Читать книгу Антиинерция. I том - Серж Чупа - Страница 4

Остроносые, остроглазые,

остроухие, остроребрые

как у Маяковского —

я горд вот этой стальною милей

живьем в ней мои виденья встали

борьба за конструкции вместо

стилей

расчет суровый из гаек и стали.

Это как поэзия об анти-поэзии в возвышенном понимании, собственно даже вопреки видению создателей объекта.

Как это работает?

Шевелится ранее казавшееся неживым?

Наверняка, я понимаю меньше увиденного, или наоборот, как во сне.

Может в этом развязка?

Нужно представить, что все оттуда видится «некий сно-фильм».

Зеркало ото сна в реальность.

В принципе это не сложная техника. В смысле, она мне знакома.

Все эти остроносые бруклинские мосты просты по сути, а я их обогатил снотворным (творческим) туманом. И вот они меня видят насквозь, реально, покадрово. Блин! Все равно – ужас. Пора сдаться.

__________________________________________________________________________

Это ты архатов бруклинскими мостами называешь?

Практика отсутствия сил

учит не тратить их вообще

какие-то вещи начинаешь делать автоматически

какие-то

автоматически не делать

а какие-то не делать автоматически.

Барабан – это также струна,

натянутая тканью,

шире, площе,

«площадь струнная»,

как память.

Струна – это Барабанная ткань,

сжатая в концентрированную спираль.

По барабану видно волны.

Что волны?

Все волны.

Старик сказал, что в первый день почти ничего для меня не будет заметно происходить. Это значит, что я скорее всего ничего не увижу, но успею привыкнуть к окружающему и в нужное время не буду отвлекаться на сомнения и разноштанные страхи.

«Ну и ладно», – вот моя мысль с легкой подачи старика.

Не буду тратить силы в следующий день. Зато вскоре же после напутствия меня так нахлобучило страшно, что мама дорогая. Это когда готов наделать в штаны, но только еще растянуть на время.

Вот как я провел Вступительный вечер в компании – Архаты, так их представил мне старик. Архаты прозвучало как и не люди совсем, но разглядеть их было более ужасно. Спать, как сказал кто с экрана, представленный великим. Выхода нет.

Почему-то эта телевизионная деталь мне вспомнилась, никогда ранее, стало еще хуже.

Может это и есть прообраз Страшного суда? Вот как начинают сыпаться скелеты шкафные. Я как на ладони, и видит меня не один человек или не человек вовсе, и никакой исповеди. И спасать некому, в смысле, кто возьмется.

Остроносые в полумраке, все в полумраке, ничто не режет глаз. Архаты как будто сами себя освещают, причем не изнутри. Вот если б не скелеты в моем шкафу, как все-таки замечательно. И Архаты дядьки что надо. Если им дать ситары, вот они какую музыку заиграют. Старик еще сказал, что если сложится, то один из них покажет, как по-разному можно слышать/видеть звук музыки, одной и той же, но по-разному. У музыки звуки разные. Вернее звук музыки, это поток, и он не одностроен.

Я слышу так или иначе соответственно собственному воспитанию внимания. Что себе нового, так-то. Возможно в человеке все так-то устроено, да и не только в человеке. Скорее всего даже обычная снежинка – конструкционный плод собственного внимания.

Моя подруга Юки давно работает с дельфинами недалеко от Кумамото. Она изучает их язык с настоящей японской маниакальностью. Сутками может об этом говорить на разных языках. Мы вместе участвовали на съезде норвежского проекта «Глаз Одина». Память – язык – воображение, такие темы. Так вот почти все истории о языке дельфинов звучали как организация внимания.

По ее мнению, именно внимание является менее гибким организатором мышления и памяти – «как центрифуга размещает по стенкам формы собственного вида жизни». Это я цитирую.

Старик все это слушает и мягко улыбается.

Как будто сам лично знает Юки. Кстати возможно и знает, раз уж я тут, то она и подавно кандидатом должна бы проходить (проплывать).

