Читать книгу Взятие. Русь началась с Рюрика, Россия началась со взятия! - Сергей Валерьевич Соколов - Страница 14

Высокие стрельчатые арки малого зала мечети делали его зрительно гораздо выше, чем он был на самом деле. Умело набранные французскими мастерами витражи с сурами из Корана причудливо преломляли солнечный свет и разноцветными отблесками украшали стены. Большой зал главной казанской мечети, где происходил намаз и сотни правоверных воздавали хвалу Всевышнему, был ещё красивее и торжественнее, но именно здесь, в малом зале сеид Кул-Шариф мог молиться в одиночестве, думать, писать или проводить важные встречи. Зал был построен по примеру Чёрной палаты, которая когда-то была одним из мест сосредоточения власти в Древних Булгарах. В нём также было четыре входа по сторонам света. Но здесь, в Казани всё было выше, тоньше и изысканнее. Лучшие мастера мусульманского зодчества из Северной Африки трудились над созданием этой мечети и вложили в неё весь опыт и умения.

Высокая и статная фигура сеида Кул-Шарифа, казалось, была важнейшей составной частью всего архитектурного образа. Лёгким жестом он пригласил бека Чапкына Отучева, мурзу Камая, князя Епанчу и посла Рашида расположиться на кожаных топчанах, стоящих полукругом.

– Я хочу выслушать подробно о планах и делах Москвы. Как исполнен мой наказ, князь Епанча?

– Благословенный сеид, посланник Пророка! – Епанча встал и поклонился. – Ты волен казнить меня, наказ твой не выполнен. Твои посланники были обнаружены и казнены. Князь Ушатов, который за выдачу сыновей обещал содействие, в опале отправлен на Москву. Мы сожгли лишь десяток деревень и привели скромный полон. Всех рабов под стенами крепости на Ташаяке ожидает твой осмотр: выбери, хоть всех забери.

– Садись, князь. Усомниться в твоей верности и отваге может лишь безумный. Говори ты, Рашид-бек! Всех ли благочестивых наших людей мы потеряли на Москве?

– Милостивый сеид, отражение Аллаха на земле! – Рашид вскочил и закланялся быстро и часто. – Из потерянных лишь дервиш Сахиб показал себя верным воином ислама и умер достойно! Но на Москве есть ещё люди ханства и цепь вестей не прервётся. Царь Иван повелел следующее. Весь срубленный под Угличем город сплавлять по Идели вниз. Всё уже разобрано, помечено и уложено в плоты. И ещё… Главной ладьёй плывёт новый наместник, назначенный царём Иваном на Казань.

– Вот как? – Кул-Шариф приподнял бровь с удивлением. – Кто же из русских осмелился принять на себя начало над великим Казанским ханством?

– Нет, не русский. Татарин. Шах-Али, хан Касимовский!

– Аллах услышал мои молитвы! – сеид воздел руки вверх.

– Верно ли я понял тебя, великий? – развёл руками Чапкын Отучев. Ты благословишь этого жирного шакала на ханство? Помнишь ли ты его прошлое царствование?

– Помню, помню, уважаемый бек! – отвечал Кул-Шариф со спокойной улыбкой. И мыслю не на одно лето, а на столетия!

– Прости великодушно воина, великий сеид! – поклонился Епанча. – Нет ли у тебя сомнений в нашей силе? Мы не пустили неверных в крепость два года назад, не пустим и теперь. Терпеть русского наместника люди казанские смогут. Стиснут зубы и стерпят. Но чтобы манкурт Шигалей… бунт будет, арские не стерпят точно! Прости, но это так!

– Ты сказал то, о чём я думал годы, достойный Епанча! Ты настоящий сын татарского народа, верный, с горячим сердцем. Люди устали от войны, люди бедны. Многие беки лишились дохода от торговли не только на Идели, но и на Каме. Пустить русского наместника придётся всё равно, чтобы дать отдых, пополнить амбары и табуны. Если бы пришёл русский лис Адаш, или Микулин – они сели бы в городе тихо, смотрели бы по сторонам и выжидали. Посылали бы грамоты-доклады Ивану. Кто-то из людей смириться, будет рад худому миру. Но Шах-Али – дело совсем другое! Он мечтает, во сне видит власть над Казанью. Он помнит, как его, как шелудивого пса, выкинул с престола Сафа-Гирей, благословенна память о нём! Он ничтожен, поэтому захочет мстить и доказывать величие своё. Этого народ не стерпит, народ его снесёт вместе с русской властью. Когда ставленник Москвы будет врагом, то врагом будет и Москва, на курултае призовут на ханство крымцев или ногайцев. Придут тысячи воинов и вышвырнут Москву обратно, в дремучие леса на Оку. Где ей и положено сидеть.

