Читать книгу Сын звезды, рожденный горой. Александр Великий - Сергей Юрьевич Соловьев - Страница 8

Легковооруженные стали ходить по полю, собирая оружие и ценные вещи, но Филипп запретил снимать одежду с мертвых врагов, хотя обычно мертвых обирали донага. Царь собирался взять выкуп за мертвых фиванцев, афинянам сразу сообщил, что выкупа за возвращение тел он с них не возьмет и за пленных тоже, расплатой будет подписание обязательного союза. К фиванцам были более жесткие требования – в Кадмее должен быть македонский гарнизон, и содержится он на средства города, а также должны быть восстановлены Платеи и Орхомен.

Филипп решил объехать поле боя с командирами, когда мертвых еще собирали с этого скорбного места. Царь внимательно осмотрел те места, где погибло более воинов, и не было на его лице радости. Воины уже заканчивали хоронить македонян и их союзников, а пленные фиванцы под караулом македонцев хоронили своих, Священный отряд предали земле отдельно от других.

Тут же, рядом с полем, он приказал разбить навес, и расставить кресла для командиров войска, пажи принесли столы со снедью и винами, послали и за Александром. Приглашенные стали съезжаться к Филиппу, он лично встречал каждому и благодарил, и усаживал, и пажи тут же наливали вина гостю.

– За Филиппа, победителя! – закричали бывалые вояки, сподвижники царя. – За победу над Афинами и Фивами, – тут же провозгласили командиры войска.

– Не власти я ищу, а единства Эллады, – ответил соратникам их предводитель, – и я не хотел пролитой крови.

– Что же теперь, стыдится победы? -заметил Аттал.

– Я принесу жертву по старому обычаю, я искуплю пролитую кровь, – сказал царь, и приказал принести себе меховой плащ пастуха, посох и позвать флейтистов. Когда принесли требуемое, он разделся донага, надел меховой плащ, взял посох и босиком пошел на поле, где не было мертвых.

– Играйте Пирриху, воины, – приказал Филипп, и под бешенный ритм инструментов стал двигаться в такт музыке, принося танцем жертву богам, снимая с воинов груз пролитой крови и принимая на себя ее тяжесть. Этот танец исполнялся очень редко, этот танец очищения от скверны.

Рядом с шатром македонян, на расстоянии в стадий, воины кормили пленных афинян, и один из них заметил сакральный танец Филиппа.

– От крови македонцы с ума сошли, – презрительно сказал один.

– Чего ожидать от варваров, – сказал другой, вдумчиво доедая македонскую похлебку с свежайшей лепешкой.

Услышавший это конвоир замахнулся на них древком копья, но лохаг остановил воина.

– Афинянам чужда любая благодарность, – с иронией сказал лохаг, проходя мимо пленных.

В плен были захвачены две тысячи афинян, и уже прибыли послы из Города, с предложением выкупа. Они встретились вскоре после пирушки македонян. Вестовые доложили царю о посольстве, он встречал вестников мира на красивом кресле.

– Здравствуй, Филипп, ты отпускаешь пленных домой, но твои фракийцы забрали у них плащи, и им будет холодно добираться домой, ночами многие могут замерзнуть, – обратился к царю афинянин.

– Вне всякого сомнения так будет справедливо, – ответил Филипп широко улыбаясь, он счел это забавным. Афиняне уходили пешком, с дареными плащами и одеялами, а мертвых афинян складывали на повозки, и набрался целый караван, а возчиками были слуги афинян, захваченные в битве. Царь думал некоторое время, кого послать гонцом скорби, и решил, что лучше всего подойдет царевич. Как раз, еще все не разошлись после пира, и он обратился к сыну:

– Александр, отвези тела в Афины, миссия не из приятных, но тебе будут благодарны, и побываешь в этом великом городе, -вздохнул его отец.

– А ты, царь, -спросил царевич, -ты мог бы поехать со мной.

– Если я войду в город, они подумают, что я их завоевал, а я хочу что бы они меня пригласили, -сказал Филипп тоном и выражением отвергнутого прекрасной девушкой неудачливого воздыхателя, – прекраснейший город Эллады! А некоторые союзники просили, что бы я его разрушил..

Филипп добивался не преданности или страха афинян, а их любви. Каждый человек хочет более всего то, чего не может получить, и тут царь Македонии не был исключением.

Александр взял с собой припасы, друзей из свиты, илу всадников для охраны груза. Впереди каравана Филипп послал вестника Демаду, архонту Афин, своему проксену10, дабы предупредить о посольстве. Надо было выдвигаться немедленно, так что сборы были недолгими, и Филипп дал еще письмо для Демада, своего знакомца царя в Афинах, что бы он принял Александра как должно, и необходимые деньги. Александр взял с собой Гефестиона, Птолемея, Неарха, Кассандра, Филоту, Леонната, Евмена и Гарпала. Посольство двигалось максимально бытро по дороге от Фив к Платеям, разрушенным, но по слухам, которые стали восстанавливать ранее изгнанные горожане. Проезжая мимо города, македоняне увидели что это правда, и хотя в городе пока целыми были лишь два храма, люди упорно восстанавливали свои жилища, дальше их путь вел не смотря на летнюю жару, к афинским Элевтерам, пограничному городу между Аттикой и Беотией. Но путники заглянули и поклонились Гере Платейской, посетив этот прекрасный храм, украшенный самими Каллимахом и Праксителем, а также храмы Афины Ареи и Деметры, а покинув на время караван, Александр со свитой поклонился памятнику погибшим эллинам в битве при Платее против Мардония. Долина Киферона была полна диковин, и царевич уже не жалел, что был послан для этого скорбного дела, возвращения мертвых афинян домой. Скоро подошли к Элевтерам, где Александр передал повозки с погибшими афинянам, но указал, что бы через девять дней сами повозки вернули в Элевтерию, где их заберут македонцы.

Дальше свита ехала в веселье, не было гнетущего чувства траура, и молодые люди предвкушали радость встречи с прекрасным городом. Афиняне проводники, недалеко от городских ворот Афин потребовали, что бы конвой остался в поле, и Александр приказал иларху разбить лагерь и ждать их здесь. Свита тоже осталась с конными ждать Демада, проксена Филиппа. Прошло где-то полдня, и архонт появился с двумя слугами. Это был мужчина лет сорока, с небольшой черной бородой и недлинными волосами, одетый в длинный хитон и плащ, сравнительно скромные, и он не носил украшений, кроме перстня на правой руке.

