Читать книгу Пощёчина генерал-полковнику Готу - Сергей Трифонов - Страница 11

Погода стояла жаркая. Солнце трудилось вовсю, сжигало оставшуюся нескошенную траву, заворачивало трубочкой листву на деревьях и кустарниках, превращало почти что в порох мхи на лесных прогалинах. Чуть голубоватое небо было высоким и прозрачным. В его высях нередко появлялись ястребы и огромные коршуны, нарезавшие большие круги, высматривая на полях и лугах свою жертву. Грациозные аисты, захватившие придорожные вётлы, столбы, кровли водонапорных башен и все мало-мальски одиноко торчавшие возвышенности, сторожили свой молодняк в гнёздах, по-хозяйски оглядывая округу.

Когда миновали Неман и пересекли старую государственную границу СССР с Польшей, шоссе Минск – Брест стало получше. Началась Западная Белоруссия, в сентябре прошлого, тридцать девятого года, присоединённая к СССР. Подполковник Зайцев, устроившись на заднем сиденье, сразу за Минском уснул и сейчас сладко похрапывал, вызывая улыбки Алексея и водителя. Гордеев с жадным интересом рассматривал бывшие польские земли, примечал многое ему незнакомое. Бесконечно тянулись сосновые боры, изредка перемежавшиеся берёзовыми рощами, зарослями орешника, шиповника и ежевики, узкими участками золотистых ржаных и жёлтых рапсовых полей, лугами сеяных трав. В лесу нигде не увидишь сухостоя и валежника, хворост повсеместно убран.

Стали попадаться скрытые садами хутора. Крыши изб и хозяйственных построек повсеместно были крыты соломой, реже дранкой, и уж совсем редко крашеным металлом. В глаза бросались бедность и одновременно какая-то незнакомая советскому взгляду ухоженность, чистота дорожек, прибранность подъездных путей и пешеходных тропинок. На всех хуторах из труб поднимались узкие столбы дыма. «Странно, – подумал Алексей, – неужели в такую жару печи топят?» Как будто услышав его мысли, водитель, сержант Батрак, сказал ухмыляясь:

– Бимбер гонят, да хлеб пекут.

– А что такое бимбер? – спросил Алексей.

Водитель с удивлением взглянул на Гордеева.

– Так это ж ихний самогон такой, товарищ старший лейтенант, крепкий до чёрта. Кто из свеклы гонит, кто из картошки, из зерна, а кто побогаче – из сахара. Неужели не пробовали?

Алексей, смутившись, промолчал.

Нельзя сказать, что шоссе жило активной жизнью. В оба направления двигался в основном армейский транспорт: гружёные или с людьми ЗИСы и ГАЗы, мастерские, цистерны. Встречались шедшие в сторону запада дивизионы 122- и 152-мм гаубиц, сапёрные и понтонно-мостовые батальоны, фургоны медслужбы с большими красными крестами на брезентовых боках. Мелькали, сверкая чёрным лаком и требовательно сигналя, легковые автомашины армейского командного состава, НКВД, партийных, советских и хозяйственных работников. Изредка проходили переполненные, с настежь открытыми окнами рейсовые автобусы отечественной и польской марок. Основой же шоссейной жизни были многочисленные и разнообразные телеги, повозки, возы, груженные сеном, прошлогодней соломой, пиломатериалами, дровами, хворостом, армейские фуры и полевые кухни. Вся эта гужевая братия двигалась неспешно, занимала правую сторону шоссе, жалась к обочине, а зачастую и шла по обочине, поднимая огромные облака густой пыли.

Часам к семи вечера, когда злое июльское солнце легло отдыхать в западных просторах сосновых боров, въехали в Барановичи. Двадцатисемитысячный городок, половину населения которого составляли евреи, утопал в садах, густых зарослях сирени, боярышника, шиповника и чубушника, был окутан запахами цветов, жареного мяса, печёного хлеба и кофе. Повсюду попадались шинки, таверны, кабачки, трактиры, кофейни, кондитерские, чайные… По мощёным улочкам сновали торговцы пирогами, пивом, табачными изделиями.

У приезжего могло создаться впечатление, что в городке только и занимались тем, что пили и ели. Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Владельцы и работники магазинчиков и лавок, мастерских по пошиву и ремонту обуви и одежды, мастерских и магазинов ювелирных и скобяных изделий, адвокаты, стряпчие большую часть времени проводили в шинках и других, как говорили в СССР, пунктах общепита. Там, за чашкой кофе или чая, стаканом бимбера или дешёвого вина, кружкой местного пива решались дела, проворачивались сделки, шёл обмен новостями, собирались и распространялись сплетни.

