Читать книгу Берег мистера Моро - Сергей Юрьевич Борисов - Страница 7

Штормовой стаксель придавал «Снежинке» такую прыть, что за ее кормой оставался бурлящий пенный след. Яхта начала рыскать. Говард отключил не справлявшийся с нагрузкой авторулевой и взялся в румпель.

Волны росли, набирая массу. Иногда Говарду не удавалось сделать упреждающий маневр, и тогда стаксель начинал оглушительно хлопать, а водяные валы перекатывались через палубу, снедаемые жаждой сначала подранить яхту, развернув бортом к волне, а потом добить ее, раскроив корпус.

Выдерживать курс было непросто, и вскоре Говард чувствовал себя так, будто побывал спарринг-партнером у чемпиона мира по боксу в тяжелом весе. И тот отделал его так, что живого места не осталось. Однако Говард держался, да и «Снежинка» старалась, одолевая волну за волной, не желая подводить безмерно уставшего рулевого.

На исходе шестого часа этой дикой скачки по пенным гребням, Говард услышал нарастающий рев, – так же страшно, наверное, в свое время ревели трубы Иерихона.

Он обернулся.

На яхту надвигалась бродячая волна-убийца!

Возникшая из сложения двигающихся в разных направлениях водяных пиков, «бродяга» была раз в пять выше любой из волн, до того терзавших «Снежинку». Водяная махина вздымалась за кормой яхты, грозя подмять и прессом в тысячи тонн раздавить, уничтожить это жалкое творение человеческого ума, вдруг возникшее на ее всесокрушающем пути.

Говард вцепился в румпель, удерживая яхту кормой к волне, и вжался спиной в стенку кокпита. Он смотрел, как вздымается волна-убийца. Будто завороженный, он не мог отвести глаз от этого кошмарного и одновременно чарующего зрелища. Вот она уже в пол неба, вот уже от неба ничего не осталось, ни единого лоскутка. Только вода, кружево пены и раздирающий барабанные перепонки грохот. Сейчас «убийца» обрушится…

И она обрушилась!

Говарда вышвырнуло из кокпита. Он барахтался в воде, не зная, где верх, где низ, и тут «Снежинка», дрожавшая будто в ознобе, стала всплывать. И всплыла, освободившись от мертвенных объятий океана.

На четвереньках пробравшись к румпелю, Говард попытался развернуть яхту, но это ему не удалось.

Волны с грохотом бились в ее борт. Изорванный стаксель полоскался в порывах ветра, не давая тяги.

Надо было срочно выбрасывать плавучий якорь29.

Говорят, человеку неведом предел его прочности. А Говард и не собирался сдаваться. Он еще поборется, он еще поглядит, где она – та черта, за которой опускаются руки и смерть принимается, как избавление. Только бы яхта выдержала…

Он откинул крышку специального контейнера на корме и достал плавучий якорь. Он не успел закрепить его тросом, как услышал за спиной зловещий треск. Обернувшись и подняв голову, он увидел переломленную краспицу30. Просвистел лопнувший ахтерштаг31. Через секунду мачта, как подрубленная, повалилась вперед.

«Снежинка» накренилась, Говард упал, выпустив плавучий якорь из рук. Тот кувыркнулся по палубе и улетел за борт.

В любой момент яхта могла перевернуться и затонуть. Говард выхватил нож – тот самый, «память об Англии». Он привык к нему и всегда держал при себе – на ремешке у пояса, естественно, не как сувенир, а как необходимейшую в плавании на паруснике вещь. Послушное пружине, отточенное до остроты бритвы лезвие спринг-найфа выскочило из ручки, и Говард стал кромсать сплетенные из синтетических нитей снасти, удерживающие мачту возле яхты. Но против стальных жил нож был бессилен. Говард пустил в ход кусачки, тоже пристегнутые к поясу. Вот поддалась последняя жила, и, освободившись от непосильного груза, «Снежинка» заплясала на волнах, словно необъезженная лошадь, норовящая сбросить седока.

* * *

– Ты ковбой! – сказал Матти.

– Почему ковбой?

– Они все тупые.

– Это ты зря…

– Ладно, – кивнул Болтон. – Сумасшедшие. Тебе что, острых ощущений не хватает? Слетай в Лас-Вегас, спусти в казино тысчонку-другую, разогрей кровь. Не вдохновляет? Тогда мотани куда-нибудь в дебри – на Аляску, в Амазонию, в пустыню Калахари, на худой конец в Йеллоустонский национальный парк. Хочешь – с Мэри, а хочешь покуролесить напоследок перед свадьбой – прихвати девчонку посимпатичнее, покувыркайтесь там, пристрели пару оленей, поймай десяток лососей – и назад.

– Не хочу.

– Ну, чего тебе надо? Чего не хватает? Мэри достала? Так брось ее! Ты жених завидный, только мигнуть – налетят, облепят, вздохнуть не дадут. Работа? Побойся Бога! Где еще такую найдешь? Дом, машина, яхта – на все хватает с избытком. Через пару лет тебе обеспечено теплое местечко в правлении банка. И ты готов все это отправить псу под хвост? Ха! Кого ты пытаешься обмануть?

– Но я же объяснил!

