Читать книгу Волчий пастырь - Серёга Снов - Страница 4

«Блин! Кажется, я вляпался в чьё-то дерьмо. Фууу! Ну и вонь!». Но проснулся я не от этого, а от чьих-то размеренных пинков в бок. Я разлепил глаза – это был тот же громила, что отвечал за нашу еду и одежду. Он кивнул головой в сторону:

– Вас ждут, – пробубнил вояка.

– Да в чего такую рань-то? – спросил я, зевая.

– Поговори ешо, – боец нахмурился и дал мне пинка.

– Эй! Чего дерёшься? – возмутился я.

Верзила не стал со мной спорить, а просто схватил меня за шиворот и поставил на ноги. Потом придирчиво осмотрел меня, опять сграбастал за шиворот и выкинул в раскрытую дверь на улицу. Дед тут же подскочил, не дожидаясь помощи, и выбежал следом. Я еле удержался, чтобы не улететь носом в землю.

– За мной, – верзила вышел из бани и махнул нам рукой. Делать нечего – поплелись за ним.

– Фууу! – я увидел наконец-то свою ладонь – она была чем-то обмазана, а на указательный палец намотана тряпица, – что за гадость?

– Это врачьба, – ласково сказала откуда-то появившиеся старушка, поглаживая моё плечо, – для рученьки твоей.

– А ну шевелись! – поторопил нас парень.

– Блин! Ни фига себе! – я сжал пальцы, – они уже сгибаются.

– Милок! А блинчиков у нас нету, – молвила старушка, семенившая за нами. – Без муки-то никак…

– Ты видал, дед? Вот это волшебство прям какое-то… – я посмотрел на него, Лука был хмурым, губы поджаты, – чего… с бражкой перебрал, али не выспался?

– Это Малуша, – сказал парень, шедший впереди нас, видимо про старушку, которая замыкала шествие. – Травница знатная, лучше не найти, твою руку вылечит в две цифири.

– О! Слыхал дед? Травница – усмехнулся я. – Пускай тебя подлечит, а то хмурый ты какой-то, как воробей общипанный.

Мы пересекли весь двор, который кишел людьми, хотя ещё только рассветало. Декорации не поменялись: всё оставалось таким же древним, былинным, непривычным, даже воздух казался другим. Шла буйная работа по перетаскиванию чего-то куда-то, поэтому не потерять из виду нашего провожатого было непросто. Радостно виляя хвостом подбежала какая-то псина и пристроилась рядышком, словно став моим провожатым. Я почесал его за ухом.

Довольно быстро добравшись до другого конца этого… подворья скорее всего, чем городишка, мы вошли в одноэтажное здание, которое походило больше на казарму, пройдя прихожку вошли в большую комнату. В центре стоял массивный стол, за которым восседало несколько человек. Нас быстренько подхватили, поднесли к столу и усадили на табуреты.

За столом сидели: царь – царевич, Иван – цесаревич… ну или как там… «блииин! Я вовсе не в сказку попал. И долго будет длиться этот маскарад?».

Толчок в плечо: «Просыпаешься ты…». Кажется, это был Ворон. Я потрогал левый локоть, зевнул, глянул на говорившего – ну да, так и есть. Не знаю почему, но он мне нравился, он был… своим каким-то.

Далее по часовой сидел медведь, как его… Шатун, потом – Баламут, глаз ему в хомут, то есть наоборот – хомут ему в глаз. Напротив, сидел… ну этот… знатный воин на Руси, как зовут его спроси… Мороз? Точно – Мороз. Взгляд ледяной, глаза как льдинки. Брррр. Дальше – дядька Чурила, без шапки и своего пальто, по-простецки, так сказать. И ещё трое до селя мне неизвестных. Ну и сбоку дед Лука, куда же без него. По середине стола лежала большая…

– Это чего, блин, карта? – я аж привстал, опираясь на стол. – А какого масштаба?

– Вот ты щас чё сказать? – рыкнул Шатун приподнимаясь из-за стола.

Во мне всё похолодело, а затем оборвалось.

– Сядь, – сказал Ворон.