– Ты велик, сеид Кул-Шариф! Велик не только благочестием и близостью к Всевышнему, но и умом непревзойдённым! – с поклоном воскликнул мурза Камай. Совет Дивана примет верное решение, Шигалея примут ханом над собой, верно, бек Отучев?

– Не только наместника требует принять Москва, но и отпустить всех своих рабов, взятых по городам и весям русским! – строго проговорил Отучев.

– Отдать рабов!? – воскликнул с наигранным удивлением Камай. – Но кто работать будет? Как без них строить? Как пахать? Кто будет делать грязную работу за скотом?

– Отдать рабов… – в задумчивости протянул Кул-Шариф и повернулся к окну. Тень с очертаниями его благородного профиля с персидской бородкой легла на мраморный пол. – Работать не кому будет… это ещё ухудшит положение беков и ускорит бунт. Главное, чтобы все понимали, что плохо стало когда Шах-Али пришёл править. Да, через семь дней после воцарения Шах-Али, когда до каждой стороны ханства доскачет вестник о том – отпустить всех русских рабов. Всех!

После совета у Кул-Шерифа бывший посол Рашид-бек и мурза Камай пересекли двор мечети, обогнули садик медресе, где под сенью огромных лип вокруг каменного стола сидели и писали что-то два десятка мальчиков в тюбетейках, кивками ответили на приветствие знакомого имама в чалме и через арку ворот вышли из крепости. По широким каменным ступеням они спустились с холма к рыночной площади Ташаяк. После аристократичной прохлады Соборной мечети базар выглядел слишком суетно, ярко и многоцветно. В аркадах каменных торговых рядов располагались бухты разноцветных тканей и развалы с орудиями и оружием. На растяжках были развешаны кожи. Сама площадь была занята деревянными лотками с навесами, под которыми торговцы прятались от палящего солнца. Тут были разложены восточные украшения, сладости вперемежку с разноцветной ближневосточной посудой. Далее шли ряды с пряностями, ударял в голову запах жарящегося тут-же мяса. Поодаль выстроились возы с сеном и скучающими рядом деревенскими мужиками. Дополняли картину снующие хаотично русые мальчишки с кренделями, баранками, пирожками на прикреплённых к поясу коробах и продавцы кулонов—шамаили, сидящие у входа в небольшую деревянную мечеть. Несколько раз обернувшись, Рашид и Камай преодолели рыночную толчею Ташаяка и вышли к Тайницкой башне.

Перейдя ров, по качающемуся цепному мостику они вновь вошли в крепость через широкий портал под нависающей над головами осадной решёткой. Дюжина бойцов городской охраны сидели прямо на мостовой, рядом со своими, составленными пирамидкой, копьями, кидали в круг какие-то костяные шары и время от времени всплескивали мужским хохотом, не обращая внимания на отдельных прохожих.

– Нам не стоит идти прямо по улице, иначе не было смысла делать крюк! – сказал мурза Камай. – Можно пройти через Нур-Али, оттуда есть вход в ханский двор!

Мрачная громада мечети Нур-Али, выложенная из грубо обработанного камня, с узкими крепостными окнами, стояла слева от Тайницкой башни как свидетель аскетичного боевого прошлого.

– Ты думаешь, там не найдётся людей сеида? – усмехнулся Рашид-бек. – Нет, нам нужно как можно меньше глаз. Когда-то мне довелось сопровождать Сафа-Гирея по другому пути. Алла бирса, он сохранился.

