Читать книгу Бог жесток - Сергей Владимиров - Страница 9

Эти небольшие дворики забытых провинциальных городов словно скопированы друг с друга. Не сопротивляясь течению времени, они преображаются в ногу с ним. Могучие полувековые деревья срубаются с завидной оперативностью, и на смену живой зеленой стене вырастает стена железобетонная – гаражей и мелкооптовых складов. Лишившись опеки тяжелых благоухающих крон, печально складывается судьба этих маленьких тихих двориков: приземистые двухэтажки, детские площадки, беседки отживающих свой век стариков и старух выглядят особенно жалко на фоне растущих каменных джунглей.

Необратимо ушли в прошлое времена, когда дворики эти считались вполне мирными: потасовки местных мальчишек воспринимались как ЧП и становились темами экстренных педсоветов в школе. Теперь эти дворики облюбованы для разборок криминальными авторитетами, отстреливающими своих конкурентов и игнорирующими милицию.

Убогие дворики глотают сладкую слюну, распространяясь о своих новых героях: банкирах, громилах и проститутках. Несчастные дворики, перечеркнув свое прошлое, не замечают, что давным-давно умерли.

Замусоренная улочка, грязно-желтый дом, крайний подъезд, угловая квартира на втором этаже. И если есть время и желание, прошу на мою скромную «Бейкер-стрит».

Письменный стол, несколько стульев, сервант, шкаф для пожиток, древний телевизор, продавленный диван с обшивкой, вспоротой пружинами, – убогая обстановочка, и та – наследство от тетки; новый Шерлок Холмс стал аскетом.

Подушка, одеяло и простыня – серый бесформенный ком. На наволочке – длинные рыжие волосы и следы вульгарной красной помады. За диваном – окурки и использованные презервативы. На батарее в ванной – нижнее женское белье. На столе в кухне записка, кладезь грамматических ошибок:

Прасти саседушка так палучилась девка чума.

Значит, он опять был здесь. Он не пропускает ни одной моей отлучки. Он не пропускает ни одной командировки своей жены. Он не пропускает ни одной юбки. А еще он помаленьку приворовывает, помаленьку мошенничает, помаленьку приторговывает анашой и с удовольствием покуривает ее сам. В остальном же он, шустрый, щупленький и белобрысый, абсолютно безобиден, горячо любит двоих своих детишек-близняшек, а ко мне добр настолько, что без лишних вопросов дает деньги в долг и выполняет некоторые мелкие поручения. Взамен же просит немного: угла в моих апартаментах при знакомстве с очередной глупышкой. Я не задумываюсь, как он проникает в квартиру в мое отсутствие, наверняка мой предусмотрительный сосед заранее изготовил дубликат ключей.

Да, он действительно мой сосед уже не первый год, а имя у него так просто ангельское – Семушка Кирпичиков.

Через стену я слышал все, что происходило в соседней квартире. Очередная открывшаяся измена грозила обернуться грандиозным скандалом с битьем посуды, рукоприкладством и вызовом милиции. Однако меня больше не занимали семейные склоки, благо мое нынешнее занятие было куда интереснее. Достав из холодильника банку консервов и бутылку водки, я приступил к вечерней трапезе. Потом опустевший стакан выпал из моей расслабленной руки, но, так и не найдя равновесия на мирно вздымающемся животе, скатился и стукнулся об пол. А еще позже кто-то стал настойчиво трясти меня за плечо и говорить что-то о незапертой входной двери. Я продрал глаза и увидел знакомого следователя, с которым уже встречался сегодня и имя которого не помнил. «Пусть будет Ивановым», – решил я и поднялся.

Иванов был все в том же сером помятом костюме с плохо выбритым одутловатым лицом. Ему было всего лет сорок, но плешь съела ему почти все волосы, глаза смотрели устало и тускло, плечи были вяло опущены. Он имел вид человека, уставшего от жизни. Изо рта у него пахло.

– Вот решил зайти на огонек, – сказал Иванов. – Гостей принимаешь?

– Присаживайся, – сказал я и ввернул свое «фирменное»: – Выпить будешь?

– После работы можно, – кивнул он. – Я ведь тоже не с пустыми руками.

Он достал из авоськи бутылку водки, граммов двести вареной колбасы и четвертинку ржаного хлеба. Мы молча чокнулись, выпили и закусили. На серых щеках Иванова мгновенно проступили капиллярные сосуды, как и у всех любителей закладывать за воротник. Он равнодушно осмотрел мое жилище:

– Один живешь?

