Читать книгу Волчий пастырь - Серёга Снов - Страница 2

«Блиииин! Как больно-то!». Боль застряла где-то в голове и с частотой пульса била по мозгам. «Чего башка-то так болит?! Где я? Кажется, меня куда-то тащат». Держа за правую руку, кто-то волочил меня по земле. Остановились.

Было холодно и сыро, воздух пропитался влагой, как мокрая тряпка, обволакивая вместе с каким-то шумом. «Что происходит-то?». Руку отпустили – она смачно шлёпнулась в лужу. Я попытался открыть глаза. Сквозь резь и слёзы виднелись лишь тучи, капал дождик. Небо заслонила чья-то физиономия: лохматое, бородатое с тёмными провалами вместо глаз. Рожа открыла рот, пытаясь что-то сказать. В глазах все закачалось из стороны в стороны. Изображение остановилось, снова эта морда, рот открывается, закрывается, но звук пробивается с трудом, словно сквозь кисель в ушах. Пытаюсь разобрать слова. Гул в ушах, поначалу слабый, постепенно стал нарастать. Опять мир закачался, превратился в смазанную картинку.

– Эй, нехристь! –наконец-то услышал я. –Пёсий сын. Очухался что ли? А ну, вставай, давай.

– Где я? – во рту пересохло, язык был как чужой, тяжёлый, в итоге получилось: -Дзы а?

– А! Замычала. Пагниль! Зенки протирай, приехали.

– Баламут! Оставь его, видишь, ещё лапти без лыка плетёт, давай, собирай поимников всех скопом, батя сейчас подойдёт, – расслышал я ещё чей-то голос.

Лохматый ушёл. Тучи стали чёрные, растекаясь кляксой по небу. И тут до меня дошло, что я на улице. Осознание этого факта пришло хоть и запоздало, а вот глаза раскрылись моментально. Звуки всё настойчивее просачивались в мою голову: людская речь, лай собак, чей-то плачь, фырканье лошади. Лошади?! «Где я? И кто эти люди? А по какому поводу они тут собрались? Чем я вчера занимался? Не помню. Напился что ли? Так ж не пью… я… вроде… а кто я?!» Бросило в жар, я порывисто сел, голова закружилась. «Кто я? Кто я? Где я? Что вообще происходит? Блин! Я не помню.» Ударил гром, который тут же забарабанил в моей голове – мне стало муторно, боязно и зябко. Дождь усилился, превращая неясный мир вокруг в смазанную чёрточками картину. Сюрреализм какой-то!

Пощупал левый локоть, голый локоть. «Ой! А где одежда-то? Блииин! Я чего – голый?! Да чего происходит-то? Так, стопэ! Стопэ! Надо все-таки взять себя в руки, успокоиться, выдохнуть, омммм там всякое. Это что еще за «ом» такое? Блииин! Обсерил Тузик грелку. Ладно, так, если я вчера бухал, то, скорее всего, где-то здесь, значит, и одежда должна быть тоже где-то здесь. Но голый-то почему? Так, ладно, без паники, надо осмотреться и хоть что-нибудь вспомнить».

Зрение то расплывалось, и тогда всё становилось размытым цветастым пятном, то резко собиралось на каком-нибудь предмете, чётко выделяя контуры и детали, полностью вытесняя всё остальное.

Сидел я на земле, а точнее, в грязи. Осмотрел свои руки-ноги: тело молодое, жилистое, на вид лет двадцать-двадцать пять, чумазое и в мурашках.