Рашид вернулся к Тайнинской башне, раздвинул кусты колючего боярышника и заглянул за выступающий пилон. Потом сделал знак Камаю и зашёл за выступ. Низкая дверь после нескольких толчков поддалась настолько, чтобы можно было просунуть руку в щель и сдвинуть засов, после чего оба начали спускаться в узкий проход. К удивлению Камая в подземном коридоре не было кромешной тьмы. Через щели в своде внутрь проливалось ровно столько света, чтобы не споткнуться. «А ведь идя по улице и не скажешь, что под тобой кто-то ходит» – подумал Камай, но вслух ничего не сказал.

Скоро подземный ход вильнул вправо и путники, нагнувшись, чтобы не удариться головой, вошли в просторное помещение с факелами, расставленными по углам. Основную часть этого зала занимал бассейн с водой, в который вливался узкий, но непрерывный поток воды, стекающий с каменной стены. Возле бассейна стояли вооружённые стражи, следившие за работой чудного механизма: вокруг деревянного колеса на скрипучей оси двигалась кожаная лента, к которой на коротких цепях были прикреплены вёдра. Окунувшись, наполненные до краёв они поднимались и исчезали в темноте, а пустыми уже возвращались обратно.

– Это тот самый источник, который питает чистейшей водой ханский дворец, бани, кухни военного гарнизона и многое другое! – пояснил с улыбкой Рашид изумлённому Камаю. – А ты, мурза, думал воду в крепость только из Казанки носят?

Подземное пространство оказалось анфиладой примыкающих друг к другу залов. Следующим на пути оказалась комната, по длинным сторонам которой располагались арки с деревянными дверями, некоторые были открыты, тут что-то грузили рабочие под присмотром приказчика. В данном случае пояснений не потребовалось. Было очевидно, что за дверями находились ледники для хранения рыбы, мяса и ещё каких-либо припасов.

Следующий зал был меньше предыдущих и имел два проёма по бокам. Проход направо, за которым начиналась лестница вниз, был перегорожен опускной решёткой. Проход налево, на винтовую лестницу, ведущую вверх, был открыт. Преодолев несколько десятков ступеней Рашид и Камай оказались на первом этаже ханского дворца. Проходящих мимо служащих нимало не удивили двое мужчин в дорогой одежде и при оружии, которые без всякого приглашения оказались в резиденции властелинов Казанского края. Только у дверей, ведущих во внутренний двор, навстречу пришедшим устремился пожилой слуга-секретарь.

– Прошу досточтимых беков сообщить имена, титулы и причину, по которой они нарушают покой великого хана!

– Ты что, старый Хафиз, ослеп на старости? – тут уже вышел вперёд мурза Камай. – Не узнаёшь правителей ханства!?

– Аллах мне дал единого правителя ханства – хана Утямыша! Других не знаю.

– За незнание пойдёшь на скотобойню убирать кишки! Не место тебе во дворце! – кипятился Камай. Рашид же, напротив, не хотел лишнего шума.

– Мурза Камай очень устал от важных дел. Я, посол Казани на Москве, Рашид-бек, пришёл вместе с ним доложить великому хану о важных делах. Передай ему нижайшую просьбу принять нас и выслушать!

– Ожидайте здесь! – указал Хафиз и с достоинством удалился, прикрыв за собой украшенную великолепной резьбой дверь.

– Срывать свою злость на прислуге – признак неуверенности, мурза! Ты нервничаешь? – спросил Рашид.

– Я в бешенстве, если мне указывают что делать, когда я знаю сам!

Наконец, обе резные двери отворились и слуга Хафиз провозгласил: Великий казанский хан Утямыш и его мать, царица Сююмбике просят войти!

Внутренний дворик ханского дворца наполовину был залит полуденным солнечным светом. Воздух был наполнен ароматом тёплой хвои и цветов. На искусно устроенных клумбах краснели тюльпаны. Под карликовой сосной бусинами порванного ожерелья раскинулись цветущие ландыши. Райскую картину своим журчанием дополнял небольшой фонтан из светло-серого мрамора с желтоватыми прожилками.

В теневой стороне дворика за несоразмерно большим столом сидел мальчик в жёлтом китайском халате и белой тюбетейке. Рядом у стола стояли две няни.

– Ханум Сююмбике! Великий хан не хочет доедать ни кашу, ни лапшу! Скажите хану, что у него не будет так никаких сил! – проканючила одна из нянек. Сююмбике подсела рядом с Утямышем.