– Угу.

– Я бы тоже пожил в свое удовольствие. – Рука Иванова вновь потянулась к бутылке, щедро наполнила наши стаканы. – На работе вертишься как белка в колесе, нервы, выволочки от начальства, приходишь домой, хоть бы там покой найти. Ан нет. Жена всю плешь проела: много работаю, мало получаю. Раньше все устраивало: на даче отдыхали, ребятишек в лагерь по путевке, случалось, на юг всей семьей… Квартиру получил, за машиной в очереди отстоял, жене шубу справил… А недавно женина подружка замуж повторно выскочила за бизнесмена, в особняк переехала, на собственной «вольво» разъезжает. Моя благоверная мне все уши прожужжала, вот как, мол, жить надо. Я для интереса на этого малого кой-какую информацию собрал. И что ты думаешь, нечистое там дело, жулик он, причем крупный. Но чтоб посадить, доказательств не хватает. И вот как-то учинила мне супружница очередной разнос, что пачку в день я курю, и это много, на бюджете отражается. Слово за слово, и я ей по злости высказал про того бизнесмена. Кого ты мне в пример ставишь, говорю, вора, мошенника? А она и заявляет, что лучше бы я был вором, а не ментом занюханным, зато о семье позаботиться бы смог. И детей против меня настраивает, что не любит их папка, раз компьютер купить не в состоянии. А они у нас маленькие, все вбирают, гляжу, уже сторонятся меня, смотрят надувшись. Но ей и этого мало. Собирается на развод подавать, квартиру разменивать. Мне и на жену плевать, и на квартиру, мне дети важнее. Вот только понимаю, что по суду они ей достанутся, хоть и сука, но мать все-таки… Домой теперь идти неохота, вот к тебе и зашел. Еще?

Мы выпили еще. Пока я не мог разобраться, что побудило Иванова явиться ко мне поздним вечером и рассказывать историю своей несчастливой семейной жизни. Я не был ему другом, мы не виделись несколько лет, и даже будь человек так одинок и надломлен, он бы выбрал в качестве жилетки кого-нибудь другого. Я чувствовал, что визит Иванова как-то связан с делом Вальки Гуляевой.

– Вот ответь мне, – сказал Иванов, с жадностью пережевывая колбасу. – Раньше ты тоже был из наших, но ушел на вольные хлеба. В чем-нибудь выиграл?

Этот вопрос мне задавали многие, в основном бывшие коллеги, и отвечать мне на него порядком надоело.

– Теперь я сам по себе. Нет начальства, не надо писать глупые отчеты и торчать на ковре у прокурора, – сказал я. – К вопросу о деньгах – могу позволить себе жрать три раза в день, только на это порой не хватает времени. Да и материальные блага, насколько ты понял по убранству моих хором, для меня не особо важны.

– Я тоже хотел уйти со службы, заняться частной практикой, – поделился Иванов. – Но, когда проработал в органах половину жизни и сросся с этой структурой, меняться сложно. И привычки, и психология – все другое. Разве я представлю сейчас, что меня могут просто по-русски послать, а если буду особенно навязчив со своими вопросами – набьют морду? Друзья тоже не поймут, они все менты и вашего брата не любят. Еще?

И мы опрокинули по пол стакана. Только тут он перешел к главному.

– У тебя было слишком мало времени, чтобы поговорить с Гуляевой, – прочавкал Иванов набитым ртом. – В тюрьму к ней тебя не пустят, ты не адвокат, а все эти корочки частных сыщиков для нас – филькина грамота. А я имел с ней долгий разговор, даже имею протокол допроса.

Дальше догадаться было несложно.

– Сколько ты хочешь за информацию? – спросил я Иванова.

– Постой, – поморщился он. – Я за всю жизнь не взял ни одной взятки. Поэтому, наверное, и нахожусь в дерьме. Бывало, бандиты пытались купить у меня информацию. Иногда запугивали. Зато теперь знают, что со мной такие фокусы не проходят. У нас же с тобой другой случай. Я оказываю тебе дружескую услугу, ты даешь скромное вознаграждение. По рукам?