– Здравствуй Александр, рад тебя приветствовать в Городе, и спасибо, что привез погибших домой. – лицо говорившего было не очень подвижно, и он смотрел неотрывно на царевича, – Я хотел бы предоставить свой дом для тебя и свиты. Раздели со мной мою скромную трапезу.

– Не по нашему обычаю приходить к хозяину покоя без подарка, -говорил Аргеад своим звонким голосом, – Прими от всего сердца подарок-коня из нашего табуна, и оруженосец Александра подвел к Демаду породного фессалийского жеребца.

– Спасибо, царевич, богатый дар, Пойдемте в город, будьте гостями у моего очага. Но лучше оставьте сих коней с воинами, дом у меня небольшой…

– Мы понимаем, – с улыбкой ответил замешкавшемуся архонту Александр, – нас носят и наши ноги, – и в ответ друзья рассмеялись шутке, так что македоняне двинулись в город пешком.

Внутри город не слишком отличался от других эллинских городов. Неширокая улица между рядами усадебных оград из неровного камня, перемежающимися калитками для хода, и дома, с глухими стенами на улицу, и выглядывающимися за заборами плодовыми деревьями домашних садов. Но над городом возвышался Акрополь с величественной статуей Афины. Наконец они вошли в дом Демада, весьма немалый по размеру, так же построенный из камня и покрытый штукатуркой. Слуг этеров и Александра отвели в людскую, а всех гостей хозяин повел в сад на обед, где уже было готово угощение, и расставлены ложа. Дворецкий провел гостей к своим местам, слуги принесли столики с тонкими яствами и прекрасным вином, такие пиршества видел лишь Неарх в доме отца.

– Я рад гостям, хотя и не рад поводу вашего визита в наш город, но я все-таки считаю вас своими и нашими друзьями, а войну – общим несчастьем. Выпьем за мир! – произнес проникновенную речь Демад, обводя взглядом македонян, и те подняли наполненные чаши, и отлив на землю вина в честь богов, выпили вина в знак согласия и благословения произнесенных слов. Все считали войну несчастьем.

Гости воздавали должное кушаньям архонта – необыкновенная рыба с Эвксинского Понта, без костей и прекрасная на вкус, тунец, лучшее угощение, выдержанный сыр, и маринованная рыба, ужасная на запах и необыкновенная для ценителя. Выпили уже по четыре чаши, и вино слегка ударило в голову, архонт позвонил в колокольчик, пригласив флейтисток и танцовщиц.

Музыка была великолепна, но глаза этеров были прикованы к обнаженной девушке, с завитыми черными волосами, она была худощава, без излишней тяжеловатости, которая привлекала Праксителя. Линии ее тела были соразмерны, движения отточены и прелестны, матовая округлость плеч и бедер подчеркивалась длинными черными волосами, а красота лица соответствовала идеальной форме небольшой груди. Когда танец закончился, Александр пригласил присесть гетеру к себе на ложе, увидев это, Демад довольно заулыбался, считая что угодил царевичу.

– Как тебя зовут, прелестница, – с интересом спросил юноша.

– Таис, я гетера, – ответила красавица без тени стеснения и попыток прикрыться или отодвинуться.

– Твое искусство прекрасно, ты выглядишь совершенно, – оглядывая ее с видимым удовольствием. Александр говорил ей, но он не делал попыток притронутся к ней, чем удивил афиняна, тот явно был озадачен, и смотрел с непониманием.

Александр ощущал тепло и цветочный аромат девичьего тела рядом, которые радовали его, и нащупал кошель на поясе, и достал горсть дариков и положил в ладонь девушки, прикрыв ее руку своей.

– Это тебе, красотой подобной Харитам. Хотел бы прийти в твой дом, – сказал юный ценитель красоты.

– Приходи, дом Таис ты найдешь легко, – задорно ответила та.

– Не только я, но и друзья придут.

– Тогда будет хорошее общество, я приглашу художников, поэтов, философов. Но я бы хотела увидеть и тебя одного, – сказала Таис и чуть изогнувшись, хитро улыбнулась, и стала еще красивее, – поговорить о медицине.

Тут все не выдержали и засмеялись, и Александр, с непониманием посмотревший на друзей, рассмеялся и сам, а Таис, нагнувшись, обняла его левой рукой и поцеловала в губы, царевич не отстранился, и танцовщица встала и выпорхнула из сада.

– Неарх, – сказал шепотом Птолемей, – мне завтра будет нужен публичный дом. Да и другим тоже.

Солнце уже село, и зажглись звезды, стало прохладнее, и гораздо приятнее, сад источал вечерние ароматы цветов, и Александр повеселел, в чужом городе о чувствовал себя не очень хорошо, но сейчас Афины больше не давили его своим величием и красотой.

Выпили еще немного вина, и оправились отдыхать, по комнатам гостей развел дворецкий. Спалось беспокойно на новом месте, и этеры проснулись рано, им принесли воды для умывания, и быстро поели, уже была обычная трапеза из лепешек, сыра и разбавленного вина.

– Ты проводишь нас, Демад? – попросил царевич, – Осмотреть Акрополь, и Александр внимательно посмотрел на друзей, а те о чем-то говорили со слугами хозяина дома.

– Александр, – как старший обратился Гарпал, – ты знаешь, оказывается здесь находятся могилы предков, и мы бы хотели их осмотреть. Неарх а ты пойдешь с нами? – посмотрел он на критянина, незаметно подмигивая.

– А у меня откуда? – удивился курет – Я же с Крита, о Парфеноне мечтал давно, и осмотреть Акрополь вместе с Александром и Гефестионом это честь для меня.

Впрочем, Гефестион, тоже пошел смотреть на чудеса Афин, а другие этеры незаметно скрылись. С царевичем пошли еще двое слуг с напитками. Посетители древностей прошли несколько стадий и стали подниматься по Пропилеям, смотря снизу вверх на скалу Акрополя, на виднеющиеся медные крыши храмов. Справа от Пропилей находился храм Ники Аптерос, но посещать это место Александр посчитал неуместным. Пропилеи беломраморные, и крыша так же из пентеликонского мрамора, и украшена статуями всадников, а пройдя Пропилеи увидели у входа на Священное место, как стражей статую Гермеса и статуи Харит. Тут посетителей встретили жрец и жрица, из рода Кекропа, Бутатиды.

– Здравствуй Александр, привет тебе, Гефестион, – обратился к нему жрец, – И ты Неарх, -окинув взглядом его одежду, и увидев перстень на пальце, -привет тебе, курет. Здесь никого из вас не было со времен Эпиминида.