– Что объяснил? Ты ничего не объяснил. Я сижу в этом проклятом Айдахо, разбираюсь с бумагами и кретинами из нашего филиала, и вдруг получаю послание по электронной почте. Мол, так и так, Его Величество Говард Баро имеет честь сообщить своему лучшему другу Матиасу Болтону, что он покидает банк и уезжает из Чикаго, потому что ему все надоело. И ты считаешь это объяснением? Я – нет. Я хватаю трубку, я звоню тебе, я спрашиваю, что случилось, а в ответ слышу какой-то детский лепет. О'кей, не все можно доверить компьютеру и мобильной связи. Я мчусь в аэропорт и лечу в Чикаго. В офисе тебя нет, но полным-полно слухов, что ты затеваешь какой-то бизнес на стороне, но делаешь это в строжайшей тайне, пичкая окружающих сказочками о сладости безделья. В это, разумеется, никто не верит. Я тоже не верю, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы принять весь этот бред за чистую монету. Я отправляюсь в «Эльдорадо» и нахожу тебя здесь со стаканом «Чивас Ригал» в руке. Я спрашиваю, что стряслось, что произошло такого-эдакого за время моего отсутствия. И что же? Вместо правды ты несешь околесицу.

– Но, Матти, я ухожу из банка не для того, чтобы открыть собственное дело. Просто ухожу. Буду жить, ходить на яхте…

Друг поставил стакан на стол – так, что виски выплеснулось, а кусочки льда возмущенно звякнули.

– Это я уже слышал. Значит, продолжаешь темнить… Ну, допустим, все так и есть. Ты уходишь… А что скажет об этом Мэри? Думаешь, она обрадуется, что отныне ты не будешь делить свое внимание между без пяти минут супругой и работой, а принадлежать ей и только ей? Учти, она девушка здравомыслящая, практичная, ей твое решение может оказаться не по вкусу. Ладно, не будем о Мэри. За ее будущее можно не беспокоиться, папаша Хиггинс купается в миллионах, и любимую дочурку без опеки не оставит. Не будем и о твоей матери, женщине состоятельной, хотя так волновать ее на старости лет жестоко. С этим-то ты согласен? Но не будем о них. Поговорим обо мне. Ты вспомнил о своем верном друге Матти, когда заявлял руководству о своем уходе? Ты хоть понимаешь, что кидаешь меня на растерзание хищникам? Я не такой умный, как ты, я на двадцать ходов вперед просчитывать не умею. Все, что у меня есть, это наша дружба, твоя поддержка плюс чуть-чуть врожденного обаяния, на котором, увы, далеко не уедешь! Это ведь твоя заслуга, что я оказался рядом с тобой. Кем я был? Сержантом, в подчинении у которого был не самый худший солдат американской армии Говард Баро. Мы вдвоем глотали кувейтскую пыль, мы пили мерзкую, обеззараженную таблетками воду из пустынных колодцев, чей привкус до сих пор на моих губах. Когда ты вывихнул ногу, и я тащил тебя на загривке по пескам, я не рассчитывал на благодарность. Но три года спустя ты нашел меня, ты уговорил меня уйти из армии, ты оплатил мою учебу в колледже, прельстив радужными перспективами. Наконец, ты взял меня в банк. За твоей спиной мне было так спокойно, что я даже перестал беспокоиться о будущем, оно казалось радужным. И вот ты уходишь… Да ты понимаешь, Говард, что через неделю после твоего официального ухода от меня и косточек не останется? Сожрут и не подавятся. И что дальше, что меня ждет? У меня пока нет ни достаточного опыта, ни веса, ни имени, чтобы найти работу не хуже той, с которой меня выставили. И у меня нет такого счета в банке, как у тебя. Я не могу позволить себе побездельничать год-другой, тихо-мирно ожидая, когда судьба вознаградит меня золотым слитком за терпение и покорность. Я должен работать и зарабатывать на жизнь! Но это ты, Говард, приучил меня к дорогим винам, хорошим машинам и хорошеньким женщинам, клубной карте и гаванским сигарам по 60 долларов за штуку. Ты виноват в том, что я не хочу возвращаться назад, к уличным проституткам, малолитражкам и «Лаки страйк» без фильтра. Назад мне путь заказан! Ты приручил меня, а теперь бросаешь.

– Извини.

Одним глотком Матти Болтон допил виски, встал и бросил зло:

– Засунь свои извинения в зад!

– Постой, – сказал Говард. – Я расскажу тебе о сестре.

– О какой сестре?

– О Кристине.

– Оставь. Нечего приплетать сюда сестру. У тебя нет сестры!

– Уже нет.

– И не было. Хочешь темнить – развлекайся. Но без меня!

Матти резко повернулся и направился к выходу. На ходу он кивнул бармену, который с непроницаемым лицом протирал за стойкой пузатые бокалы. Можно было не сомневаться, сегодня же подробности разговора двух приятелей, двух бывших приятелей, станут достоянием всех членов клуба «Эльдорадо».

Говард достал сигарету и закурил. Он думал о том, почему раньше не говорил Матти о Кристине. Почему он вообще никому о ней не говорил? Наверное, потому что это было очень личное. Бесценное и хрупкое, как пережившая века книга с откровениями древних. Прикосновение чужих пальцев могло повредить страницы, перелистывать их мог только он, Говард Баро, лишь у него было такое право.

Умолчал он и о том, что сегодня последний день, когда он может с полным правом пребывать во владениях «Эльдорадо». Играть в гольф отныне ему предстоит на другой площадке, пить виски в другом заведении. «Снежинку» правление предписало увести от причала клуба в течение недели.

И о своих планах на будущее – настоящих, он тоже не сказал Матти. По той же причине: это его дело, только его! Кто знает, с какими трудностями ему придется столкнуться. Не исключено, что это окажется самым опасным предприятием в его жизни. Хотя и не должно, но может. Конечно, бывший сержант армии США Матиас Болтон не трус, что не раз доказал во время «войны в заливе», но разве это основание, чтобы подвергать друга риску?

* * *

Риск был велик и теперь, когда мачту отбросило от яхты. Упустив возможность перехлестывать через борта «Снежинки», волны облизывали их с недовольным жадным шипением. И оно было зловещим и многозначительным, это злобное шипение.