Шатун сдвинул брови, выпятил подбородок, нехотя, но сел. Я посмотрел на Ворона, в его глаза, чёрные-пречёрные.

– Сказал тебе это я, – посмотрев на меня молвил Ворон.

– А! – кивнул я садясь.

– Разумеешь карты ты? – продолжил он.

– Ну а чего тут… всё же нарисовано, даже подписано, – делано удивился я. «Посмотрим, что они ещё дальше придумали».

– Ладно, – Ворон положил ладони на край стола. – Видишь Суздаль ты Лука? – обратился Ворон к деду. Тот встал, всматриваясь в карту. – Сможешь показать бежали как из города вы, и где нашли, – кивок в мою сторону – Перуныча?

– Попробую, – почавкал дед.

Ткнул пальцем в карту: «Вот от сель мы дошли до сель… а вот туточки нашли Перуныча… а потом побрели сюды… а туточки нас уже хвать и притащить сюды».

Весь свой рассказ дед сопровождал движением пальца по карте, а закончив сел.

– Скажешь, что? – посмотрел на меня Ворон. – Вспомнил чего-нибудь?

Я помотал головой:

– Нет, пока ничего не вспомнил.

– А давайте ему подмогнём?! – заявил Баламут.

– Это как это? – насторожился я.

– Постучим по голове чем-нить… твёрдым, – ответил Баламут и заржал.

– Так! Надо с чего-то начать, – пробасил Чурила, почесав бороду.

– Решает пускай Перуна сын, – сказал Ворон, повернувшись ко мне.

– Э! А чего я-то? – такого поворота я совсем не ожидал.

– А почему он? – удивился Баламут.

– Ага! – усмехнулся Чурила. – Никак уверовал в волшбу перуновскую…

– Нет, – спокойно сказал Ворон. – Просто, если золото не разыщем – покойник первый он.

Все разом закивали соглашаясь, но меня такая перспектива совсем не обрадовала:

– А что, только меня что ли? Дед Лука, вон, тоже…

– Что Лука? – удивился Ворон. – Лука – старичок, хоть и бодрячок, пожил своё, а молод ты. Обидно. Девок не пробовал, а уже помирать тебе.

– Чего это не пробовал? – возмутился я.

– А знать откуда тебе? – возразил Ворон. – Сказывал сам – не помнишь ничего, – все дружно заржали.

– Блин! Обсерил Тузик грелку. Ну… ладно, – я потрогал левый локоть. – Вчера грядки копал, сегодня в воеводы попал. Тогда давайте рассуждать логически…

– Вот ты щас чё сказать? – вытаращился на меня Шатун, стол заскрипел от давления его кулачищ, а досочки у столешницы, я вам скажу, по более сороковки будут.

– Эээ… давайте… думать… как думные бояре, во, – нашёлся я.

«Медведь» помозговав, согласился.

– Ну, значит, – почесал я затылок. – Лука! Где меня вы нашли говоришь?

Дед ткнул пальцем на карте.

– Ага, тогда оттуда и начнём, – решил я.

– Почему оттуда? – спросил Ворон.

– Ну… как-то я туда попал, – я махнул рукой в сторону карты, – а раз так, то логично… – посмотрел на Шатуна, – предположить, что могут остаться какие-нибудь следы. Вот на месте и поглядим что к чему.

– Ну! Что скажешь? – спросил дядька Чурила глядя на Ворона.

– Ну! – выпрямился Ворон. – Логично.

– Ло… гич… но, – с важным видом вторил боярин.

«Логично» затараторили все остальные с умным видом, один только Шатун, нахмурившись, не проронил ни слова.

– Скажешь, что? – обратился к нему Ворон.

Бугай, покряхтев, почмокав губами, как будто пробуя каждую букву на вкус, собрался с духом:

– Ло… – начал выводить Шатун.

– Так, так, так, – поддержал приятеля Ворон.

– Гичь…

– Ага, молодец.

– Но, – облегчённо закончил медведь.

– Красава ты, – одобряюще Ворон похлопал его по плечу. – Польский учи, пригодится вдруг.

– Ворон! Когда отходите? – спросил Чурила.