– Здравствуйте, Александр, Гефестион и Неарх, – в свою очередь к ним обратилась жрица, – Меня зовут Каллия, а жреца-Каллий. Я его дочь, и мы проводим вас по Акрополю.

Справа от входа храм Артемиды – Бравронии, небольшой но прекрасный храм с статуей Артемиды работы Праксителя и ее особенно со всем вниманием изучил Неарх, лицо богини было крайне интересно исполнено художником, потом их Каллия повела в Пинакотеку. Гефестион неотрывно шел с Александром, и ему тоже было очень интересно.

– Это хранилище редкостей и картин Афин, пойдемте, вы увидите прекрасные картины Полигнота, убедила она их. Они зашли и увидели «Мальчика, несущего кувшин с водой», и «Борец», картину Тименета, а так же другие картины, изображающие Ахилла, Одиссея, и других героев древности, изображенных с потрясающим мастерством восковыми красками по грунтованному дереву.

Дальше они осмотрели гигантскую статую Афины Промахос (Воительницы), работу Фидия, чей наконечник копья видят мореходы, а золотые щит и шлем ослепительно блестят на солнце, лицо богини прекрасно и невозмутимо. Каллия и Каллий повели их к величественному Парфенону, фриз которого украшает изображение появления на свет Афины, как порождение Зевса и восемь колонн встречают посетителей несокрушимой мощью и красотой. Слуги остались снаружи, а зашли в храм четверо, и Каллия показывала посетителям статую героя Ификрата, чье изображение установлено в храме, освещаемом бронзовыми светильниками, статуя же самой богини, исполненная из золота и слоновой кости, прекрасна и удивительна, богиня изваяна в шлеме, в длинном хитоне до пят, с копьем в руке. Здесь Александр принес богине бескровную жертву, а с обратной сторону осмотрели медную статую Аполлона, и фриз храма, изображавший спор за Аттику между Афиной и Посейдоном. Александр стал себя странно вести рядом с жертвенником Афин и камнем Диониса, долго оглаживал камень, что-то шептал, и Неарх расслышал только: «Второй раз я здесь, как все изменилось…"

Критянин не понял о чем говорил царевич, ведь раньше Акрополь он не посещал.

Каллий привел македонян к Эрехтейону, храму-дворцу, храму – загадке, Неарх предвкушал свидание с редкостями Афин.

– Посмотрите, – привлекла внимание жрица, – Это жертвенник Зевса Вышнего, – указала она рукой, и царевич положил на жертвенник цветы,

– Эрехтейон похож на дворец в Пелле, – шепотом сказал Александру Неарх.

Вход в храм украшали изваянные изображения дев – Кор11, поддерживающих головами фронтон этого прекрасного здания.

– Значит здесь в подвале тоже потаенные вещи, – так же шепотом ответил царевич,

– А это, торжественно указала она, картины с изображениями подвигов жрецов-царей Бутадидов, потомков Кекропа. Все главные жрецы и жрицы Афин нашего рода. Дальше идут тайное место Афины, и тайное место Посейдона. Их могут видеть только жрецы, но вы оба посвященные, ты курет Неарх, а ты Александр царского рода, как и мы.

И она провела их в внутрь святилища Эрехтейон, где таинственная мгла прикрывала покровом тайны чертог Афины, откуда начиналось шествие во время скирофориона, вынесение плата Афины Паллады, они шли через полумрак, освещаемый лишь масляными светильниками, и наконец достигли обители Афины-Паллады, освещаемый негасимым светильником величайшего Каллимаха, выполненного из золота, Александр и Неарх смотрели на это чудо неотрывно, пока Каллия не вывела их, показав и на закрытый колодец соленой воды в храме, который вел в обитель Персефоны, и место, люк в тайный подвал, где скрывают ото всех крипту, где согласно легенде живет Эрихтоний – Змей, родоночальник афинян и рода жрецов Бутадидов. Рядом был чертог Посейдона. Неарх смотрел и вспоминал, показанное Элисией, и все сходилось- священный источник ведущий в обитель Элисии, логово Змея – Кроноса, и что-то еще…

– Послушай, госпожа, а есть ли на Акрополе священное древо? – спросил курет жрицу.

– Тебя случаем, не великий Эпиминид ли учил, курет? – спросила Каллия полушепотом и глаза ее расширились, а на лице появилась тень испуга, – Священная олива Афины растет рядом с Афинским алтарем. И помни клятвы, которые ты давал, а то Госпожа не простит.

Посмотрели они и на святилище Зевса Полиэя, и жрецы повели их с Акрополя, пройдя обратно Пропилеи, они завернули налево, что -бы посетить Элевсинион, святилище, связанное с культом Персефоны и Элевсином, раз в год, таинственный груз приносят в Элевсинион. Каллия провела их в храм, и показала статую Артемиды Левкофрины (белобровой), Неарх не мог оторвать взгляд от нее, изображение этой фигуры напоминало ему что-то уже виденное.

– Пошли, Неарх, а то богиня украдет тебя как Фаэтона, -рассмеялся Александр. – Ты бы ей понравился, – и Каллия сверкнула на него глазами.

– Если ты отмечен, ты ее, – сказала она шепотом, так что только курет ее слышал, и он вспомнил отметку на плече, – и заберет все равно.

– Спасибо тебе госпожа, – поклонился ей Неарх, а ноги у него стали ватные, и подумал, что быть может, ему повезет.

– Благодарю тебя, Каллия, и тебя, Каллий, – уверенно и гордо говорил Александр. – Примите в дар от меня на добрую память, – и он взял у слуг прекрасные серебряные чаши и передал их Бутадидам.

– Да будет с вами благословение богов, – сказали мать и отец друзьям и попрощались, македоняне пошли в дом Демада, а Бутадиды поднялись на Акрополь. Трое македонян по дороге к жилищу Демада обсуждали увиденное, и все согласились, что Афинский Акрополь это нечто необыкновенное, и незабываемое. Уже вечерело, и архонт пригласил их на ужин, это также была обычная, но сытная трапеза, хлеб, рыба, вино. Друзья поели, и собрались ко сну, и как раз пришли этеры с Птолемеем во главе.

– Как вы нашли Афинский Акрополь, Неарх? Интересно? – спросил его телохранитель царевича.

– Много потрясающего, особенно огонь Каллимаха, который неугасим, -ответил курет.

– Как это? Целый год горит и не гаснет? Интересно. Ну а мы не в силах ни о чем думать после танцев Таис, пошли и нашли себе подружек.

