Читать книгу Возле Чистых прудов - Сергей Владимирович Киреев - Страница 24

И вот она пришла, заря свободы.

Я снова здесь – по бизнесу, один.

Залив, туман, прохлада, пароходы.

И мент с усами умный, как дельфин.

Я при деньгах – толкаюсь в райских гущах,

В густых сетях сезонных распродаж!

Чесотка, дрожь в ладонях загребущих.

Иду на «вы», на штурм, на абордаж!

Для жены любимой, для опоры и надежи,

Я за тыщу долларов сюрприз хочу купить —

Что-нибудь на молниях, из меха ли, из кожи,

Чтоб его до старости носить ей не сносить!

Вижу красным бархатом обитые ступени,

Тварь меня кудрявая куда-то волокет,

В зал заводит за руку, а там – стриптиз на сцене,

Бабы пляшут, скачут – вот такой вот переплет!

Они передо мной, как заводные,

Напересменку бюстами трясут,

Нормальные, веселые, простые

Девчата без заскоков и причуд!

Я пиво пил, я вилкой тыкал рака,

Я чью-то руку стряхивал с плеча,

И образ выплывал из полумрака

Родного Тимофея Кузьмича!

Ах, как фигурировала рыжая красавица!

Я гляжу – поддатая, кричу: «Ну, ты даешь!

Ханку жри поменьше, и копыта не отвалятся,

Тоже мне, халтурщики, культуры ни на грош!»

И она бегом ко мне: «Откуда, мол, и кто ты?

Из России? Знаю, там сугробы, там Сибирь,

Там медведей ловят мужики-мордовороты,

В общем, я люблю тебя, красавец, богатырь!»

Вот мне под нос суют сухие вина:

«Ну что, бокал для дамы? Сей момент!»

Кузьмич учил, но я забыл, дубина,

От пьянства проглотить медикамент!

Официант не баловал закуской,

Но подливал, скотина, во всю прыть:

«Ты русский человек или не русский?

Ну покажи, как ты умеешь пить!»

Рыжая в антракте тихой сапой, левым бортом

Подгребала, щурилась: «Смотри, я вся горю!

Мы поладим, сделай мне мороженого с тортом!

Ну давай, давай, давай, давай еще по стопарю!»

Я от горьких думушек отмахивался кепкой,

Я на всех шампанского поставил сгоряча,

Но во мраке мозга, в мозжечке жила зацепка —

Незабвенный образ Тимофея Кузьмича!

Он говорил: «Свобода – это здорово,

Но вы же, братцы, валенки на вид!

Да здесь любая ушлая оторва

Вас в ноль секунд по киру охмурит!»

Я понимал, собравшись с силой духа:

Хотят споить, но чтоб не наповал!

Мне рыжая крутила мочку уха,

А бармен ей подмаргивал, кивал.

Он губищи скручивал в недобрую ухмылку,

Я сидел у стойки, как на иглах, на углях,

Наконец додумался: «Почем у вас бутылка?»

«Двести!» «В чем, простите?»

«Уж наверно не в рублях!»

Мне как будто трактором наехали на спину,

Раскрутили, сволочи, шутя, как пацана!

Зелень контрабандную, зашитую в штанину,

Я им честно отдал, не осталось ни хрена!

Я взят врагом, сражен по всей науке!

Чувак за стойкой строг и величав.

Они меня нагрели на три штуки,

Кислятиной шипучей накачав!

Капкан, петля, бермудский треугольник!

И по коврам ступая, как по льду,

Я им на чай швырнул последний стольник:

«Знай наших, падлы, я еще приду!»

Я неделю целую почти что не питался,

Рейса ждал обратного под сень родных рябин,

С алкашами, с пьянью на окраинах вращался,

Залезал на пальму: «Эй, Россия, я твой сын!»

Вот супруга с тещею пасут меня, встречают:

«Где подарки?» «Нету…» – по спине мурашки, дрожь.

«Ну чего, как съездил?»

«Все нормально, – отвечаю, —

Город Сан-Франциско удивительно хорош!»

Прошла весна, и лето пролетело.

С двумя братья́ми еду на Бродвей.

Четвертый нами взят для пользы дела —

С Петровки скромный труженик, старлей,

Чтоб нас берег от нечисти поганой,

Чтоб в рог трубил про шухер и аврал,

Чтоб днем и ночью честно, без обмана

Из-за куста за нами наблюдал!