За копию протокола допроса я заплатил ему пятьдесят долларов из денег Вальки Гуляевой. По тому, как ожили его глаза и разгладилась унылая складка губ, мне стало ясно, что он не рассчитывал на столь щедрое вознаграждение. И очень скоро я понял почему. В протоколе не было ровным счетом ничего, что бы заинтересовало меня. О мальчике вопросов не задавалось вообще.

– Она говорит, что у нее есть алиби, – комментировал Иванов, а я почему-то думал, будто ему самому неудобно за тот товар, который он мне по-дружески всучил. – Якобы в ту самую ночь, когда убили деда, она была с клиентом. Зовут Миша, симпатичный, на вид лет тридцать. Подцепила его в районе вокзала, он сам из Москвы, был командирован в наш город. Говорил, всего на сутки. Сам понимаешь, это сказки про белого бычка. Никто мифического Мишу в Москве искать не станет. Начали работать с ее постоянной клиентурой, ужасный сброд, каждый в отказ и у всех алиби. Пытаемся найти сутенера, того самого мужика, который отлупил деда в подъезде по внучкиной просьбе.

Это место я самостоятельно нашел в протоколе допроса.

Следователь. Чем была вызвана эта просьба?

Подозреваемая. Я тогда клиента при бабках подцепила, привела к себе. Он мужик щедрый, в кабак сводил, обещал хорошо заплатить поверх тех башлей, что я сутенеру отстегиваю. Сам от жены гуляет. Дед как раз в ночную ушел. А соседи нас видели, деду позвонили, что я опять… Дед взял – и в ноль-два, дал наш адрес, будто вооруженный налет. Группа захвата, дверь с петель, нас на пол. Клиент вне себя, что, если жена узнает? Разумеется, не заплатил.

Следователь. Это именно тогда вы угрожали деду?

Подозреваемая. Вроде как.

Следователь. Вспомните, что вы говорили.

Подозреваемая. Ну… я тогда не в себе была… Что ненавижу… Что хочу, чтобы… Да и чего вы привязались?! Вам уже без меня доложили…

Следователь. А потом подговорили сутенера.

Подозреваемая. Не помню. Может, и подговорила… Но лишь для того, чтобы припугнуть, ударить там пару раз…

Я сплюнул на пол от нахлынувшей злости. Моя клиентка была либо полной дурой, либо настолько подавлена всем происходящим, что ее больше не интересовало будущее и она сознательно затягивала петлю на своей шее. Я сложил листы и передал их Иванову.

– Ты ее серьезно собираешься закрыть? – спросил я.

– А что валандаться? – вполне искренне удивился следователь. – Начальство давит, требует показатели. Конечно, есть здесь некие странности. Орудие убийства, к примеру. Никаких следов пальцев, но девка могла быть в перчатках. Еще анонимный телефонный звонок. Голос мужской, но, чувствуется, сильно измененный. Сообщил, где тот самый нож мы обнаружим. Согласен, притянуто, но это все тонкости.

– А мальчик?

– Ничего про это не знаю.

– И ты еще спрашиваешь, почему я забил на вашу службу?

Я выпил, не предлагая ему. Следователь мстительно смотрел куда-то мимо меня.

– Презираешь, – выдавил он. – Желаешь остаться честным. И не запачкаться в дерьме. Не удастся. С этого и надо было начинать, Галкин. А я, дурак, хотел по-человечески. Мы выяснили, кому Мишуков звонил незадолго до смерти. Всего один звоночек. И это был ты.

Я ждал подобного, однако рассчитывал, что сказано мне это будет не по-пьяни, а на официальном допросе, с торжествующей улыбкой, с трогательной демонстрацией наручников, с милым приглашением в заждавшуюся меня камеру.

– Чего на это нафантазируешь? – зло ухмыльнулся Иванов.

Мне незачем было врать. Я выложил, при каких обстоятельствах познакомился с дедом и его внучкой, и даже сослался на свидетеля, любовника-неудачника, за которым следил весь тот день. Следователь хмуро выслушал меня.

– Зачем же Мишуков звонил тебе?

– Просил опохмелить.

– А ты?

– Сказал, что на мели, и завалился спать.

Он никак не отреагировал. Хотя должен был распушить хвост, ткнуть мне в морду убийственные показания свидетеля, затаившегося за окном второго этажа. Или дежурный воспитатель на самом деле ничего не видел, или с какой-то целью утаивал правду.

Дальше мы пили не чокаясь, в абсолютном молчании. Как он ушел, я не помнил.