Читать книгу Бог жесток - Сергей Владимиров - Страница 7

Предположение было изрядно фантастическим, и никаких иллюзий, что оно оправдается, я не питал. Однако ноги сами понесли меня. Я обогнул дом Зои Алексеевны Стрелковой и приблизился к соседнему, на вид такому же заброшенному, давно покинутому. Кривоногий бородач, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к моему маневру.

– Закуривай, отец, – предложил я, по-блатному кривя рот и протягивая пачку сигарет.

Сосед невозмутимо залез в нее скрюченными артритом пальцами, подцепил одну, отправил ее в седые джунгли. Тут же я поднес огонька. На этот раз седобородый одобрительно кивнул, но продолжал хранить гордое молчание.

– Сына-то давно не видел, отец?

Я не имел понятия, есть ли у старика сын, а если и есть, имеет ли он отношение к побегу Лены Стрелковой, но опыт подсказывал мне, что в таких маленьких деревеньках жители если и не породнились друг с другом, то знают о земляках каждую мелочь. Особенно соседи.

Шелохнулись кустистые, словно припорошенные инеем брови бородача, на меня без интереса взглянули два мутных глаза.

– Сына, говоришь, чужак? Сам-то кем бушь?

– Дружком его давнишним.

– Ну-ну, – протянул седобородый недоверчиво. – А я Петром Евсеичем, батей этого мудака. Дружок, говоришь?

– Дружок, дружок, Петр Евсеич, – горячо заверил я.

– Дружков я повидал на веку, знаю. Иной так представится, а опосля корки достанет.

– Обижаешь, отец…

– Обидчив ты больно, чужак, – загудел Петр Евсеич. – По кой бес к соседям тогда ломился? Что у Зойки интересного? Небось справки наводил?

Излишняя подозрительность седобородого не предвещала ничего хорошего.

– Бросьте, Петр Евсеич, домом спутался. С вашим сынком давно не якшался, вот и запамятовал, где он обитает, – ответил я, подхалимски лыбясь. Но мне не давала покоя мысль, что говорить, если мнительный Петр Евсеич вдруг догадается спросить у меня, как зовут его сына. Мне повезло.

– Ну, коли так, домом спутаться не грех. Сам, быват, в потемках, перебравши немного… Вчера, например… – прозвучал тонкий намек. – А чё до сынка, мне он не докладывает, где шастат. Взросел ужо, ума б еще набраться. Как откинулся с зоны месяца три назад, всего раз здесь побывал. И опять в город. Дружков у него, видать, там много. Да и ты мне баки не заливай. Чё я за отец, когда родного сына задарма сдаю?..

– Ну, Петр Евсеич, так совсем не пойдет, – обиделся я в очередной раз. – Я к тебе и сынку твоему со всей душой, а ты меня за редиску держишь… Самогон у вас здесь где продается? Гляжу, болеешь ты шибко…

Все происходит как по взмаху волшебной палочки. Минут через пятнадцать действие разворачивается уже в его темной неубранной избе, где каждый угол пропах самосадом, мужским потом, мышами и мочой. В качестве гвоздя программы – бутыль с чем-то мутно-зеленым и для внутреннего употребления непригодным. Гостеприимный хозяин, давясь, вломил в себя содержимое граненого стакана, закусил долькой чеснока и бросился облегчать отравленный желудок в открытое окно. Лишь с третьей попытки ему удалось удержать в себе заветные двести грамм. Этого ему оказалось достаточно, чтобы побороть похмелье и сделаться мертвецки пьяным.

– Б…и! – зарычал он, шарахнув кулаком по столу. – Все бабы – б… Возьми мою, коли хошь… Чё ей здесь не жилось?! Нет, попутал ее черт в актрисы лезть, спать с каждым встречным! Ну и чё?! Прирезали стерву! Где она и где я, спросишь?! А вот он, вот он я! – И, воспарив над столом, Петр Евсеич треснул себя кулаком в грудь. – А соседских возьми, ну, Зойку, к которой щас стучался. Училка хренова, откуда она здесь объявилась? Из города! Наблудила, приехала с брюхом, а мужа – ищи-свищи! Развращает город, все в нем – б… Моего Сашку воспитывать взялась, наша-то мамка уже окочурилась. А потом и Леночку свою, тоже б…

Возникшая пауза уходит на новое наполнение стаканов. По избе разливается ядовитый запах сивухи. Воспользовавшись моментом, когда хозяин, снося все на своем пути, вновь ринулся к окну, я без сожалений отправил свою порцию под стол.

– Так эта Зойка – б… – донеслось до меня сквозь надрывный рвотный кашель и чих. – На моего олуха бочку катила, будто таскал он ейну дочку на сеновал, а там по полной программе… Брехня, да и только! Сама, шалава малолетняя, кого хошь могла… Помню, как ее городские по очереди… На тачках приехали, с вином, с водкой, шашлыки на природе пожрать. Мне еще стаканчик налили… А мой охламон за нее и вступился. Пырнули его ножом в брюхо, да, видать, мало. Как отлежался, так похватали они с Ленкой манатки и в город съехали. В институт, дескать, поступать, а на самом деле – развратничать. Б… – они б… и есть!

Его лицо под всклокоченной белой бородой пылало, как очаг в каморке у старого Карло. Почему у Карло? От адского пойла, вони и воплей хозяина меня начало штормить. Старый Карло тоже был отцом, выстругавшим своего Буратино. Уголовника Сашку в свое время тоже выстругали. И очень легко бросили.

После третьего возлияния гневная отцовская тирада достигает своего апогея.

– Дурак твой дружок, нелюдь и нехристь, так ему и передай! Никто из нашего рода, из Солонковых, зэком не был. Мой отец землю пахал, его отец землю пахал, я механизатор! А этот вор! И ладно б для себя тащил, а он для бабы… В этом-то я не сомневаюсь! Или для Ленки своей, или для какой другой б…! Б…, они до добра не доведут, попомни мои слова, сопляк! Сколько баб, столько и б…

Так же внезапно запал перегорает. Петр Евсеич, умолкнув, делает несколько неверных шагов к столу, любовно ласкает бутыль с остатками самогона и, издав воинственный клич, швыряет ею в меня. После чего, полностью умиротворенный, сворачивается калачиком прямо на полу.

Увернувшись каким-то чудом, я обильно потел и размышлял о том, что расследование разворачивается подозрительно быстро, напоминая шахматную партию, в которой каждый новый ход результативен. А это уже само по себе странно.