Говард понимал: если появится еще одна «убийца» – яхта не устоит, ее опрокинет, и «Снежинка» отправится на дно. И он вместе с ней. Если, конечно, будет вот так сидеть, сжимая в руке кусачки, и ждать у моря погоды. Не дождется.

– Дьявол!

Оскальзываясь и хватаясь за снасти, Говард пробрался в кокпит и поднял пластиковую крышку, оберегающую панель приборов от брызг. Указательным пальцем коснулся кнопки стартера….

Правилами гонки категорически воспрещалось, помимо парусов, пользоваться любым другим движителем. Если он воспользуется мотором, чтобы развернуть покалеченную яхту носом к волне, это будет автоматически означать, что для него гонка закончена. Он не пытался победить, но все равно обидно. Хотя без мачты ему так и так не на что рассчитывать. И вообще, речь уже не о гонке, не о спорте или реноме яхтсмена, речь о выживании…

Он надавил на кнопку.

Пару раз чихнув, мотор уверенно набрал обороты. Говард перевел рычаг в нижнее положение и, почувствовав вибрацию винта, развернул яхту.

Не желая утяжелять и без того перегруженную «Снежинку», Говард взял на борт столько топлива, сколько было необходимо для подзарядки аккумуляторов и работы питающейся от генератора рации. Другими словами, в его распоряжении семь-восемь часов хода под мотором, а этого явно недостаточно, чтобы очутиться за границами этого пекла.

Если бы уцелел гик! Тогда он мог бы, превратив его в мачту, поднять какой-нибудь парус. Увы, рангоут «Снежинки» бултыхался сейчас где-то справа по борту. Или слева… Впрочем, втащить гик на яхту при таком волнении ему вряд ли по силам. Попробовать, разумеется, можно, тем более у него есть лебедки, но ведь рангоут сначала надо найти в этих чертовых волнах, а это то же самое, как найти блоху под хвостом у пуделя. Нереально.

Что еще? Роль мачты-карлицы может сыграть рей32 спинакера, сейчас закрепленный на палубе, но чтобы установить его, растянув вантами33 и штагами, нужен если не штиль, то хотя бы временное перемирие в океанских пределах. На такую милость со стороны Атлантики, впрочем, лучше не рассчитывать.

Идея с реем спинакера показалась Говарду все же достаточно перспективной, но это дело будущего. Пока же надлежит экономить горючее, а добиться этого можно лишь выбросив плавучий якорь и выключив двигатель. Но проблема в том, что, сломавшись почти у самого основания, мачта зацепила и утащила с собой контейнер со спасательными жилетами и запасным плавучим якорем. И еще она напрочь снесла спутниковую тарелку.

Говарду понадобилось двадцать минут, чтобы соорудить из двух алюминиевых труб и спального мешка жалкое его подобие. Брошенное в воду, это убогое изделие все же не позволяло «Снежинке» развернуться бортом к волне, и Говард, удовлетворенно вздохнув, остановил мотор. А потом вздохнул с горечью. Эта штуковина за кормой долго не продержится. Придется опять запускать двигатель, сжигая драгоценное топливо, которое кончится раньше, чем кончится шторм. И тогда у него будет столько проблем, что не останется времени подумать о всяких глупостях вроде прощального поцелуя, которым красавица награждает героя, прежде чем он даст дуба. Но пока у него есть время.

Говард подумал о Мэри.

* * *

– Я так не могу.

Это было противно ее сущности. Легкомыслие казались Мэри Клариссе Хиггинс грехами столь же тяжкими, как гордыня и ложь. Ее жених оказался порочным человеком. Какой ужас!

Естественно, она осудила его безответственный поступок, заявив, что не может, не имеет права связывать с ним судьбу. Неизвестность, неопределенность – это не тот фундамент, на котором она готова строить семейные отношения.

– Прощай, Говард!

Для него это было как удар в челюсть, вышибающий мысли и зажигающий звезды перед глазами. Несколько дней Говард ходил сам не свой, а когда к нему вернулась способность рассуждать здраво, он взглянул на свои отношения с несостоявшейся миссис Баро под другим углом и понял, что ему здорово повезло. Ведь он и Мэри совершенно разные люди, а значит рано или поздно все равно бы распрощались, пройдя через изматывающую процедуру развода. Так уж лучше раньше… Придя к такому выводу, он вдруг успокоился, а успокоившись сделал еще один шаг, задумавшись, а что, собственно, привлекло его в свое время в этой длинноногой, как кукла Барби, и такой же голубоглазой блондинке? А вот это и привлекло – платиновые локоны и точеная фигурка. Плюс тщеславие собственника-самца. С Мэри было приятно появляться на публике: мужчины бросали на него завистливые, а на нее – жадные взгляды. А он, идиот, пыжился при этом от удовольствия. Ну как же – мое!

Теперь больше ничто не удерживало его в Чикаго. Говард продал дом с видом на озеро Мичиган и перегнал яхту в Атлантику, найдя убежище для «Снежинки» и жилище для себя в Портсмуте, не том индустриальном, что в Виргинии, а маленьком и словно отутюженном городке Новой Англии, расположенном на самой границе штата Мэн.

После шумного грязного мегаполиса тихий прилизанный Портсмут показался ему раем земным. Никаких потрясений, темп жизни иной – размеренный. И люди другие: ни салонных острословов, ни припадочных брокеров и подозрительных клиентов, ни вдохновенных прожектеров и платиновых красавиц… Вокруг чопорные потомки первых поселенцев, сдержанность которых обещала существование, не отягощенное досужим любопытством и плохо скрываемым недоумением по поводу его нетипичного, вызывающего поведения. Изъясняясь приземленным языком, чихать жители Портсмута хотели на Говарда Баро, и Говарда это устраивало.