– Ладно, я спать, Птолемей, – сказал Неарх, зевая, и пошел в свою комнату, но заснуть сразу не смог, вспоминал слова Каллии, но к счастью, усталость взяла свое.

Солнце опять встало над прекрасными Афинами, и лучи падали на дома и улицы, и статуя Афины – Промахос опять засияла от света Гелиоса. Все встали, и поели, и собрались в гимнасий12, как пришел слуга с письмом от Таис для Александра.

Царевич сломал воск на свитке папируса, и прочел написанное.

– Что там, Александр? – спросил Гефестион в нетерпении.

– Прекрасная Таис приглашает меня к себе в гости, – ответил юноша со всегдашней улыбкой, – я пойду, конечно, нельзя отказывать прекрасной девушке,

– Возьми с собой охрану, -попросил Птолемей,

– Это недостойно, не доверять такой прелестнице, нет, мой заботливый Птолемей, – задорно сказал он. – Я пойду один.

И, надев просторный плащ на хитон и македонскую войлочную шляпу, прицепив кинжал на пояс, пошел в гости, сопровождаемый слугой Таис.

Этеры в нетерпении ждали царевича день и ночь, а Александр пришел лишь поутру.

– О, наконец – то, Александр, -вскричал Гефестион. – Ты вернулся!

– Да, Таис неповторима, прекрасна, подобная розе, – мечтательно говорил царевич, – Она приглашает вас всех на вечер, будут философы и поэты, и художники. Я дал ей деньги на все это, не беспокойтесь. Друзья мылись и чистились целое утро, а Демад все время улыбался, глядя на них.

– Молодость, молодость.. Конечно, она не Фрина и не Аспазия, но общество собирается интересное, – посмеивался архонт, – Сходите, это будет незабываемо.

Все вышли умытые, причесанные, одетые во все лучшее, сопровождаемые оруженосцами. Вел свиту сам Александр, а его паж нес сверток и сумку-подарки гетере. Дорога не заняла много времени, калитку открыл им ожидавший их престарелый раб, как и везде, слуг отвели в людскую. Симпозий был в саду, где всех встречала прекрасная хозяйка. Девять гостей прошли в сад, где их ожидали двенадцать прекрасных флейтисток, подруг и приятельниц хозяйки, так что никто не был обойден вниманием, и сидели и ждали македонян Онесекрит и знаменитый Лисипп и поэт Линкей, знаменитый своим следованием идеалам Архестрата, славного своей" Сладкой жизнью». Служанки стали приносить кушанья к столикам, а прелестная хозяйка представила гостей.

– Это скульптор Лисипп, – представила того Таис,

– Это ученик Диогена Онесикрит, – на что тот кивнул головой остальным.

– А это страстный последователь Архестрата поэт Линкей с Самоса, великий Гомер рыбы, Арктин вин и Гесиод других закусок.

– Но в отличие от Архестрата я посвящаю свои элегии тунцу, а не акуле, и конечно, осетру, – рассмеялся самосец.

– А это Александр, сын Филиппа, и с ним его друзья- Гефестион, Птолемей, Филота, Кассандр, Гарпал, Евмен, Неарх, и Леоннат.

Она привела гостей к ложам, поставила стульчик рядом с местом Александра, прекрасная, в своем лучшем шелковом платье, открывающем шею и руки украшенная золотым ожерельем и прекрасными серьгами, вдруг хлопнула в ладоши,

– Что бы это место было приятным, к нему нужна чарующая музыка, – с выражением сказала она, и в сад, полный гостей, вошли чарующей походкой двенадцать прекрасных нимф, в платьях до колена, с флейтами, и обошли гостей, выбирая, к кому присесть, и каждый выбрал собеседника себе по вкусу. Гефестиона выбрала миниатюрная черноволосая прелестница Нанно, Птолемею стала подавать вино Биттида, к Гарпалу присела Агриопа, Леонтия накладывала угощение Филоте, сервировала столик Кассандру Феано, взбила подушку Неарху светленькая Эоя, Леонната кормила орехами в меду Фикрида, Эригона нарезала хлеб для Евмена.

Линкей был увлечен прелестями Лаиды, а источником вдохновения и моделью для Лисиппа стала Клея, образцом добродетели для Онесикрита стала Филия, а ухаживать за Александром стала хозяйка дома.

– Выпьем же за прекрасную хозяйку дома – провозгласил царевич, что было поддержано гостями, отлившими толику вина для богов, и Таис тоже отпила вина из своего кубка, не отводя прекрасных глаз от Александра, который судя по выражению его лица, был совершенно счастлив в кругу людей, которые его любят. Он одел венок из цветов, и легко оглаживая волосы гетеры, легко коснулся губами ее щеки,

– Прекрасный праздник, прекрасные люди, Таис, – и опять ее поцеловал, а та радостно улыбалась.

– Александр, я бы хотел создать твою статую, или хотя бы бюст, -сказал Лисипп.

– Только может, не сейчас, Лисипп, – сказал Линкей со смехом, еще пара чаш, и Александр может получится красой подобным Сократу (был некрасивым),

На что все рассмеялись, царевич смеялся так же, а Таис оглаживала его светлые кудри. Эоя щебетала Неарху что-то о погоде, и он, дабы не прослыть невежей, тоже положил ей в тарелку кусочек акулы, и хлеба, и налил вина из кувшинчика, все более проникаясь нежностью к этой прекрасной девушке. Лицо этой гетеры было так же красивым, с курносым носом, большими губами, с лицом, покрытым веснушками. Сложена она была тоже очень хорошо, может быть ее хитон был излишне прозрачен, не скрывая особенно ничего, но ароматные масла были приятны, и общество девушки его радовало, и как он осмотрелся вокруг, друзья тоже поладили со своим подружками.

– Угощение великолепно! – громко говорил Линкей,– спасибо, что позвали на столь изысканную трапезу, гастрономия великолепна, и угостив нас рыбой с Меотиды, ты раскрыла нам тайну Ахиллеса- вот ему он был обязан своей силой, Ифигения своей добротой, а Гелла- красотой.

– И чему же, Линкей, – воскликнули все.

– Я воспою оду осетру, – привстав с ложа и поддерживаемый Лаидой, у которой из-за ее усердия удержать сотрапезника хитон упал с правого плеча обнажив прелестную девичью фигурку, но после нескольких кубков превосходного вина поэт все же попытался прочесть:

Ода осетру

Лишь в Северных глубинах плывущий, громадный

Подобный морскому коню и размером почти как дельфин Диониса

Но вкусом мяса настолько приятный

Что если бы бог отведал его, забыл бы любимую Нису!