Ворон посмотрел на одного из парней, сидящих напротив него. Тот показал один палец, Ворон кивнул и сказал:

– Через час.

– Ну, добро, – согласился Чурила и встал из-за стола. – За ентих, – кивок в нашу сторону, – головой отвечаешь.

– То забота не твоя, боярин, – спокойно ответил Ворон. – То забота моя.

Чурила смерил его недобрым взглядом и пошёл к выходу, остальные тоже стали подниматься.

– Тихомир! – сказал Ворон. Парень, показывающий палец, повернулся к нему. – Дедка забирай, – тот молча кивнул. – А ты со мной, – схватил меня за руку Ворон.

Мы вышли на улицу, Ворон направился в одну сторону, затем в другую, остановился:

– Нет! Помешают нам тут, сюда идём.

Мы опять пересекли двор, где всё также сновали люди, ржали кони, лаяли собаки. Подошли к бане, Ворон огляделся:

– Млад! – крикнул он мимо пробегающему подростку. – Сюда поди… так, стоишь здесь – никого не впускаешь. Понял всё?

– Ага! – радостно кивнул тот головой.

– Пошли, – Он открыл дверь и зашёл внутрь, я за ним.

– Что-то важное? – мы стояли в предбаннике и мне было интересно зачем мы здесь, может сейчас-то мне объяснят, что происходит.

– Меня учи ты, – ответил Ворон, и приподняв голову посмотрел на меня.

– Не понял!?

– Видел я, как ты… – Ворон подбирал слова попутно, странно жестикулируя, – того мужика… ну, когда сеча была… на тебе он, а ты сжал его… – Ворон сделал жест, как будто кого-то сильно обнимает, – и он… он… уснул…

– Задушил? – сказал я.

– Да, да, за-ду-шил… точно.

Затем вплотную подошёл ко мне и сказал:

– Научи!

– Чего – научи? – опешил я. «И когда успел разглядеть-то?».

– Так же вот… ну – задушил.

– Да я …

– А я буду учить тебя. Хочешь метать ножи, хочешь топоры?

– Да я и так-то их не держал отродясь…

– Ааа, – обрадовался Ворон, погрозив мне пальцем. – Знать польская? Чувствовал как. Стой! – воскликнул он и уставился на меня. – Мечник будешь. Слово? – и протянул мне ладонь.

– Что… что слово? – не понял я.

– Да что, что! – вскинулся Ворон. – Своим научаешь меня ты… этим…

– Приёмам, – подсказал я.

– Во, во! Самым этим, а тебя я – мечному уму. Слово? – и опять протянул мне руку.

– Но… но… я… я не знаю, как это получилось, само как-то, – сказал я, Ворон нахмурился. – Я ж не против, но я правда не помню.

– Так-то не страшно! – обрадовался он и ткнул в меня пальцем. – Главное – тело помнит. Ну, слово? – и опять руку протягивает, улыбается.

– Ладно… слово, – я тоже протянул руку.

Он схватил меня за изгиб локтя, а я его.

– Но! – я поднял левый указательный палец. – Еже ли не получится, Ворон, не обессудь – я тебя предупредил.

– Добре, – согласился он и, потирая ладони, встал на середину комнаты. – Ложись давай, значит, как тогда.

– А я помню, что ли? – меня это по-прежнему не радовало, даже с перспективой что-то вспомнить.

– Скисать – только рожу портить, ложись сказал, – нетерпеливо махнул рукой Ворон.

Я вздохнул, лег на спину с согнутыми коленями. Ворон встал на четвереньки между ног.

– Стой! – сказал я. – А если войдёт кто?

– Не боись, – усмехнулся он. – Живота запасного никто не имеет.

– Ладно, Ворон! – согласился я. – Тогда вместо птицы побудешь подопытным кроликом.

И пока Ворон переваривал услышанное я, немного помедлив, закинул правую ногу ему на шею. Пытался пристроить куда-нибудь левую, но никак не выходило, что-то было не так.

– А! Стой! – вспомнил я. – Руку, руку давай.

– Какую?