Так вот, наш с Юки спор:

– Я как то шел по Универмагу возле Красной площади и фоном уха заслушался ритмом, мне так понравилось его переливание из мягкого в четкий, потом в глухой и уходящий в линию/гул. Какой-то обычный ударник, стук металла о дерево, но где-то, романтически далеко.

Между ударами/стучками звук плюхающихся монет в море преходящий в звук плюхающихся монет в трубу с водой и ударяющихся о бутылку под водой. Бутылка из толстого стекла.

Понятное дело, что мое перемещение по Универмагу влияло на качество звука так, что я уже не совсем, или совсем не мог определить, где сама музыка в твореньи, а где звук пространством натурально искажен в тему или нет, но чаще в тему, конечно, на зависть автору.

В конце-концов я уже стал путаться, откуда же все-таки звук доносится. Думал, что ближайший музыкальный отдел.

Если не очень дорого, «Москва, все-таки», куплю диск, классная музыка. Никаких музыкальных салонов рядом не виделось, спустился этажом ниже, и там «шаром покати». Когда нашел источник, я определенно повзрослел. Чудо-ритм шел от эскалатора по всем этажам, поэтому я и никак не мог определить. Эскалатор был музой моего разума. Вот что стало темой наших долгих разговоров с Юки.

Я утверждал, что воображение рулит мышлением. Юки стояла на власти внимания, «как оно организовано, так и все мировоззрение, каждому мысле-образу по кирпичу».

Старик обрадовался эскалаторной истории и добавил, что это очень ценный дар мозгу человека. И можно здорово работать.

Он назвал это живой спиралью. Владея этой техникой мышления можно изучать многие более сложные повороты мышления. С похожей спектральной формой. Это касается, конечно, не только звука —

Сон в двух измереньях одновременно.

Представьте, что спите, и во сне кто-то феном сушит волосы.

А в параллельном сне это звук самолета.

У дедушки был небольшой сундучок красного лакированного дерева с округленными и чем-то мягким оклеенными краями. Я подумал, если футляр такой изысканный, видимо весьма дорогой, то что же внутри, определенно сокровище бесценное. Сундучок был орнаментально исписан, скорее не иероглифами, а санскритом или хинди. Сестра изучала хинди, я знаком визуально. Но это были только похожие не хинди надписи. Хинди ли, в общем не знаю. Красиво, и сила непонятности магнитит еще больше.

То, что дедушка достал из уважительного сундучка (кстати, где он его прятал все время пути) было похоже на мини-прототип космического корабля. Особенно из-за небольшого размера чуть больше ладони, не считая трубочки похожей на хвост, что-ли, космического корабля. Именно хвост, потому ощущение такое, что он сужается, и конца не видно из-за уходящести в микро-размер, или я даже боюсь развивать эту мысль в догадках.

Вещица еще очень похожа на индийский музыкальный инструмент. Я наслаждался их звучанием в Калькутте на фестивале. Rudra Veena.

Два резонатора соединенные грифом. Струны; детали настройки, да все очень похоже.

И все с такой любовью оформлено, особенно детали настройки, ручечки в виде микро-цветочков. А в них еще меньшие камушки. Как я и думал, «сокровище». На этот предмет можно медитировать как на икону. Произведение искусства для произведений искусства.

Юки начала свой доклад словами – «Один дельфин может заменить пару спутников и метеостанций, если с ним нормально договориться. Дельфины всегда заранее ощущают землетрясения, цунами, магнитные бури. И этот список можно пополнять тем, что еще дельфины заранее ощущают. А мы нет, не ощущаем. Мы не ощущаем, что можно получить от заранее ощущающих дельфинов. А они и это ощущают. Должно брать науку в помощь.

Задний двор монастыря выливался в сад, где росли сливы и чай. Через сад тропа вела к скале и шла вдоль скалы, как след от дедова зубила, так что ночью лучше не соваться.