Обхватил себя руками. «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать… нее… хватит, на поддавался уже. Блииин, где яааа, а?». Поднял голову. Чуть в сторонке расположились люди: разного рода, возраста, захудалой наружности, сбитые в кучку. Одёжка на них простая, на тряпьё похожая, кто-то босой, кто-то в странной обуви. Я поморгал глазами, пытаясь получше рассмотреть их, прищурился. Некоторые мужчины были бородаты, а кто-то без бороды, но с большими длинными усами. Пощупал свой подбородок – ни бороды, ни усов, лишь недельная щетина, может дней десять. Были среди них и женщины. В этой толпе ярко выделялся седовласый старик с длинной седой бородой и в белом балахоне. Стоял спокойно, с достоинством. К нему подошли несколько человек, воинственно и по-хозяйски стали что-то расспрашивать. Он им тут же отвечал, порой с вызовом. Слов было не разобрать. Одеты подошедшие были уже по-другому: в разноцветных длинных, почти до колен, рубахах, штаны, да что-то, типа кожаных сапог, а главное – все при оружии, правда кто-то в кольчуге, кто-то без. «Блииин! Так это вои русские, богатыри былинные. Ну точно! Кино что ли снимают? Вот, блин, психанул-то! А! Фу ты! Да это ж кино снимают! Вот псих-то!». На душе сразу полегчало, стало как-то спокойнее. И в голове прояснение наметилось и дождик не так донимал. Правда, вот, что за кино вспомнить никак не получалось. «Вообще, что я здесь делаю, консультирую что ли? Блин, зачем я так напился? Да и с кем? Знакомых актеров у меня вроде бы нет. Может быть я в массовке участвую? Надо у кого-нибудь разузнать, как я сюда попал и чего было-то. Хотя, блин, может лучше и не надо, а то сейчас узнаешь на свою голову, потом сраму не оберёшься, и обрисуют по полной программе почему я здесь, да ещё с голой задницей».

– Эй! Уважаемый! – я попытался подняться, но не удержался, плюхнулся в грязь. В голове закружилось, живот свело судорогой. Посидел, подышал, немного полегчало.

– Эй! Уважаемый! Позвольте узнать, – помахав рукой, сказал я какому-то бородачу, стоящему ближе всех. Язык ещё заплетается, но слова уже можно различить. Но люди меня не слышат – все заняты своими делами.

Складывалось такое впечатление, что я был вне этого мира: кто-то уходит, кто-то приходит, про меня напрочь забыли. «Ну и ладно, ну и фиг с вами… Нет, ну кто-то же приволок меня сюда… Значит про меня не забыли. Где у них тут режиссёр там, оператор?». Огляделся, покрутился, типичная картина русского деревянного зодчества среднего века: люди, лошади, телеги. По краям, на сколько мог окинуть взором, стояли бревенчатые одноэтажные постройки. От всего этого веяло стариной, Русью. «Блин! Как натурально-то!». За спиной угадывалось здание повыше, а в самом дальнем конце, почти напротив меня, немного левее, находились вышка и раскрытые ворота.

И вот в эти самые ворота влетали на конях какие-то люди с круглыми щитами в одной руке и с сабельками в другой, размахивая ими в разные стороны, с остроконечными шлемами, разномастные, разноцветные со свистом и улюлюканьем.

– О, о, о, кино начинается, – сначала обрадовался я, но когда всё стремительно пришло в движение: одни побежали в одну сторону, другие в другую, звон, крики, стоны, то картинка перед глазами стала расплываться, от шума голова ещё пуще разболелась, хоть ложись да помирай, но, когда рванул заряд грома, тут я не удержался – закрыл уши руками и зажмурился. – Блиииин! – завопил я. – Когда же всё это кончится-то, а?

Земля задрожала, загудела, дождь ускорился. Что-то ударило в ногу. Открыл глаза. Рядом со мной лежала собака. Она посмотрела на меня и жалобно заскулила.

– О! Собачка, не плачь, – сказал я, протягивая к ней руку. -

Не плачь, сейчас всё пройдёт, кино снимут, и мы пойдём. Скоро всё закончится, вот увидишь, не плачь.

Я гладил собачку, шерсть намокла. Серая масть пса стала темнеть, наливаясь бурым цветом. Я поднес руку к лицу – ладонь была вся красная. Кобель затих. Стало жалко себя, собачку, губы затряслись, хотелось плакать.

– Блииин! Кровь что ли? Собачка не умирай…

Тут я вздрогнул от резкого гвалта, хлынувшего на меня со всех сторон. Крики, стоны, истошные вопли раненных и умиравших перемешались со свистом, гиканьем, лязгом, звоном и рычанием здоровых и живых. Неразбериха стояла такая, что понять, кто с кем куда и как, не было ни малейшей возможности.