– Так… э… правую давай… ага… да, это, если, там, станет плохо, типа, то свободной рукой похлопаешь по мне, – и я похлопал его по плечу, показывая, как это выглядит.

Ворон кивнул, я одной рукой схватил его за запястье, другой за шею, потянув на себя. Вытянул вверх левую ногу и, заведя под колено стопу согнутой правой ноги, стал её сжимать. Ничего не происходило, Ворон терпеливо ждал; вообще-то, Ворон, несмотря на небольшой рост и не, прямо скажем, богатырское сложение, был сильным воином. Плотность мышц была большой, шея на ощупь, как бревно, а запястье такое толстое и твёрдое, что мне было, даже, больно его сжимать.

Я отпустил его, лег и попытался расслабиться – раз не получается, значит я делаю что-то не так, возможно, не та последовательность.

– Так, – сказал я. – Давай, ты, как будто, меня душишь двумя руками… так, – ногой уперся ему в бедро, затем убрав руку закинул правую ногу ему на шею и завёл под левое. Держа его за шею и за руку, и развернувшись корпусом чуть-чуть в его сторону, стал сжимать левую ногу в колене. Ворон захрипел, задёргался, чуть не вырубился. Я снял замок:

– Чего не похлопал? – спросил я.

– Запамятовал.

– Кажется получилось.

– Получилось, получилось, – прохрипел Ворон и лёг на спину. – Учи.

За то время, которое мы провозились, он: стёр мне запястье в порошок, сломал шею и расплющил кадык. Ну, ощущения были именно такими. Я очень обрадовался, когда в дверь постучали и сообщили, что всё уже готово к отплытию и ждут только нас.

– Вспомнишь что ещё если – сказывай мне сразу, – произнёс Ворон, похлопывая меня по плечу.

– Угу, всенепременно, – вот уж, такого счастья мне не надо.

Мы вышли из бани, прибежавший за нами парень, несколько удивленно на нас поглядел, но ничего не сказал. Двор был пустой, словно осиротел – пара работяг, дворняги молча слонялись туда-сюда, налаявшись с утра от души, да ветер, гонявший мусор по, утрамбованной от ног, да копыт, земле.

Выйдя за ворота по дороге пошли к причалу. Река оказалась рядом – метров триста, и разлилась она, может, ещё на столько же. Противоположный берег выглядел маленьким и далёким. Я огляделся: колея, уходящая по склону, терялась за небольшим холмом, утоптанная тропинка к реке, да лесок вдалеке. Так, значит, мы где-то загородом, вот, только, как я сюда попал и как далеко мы от города.

– Держись меня ты, – сказал Ворон. – Вопросы будут если – меня спроси ты. Понял?!

– Да понял, понял!

У пристани стояли две большие ладьи. Мне сразу же вспомнились сказки про богатырей, с длинными загнутыми носами, щитами по бокам и мачтой офигенных размеров. Погрузка ещё продолжалась, но, видимо, подходила к концу, так как основная масса слонялась без дела или кучковалась на берегу. Мы подошли к одной такой группе воинов, среди которых знакомым мне был только Мороз. Он кивнул Ворону и тот не останавливаясь сказал:

– Газу!

Все сорвались с места и стали грузиться на лодки. «Ага! Вот они себя и выдали – ну какой газ-то в древние времена. Ну, ну, посмотрим, что вы ещё придумали». Пока я размышлял над неожиданным поворотом событий, Ворон как птица упорхнул уже к первой ладье, перемахнул через борт, продолжая раздавать команды. Я ринулся за ним, почему-то боясь, что уплывут без меня, впопыхах зацепился за борт и рухнул на палубу. Меня подхватили, поставили на ноги, отряхнули. «Ну что ты, Перуныч! Мол, видать так по блинам соскучился, что решил сам в лепёшку расшибиться». Все вокруг заржали. «Ха, ха, как смешно».

Отчалили мы на вёслах, но немного погодя подняли парус, и скорость ощутимо возросла. Ладья, размером с яхту океанского класса, неслась по волнам на парусе не хуже, чем с двигателем.