В одном из таких злачных мест, в шинке старого города, решил сделать привал проснувшийся подполковник. По всему, он тут бывал неоднократно, так как хозяин, пожилой еврей, одетый не по погоде в тёмного цвета шерстяную тройку, завидев вошедшего, поднял руки и эмоционально воскликнул:

– Господь праведный! Ты таки послал мне наконец пана полковника!

Шинкарь стряхнул грязным полотенцем со столика на пол крошки.

– Панам офицерам для начала бимбера или только покушать?

Зайцев, секунду подумав, ответил:

– Мне бимбера, ему, – он указал на водителя, – холодного лимонада, а ты, Гордеев, что пить будешь?

Не дождавшись ответа, продолжил:

– А ему пива.

Шинок был неопрятный. Пол устилал толстый слой опилок, стены обшарпанные, засиженные мухами старые литографии, давно немытые стёкла окон. Зато в шинке было прохладно и безлюдно.

Пиво оказалось холодным и приятным на вкус, а поданное жаркое – телятина и картофель, тушённые в сливках, – просто отменным. Пообедав, сержант Батрак, оставил командиров, пошёл охранять машину. Мало ли чего случится. Зайцев, допив остаток бимбера, удовлетворённый откинулся на спинку стула, закурил венгерскую контрабандную сигарету, пачку которых с загадочной улыбкой принёс шинкарь.

– Вы, Алексей Михайлович, не обижаетесь, что я на «ты» перешёл? Вы всё же в сыновья мне годитесь.

– Что вы, товарищ подполковник, мне так приятнее. Непривычно как-то, когда «выкают».

– Ну и ладно. Старайся, Гордеев, всё замечать, делать зарубки в мозгу. Проявляй бдительность, местным никому не доверяй, никому ничего не обещай, не выпивай с ними, остерегайся женской навязчивости.

– Как же так? Мы же их вроде как освободили, и теперь они такие же советские, как и мы! – с горячностью воскликнул Гордеев.

– Не горячись и не шуми так. Освободить-то освободили, но советская власть здесь ещё не окрепла, даже не укоренилась окончательно. Население мысленно живёт там, в несуществующей уже Польше, мыслит прежними категориями, побаивается нас, советских, особенно чекистов и военных, с опаской ожидает репрессий, всеобщей коллективизации, отмены частной собственности и экспроприации имущества. Западная Белоруссия буквально напичкана германскими шпионами и диверсантами, которые ждут своего часа.

– Вы считаете, что война с Германией неизбежна? А как же прошлогодний Пакт о ненападении, расширение взаимной торговли, постоянные заявления наших высших руководителей о дружбе с Германией?

Подполковник пристально поглядел на молодого командира, видимо, оценивая, пойдёт ли тот в особый отдел или нет.

– Знаешь, Гордеев, мне почему-то кажется, ты умный и порядочный человек. Да и награды твои говорят, немало хлебнул там, на финской. Мне не пришлось. После Испании послали учиться в Академию бронетанковых войск, а через полгода отозвали и направили в бригаду, с которой во время освободительного похода дошёл до Бреста. Там нас и расквартировали. А война, дорогой мой, обязательно будет. Не верь нашей трескучей пропаганде. Сталин ведь войны не хочет. Он отлично понимает, не готовы мы к войне. Испания, финская война, да и освободительный поход показали: Красная армия в техническом отношении слаба, танки наши устарели, ты и сам это знаешь. Мизерная часть артиллерии на мехтяге, не хватает автомашин, ещё много чего… Главное же – народ приходит в армию безграмотный, с техникой не дружит. И с командирами большая проблема. Причина, думаю, тебе известна. Будет война. – Зайцев тяжело вздохнул. – И очень скоро будет. Но, гляди, Гордеев, помалкивай, язык за зубами держи. Службу неси исправно, уши держи навостре, головой крути на триста шестьдесят градусов. Устанешь, захочешь пообщаться, заходи ко мне домой. Я один живу.

– Что так? – удивился Гордеев.

– Пока в Испании был, моя дорогая супруга к интенданту ушла. Сытой и спокойной жизни захотела. Да и бог с ней. Детей ведь всё равно нет. Так что заходи, не стесняйся.