражаешь, могу и тебя забрать?

– Так я вроде как дезертировал. Взял и просто уехал из школы прапорщиков. Меня ведь под суд отдадут.

– Не отдадут, я всё улажу и бумаги в министерстве выправлю. Если, конечно, согласен? Понимаешь, Сергей Эдуардович, сейчас нужно подальше держаться от столицы. Чует моё сердце, всё это добром не кончится. Большевики во главе с их Ульяновым – Лениным большую силу набирают, столичный гарнизон всё больше революционизируется и становится неуправляемым. Силы необходимо накапливать на фронте, формировать ударные и надёжные полки из ветеранов – унтер-офицеров и боевых офицеров. А потом, в нужный момент, раздавить эту революционную гидру одним крепким ударом. Ну, так что, поедешь со мной на фронт? Только не в родной гусарский, а в драгунский полк под Ригу.

– Поеду, Аркадий Семёнович, за вами хоть на край света.

– Ну и прекрасненько. Ты где остановился?

– Нигде.

– Поживёшь у меня до отъезда. Располагайся здесь, в моём кабинете. А деньги есть?

– Деньги есть. Да не улыбайтесь, Аркадий Семёнович, деньги, правда, есть, ещё от подарка великого князя Николая Николаевич остались. Я же вам рассказывал…

– Да, вот что, по улицам особенно не шатайся. Сам видишь, солдатня с матроснёй совсем распоясались. В городе каждый день бесследно исчезают офицеры. Револьвер держи в кармане.

– Спасибо, буду бдителен. Кстати, неподалёку от вас встретил незабвенного князя Капиани.

– Не может быть! Ты не ошибся?

– Никак нет, он был, собственной персоной. Только одет как-то странно, в шинели, но на голове странный картуз. Меня сразу узнал. Глаза злые-презлые.

– Вот тебе и Временное правительство! Всякую шваль из тюрем повыпускала. Поосторожнее, ротмистр, поосторожнее…

Павловский из дома практически никуда не выходил, валялся на кожаном диване, читал книги, вёл задушевные беседы с Ольгой Ивановной. Стесняясь своего нахлебничества, однажды предложил ей довольно крупную сумму денег за, как он скаламбурил, нежданный постой. Хозяйка отказалась и, похлопав ротмистра по руке, ласково сказала:

– Милый мой мальчик, вы можете себе представить, чтобы ваша мать взяла деньги за постой Аркаши в вашем доме? Вы же наши дети.

Только однажды он выбрался на 4-ю линию в знаменитую табачную лавку «Магазинъ В. И. Старожилова», где накупил дорогих асмоловских папирос и для форсу деревянный ящичек настоящих ямайских сигар.

Спустя неделю Каменцев и Павловский с командой в полторы сотни рекрутов 1896 года рождения для пополнения полка прибыли воинским эшелоном в Ригу. Каменцев в военном министерстве уладил все формальности, и Павловский отправился на фронт, как излечившийся от тяжёлого ранения. В его послужном списке начисто отсутствовал период службы в школе прапорщиков.

В районе Риги фронт против немцев держала 12-я армия под командованием пятидесятилетнего генерал-лейтенанта Дмитрия Павловича Парского. Командарм слыл грамотным и опытным военачальником, за плечами которого были Николаевская академия Генерального штаба, Русско-японская война, командование пехотным полком, бригадой, дивизией, гренадерским корпусом. Но, назначенный командующим армией в июле 1917 года, он, стремившийся во что бы то ни стало сохранить боеспособность вверенных ему соединений, сделать уже ничего не мог, армия трещала по швам, кадровых офицеров становилось всё меньше и меньше, революционные и антивоенные настроения охватили не только солдат, но и большинство младших офицеров, прибывавших с ускоренных курсов прапорщиков. Ни восстановление Керенским смертной казни, ни назначение на пост верховного главнокомандующего популярного в войсках генерала Корнилова, ни налаживание бесперебойного снабжения продовольствием, обмундированием, оружием и боеприпасами – ничто не могло предотвратить развала на фронте.

Дисциплина продолжала падать, росло напряжение в отношениях солдат с офицерами, массовыми стали случаи братания с немцами и дезертирство. Военная контрразведка сбилась с ног, разоблачая предательство в войсках и тылу, выявляя сотни германских агентов среди местного населения Латвии. Деструктивную роль играли военные комиссары Временного правительства в штабах фронтов и армий, солдатские комитеты полков и батальонов, вмешивавшиеся в полномочия командиров, порождавшие неуверенность и безынициативность среди офицеров. Генерал Парский в свои пятьдесят лет выглядел согбенным, больным стариком.

Каменцев, исполнявший должность начальника штаба отдельной кавалерийской бригады 12-й армии, представляя штабс-ротмистра Павловского командиру бригады генерал-майору Суслову, заметил, что ранее служил с ротмистром и может характеризовать последнего как опытного, храброго и отважного боевого офицера. Генерал тут же, не ознакомившись с послужным списком Павловского, подписал заготовленный Каменцевым приказ о назначении штабс-ротмистра командиром 2-го эскадрона 1-го полка бригады и пожелал тому удачи.

Представившись затем командиру полка и устроившись в отведённой ему комнатке здания бывшей лютеранской школы, наскоро приведя себя в порядок и перекусив, чем Бог послал, Павловский приказал построить для знакомства вверенный ему эскадрон. Картина, мягко сказать, не впечатлила: восемьдесят четыре души вместо ста пятидесяти по штату, только один офицер в должности помощника командира эскадрона, должности командиров взводов замещались унтер-офицерами. Обмундированы и обуты вроде бы во всё добротное, шашки, карабины, патронташи – всё на местах. Но лица! Но взгляды! «Шайка уставших, отчаявшихся и дерзких разбойников», – подумал Павловский. А ведь он вышел перед строем во всей красе, с орденами, перетянутый новыми скрипучими ремнями, с трофейными гусарской шашкой и пистолетом в огромной кобуре. Ни исполинский рост, ни бравый вид командира на эскадрон не произвели никакого впечатления. По рядам негромко переговаривались, наплевав на дисциплину:

– Ещё одного попугая прислали.

– Ничего, мы его быстренько обломаем.

– Будет артачиться, пуля в спину, и гуляй, красавчик.

– Закурить бы скорее.

– А по мне, так лучше пожрать чего…

Павловский долго терпел, но вдруг неожиданно для всех гаркнул, словно германская гаубица:

– Ррав-няяйсь!!! – Строй разом подтянулся. – Смирна-аа!!! Слушай мою команду! Сегодня проверю состояние конского состава и оружия. Нерадивые и бездельники будут наказаны. Мне, боевому офицеру, вовсе не страшны ваши буравящие взгляды и трусливые угрозы. Мне за Родину страшно. Страшно, что немецкий сапог намерен её топтать, а многие русские солдаты собираются помогать ему в этом. Позор-то какой!

После построения помощник командира подпоручик Штебро, призванный из резерва, осторожно предостерёг Павловского:

– Прошу прощения, господин ротмистр, но вот вам мой совет: не хотите пулю в спину, будьте поаккуратнее с нижними чинами. Сами понимаете, время какое…

Павловский не спеша закурил, присел на берёзовый чурбак и, глядя куда-то мимо помощника, спокойно ответил:

– Я, знаете ли, подпоручик, не нуждаюсь в ваших советах. Если суждено получить пулю в спину, на то воля божья. Но пока я командую эскадроном, порядок и дисциплина в нём будут железными.