После усидки, утряски всех и всего по своим местам, жизнь на лодках немного успокоилась. Я расположился у правого борта, разглядывая берега, что там на них происходит. Попадались корявенькие, низенькие домики, сохнущие сети, развешанные в ряд. Навстречу, по реке, проплывали другие ладьи, какие-то пузатые, видимо для груза, в сопровождении узких длинных – боевых, и как назло ни одной моторной лодки. Под парусом я ни разу не ходил, наверное. Память странным образом ко мне не возвращалась, а надо бы. Я волновался уже не на шутку, и розыгрыш слишком затянулся. Уставился на воду – тёмную, живую. На время, как бы, река уступала ладье своё место, возмущённо облизывая борта, и от бессилья что-либо изменить, оставалось только шипеть белыми бурунами на возмутителя спокойствия. Смыкаясь за спиной, река успокаивалась, возвращаясь в привычный ритм, в привычный мир. А где мой мир, может за изгибом реки я увижу знакомую мне картину, знакомый мне мир? «Блииин! А если нет, тогда что мне делать? И как такое вообще возможно? Ну, в книжках – ладно, но чтоб в натуре!!!». Из-за этих раздумий я не услышал, как ко мне подошёл Ворон:

– Теперь твоя череда.

– Ты о чём? – не понял я.

– Обучаться, всё по чести: ты меня – я тебя. На держи, – и протянул мне какую-то железяку, по-видимому, когда-то раньше бывшей коротким мечом.

– Так! И что с этим делать?

– Главное в бою что? – Ворон поднял указательный палец вверх.

Блин, ну прям как мой учитель… Стопэ! У меня же был учитель… Точно! Был… Оплеуха прервала мой сеанс вспоминания:

– Не слушаешь меня ты, – констатировал Ворон. – А должно. Так! Главное в бою что?

– Ну… не знаю.

– Борзость и закалка.

– Борзость, – хихикнул я. – Это чтоб все думали, что я крутой и боялись? – Принял шутливо-важный вид. – Во! Смотри какой я крутой.

Ворон смотрел на меня, не моргая, как на идиота:

– Борзо – значит… ну, – Ворон стал рассматривать палубу, словно только там он мог найти нужные слова. – Споро… скоро… чтоб не утыкали тебя Бог весть чем.

– Ааа… быстро значит, – догадался я.

– Да! Быстро, быстро.

– Так! Значит нужна скорость, – стал рассуждать я. – А закалка, закаляться как сталь?

– Закалка, – отвечал Ворон, – это чтоб долго был… как там? Скорость, во, – с видом знатока подытожил он.

– А это…, – почесал я репу, пытаясь найти нужное по смыслу слово. – Во! Выносливость!

– Вот ты щас чё сказать?

Небо разверзлось и трубный рёв, не иначе, возвестил мне о приближении судного дня. По крайней мере в первую долю секунды мне в голову пришла именно такая мысль. С испугу я подскочил так, что мог бы запросто очутиться на верхушке мачты, если бы не предусмотрительно положенная мне на плечо рука Шатуна, а это был он. Кто же ещё! Да какая рука?! По ощущениям так целое бревно, шпала. Шатун схватился за живот и стал угагатываться, чуть ли не катаясь по палубе. Народ тоже веселился, только Ворон слегка улыбался, посматривая то на меня, то на здоровяка.

– Блииин, – выдохнул я, – так и до инфаркта довести можно.

– Вот ты щас чё сказать? – опять рыкнул Шатун, уставившись на меня выпученными глазами.

Заскребя ногами я уперся спиной в борт, пытаясь вжаться, слиться с ним воедино. «Медведь» замер, потом на лице проступила улыбка и он снова рухнул на палубу гогоча и держась за живот. Наверное, ржали все, лошадям на зависть.

Надо что-то с этим делать, а то ещё пару таких шуток и тогда точно кондрашка хватит. Я смотрел на него, на это глыбище, было в его поступках что-то естественное, детская непосредственность, что ли. Глядя, как этот бугай веселится, словно ребёнок, я сначала улыбнулся, а потом не выдержал и засмеялся. На этот раз смеялись точно все, даже Ворон.