– Улым! А ты знаешь, что стол стоит на крылышках ангелов? – нежно спросила красивая черноглазая женщина.

– Как это? – округлил глаза Утямыш и полез под скатерть.

– Да, да. Ты их не видишь, но ангелочки держат стол на своих крылышках! И когда ты плохо кушаешь стол давит им на крылышки. Им больно и они плачут. Вот сейчас – я слышу – они точно плачут.

– А вот так им полегче? – спросил мальчик, доставая из лапши ложкой кусок курицы и отправляя в рот.

– Конечно, улым. Когда всё съешь им будет легче.

– А тогда пусть Гульнара быстро уберёт со стола кувшин и тарелки, и они не будут плакать!

– Вот когда в твоей тарелке не останется ни одной лапшинки, тогда Гульнара всё и уберёт. И всем будет легче!

– Позволь пожелать тебе добра и света, Сююмбике. Здоровья великому хану Утямышу! – нарушил наконец эту идиллию Рашид. – Прости, что нарушаем ваш покой!

– Мы пришли решить дела! – пробурчал Камай. – Убери ребёнка и прислугу!

– По твоей грубости, Камай, вижу, что дела сложны! – напряглась Сююмбике. Хан Утямыш останется здесь с его людьми, а мы можем пройти в Ковровый зал.

Обезоруживающая нежная улыбка Сююмбике озарила красотой и без того солнечный дворик. Царица грациозно встала из-за стола и прошла в соседнюю комнату. Камай вошёл за ней и закрыл дверь.

– А мы пока поиграем с ханом Утямышем, да? – сказал Рашид и стал плескать водой из фонтана. – Вот пчёлка села на цветок, а мы её раз – улетела пчёлка. Иди, попробуй также! Давай вместе!

– Давай! – Утямыш подошёл к фонтану и, сначала осторожно, потом веселее стал брызгать также.

– Сююмбике, ты хочешь, чтобы Утямыш стал настоящим ханом? – спросил отрывисто Камай.

– К чему это? Он и так хан, совсем настоящий! Возрастом скоро окрепнет!

– Ты думаешь, что Шигалей оставит твоего сына на троне?

– Причём здесь этот несчастный изгнанник?

– Этот изгнанник скоро станет Казанским ханом и твоим хозяином! Ты и Утямыш будете не царствовать, а выполнять его прихоти. Ты думаешь он забыл, как твой муж вышвырнул его и подлых касимовцев из Казани?

– Может ли это быть? Нет, не верю! Сеид не будет читать благословенный намаз.

– Кул-Шариф только-что согласился впустить Шигалея в Казань и благословить на ханство! – Камай подошёл к женщине так близко, что ей пришлось отпрянуть назад. – Этот манкурт может разорить Казань и её земли, растратить казну и обесчестить людей! Но этого может и не быть, Сююмбике!

– Я превратилась в слух. Ведь ты пришёл решить дело? Говори. – Сююмбике отодвигалась всё дальше от неприятного ей мужчины. Не то, чтобы от мурзы Камая исходил какой-то непотребный запах или он был неопрятен: просто это был чужой запах, неприятные жесты, отталкивающая мимика. Тем не менее, он придвигал своё покрасневшее лицо всё ближе к Сююмбике, и это тоже ей было противно.

– Есть выход! Стань моей женой!

– В своём ли ты уме, досточтимый Камай…? – Сююмбике пыталась владеть собой, но улыбка становилась немного натужной. Камай крепко взял её за руки и притянул к себе.

– Если мы объединим наши силы, мы не пустим никакого Шигалея в город, даже если и сеид будет не против этого жирного борова. Меня уважает знать, я из славного рода Усейнов. Тебя и сына твоего любит народ. Да и отец твой не даст вас в обиду, у хана Юсуфа, говорят, всегда наготове до двадцати тысяч отборных всадников, да?

– Тебе нужна я в жёны или мой отец с войском?! – Сююмбике вырвала руки, но бороться хрупкой женщине с крепким зрелым мужчиной было трудно. Камай схватил её за талию и фактически прижал в угол.