Каждое утро, если не ночевал на яхте, он выходил из дома, где купил небольшую двухкомнатную квартиру, окна которой смотрели на ухоженный садик, спускался к городской набережной и шел по ней к гавани, где его ждала «Снежинка».

Океан звал его. Плавая до того по Великим Озерам, Говард и не предполагал, что бескрайний водный простор может так зачаровывать. Он побывал на Ньюфаундленде и Бермудских островах, в Коста-Рике, дважды плавал на Багамы и трижды во Флориду. Разумеется, в одиночку, что вовсе не говорило о том, что он стал законченным мизантропом с вечно кислым выражением лица. Говард был завсегдатаем пирушек, устраиваемых яхтсменами. Он любил посидеть в экзотических портовых кабачках за кружкой пива со случайным собеседником. Замыкался он лишь тогда, когда визави вдруг принимался толковать о том, что жить надо так-то и так-то. Эту проблему Говард хотел решить без посторонней помощи. Так говорила Кристина… В советчики он был согласен взять только Атлантику.

У него было достаточно средств, чтобы год за годом плавать по южным морям, но он возвращался в Портсмут. Его жизнь только со стороны казалась безоблачным существованием убежденного гедониста, готового вкушать лишь радости бытия. У него была тайна, в которую, помимо него, был посвящен лишь один человек – Нельсон Хьюэлл.

С этим чернокожим гигантом Говард работал в одном банке. Хьюэлл трудился в вычислительном центре и слыл бунтарем-анархистом. В банке о своих взглядах он не распространялся, но тот факт, что Хьюэлл периодически оказывался в полицейском участке, говорил о многом. Нельсон участвовал во всех маршах протеста, кто бы их ни организовывал, потому что он был против… против правительства, против внешней и внутренней политики США, против всех войн на планете Земля будь они трижды освободительными, против загрязнения окружающей среды и закрытия предприятий, против безработицы и ограничений на ввоз дешевой иностранной рабсилы.

Он был против! Это было его неотъемлемое конституционно право, и он пользовался этим правом на все сто процентов, готовый отстаивать его всеми возможными способами вплоть до кулаков. А учитывая размер кулаков Нельсона Хьюэлла, совсем не удивительно, что полицейские с завидной периодичностью пытались упрятать его за решетку. Однако руководство банка вносило залог, оплачивало адвоката, и Нельсон возвращался к своим прямым обязанностям системного программиста. Очень хорошего программиста, можно сказать, бесценного. Такими специалистами не бросаются, таких специалистов берегут, холят и лелеют, закрывая глаза на их большие и маленькие прегрешения, даже на вольнодумство.

После похорон Кристины прошло около недели, и Говард убедился, что сам справиться с задуманным не сможет, хоть ночуй перед компьютером, не та квалификация! И он отправился к Хьюэллу.

– Нельсон, не позавтракать ли нам вместе?

Негр, а если говорить политкорректно – афроамериканец, оторвался от монитора. Посмотрел спокойно и безразлично.

– Мистер Баро, я завтракаю там, где не ступает нога белого человека.

– Тогда я буду первопроходцем.

Хьюэлл его испытывал, и делал это умело. Кафе, адрес которого он назвал, Говард насилу нашел. От банка – два шага, а кажется – другой мир. Закопченные стены давно закрытых скотобоен, описанных в одном и романов знаменитым «разгребателем грязи» Эптоном Синклером. Мусор на мостовой. Старухи в плетеных креслах у подъездов. На баскетбольной площадке подростки в безразмерных штанах и вязаных шапочках лениво стучат мячом об асфальт. А другие юнцы, кучкуясь на углах, готовы снабдить каждого желающего дозой чистейшего «крэка», по сравнению с которым героин – чупа-чупс на палочке. И ни одного белого! Африка!

Говард остановил машину у входа в кафе и с тяжелым сердцем запер ее, отнюдь не уверенный, что к его возвращению «мустанг» будет стоять на этом месте.

Когда он вошел в кафе, там установилась тишина. Десятка полтора афроамериканцев с неприязнью разглядывали его. Пришельцев здесь не любили. Этот район, это кафе, все кварталы вокруг – это «черная» территория!

Один из посетителей у стойки, в темных очках и зеленом пиджаке поверх красной шелковой рубашки, сполз с высокого табурета и направился к Говарду. На ходу он небрежно откинул полу пиджака, демонстрируя рукоять пистолета, засунутого за пояс.

– Это ко мне, Джимми, – раздался властный голос.

Хьюэлл выступил из угла и поманил Говарда.

– Здравствуйте, Нельсон, – сказал Говард, усаживаясь за столик.

Программист скрестил руки на груди.

– Ну?

– Я предлагаю вам работу. Необычную работу…

Говард рассказал все, почти все. Выслушав его, Хьюэлл пробасил:

– Вы предлагаете мне это, потому что не можете без меня обойтись.

– Не совсем так, Нельсон, хороших электронщиков много. Только, боюсь, не всем это дело придется по вкусу.

– А во мне, значит, вы уверены.

– В вас уверен. И не хочу ошибиться.

Программист взял гамбургер, откусил сразу половину и стал задумчиво жевать. Проглотив, обтер губы тыльной стороной ладони и сказал:

– Сколько, по вашему, это займет времени?

– Не знаю, – честно ответил Говард.

– Как вы вообще это представляете?

– В смысле?

– Вы не сможете платить мне столько же, сколько я получаю сейчас.

– Не смогу. Но я и не призываю вас последовать моему примеру. Вы, должно быть, слышали, что я ухожу из банка?

– Нет.