Когда поэт закончил свое киклическое произведение, ответом ему были бурные овации гостей, а Лаида уже нежно его целовала, а Таис преподнесла ему венок, как сказителю-победителю.

Вечер проходил великолепно, но Лисипп не удержался и выпросил у Таис папирус, и свинцовым карандашом сделал наброски для бюста Александра, а царевич попросил его сделать бюст и Таис, а та раскраснелась от удовольствия. Неарх уже не обращал внимания на окружающих, его всецело отвлекала Эоя, лишь видел, как радовала великана Гефестиона Нанно. Солнце уже стало заходить, стало гораздо прохладнее, и друзья решили, что лучше оставить Александра с Таис, и начали уходить с подругами, те укрылись плащами, прячась от вечерней прохлады.

Курет видел, как прелестницы увлекают своих обожателей по узким улочкам Афин под крыши своих домов, и его так же повела осмотреть красоты города подруга, данная ему волей судьбы, а вернее промыслом Таис и Александра.

Неарх проснулся в прекрасном садике небольшого дома, рядом с ним посапывала, подложив руку под голову Эоя, прекрасная в своей наготе, и пыталась во сне накрыться упавшим покрывалом, и тоже открыла глаза и тут же привлекла его к себе, так что временно прогулка домой отложилось, но вскоре Неарх засобирался, и поцеловав на прощанье девушку, оставил кошелек с дариками. Он вышел из дома, провожаемый новой знакомой, а у ворот грустил и мерз Терес, ждавший его полночи.

– Здравствуй, хозяин, – проборматал полусонный оруженосец.

– Не хозяин, а Неарх, сколько тебе говорить, – поправил его курет, -Пошли к Демаду.

К дому архонта потихоньку подтягивались этеры со слугами, и начинали собираться, пора было покидать гостеприимные Афины. К полудню свита собралась полностью, и верхом стали выдвигаться к городским воротам, провожаемые Демадом. У ворот тепло попрощались, и быстро поскакали в лагерь конной илы, что бы вместе возвратится домой. Тут пришла весть, что Филиппа Аргеада признали гегемоном Греции в Коринфе, все города Истма и Пелопонесса, кроме Спарты. Вспомнили, что династия Аргеадов происходит от царей Аргоса и Микен, а так же о старой ненависти Аргоса к Фивам со времен похода «Семерых против Фив»13.

И о том, то совместный союз эллинов собирается пойти войной на Персию, что бы освободить эллинов Малой Азии. Тем же путем, Александр со свитой двигались в Пеллу, и остались в столице, ждать Филиппа. Слава Александра, как будущего царя, была среди воинов непререкаема, и выходя и дома предков, царевич слышал благословения воинов и их жен, кого он излечил от ран. В один из дней, Александр выйдя из своих покоев, встретил свою мать.

– Доброе утро, сын. Хочу поговорить с тобой, – сказала она, – пойдем в твою комнату,

И они зашли в его покои, а Александр напрягся, предчувствуя опять тяжелый разговор.

– Послушай, – сидя напротив него сказала мать, – Тебе пора жениться, -смотрела она на него с улыбкой и любовью, как на маленького, – Что бы удержать власть, и македоняне увидели, что именно ты настоящий наследник царства, женишься на девушке из хорошей семьи, родите мне внука. А сам тогда воюй сколько тебе захочется, а то твой отец опять надумал жениться, на дочери Аттала, Клеопатре. И если у них родиться сын, ты будешь в опасности. Или ты сгораешь от любви к девушке из Афин? – криво усмехнулась она.

– А при чем тут она? – сразу стал защищаться юноша, – Чем она тебе помешала-и сразу подумал, что матери ее так просто не убить, – Она просто гетера.

– Хорошо, – сразу успокоилась мать, – но жениться надо, невесту – македонянку я тебе подберу, хочешь даже из Линкестидов.

Она смотрела и выжидала, а он знал, что сможет выйти из этого разговора, только показав, как ее любит, и вспомнил что надо делать.

– Мама, я тебе подарок привез, – сказал он уходя, и вспомнив о шелке, купленном в Афинах, залез в ларь, достал сверток, и показал его матери.

– Это тебе, – прошептал он протягивая подарок, и мама была очень рада, и тепло поцеловала сына, а сын сделав вид что сейчас очень занят, поспешно удалился.

В Македонии шла подготовка к масштабной войне, заготавливали оружие, особенно стрелы для критский стрелков, запасы мечей и копий для рядовых воинов, ковали латы, шили льнотораксы14, ковали шлемы. Необходимо было множество вещей, нужных для войны и дя них устраивали склады, и для продовольствия в Амфиполе, в том числе запасли зерна на три года.

И тут Филипп не обманул ожиданий Олимпиады- собрался заключить брачный союз с Клеопатрой, дочерью Аттала. Девушка была прекрасна, так что легко покорила сердце преданного любителя женской красы. Перед свадьбой Александр с друзьями старался не бывать во дворце, находя себе самые разные дела, лишь бы не выслушивать причитания горячо любимой матери. Скоро настал день свадьбы, и конечно, царевич должен был присутствовать на бракосочетании. Толкаться у храма он не хотел, поэтому он и его друзья, кого пригласили, ожидали в зале где готовили угощение, ложи были расставлены, потолок и стены украшали гирлянды цветов. Вот и пришли и молодожены, а за ними Аттал и его родня, а также все полководцы Филиппа. Александр с тоской вспоминал симпозий у Таис, где он чувствовал себя счастливым, а здесь его ждали только страдания, и он ожидал потом опустошающие причитания матери, которые он не мог смягчить.

– Видишь, – сказал Гефестион, – не все так плохо. Собрались приличные люди, подают прекрасную пищу, – и он положил царевичу мясо козленка, тушеного в молоке. Александр попробовал, и его настроение стало понемногу улучшаться. Потом они распробовали фаршированного зайца, ягнятину с специями, так что повар был просто великолепен, и сделал бы честь и коринфянам. Царевич уже смотрел на торжество другими глазами, и конечно понимал отца, но он и любил мать. Пили тонкие вина с Родоса и Крита. Потом слуги принесли персидские сладости, и юноши совсем повеселели, и перестали думать о плохом.

Рядом был его друг Гефестион, что немного облегчало его муки. Вот и продолжался пир, царевич слышал восклицания во здравие, сам произнес то-то, тут же забытое, и в забытьи потягивал вино из чаши, разговаривая с Гефестионом о Афинах. Вдруг, как во сне он услышал тост Аттала:

– Надеюсь, этот брак принесет Македонии истинного наследника, -проговорил Аттал своим нетвердым голосом,

– Замолчи, – его тут же прервал вскочивший с ложа Филипп.