– Смеяться хорошо! – подскочил ко мне Шатун и хлопнул по спине.

Знаете, странное это ощущение: сначала вышибло весь воздух, а вслед за воздухом полетел и я, и если бы не Ворон, который оказался на моем пути, то лететь бы мне долго.

Далее последовал просто взрыв смеха с помесью гогота и ржанья, но на этот раз я не смеялся, так как мой позвоночник осыпался у меня в штанах… ну так мне казалось.

– Ладно! – сказал Ворон, – будет смеяться, – все разом притихли и заспешили по своим делам – Ворон пользовался непререкаемым авторитетом. – Бери меч, – а это он уже сказал мне, кивнув на железку, которую приволок ранее. – Орудие твоё для выучки. Носить и отвечать за него головой будешь ты. Маленько научишься – дам поострее, – затем взял чудо–оружие. – В ратном деле нужна… как по-польски? – уставился на меня он.

– Скорость. И не по-польски это, – буркнул я.

– Скорость и вы…

– Выносливость.

– Именно, – согласился он. – Будешь на обе руки упражняться, но с той начнёшь, биться которой станешь – она главная, она твоя защитница и должна быть готова вперёд всего остального. Значит, делаешь до недомогания, затем меняешь руку, – и Ворон конец железки положил на борт и стал сильно давить. Деревяшка борта заскрипела. – Наперво тужишься здесь, – показал на кисть. – Когда занеможет – натужишься здесь, – показал на локоть. – Когда и тут не сдюжишь – тужься здесь, – показал на плечо. – Опосля – тут, – провёл рукой по половине тела, – а после – полно тужишь.

– И как долго этим заниматься?

– Поднимаются руки – значит делай, – ответил Ворон.

– Блиииин!

– А опосля руку Малуше покажи – она тебя поврачует. Так, всё – приступай, – похлопал меня по плечу и поднялся на ноги. – Шатя!

– Ой! – откликнулся Шатун, что-то обсуждавший с группой людей. Подошёл к Ворону. – Что звать?

Ворон посмотрел на меня, потом на Шатуна:

– Нужен мне ты, до важного дела – будем из медведя кролика делать.

Шатун вытаращился на него в недоумении.

– Пойдём, покажу, – и потащил его к носовой части, где было побольше свободного места.

Все смотрели на них с интересом, и когда Шатун понял, что от него требуется, он не больно-то согласился. Но Ворон его все-таки уговорил, и когда бугай встал на четвереньки над лежащим на спине Вороном, раздался смех, но грозный окрик Ворона: «Делов не нашлось кому?» заставил всех разбежаться по своим местам.

Время потянулось, как и мимо проплывающие берега. Вскоре моё занятие с чудо-мечом мне порядком надоело, правая рука сильно разболелась, голова наливалась свинцовой тяжестью, погружаясь в дурной сон. Во рту пересохло, да и поесть бы чего не мешало. Ворон по-прежнему пытался задушить Шатуна, но поди задуши бревно, гляди быстрей тебя раздавит. Шатун развлекался тем, что корчил рожи, то притворялся, что вот-вот сейчас отключится: хрипел, выпучивая глаза, а потом начинал гоготать, как ни в чём не бывало. Тогда Ворон подзывал бойца, пробовал на нём, ан нет – работает, когда боец отползал, продолжал тренироваться на «медведе».

Я встал, подошёл к ним:

– Слушай, Ворон! Так если не получается, так зачем ты мучаешься, тренируйся на других.

– Шатю завалю, других-то подавно. Знает кто, вдруг в сече такой же бугай попадётся, буду делать тогда что?

– Боюсь, что другого такого не найдётся, – с сомнением покачал я головой. – А Шатун когда пробовать будет?

– Нееее… – разом ответили оба. – Медведь не душит – медведь ломает, – добавил Ворон.

– Ага, – подтвердил Шатун.

– Я чего пришёл-то, – вспомнил я. – Вообще-то я устал, да и есть и пить охота.

Ворон с укоризной на меня посмотрел:

– Притомился ты? Заново пожалишься – за ладьей по берегу побежишь. Уразумел?