Страшный рык сотряс воздух. Словно огромный медведь в толпу дерущихся, врезался какой-то воин. Размахивая здоровенной дубиной, он сносил головы, ломал щиты, крутясь как юла. Дубина была шипастая, жутких размеров, шансов на то, чтобы уцелеть не было никаких. Иногда он резко припадал на одно колено, бил по ногам, а потом упавшего добивал ударом сверху. В другой руке был круглый щит, под стать хозяину. Он им то принимал удары на себя, то пускал в ход подобно тарану, а то и просто дубасил им, причём неважно было куда прилитит – человечки отлетали как тряпичные куклы. А когда эта детина била своей кувалдой снизу-вверх по челюсти, то шлем отлетал, казалось, вместе с головой.

На мгновение, пробегавшая мимо вопящая тётка заслонила мне обзор. Она на секунду запнулась, упала, распластавшись по земле, и больше не двигалась – в спине торчала стрела. Миг и уже какой-то тип несётся ко мне замахиваясь мечом, но споткнулся о мертвую тётку и рухнул прямо на меня. Завалившись на спину, я судорожно закинул ноги мужику на шею и потянув за руку, в которой был меч, сильно сжал их в «треугольник». Я смотрел на дядьку, чья голова оказалась между моих ног. Он выпучился как жаба, его зловонное дыхание было сродни газовой атаки.

– Ааа,– не выдержал я, выгнулся дугой, ещё сильнее сжал руки и ноги.

Вскоре он перестал дёргаться и затих. Я вылез из-под него, кое-как поднялся, ноги, руки дрожали. Хотелось убраться отсюда подальше, хоть куда-нибудь, шатало словно во сне, да и всё происходящее напоминало сон – страшный сон.

Сзади послышались лязг, хлюпанье и стоны. Повернулся – черноволосый, небольшого роста, дядька в чёрной броне, с мечом в одной руке и топориком в другой. Находясь в самой гуще противников, казалось, его вот-вот сейчас прихлопнут как муху, но мечи, топоры лишь со свистом рассекали воздух. Я замер с открытым ртом, происходящее потрясало воображение как в крутом боевике. Он двигался с такой скоростью, меняя направление атаки, что противники попросту не поспевали за ним, но сам он безостановочно наносил удары в шею, пах, глаза, руки, ноги – да во что попадёт. Движения были сильными, четкими, в лад – загляденье. Я на миг усомнился в действительности происходящего. «Может… и впрямь кино снимают… а!?».

Боль пронзила лодыжку. Я глянул вниз – тот самый седовласый дед в некогда белом, а теперь грязно-сером балахоне, лежа на боку, одной рукой держал меня за ногу, а другой тянулся ко мне. В руке что-то сверкнуло.

– Тия пеуа,– прохрипел дед,– тиа пее…

– Отстань дед, чего тебе?

Вокруг продолжалась рубка, и самое хорошее для меня было бы скрыться куда-нибудь с глаз долой, а лучше бы вообще исчезнуть, но тут какой-то «леший» узрел меня и пошёл в мою сторону.

Дед продолжал тянуться, настойчиво тряся рукой.

– Да чё тебе? А?

Я бросил взгляд на «лешего» – тот ускорил шаг.

– Тиа пеуа, – мычал дед.

Он, всё так же хватко держась за мою ногу, тянулся ко мне, сжимая в руке диск жёлтого цвета. Я потянулся к нему, указательный и безымянный пальцы попали в два отверстия посередине. Сжал руку, стал тащить, но дед не отпускал.

– Давай сюда, – я начинал паниковать, поглядывая то на деда, то на «лешего», а «леший», тем временем, перешёл на бег, замахиваясь топором и ощерясь в ухмылке – я для него уже был трупом.

– Тиа пеуа, – завыл дед.

– Ну так отпускай уже, – дёргал я руку, пытаясь вырвать медальон.

– Аааа… – заорал бегущий на меня «дровосек».

– Тиая пеху… аааа – выл дед.

– Да отдай же, уже… аааа! – кричал я.

Но дед вцепился мёртвой хваткой, я стал тянуть ещё сильнее.

– Тиа пеуа… – продолжал верещать дед.

«Бегун» был уже в паре метров.

– Отдай, гад,– я рванул, что есть мочи.

– Ааа…– завизжал он.

– Ааа…– взвыл я.

Его пальцы разжались, рука резко взметнулась вверх, и я застыл в позе – «Родина – мать зовет». И тут–то бегущий «дровосек» должен был бы меня зарубить, но что-то громыхнуло, полыхнуло, руку и нутро неприятно обожгло, закололо, а потом в глазах потемнело, и я упал, но этого уже не почувствовал.