Александр, услышав слова дяди невесты, буквально вбитые в его мозг.

– А я что, незаконный что – ли? с этими словами вскочил с места и метнул серебряную чашу в Аттала.

Филипп, бросившийся к сыну, то ли разнять ссоряшихся, то ли вывести сына из зала, споткнулся раненой ногой и упал, Александр кинулся вон из зала, а за ним бежал Гефестион.

– Гефестион, готовь коней и повозку для матери, а так же созови всех моих друзей с оруженосцами, – тут же попросил царевич друга, и тот ринулся немедленно исполнять требуемое.

Александр прибежал стремглав в покои матери, и увидел, что та, со своими служанками, уже собирает ценные вещи.

– Мама, мы уезжаем, – сказал он матери.

– Да, я все слышала сын, поедем в Эпир. (почему-то юноша был совсем не удивлен) Все наладится, я тоже тебя люблю, – сказала она с улыбкой, кутаясь в шаль, подаренную сыном.

Они спустились, и уже повозка была запряжена, и слуга сидел на козлах, и верхом вооруженный ждал Гефестион с оруженосцем, и скакали с разных частей города все друзья – Гарпал, Неарх, Эригий и Птолемей со своими оруженосцами, всего образовался отряд в тридцать конных, и они спешно вели повозку Олимпиады к воротам, а там стража, увидев Алексадра, с легкостью выпустила беглецов, и они двинулись на запад, через перевалы в Эпир. Уже вечерело, они двигались всю ночь, опасаясь погони. Через месяц они прибыли в Эпир, на родину Олимпиады.

Сам царь этих мест, тоже Александр, встречал процессию у ворот дворца.

– Здравствуй сестра, – сказал он, открывая братские объятия, целуя ее и получая сестринский поцелуй в ответ. – Я рад тебе, но не рад обстоятельствам приведших вас ко мне, но живите здесь, сколько хотите. Олимпиада, ты получала до свадьбы содержание с трех деревень, и будешь получать и теперь, – при этом лицо матери Александра порозовело, очевидно, кормление было весьма внушительно. Да, Олимпиада была из этих мест. Да и звали ее тогда по- другому, она носила имена Поликсены, а затем -Мирталы.

– Но если на нас нападут, я бы хотел, что бы Александр возглавил войско Эпира, – говорил Эпирский царь.

– Я с благодарностью соглашаюсь – ответил юноша с радостью.

– Ну а жить будете в моем дворце, – закончил речь Александр Эпирский.

Свита и оруженосцы разместились рядом с царским дворцом, в нескольких домах, которые купил царевич. Было интересно в новом городе, и они стали исследовать незнакомые места.

В городском доме архонта Демарата, куда пришла весть о разладе в династии Аргеадов, бушевали страсти. Ведь здесь собрались члены Совета Коринфа, и пришли они сюда, что бы чужие уши не слышали лишнего.

В саду дома стояло у кресел архонтов скромное угощение, и глава архонтов выслушивал претензии других членов Совета.

– Послушай, Демарат, – говорил Архей, – Филипп нам обещал мир без войны в Элладе, дороги без разбойников, моря без пиратов, процветающая торговля, а он посеял рознь в семье, и вот- вот разразиться распря, и Эллинский союз рухнет. Зевс – свидетель, мы многое сделали для него, договорились с трапезитами, нашли для него деньги, лишь бы он вытащил весь этот сброд с Пелопонесса в персидский поход, а без него замысел похода рухнет, как троянские стены.

Демарат сделал скорбное лицо, и делал вид, что внимательңо слушает. Про себя уже обдумывал ситуацию, но ему нужно было выжать из осторожных архонтов письмо к Филиппу с просьбой о примирении, дабы убить целое стадо зайцев – польстить царю Македонии, ведь де-факто его признавали властителем Пелопоннесса, признают Александра его наследником, и в смысле власти над Элладой так же, и то что они разделяют необходимость войны с Персией. Нужно было получить от них деньги, дабы воздействовать на Пердикку, Пармениона и Антипатра.

– Демарат, мы готовы пожертвовать денег на устройство этого дела, – сказал Никострат, один из богатейших архонтов Коринфа.

При этих словах маска безразличия спала с лица проксена Филиппа.

– Простите меня друзья, – наконец заговорил он, как бы в отчаяньи держась за голову левой рукой, – Но это потребует не менее десяти талантов золота. Надо убедить достойных полководцев в важности нашего дела, и то что наши помыслы чисты и достойны.

– Мы согласны, это дешевле, чем цепь адских войн, которые погрузят Коринф в пучину Тартара. – ответил несчастный Никострат, истинный патриот Коринфа.

– И мы напишем письмо от имени совета Коринфа, как все мы переживаем о семье Аргеадов, – с улыбкой вставил Архей.

– И, кстати говоря, династия Аргеадов с Аргоса, они данайцы, и помнят это. Вспомните, ведь Аминта принял бедных микенцев, изгнанных аргосцами, – добавил Демарат, – и многие люди из знатных родов Македонии являются потомками микенских беженцев. Но Филипп не был жесток, и не потребовал восстановления Микен, как восстановили Платеи и Орхомен, он не стал отнимать землю у аргосцев.

– Решили что пророчество Пифии исполнилось, прошло тысяча лет, и веление Аполлона произошло, и Аргос может вернуть земли микенцев себе, -согласился с ним Архей.

– И мы помним, что македоняне нам не чужие, а сейчас, Филипп делает много для мира в Элладе, – заявил Никотрат, – А вмешиваются в дела других по праву родства все время и афиняне. Все знают, что эвпатриды Афин – это потомки Мессенян, все Кодриды- мессенцы, в том числе знаменитый Платон, поэтому афиняне всегда поддерживают во всех войнах мессенцев.

Демарат пошел за пергаменом, и захватил принадлежности для письма.

Открыл бюро, закрепил лист, и выжидательно посмотрел на Архея.

– Давайте обсудим текст, я полагаю, – поднял он руку с тростинкой для письма,

– Пожалуй, начнем с обращения «Царю Филиппу»,

Умудренные жизнью купцы и трапезиты Коринфа, они же достойнейшие архонта, на конец написали письмо царю Македонии, и скрепили его своими печатями.

Царю Македонии, храброму и справедливому Филиппу,

От достойных членов городского Совета Коринфа, привет.