– Странно. А меня сложилось впечатление, что все только об этом и говорят. Да, я ухожу. Более того, я уезжаю из Чикаго. Знаете, Нельсон, я уже почти ненавижу этот город.

– Он мало кому нравится.

– Я еду в Портсмут, куплю там квартиру. Что касается вас, то, полагаю, исключительно в свободное от службы и… – Говард улыбнулся, – общественной деятельности время вы могли бы попробовать на зуб мою задачку. Естественно, не безвозмездно.

Хьюэлл помолчал, подвигал широкими губами, потом произнес задумчиво:

– Денег я не возьму. Воздаяние негодяю должно быть бескорыстным. Лишь тогда оно справедливо.

– Значит, беретесь?

– Берусь. Однако, мистер Баро, сказанное мной вовсе не означает, что у вас не будет расходов. Мне понадобится специальное оборудование, также вы будете оплачивать мои поездки в Портсмут. Сообщать о проделанной работе я буду при личных встречах. Тогда же мы будем обговаривать следующие этапы операции.

– Но существует мобильная связь. Есть электронная почта… Это вполне надежно.

– Разумеется. Но личные контакты – мое категорическое условие. К тому же, это обойдется вам много дешевле, нежели почасовая оплата программиста моей квалификации.

– И все же я не понимаю.

– Все просто, мистер Баро, проще некуда. Думаете, вам одному хочется сбежать отсюда? Мне тоже здесь душно. Меня тоже тянет на волю. А тут такая возможность…

Говард рассмеялся:

– Принимается. Только, пожалуйста, предупреждайте загодя о своих визитах. Я не собираюсь сидеть в четырех стенах. Подозреваю, что большую часть времени я буду проводить на яхте. Звоните на мобильный телефон или на спутниковый, присылайте «мыло» – и я в вашем распоряжении. Кстати, жить в Портсмуте вы можете у меня. Опять же экономия.

– Вы, белые, так расчетливы, что это не внушает уважения. – Хьюэлл ухмыльнулся, давая понять, что шутит.

Час спустя Говард вышел из кафе, провожаемый неприязненным взглядом негра, то бишь афроамериканца в зеленом пиджаке. Машины у тротуара не было.

– Жалко? – спросил Хьюэлл, появляясь в дверях. – Автомобиль вам вернут. Об этом я позабочусь, в конце концов мы теперь партнеры.

Программист подозвал к себе паренька, сосредоточенно поглощавшего чипсы около тележки мороженщика, и что-то ему сказал. Паренек скрылся за углом, и через минуту оттуда появился «мустанг» Говарда.

– Чикаго, – сказал Нельсон Хьюэлл. – Тут свои законы.

Говард сел за руль. Он был доволен. Он не ожидал, что его план, казавшийся сырым, хлипким и в силу этого трудноосуществимым, так быстро начнет обретать стройность. Он даже начинал верить в то, что ему удастся выполнить задуманное.

* * *

Атлантика взбесилась. Волны взлетали вверх, ветер неистовствовал, молнии полосовали небо, и ни конца, ни края этому безумию видно не было. Но смешной – в голубой цветочек, еще Мэри подарок, – спальный мешок оберегал «Снежинку» от самого худшего. До поры.

Говард спустился в каюту. Спутниковый телефон без тарелки – груда дорогого железа, и он подсел к рации. Надев наушники, Говард еще раз взвесил все «за» – их было много, и «против», которых практически не нашлось, потом повернул рукоятку включения, подумав, что проигрывать тоже надо уметь и что он таким умением похвастаться не может.

Он хотел подать сигнал «SOS». Но, конечно, не сейчас, чуть погодя, когда альтернативы не будет. А пока надо проверить, как работает рация.

Судьба распорядилась по-своему, избавив человека от терзаний нелегким выбором. Рация безмолвствовала.

Говард проверил питание – ток шел. Снова покрутил верньеры настройки – тишина. Отогнув пружинные пластины, он ухватился за хромированные скобы по бокам рации, потянул… Тяжелая металлическая коробка нехотя вывернулась из обклеенного пористой резиной углубления, и Говард увидел стальной стержень, насквозь пропоровший стенку рубки и изуродовавший заднюю стенку рации. Откуда он взялся, оставалось лишь догадываться. Ничего даже отдаленно похожего Говард на «Снежинке» не встречал. Вот, пожалуйста, еще один фокус океана, еще одна загадка, на которые он такой мастак.

Яхта накренилась, рыскнула в сторону и, соскользнув с волны, получила сильный удар в левый борт. Говард еле устоял на ногах, тем не менее пять секунд спустя он был в кокпите. Да, так и есть: сорвало плавучий якорь. Прощай, ткань в цветочек.

Говард снова завел движок. Развернул яхту. Готовый в любой момент кинуться к румпелю, он смотал трос, нацепил на раму парусиновый чехол от генуи и бросил импровизированный якорь в воду. Тот исчез в волнах, вынырнув далеко позади «Снежинки». Канат натянулся, тормозя и удерживая яхту кормой к волне. Говард остановил двигатель.

Что ж, мистер Баро, пора воспользоваться буем, находящимся на спасательном плоту и в автоматическом режиме подающем сигнал бедствия.

Уже не теша себя иллюзиями, что сможет самостоятельно справиться с проблемой выживания, Говард включил буй.

* * *

Хьюэлл был фантастически талантливым электронщиком. То, перед чем спасовал Говард, для него оказалось сущим пустяком. Еще до отъезда в Портсмут Говард знал о Джозефе Марлоу больше, чем все государственные органы Соединенных Штатов. Потому что из-за ведомственных распрей они утаивали добытые сведения вместо того, чтобы делиться ими. Как заправский хакер Нельсон Хьюэлл взломал пароли, обошел ловушки и проник в базы данных. Там он основательно покопался, кое-что скопировал и представил первые результаты своего труда Говарду. Ознакомившись с информацией, тот пришел к выводу, что ранее выбранный путь – единственно верный, но долгий и трудный.