Тропа вела к коллекции пещер, от которых у меня волосы дыбом встают при вспоминании. Побывал я только в одной, но другие, я думаю, не лучше. Пещера называется «Ночное поле». По прибытии мне дали день отдохнуть. Дедушка Так еще протестировал мое внимание, а ночью мне завязали глаза и отвели в Ночное поле. Сказали, что лучше пока не снимать повязку. Закрыли дверь в пещеру и ушли. Так начался кошмар. Не знаю, сколько я пробыл, не знаю, когда я снял повязку, скорее всего я сошел с ума. Когда я спал или думал, что сплю, приносили еду и воду. Кромешная тьма очень скоро перестала быть таковой.

События становились все ярче и ярче. Я проживал какую-то новую жизнь вперемежку с воспоминаниями. Разговаривал с умершими родственниками, с иными дрался.

Я узнал-таки, что может твориться в голове без внешнего мира.

Ощущение, что мозг без внешней пищи изголодавшись, звереет и нападает сам на себя.

Пещера была достаточно просторной. Можно сравнить, наверное с большим залом храма Святого Франциска, где можно по эху определить, в какой части находишься. Можно петь, кричать, плакать, реветь, в общем, что душе угодно, в конечном непонимании зачем. Приходила мысль, что я здесь до конца жизни, перебирая в душе за что. Из всех наломанных дров, за какие именно я отбываю пожизненное в Ночном поле один. Конечно, проклиная себя за совершенные дела. Временами декларировалось, что и поделом.

Дедушка как-то рассказал про книгу, где указаны те, кто посещал эти пещеры, не всегда по своей воле. Царские отпрыски, важные особы с неприличными двору склонностями. Полководцы, герои войны с пошатнувшимся рассудком.

Гениальные художники с желанием совершенствовать свое и только свое.

В книге рассказывается о возможных коррекциях. Но сам процесс почти недостижим для любого. Достижения Архатов, которых ты видел в зале определяется несколькими поколениями, их деды и прадеды уже были Архатами.

Мозг и тело отлично от других людей. Даже форма головы иная от развития определенных частей мозга. Это как вырастить еще один палец. Представь сколько нужно труда и времени, чтобы изменить вид мышления. Например, мыслить не словами, а цветом, не кадрами, а одной картиной.

Поэтому коррекция мышления – это условно, в книге этого нет. Но тот, кто продолжает составлять ее, сказал мне, «коррекция» значит не пополнять внимание, а организовывать пространство для ее концентрации. Одно дело при помощи игл и изоляции изменить у человека желание красть.

А вот видеть параллельно со сном или ощущать все пять стихий одновременно, и картины таких художников за деньги не купить. Они могут лечить больных точным расположением цветов и линий. Для таких коррекций здесь в пещерах у посетителей уже должна быть голова иной формы. Дедушка Так расхохотался, понимая назревший во мне вопрос, и заранее сказал,

продолжая смеяться, – Нет!

Но твоя антиинерция всех так развеселила, как и твоя подруга. Говорить с рыбами. Ха-ха-ха – да, это не хухры-мухры, и не только для меня. «С дельфинами», – поправил я.

Так еще больше расхохотался. Да, прости, пожалуйста: «А она про акул тебе еще не рассказывала?»

Казалось хуже уже быть не может.

Я так обрадовался, когда пришли несколько человек, что не стал обзывать фашистами и бросать камнями, как планировал. Кто-то спросил, не болит ли голова. Меня положили на живот и ввели несколько игл. Макушка, затылок, шея, ниже ладоней, по центру. Какое-то время все внимание переключилось на то, что не хотелось двигаться ни одной клетке в теле. Мое лицо накрыли полотенцем, влажным настоем трав. Я отделил запах чая. Положили на носилки, отнесли в круглый зал. И я даже не заметил, что все пришло в норму, или я просто забыл, как было до этого. Состояния трудно сравнивать, память сама себя выручает.

Полумрак зала не казался полумраком. Архаты не казались Архатами, и вообще ни что не казалось ни чем. Вот на что мозг не стал тратить силы.

Откуда-то издалека, но шепотом голос Така:

– Что ты видишь в центре зала?

– Что и всегда, хотя нет, подобно шелковой занавеске. Но она прозрачна и я мог раньше просто не замечать.

– Понятно.