Мы обеспокоены разладом в вашей семье, и помня о том,

что теперь ты Гегемон Эллады, и предводитель войска в

войне против Персии, мы предлагаем свое посредничество

между тобой и твоим сыном, наследником Македонского Царства

Александром в примирении, и хотя, конечно, неправ более

молодой и нетерпеливый Аргеад, но настойчиво просим, дабы ты

примирился с ним, ибо иное похоронит все наши общие замыслы.

Подписано Никостратом Архонтом, Археем архонтом и Демратом

архонтом, с приложением печатей.

– Собирайся, друг мой, – хором сказали Никострат и Архей, от чего

Демарат чуть ли не подпрыгнул.

– Может, найдем еще кого-нибудь? – с надеждой спросил Демарат,

– Лучше тебя не найти, – сказал с злой гримаской Архей, – Через час деньги будут у тебя, собирайся, и охрану мы пришлем, как и повозку. Архонты быстро вышли, а Демарат пробормотал: «Моя хитрость меня и погубит».

Демарат быстро собрался, позвал двух своих слуг, и приказал собираться в далекий путь в Македонию. Ровно через час пришли посланцы Совета с суммой оговоренной ранее, и Демарат отправился в путь. Через месяц Демарат прибыл в Пеллу, и пришел в дворец и попросил о встрече с царем. Вскоре, его как проксена царя, пригласили в малый зал. Демарата привели телохранители царя в зал, где Филипп в задумчивости изучал карту Греции.

– Здравствуй, Филипп, – я пришел посетить тебя, -начал Коринфянин издалека,

Царь задумчиво посмотрел на приятеля, увидел, что он то-то держит в руках, но не показывает, и заулыбался, предвкушая интересный разговор,

– Я рад тебе Демарат, – сказал Филипп, и вызвал слугу, – Вина гостю, -приказал он, и жестом приказал Демарату присесть в кресло рядом с ним.

– Я слышал, что некоторые неурядицы постигли тебя, и что бы не играть друг с другом, передаю тебе письмо Совета Коринфа, – продолжил разговор Демарат, протягивая тубус с письмом.

Лицо Филиппа изменилось от раздраженного, до обрадованного в течении нескольких секунд, когда он прочитал письмо сверху вниз, а потом спрятал его, аккуратно свернув в тубус.

– Великолепно, друг мой, – ласково, насколько Филипп мог быть ласковым, проговорил, практически пропел царь Демарату, – я бы мог доверить снабжение войск тебе, твоя помощь бесценна. Показать, что коринфяне признают меня и сына правителями Эллинского союза, не желают войн в Элладе? Ты не мог мне доставить лучшего подарка. Я и так стараюсь помириться с сыном через Филоту и Кассандра, но теперь, может, ты поможешь мне? Поедешь моим послом, и передашь, но на словах, всю заинтересованность Пелопонесса в войне с Персией, и важности примирения. И я, конечно, напишу письмо для Александра, попрошу извинения, я готов и на это. Он наверняка при тебе покажет письмо матери, не препятствуй ему.

Демарат только кивал в ответ, предвкушая еще и ужасную дорогу в Эпир, но назначение главным снабженцем армии немного облегчало его нестерпимые муки.

Филипп достал из бюро писчие принадлежности, быстро написал эпистолу, запечатал ее, передал ее проксену, а тот собрался сразу уходить, впрочем, царь и не задерживал посланца мира.

Дорога в Эпир была совсем не комфортна, заняла немало времени, Демарат измаялся, и был совсем не рад, что затеял эту игру, но отступать было тоже нельзя. И вот, маленький отряд прибыл в убежище юноши и его матери, а посланец мира, шатаясь на нетвердых ногах двинулся к дворцу потомков Неоптолема, доложив о себе его быстро пропустила стража, и воин повел в малые покои вестника. Демарат постарался придать себе умный и твердый вид, и перешел порог комнаты, где напротив него сидели в креслах Олимпиада и Александр, и было третье, пустое сиденье, куда знаком юноша предложил сесть ему.

– Будьте здравы, Александр и Олимпиада, мое имя Демарат, я архонт Коринфа и по просьбе Филиппа являюсь его вестником и привез письмо от него, – и, встав с кресла передал послание сыну царя, тот быстро пробежал взглядом, и кивнув головой, отдал письмо царице. Та читала долго и вдумчиво, выискивая скрытый смысл и там, где его не было.

– Что ты сам думаешь, коринфянин, не опасайся, ни одно слово не уйдет отсюда, – жестко проговорил юноша, а его мать утвердительно кивнула головой.

– У нас в Коринфе ве боятся войны между вами, – честно и жестко ответил архонт, а от войны в Элладе люди устали, поэтому я решил помочь- честно ответил он.

Александр задумался, и кивнул головой иатери, та тоже была довольна.

– Мы согласны вернуться, и спасибо то сказал правду архонт, я этого не забуду. Сейчас мы напишем письмо, и отправим его гонцом, а ты поедешь с нами в Пеллу – решил все царевич.

Олимпиада быстро написала письмо, Александр прочитав его, с крепил своей печатью. и вызвав воинов из охраны Демарата, отправили их с посланием к Филиппу, а сами стали собираться домой, в Пеллу. Подготовка путешествия не заняла много времени, а Александр Эпирский был рад радешенек, что все так отлично устроилось, что даже выделил отряд всадников, то бы проводить любимую сестру и ее сына. Наконец все было готово, воины построились, свита собралась, и вышли мать и сын из ворот дворца, сопровождаемые царем Эпира, с радостью наблюдавшим, как Олимпиада садится в повозку, а Александр вскакивает на Букефала.

Обратый путь был немного быстрее, но отнял какое-то время. На расстоянии дня пути, Олимпиада послала гонца царю Филиппу, что приезжает с сыном, и поутру, их ждала целая процессия во главе с царем. Гвардейская ила с Филиппом скакала им навстречу, не доезжая нескольких локтей кавалькада враз остановилась, и лично царь, на лучшем жеребце подъехал к повозке, где ехала Олимпиада.

– Здравствуй, жена, – его хитрое одноглазое лицо светилось радостью, – я тоже рад тебя видеть, как и ты меня. Проведали родственника? Надеюсь, у него все хорошо? – он сыпал словами, не дожидаясь ответа на свои вопросы.