Желание отомстить Марлоу, который, если вдуматься, был истинным виновником гибели его сестры, возникло у Говарда сразу же после смерти Кристины. Но как это сделать?

Убить…

Убить, конечно, можно. Даже, наверное, не очень сложно. Все-таки не президент США или компании «Дженерал Электрик», вокруг которых телохранителей больше, чем трески у берегов Ньюфаундленда. Более того, смерти Джозеф Марлоу явно заслуживал, а Говарда Баро, вот же удача, в свое время из желторотого юнца превратили в неплохого снайпера. На деньги американских налогоплательщиков, между прочим, превратили. В Форт-Брэгге34 этими фокусами давно занимаются. И с успехом.

Да, убить можно. Одной тварью на земле станет меньше. Но где гарантия, что стрелка не арестуют? Не так уж беспомощна полиция, как об этом пишут газеты и кричит телевидение. Благородный мститель, естественно, будет доказывать, что его руками вершился суд божий, однако суд земной, что тоже естественно, оставит это заявление без внимания и влепит срок. А Говарду совсем не улыбалось неопределенно долго видеть небо исключительно в клеточку.

И еще момент. Одно дело – убивать на войне, пусть даже такой странной, какой была «война в заливе», и совсем другое – хладнокровно послать пулю в человека, вкушающего утренний кофе на террасе собственного дома или выходящего из машины посреди мирного города. Даже если этот человек подонок, каких поискать, это совсем другое дело.

Значит, убийство не проходит. Значит, нужно сделать так, чтобы Джозефа Марлоу покарало правосудие, до сей поры относящееся к нему неоправданно лояльно.

Говард не сомневался, что у Марлоу такой криминальный багаж, такое бурное прошлое, что на пятьдесят лет без права помилования хватит с избытком. Он виновен перед людьми и перед Господом! Надо лишь найти доказательства его вины.

Все, решено. Но с чего начать? Отправиться на Западное побережье и примерить личину частного детектива? Но это не дело для дилетантов. Его тут же вычислят и на совершенно законных основаниях привлекут к ответственности за вмешательство в частную жизнь. Нет, благодарю покорно, ему уютнее в тени.

Но с чего-то же надо начинать!

Говард подсел к компьютеру и выудил из «всемирной паутины» все, что в ней имелось касательно предпринимателя из Калифорнии Джозефа Марлоу.

Выяснилось, что сей добропорядочный американец, владелец сети придорожных закусочных, субсидирует научные изыскания в области нейрохирургии, перечисляет деньги в университетскую библиотеку и фонд защиты дельфинов, содержит детскую бейсбольную команду и, будучи убежденным консерватором, активно участвует в политической жизни штата.

Это было его «официальное» лицо. Что же касается истинного, то в Сети имелись несколько старых газетных заметок, авторы которых с большей или меньшей степенью прозрачности намекали на связь Марлоу с криминальным миром. Одна статья, видимо, та самая, о которой говорила Кристина, и вовсе содержала ничем не прикрытые обвинения. Говард «пролистал» электронную версию газеты, и вскоре обнаружил некролог со слезными восхвалениями талантов попавшего в автомобильную катастрофу журналиста. Других примеров профессиональной честности, за которую поплатился автор разгромной статьи, он не нашел. Надо полагать, урок, преподанный Джозефом Марлоу пишущей бартии, пошел впрок.

Еще Кристина говорила о подозрениях полиции. Об этом в прессе вообще не было упоминаний. Видимо, сестра воспользовалась какими-то особыми источниками информации, может быть, позвонила кому-то из давних знакомых, с кем когда-то хипповала в коммуне под Сакраменто.

Три вечера подряд Говард, как слепой котенок, тыкался в электронные двери различных учреждений, и всякий раз они оказывались замкнуты паролями, и ни с его дилетантским умением было пытаться отодвинуть эти засовы. Тут нужен был специалист!

…Хьюэлл дождался, когда Говард отложит распечатки, и сказал:

– Пока порадовать вас нечем. Не замешан, не привлекался… Так, мелкие прегрешения, которые покрылись плесенью от срока давности.

Говард убрал бумаги в кейс:

– Вы сказали «пока», Нельсон. Какие у нас шансы?

– У нас?

– Вы же сами назвали нас партнерами.

– Назвал. Вы не собираетесь отступаться, мистер Баро?

– Нет.

– Это мне нравится. А вот Джозеф Марлоу мне, напротив, очень не нравится. Очень! И не только из-за истории, которую вы мне поведали. Чем больше я сидел в Сети, чем больше узнавал о Марлоу, тем отвратительнее для меня становился этот тип. Ваша сестра – не единственная его жертва. На его совести много загубленных душ. Я согласился помочь вам отчасти из интереса, теперь же это и для меня дело чести. И я не отступлюсь, даже если вы пойдете на попятную.

– Повторяю, об этом можете не беспокоиться.

Хьюэлл помолчал, потом продолжил:

– Не уверен, совсем не уверен, что нам удастся привлечь Марлоу к ответственности за уголовно наказуемые дела.

– Контрабанда оружия к ним относится, – заметил Говард. – И я не сомневаюсь, что он продолжает этим заниматься.

– У меня тоже нет сомнений. Но Марлоу осторожен. Времена, когда он сам нанимал курьеров и расплачивался с ними, наверняка канули в прошлое. Сейчас он птица высокого полета. У него есть люди, которую выполняют всю «черновую» работу.