– Мне нужна власть, мне нужно место в первом ряду совета Дивана. И ты… ты нужна… хотел бы я видеть мужчину, у кого не прерывается дыхание от твоей прелести! – Камай уже навалился на Сююмбике, похотливо вдыхая её запах. Женщина умудрилась вырваться и кинулась к двери. Дверь оказалась заперта или привалена чем-то снаружи – толчки и удары не привели ни к чему.

– Один из славного рода Усейнов точно оказался мерзавцем! – выпалила она, обернувшись.

– Ты думаешь, Рашид-бек зря остался снаружи? Наивная женщина. Два раза побывал замужем и ничему не научилась… сейчас я научу тебя… – Камай сбросил на ковёр пояс с саблей и слащаво усмехаясь приближался к Сююмбике. – Наивная женщина, оставила ребёнка неизвестно с кем! Тебе нужно быть ласковой со мной, тогда с маленьким ханом всё будет хорошо, может быть… Камай схватил царицу за шею и за шёлковый пояс, пытаясь повалить, она изо всех сил отбивалась, царапая нападающего куда попало.

– Улым! Улым, беги! – крикнула она в сторону двери. Когда Камай всё таки повалил женщину на пол и навалился сверху, одновременно с треском рвущейся ткани распахнулась дверь в комнату. На пороге стоял стройный князь Епанча, явно не готовый к такой сцене.

– А, ты…! – прорычал мурза Камай с досадой и с неожиданной быстротой выхватил свою саблю из ножен. – Нннаа…! – замахнулся мурза на удар, способный разрубить от плеча до пояса. Но Епанча привычным животным прыжком оказался прямо перед Камаем и нанёс ему резкий короткий тычок левой рукой в грудь, и в ту же секунду сокрушительный удар в зубы. Обмякший Камай выронил саблю, свалился на колени и начал безуспешно хватать воздух разбитыми в кровь губами. Сююмбике, освободившись от омерзительной тяжести, рванулась из комнаты с возгласом: «Утямыш! Сынок!».

– Не волнуйся, царица! – поклонился стоящий посреди двора седой слуга Хафиз. – Хан Утямыш уже на своей половине, с наставником. А тот бек, который пришёл с… другим беком, он ушёл.

Во внутренний дворик вбежал десяток бойцов дворцовой охраны с полуобнажёнными саблями у поясов. Епанча тем временем помог Камаю подняться, сунул ему в негнущиеся руки пояс с саблей и поддерживая вывел во дворик.

– Помогите уважаемому человеку найти выход на улицу! – скомандовал он охранникам. Сююмбике подтверждающе кивнула и Камай в сопровождении вооружённых людей, сгорбившись, удалился.

– Как ты узнал, что мне нужна помощь? – спросила тихо Сююмбике, осматривая порванный рукав своего платья, когда они остались во дворике одни. – Ведь мы почти незнакомы. Ах, да! Скачки! На Сабантуе я тебя видела!

– Царице Сююмбике незачем знать всех скромных князей её обширной земли, это мы почитаем и любим нашу царицу и её царственного сына! – с лёгким поклоном, приложив руку к сердцу ответил Епанча. – Всё просто. Я задержался на совете в мечети у Кул-Шарифа, а когда вышел на улицу, как раз напротив главного входа в твой дворец, увидел, как твой слуга машет руками и что-то втолковывает охране. Я просто оказался немного быстрее их.

– Значит это Хафиз позвал на помощь? Но откуда он знал…?

– Хороший слуга знает наперёд все опасности, подстерегающие хозяина, ну… хозяйку! – засмеялся Епанча.

– Сотник дворцовой стражи сегодня же ответит мне за такую службу! – сдвинула чёрные брови Сююмбике.

– Не наказывай никого, царица! И не хмурься, ты так красива, когда улыбаешься!

– Тут разучишься улыбаться вовсе! – вздохнула Сююмбике и лучезарно улыбнулась.

– Нет, тебе, прекраснейшая, это не грозит! Как мне не грозит разучиться наживать себе врагов! Береги себя и сына, царица! – Епанча ещё раз поклонился, повернулся и уверенно зашагал к выходу.

– Но… но зато ты знаешь, что у тебя сейчас появился друг! – крикнула вдогонку Сююмбике без уверенности, что лучший воин Казанского ханства её услышал.