– Здравствуй, Александр, – сказал он твердо, заглядывая сыну в глаза, силясь увидеть там свое если не прощение, то понимание, – посмотрел на горы Эпира? Согласись, дыра та еще. Пойми, мы не чужие в Элладе, как хотят нас выставить завистливые афиняне, сам знаешь, что наш род выходцы из Микен, да и многие македонские семьи ведут оттуда происхождение, и Линкестиды, и Ореастиды, и друг твой Эригий, семья его оттуда тоже. Я бы хотел сегодня поговорить с тобой, и не злись на меня за мать. У варварских вождей вокруг нас обычаи такие – у каждого много жен, а вернее наложниц, это Геродот был неправ, у персидсого царя всего одна жена, а это… Ну девушки, в общем. Так же и у меня, жена Олимпиада, а это просто девушки, взятые для мира, ведь род Аттала насквозь мятежный, что же, мне убить их всех? Ты же заметил, как люди мира хотят на самом деле, а у нас в семье раздор, а даже коринфяне нас мирить кинулись. Не скрою, я был просто счастлив, – он посмотрел, нет ли рядом Демарата, и продолжил.– Они же признали наш род ЦАРСКИМ ДЛЯ ВСЕГО ПЕЛОПОНЕССА! Что и по происхождению, и по делам, мы для них ЦАРИ, НО ЭЛЛИНСКИЕ, запомни, не персидские, то есть не самовластные, сын. Мы не можем творить, что в голову взбредет. Но -дело, в общем сделано, семена посеяны, а собирать будешь ты, потому что пелопонессцы ТЕБЯ признали моим наследником, и веди себя соответственно, и не опасайся своих братьев.

Александр слушал отца и кивал, и тольҡо сейчас стал понимать политику государства, которое рождалось, и как люди, другие люди старались это новое государство сохранить, и эта новая общность была важна не царям, а обычным людям, как шаг спокойствию и миру. И стал сейчас понимать многие поступки Филиппа.

– И мне понравилось, как ты вел себя в Афинах, подружился с Линкеем и Лисиппом, хочешь, пригласи их сюда, это хорошо для нашего престижа, я с удовольствием оплачу их заказы. Онесекрит, твой новый знакомый, тоже при дворе был бы интересен, ведь Аристотель уехал, а люди должны видеть, что ты советуешься с мудрецами, значит и ты сам мудр. Хотя, по секрету скажу – их советы не всегда нужно выполнять. Но выслушать, конечно, просто необходимо, – он опять обернулся, конь под ним перебирал копытами, – И молодец, что любишь друзей и пирушки, не будь жаден к соратникам, но и не потворствуй им. И история с Таис тебе только на пользу, все аристократы изнывают от зависти, – опять его лицо при этих словах заговорщически улыбалось, и отец был явно рад за сына, – Мать попытается тебя женить поэтому, но не советую -ты как приз на Олимпийских Играх, все хотят видеть тебя зятем, но лучше обождать – мы же победим Дария, и твои брачные узы будут кстати, – и он похлопал по плечу сына. – Поехали домой, нас ждет отличная трапеза!

Дальше, до самого дома, они ехали рядом, отец и сын, царь и царевич, полководец и басилевс, как их нарекли македоняне. Краем глаза Александр видел державшихся чуть сзади тройку лучших командиров- Пердикку, Пармениона и Антипатра, с удовольствием глядевших на семейную идиллию отца и сына, а Гефестион держался неподалеку, а его друзья ехали рядом с Олимпиадой. Пелла нисколько не изменилась за месяцы их отсутствия. Александр, как и его мать, заняли свои старые комнаты, и старались не замечать Клеопатру, впрочем, царевич не испытывал к ней неприязни. Филипп уже сколачивал авангард армии, и возглавить его должен были Парменион и Аттал, и принялся искать союзников в Малой Азии, и начал переговоры с Пиксодаром. Гонцом стал актер Фессал, и однажды, проходя мимо покоев Филиппа, Эригий услышал фрагмент разговора:

– Царевна Ада будет хорошей женой Арридею, -говорил Филипп,

– Пиксодару будет этого достаточно, что бы быть уверенным, что он не потеряет свое царство, только сейчас он сатрап Дария, а так принесет тебе клятву, как фракийцы. – отвечал Фессал.

– Сейчас напишем грамоту, я поставлю печать, возьмешь деньги и гони лошадей не жалея до Византия, а там и до Галикарнасса, – указал Филипп гонцу.

Эригий стремглав кинулся к Александру, тот отдыхал после гимнасия, и читал любимый список «Илиады», поправленный Аристотелем, книга была походная, и написана на тонкой льняной ткани. Лицо царевича было в эту минуту спокойно, он отдыхал и душой и телом, после разлада с отцом. Рядом сидели Гефестион и Птолемей, а Неарх изучал подвалы царского дворца, и по слухам, в одном из закоулков нашел мраморный ленос для Дионисийских таинств, и сейчас готовился к тому, что бы приобщить друзей к мистериям. И тут ворвался в залу Эригий.

– Александр, послушай меня! Твой отец хочет женить Арридея на Аде, карийской царевне! Тебя хотят обойти, наверняка это козни Аттала! – быстро сказал свою речь Эригий.

– Точно, Аттал все там козни строит. Александр, Ада говорят красавица, и ты ей лучше подойдешь, – утвердил Птолемей.

– Эригий, а кто письмо везет? – спросил только вошедший Неарх.

– Только вошел, и сразу в точку. Верно, я сейчас с оруженосцами за ним, и пропал посол, – добавил Птолемей,

– Нет, мой преданный друг, подготовим письмо о мне, – добавил Александр, – дадим денег, у меня талант серебра остался, и храбрый актер будет моим послом Гименея.

– Рискованно, может взять деньги, и предать, – добавил Эригий.

Александр отложил" Илиаду» и своей рукой стал писать письмо Пиксодару, а затем скрепил своей печатью.

– Скачи, Птолемей, – утвердил Александр твердым голосом, отдавая кошель телохранителю. Птолемей вышел, и было слышно, как он зовет оруженосцев. Друзья стали ждать.

Трое оруженосцев и сам Птолемей стремглав выбежали из дворца, и один из них, что-бы не привлекать внимания, пошел в конюшни и вывел четырех коней. Сначала, пока дворец не скрылся из глаз, ехали небыстро, затем, пошли на рысях, что бы не утомлять коней, и спрашивали в дороге, не видели ли чужестранца на муле и с им слугү на осле? Впереди была сломанная телега с свеклой и морковью., которые собирал крестьянин, а другой чинил повозку- у телеги соскочило колесо с оси. Птолемей спешился сам, и с ним один из слуг, и они подошли к простолюдинам.