– Да, скорее всего. Но что же тогда…

– Скажите, мистер Баро, что для вас главное – чтобы Марлоу сел в тюрьму за контрабанду или чтобы он просто сел в тюрьму?

– Второе. За что он будет отбывать срок, это не так важно.

– Я тоже так думаю. Поэтому я вспомнил, как прищучили Аль Капоне. Этого мафиози смогли повязать и отправить в тюрьму Алькатрас, на остров в бухте Сан-Франциско, не за убийства, подпольную торговлю спиртным и организацию преступного сообщества, а за неуплату налогов. Улавливаете? Чем не вариант? Вы же толковый финансист, мистер Баро, тут вам и карты в руки.

– Но я никогда не занимался налоговым законодательством. В колледже нам давали лишь основы.

– Придется овладеть. Я буду поставлять данные, а вы анализируйте их, сводите воедино. Этот подонок не может играть честноГде-то, в чем-то он мошенничает, подправляет цифры, ведет двойную бухгалтерию. А его показная благотворительность на то и направлена, чтобы отмыть грязные деньги. Ваша задача – подцепить Марлоу на крючок, а потом мы «сольем» информацию кому следует. Правда, все это займет много времени.

– Временем я располагаю, – успокоил собеседника Говард. – К тому же, я считал бы себя последним негодяем, лишив вас возможности навещать славный город Портсмут.

Нельсон Хьюэлл хмыкнул одобрительно:

– Такой исход меня бы огорчил. Когда вы уезжаете?

– Через два дня. Как обустроюсь, вернусь в Чикаго за яхтой. Когда мы встретимся снова?

– Полагаю, уже в Портсмуте. Залезть в компьютеры Марлоу будет потруднее, чем в архивы налоговиков. Не знаю, сколько мне на это потребуется, но быстрых успехов не обещаю.

Говард кивнул:

– Что ж, в Портсмуте так в Портсмуте. Там спокойно, тихо. Хотя, признаться, я уже начал привыкать и к этому месту наших встреч.

Он поднял голову и встретился глазами с афроамериканцем в зеленом пиджаке. Тот явно был местным завсегдатаем. Говард улыбнулся, и афроамериканец улыбнулся ему в ответ. Говард улыбнулся еще шире.

– Не обольщайтесь, – осадил его Хьюэлл. – За своего вас тут пока не приняли. Для этого нужно тут жить и, желательно, сменить цвет кожи. Но за свой «мустанг» вы можете не беспокоиться.

Так и оказалось, автомобиль теперь спокойно дожидался своего владельца. Говард попрощался с Хьюэллом и отправился домой. Надо было проследить за грузчиками, пакующими вещи.

Через неделю он уже был жителем Портсмута, а еще месяц спустя встречал там Хьюэлла.

– Добро пожаловать, Нельсон.

Хьюэлл поселился у него. Вечер они посвятили разбору привезенных из Чикаго бумаг и просмотру файлов. Как он их добыл, откуда выудил, в такие мелочи программист не вдавался, памятуя о малой компьютерной продвинутости своего партнера.

Информации было с избытком, предстояло ее упорядочить.

– Разберусь, – уверенно сказал Говард.

– А я буду подбрасывать работенки, – пообещал программист. – Яхту свою покажете?

Оказалось, Хьюэлл разбирается в крейсерских яхтах, поэтому его высокая оценка «Снежинки» не могла не порадовать Говарда. Единственное, что вызвало недоумение программиста, это румпель вместо штурвала. Как-то совсем несовременно, старомодно…

– В этом-то и прелесть, – не слишком внятно объяснил Говард.

Тем не менее, Хьюэлл ответом удовольствовался.

Они вышли в море. Хьюэлл умело управлялся со шкотами. Говард был на руле. Напарники!

Программист уехал на следующий день, пообещав дать о себе знать через месяц, а Говард отправился в свое первое дальнее одиночное плавание.

Так и повелось. Хьюэлл приезжал в Портсмут, вручал Говарду очередную порцию документов, скачивал файлы, и они отправлялись в гавань.

Потребовалось больше года на то, чтобы Говард нащупал в защите Джозефа Марлоу уязвимые места. Еще несколько месяцев кропотливой работы, и они были готовы предоставить инспекторам налоговой полиции целый пакет уличающих недобросовестного налогоплательщика сведений. Господину Марлоу предстояло изрядно поволноваться. Потому что это Америка, в ней могут простить многое, но никогда – обман государства!

– Когда? – спросил Нельсон Хьюэлл.

– Завтра. Нам удастся сохранить анонимность?

– Обижаете, мистер Баро. Никто не будет знать, откуда поступили сведения. Мы останемся в стороне.

– Это хорошо. Но вот о чем я подумал. Не сомневаюсь, что Марлоу окружит себя самыми лучшими адвокатами, а те посоветуют клиенту вовсю использовать его имидж щедрого спонсора. Не заняться ли нам разрушением этого образа джентльмена?

– То есть соответствующим образом подготовить общественность?

– Именно. Мы накопали на Марлоу столько, что с этим не будет проблем. Правда, ни одно из обвинений, кроме утаивания налогов, у нас ничем не подкреплено, однако с вашими способностями…

– Вы предлагаете мне превратиться в некое подобие спамера, – догадался Хьюэлл. – Только они забивают электронные почтовые ящики рекламным мусором, а я должен буду нашпиговать компьютеры калифорнийцев компроматом на Марлоу. Что-то отфильтруется, но что-то обязательно пролезет… Забавно. Полагаю, пользователям будет небезынтересно узнать, что этот господин был гуру у одурманенных зельем юнцов, участвовал в оргиях с малолетками и на заре своей карьеры приторговывал крадеными автомобилями. Что ж, можно попробовать.

Хьюэлл попробовал, и у него получилось.