Я решил, что что-то вот и началось, и за мои страдания мне покажут, ради чего я страдал. Но все произошло прямо наоборот. Тут же подняли и отнесли обратно. Я понял, что не все иглы вынули и все это время они так и торчали. Теперь до меня дошел весь комплект ужаса, незамеченного мною. Врагу непожелаемое переживание.

Людей в зале пополнилось ощутимо. Появились, видимо, новые лица, но различать не хотелось. В какой-то момент стало очень тихо, почти темно, и прозвучал долгий гул от гонга, очень мягкий, так, что гул мягко слился с гулом людей и тишины. Мне показалось, что гул повлиял на лица Архатов. Появился синеватый оттенок, похожий на фарфоровую роспись. Есть мастера, которые любят переходить от линий к пятнам. Иногда думается, что это от ухудшения зрения. Но когда видишь результат творчества, все уже становится неважным. Так вот. С Архатами сейчас так же наблюдалось.

Меня лишили автопилотного управления телом, повторюсь – это очень страшно. Я ощущаю тело, но не могу использовать навыки, приобретенные в течении жизни. Чтобы пошевелить пальцем, мне нужно ощутить отдельные мышцы, которые кажутся совсем чужими, инородными. В голове пульсирует мысль – это все не мое.

О чем можно думать, когда тело не твое? О том, что это реально? А дальше будет хуже. С мышлением тоже происходит нечто.

Мозгу, чтобы напасть на себя на этот раз, нужно искать новые пути!

Я вспомнил профессора Матюгина, он когда-то дал мне формулу организации образов в памяти.

Каждый образ переходит в следующий. Профессор это так и назвал – «цепочка образов». Сам переход – это место сцепления двух образов. Двух следующих, не трех, пятых и восьмых, а следующих.

Таким образом можно вытащить из памяти все благодаря цепочке (как из колодца) следующих образов. Так ведет себя мысль.

Ведет себя.

Возьмите десять слов и запомните, может получится? Но двадцать, тридцать, сто пятьдесят?

Любые варианты приведут, к хаосу воспоминания. Но вот если вы будете следовать правилу – «образ следует за образом», проблем не будет и с тысячей слов. А можно упереться в бесконечность, случалось и такое.

Мне наверняка повезло, что в пещере не гулял свет. Скорее всего так и задумано. Любые ощущения как грузовые вертолеты на большой скорости влетали в мой беззащитный разум.

Определенно придется рожать или перерождать многое, но к счастью не все. Характерно, что мозг соглашался пропускать по одному образу, не больше. То есть одна общая картинка или звук.

Отчаяния прибавилось, когда пришла мысль, что на восстановление уйдут годы, а может так и останусь инвалидом.

Поле

Ткань

Клетка

Takas

Страшно сознавать, что видимое/ощущаемое не есть реальность, но еще более страшно осознание, что все происходящее уже прошлое. Жизнь для меня происходит в прошлом.

Меня нет в настоящем,

я живу в прошлом.

В вагонном восприятии времени «скажем так» я увидел пространство между тем, что приходит из внешнего мира, и тем, что из этого материала я себе представляю, натуральная пауза во время пинг-понга. И оказалось, что в моей голове такая же пещера, где сам нахожусь в виде паузы.

Я точно видел, что с внешнего мира была темнота пещерная. Она попадала в мою голову, через глаза уходила вглубь мозга, а оттуда уже возвращался образ, яркий, как луна в тазу с водой. Что-то мозг делал с пещерной темнотой, или темнота делала в мозгу.

На этот раз меня принесли с полотенцем на глазах. Так сказал, чтоб не путалось видимое. Я спросил, что у Архатов с глазами.

– Дело не в глазах. Даже если б их не было, изменилось бы не многое.

Если нарисовать треугольник от межбровья, самым верхним позвонком и центром под макушкой, можно увидеть пространство, которое называют мешок времени или зеркало времени. Что бы туда не отправлялось, возвращается или отражается соответственно процессу формирования в самом мешке. А это уже личное отношение с реальностью. Ткань, соединяющая внешнее, уходит в мешок. Можно сказать, что ткань, она везде.

Ткань соткана реальностью.