Говард с интересом следил за тем, как в Калифорнии разгорается нешуточный скандал.

Против Джозефа Марлоу было выдвинуто обвинение в уклонении от уплаты налогов.

Вступившиеся было за своего благодетеля ректор университета и тренер бейсбольной команды вскоре пожалели об этом. Они бледнели и краснели, когда журналисты, почуяв запах жареного, стали наседать на них в каверзными, но безупречными с точки зрения стиля вопросами: «Вы полагаете уместным пополнять библиотеку на средства человека, потворствовавшего наркоманам?» или «Как вы относитесь к педофилии?»

В общем, Марлоу приходилось несладко. И это еще мягко сказано. Дело, впрочем, обещало быть долгим, поскольку, как и предвидел Говард, денег за юридическую защиту Джозеф Марлоу не жалел. Однако в результатах разбирательства Говард не сомневался. Вопрос был лишь в том, сколько в конечном счете Марлоу достанется лет заключения. К этому наверняка добавятся годы, которые бывший гуру получит за совращение малолетних. Соответствующие иски были поданы. Заявители, прежде не надеявшиеся на успех, почувствовали, что Джозеф Марлоу уже не так силен, как прежде, что он уязвим, что сейчас с него можно кое-что стребовать, скажем, тысяч двести долларов, а то и триста.

Говард мог торжествовать и ждать финала. Вместе с тем он вдруг почувствовал какую-то пустоту. Дело, которому он посвящал все свои мысли, оставило после себя лакуну, которую ему нечем было заполнить.

– Знаете, Говард, – сказал во время очередного приезда Хьюэлл. – Не знаю, как вы, а я себя чувствую так, будто меня поманили и обманули. Будто чего-то не хватает.

– Мы в одинаковом положении, Нельсон. Были… Потому что я придумал, чем себя занять.

– И чем же?

– Я подал заявку на участие в гонке одиночек через Атлантику.

– Та-а-к. Но, сколько я понимаю, «Снежинку» для этого надо доставить в Англию.

– Правильно понимаете.

– Пойдете своим ходом или отправите яхту сухогрузом?

– Своим, конечно. Времени у меня достаточно.

Хьюэлл запустил пятерни в свои курчавые волосы, сощурился и сказал:

– Я вот думаю, не смотаться ли и мне на берега Туманного Альбиона.

– А как же банк?

– Надоел! Изо дня в день одно и то же, и все во славу фирмы и ее правления. Я мирился с этим, но вы, мистер Баро, все испортили. Так всегда у белых с неграми. Сбили меня с пути истинного. Вы – искуситель!

– Тогда уж не я, а Джозеф Марлоу. Если бы не он…

– Пусть так, – программист перестал терзать шевелюру. – Но и ваша вина тут есть. А загладить ее вы можете лишь одним…

Говард сообразил, что последует дальше, но прерывать программиста не стал.

– Берете меня с собой в Англию? Или как?

– Должен признаться, Нельсон, я и сам гадал, как бы поделикатнее предложить вам участие в этом приключении.

– Чего же тянули? Это занятие для настоящих мужчин! Только представьте: шторм, мачта сломана, в корпусе пробоина, еды нет, воды нет… А нам хоть бы что!

* * *

Нечаянное пророчество Хьюэлла он не раз вспоминал в эту ночь. И чертыхался. Нельсона бы сюда! Сам накаркал, пусть сам и расхлебывает.

За ночь якорь срывало еще три раза, так что Говарду приходилось снова ломать голову над тем, что натянуть на алюминиевый каркас, и вновь запускать двигатель. Стрелка, показывающая уровень топлива, угрожающе клонилась влево.

Утро не принесло успокоения ни океану, ни человеку: ураган и не думал стихать, а тревога – покидать измученного бессонницей Говарда. До ближайшего берега не одна сотня миль, горючее на нуле… ну, почти на нуле. Правда, у него в достатке и продуктов, и пресной воды. Только бы шторм стих, а там он сможет дрейфовать хоть месяц, хоть два. Глядишь, Северное пассатное течение передаст его с рук на руки Северному экваториальному и то вынесет его к Антильским островам. Или какой-нибудь корабль повстречается. Но еще вернее – его найдут, ведь радиобуй «Снежинки» скликает на помощь все радиофицированное человечество.

Последняя конструкция плавучего якоря оказалась удачной, и Говард позволил себе немного поспать, тем более что шторм, похоже, все-таки сжалился над ним, чуть пригладив волны и умерив силу ветра. В каюту, однако, путь ему был заказан, поскольку Говард не доверял до конца ни творению своих рук, ни природе. Он остался в кокпите – и заснул.

Пробуждение было внезапным. Какое-то настойчивое дребезжание вплеталось в привычную какофонию, состоящую из куда более громких звуков: скрипа, свиста, плеска, шипения, гула. И все же не было ничего удивительного, что он среагировал на столь незначительное добавление к общему шуму: его сознание, даже будучи погружено в сон, фиксировало малейшее изменение обстановки.

Дребезжание доносилось из ящичка под румпелем, который яхтсмены, по примеру автомобилистов, называют «бардачком». Там лежал фонарик, ракетница, тайваньский приемник… Говард откинул крышку ящичка, сунул в него руку и вытащил «воки-токи» – портативный передатчик, которым так любят пользоваться рыбаки, водители-дальнобойщики и яхтсмены, маневрирующие перед заходом в марину. Он совсем забыл о нем! А даже если бы помнил, никогда не поверил, что «воки-токи» еще работает, ведь его аккумуляторы он зарядил еще в Плимуте, и при такой влажности они должны были давным-давно сесть. А поди ж ты, звонит, дрожит от нетерпения, требует ответа.

Говард нажал клавишу приема.