Я пощупал левый локоть, вздохнул:

– Да.

– Ладно, – сжалился Ворон. – Перерыв. Олаф! – крикнул он рулевому. – Правь к берегу.

– Ой ё! Мастер! – отозвался тот и направил лодку к берегу.

«Ни фига, как он его! Мастер, блин!».

– Так! А где Лука-то? – вспомнил я про дедка.

Лука дрых всё это время, свернувшись калачиком у борта на носу, прикрывшись тряпицей, и натянув шапку на глаза. Вот кому хорошо-то, если помрёт, то без мучений. Лука сел, потянулся, протёр глаза.

– Чегось! Ужо приплыли? – вопросил дед. – Быстро чего-то.

– Не, дед – привал. Обедать будем.

Лука улыбнулся, потёр ладони:

– Се добре.

Высадившись на берег, опять же, без суеты, но слаженно, народ не мешкая занялся своим делом, каждый знал, что называется, свой манёвр. Воины у Ворона были лучшими: действовали беспрекословно, понимали с полуслова. На второй ладье шёл Мороз с Баламутом и со своей командой. Там тоже дураков не было, воины были опытные, закалённые, как говориться – вместе пуд соли съели, а был бы порох, то обнюхались бы в усмерть.

– Перуныч! – окликнул меня Ворон, махая рукой. – Поди-ка.

Он стоял возле дерева средней толщины с топором в руке, длинна рукоятки которого было метр, не меньше.

– На держи, – вручил он мне топор. – Рубишь наискось ты, как мечом. Замах из-за плеча. Ежели топор застрянет – не раскачивай, тяни от и на себя заодно. Рука устала – поменял. Начинай.

– Блииин! А отдыхать я буду?

– Не слезись. Давай, начинай.

– Как долго-то?

– Отсюда и до обеда, – сказал Ворон уже уходя.

– Ты случайно в Советской армии не служил?

Но Ворон меня уже не слышал.

– Давай, давай, Ворона ослушаться не моги.

– Блин! Дед! Это ты что ль? – подпрыгнул я от неожиданности. Лука стелился над травой. Потом что-то клал себе в рот и смачно чавкал, словно в насмешку. – Ягоды жрёт, – догадался я. – Как Сын Бога так это я, а как жрать так кто-то другой. Не честно! – и принялся рубить дерево. Благо, как я надеялся, не долго – котёл уже висел на огне, а кашевары что-то там помешивали.

Впрочем, этого времени хватило, чтобы, и без того натруженные руки, стереть окончательно. К моим болячкам добавились ещё и мозоли. Так что, когда я приступил к долгожданному принятию пищи, настроение у меня испортилось окончательно.

Похлебка из рыбы, наваристая, густая, похожая на уху, а может это она и есть, была весьма съедобной. Проглотил – даже не заметил.

– Слушай, дед! – спросил я Луку, указывая на котёл. – А это как называется… по-вашему? – отчего-то добавил я.

– Шо! Понравилось? – прочавкал дедок. Ел не спеша, смакуя каждую ложку – в еде он вообще был не тороплив, как и во всём остальном. – То шорба.

– Ясно, будем знать, – сказал я. – Ладно, пойду я к Малуше – сегодня с меня тренировок хватит.

Малуша смазывала всё той же мазью, что и накануне в бане, только на этот раз обе руки. Втирала мягко, не спеша, болячки страшно защипали, потом разгорелись.

– Потерпи, сынок, – сказал Малуша, увидев мои гримасы. – Огнь – это хорошо, всяку хворь погубляет. Да и что ты воинскую премудрость без рукавиц постигаешь? Рученьки загубишь, молодецкую удаль надоть в деле проявлять, а ученью только дурнем выставляться.

– Какие рукавицы, бабушка? – недовольно спросил я.

– Ну как?! – удивилась Малуша. – Ратные, в сече-то как без рукавиц – и пальцы целее и хват надежнее. Кто же без них ратуется?

Я нахмурился: «Вот ведь, и не сказал ничего. Ну, Ворон! Ну, гад! Как меня уже всё это достало! Когда же этот цирк закончится, а клоуны разбегутся!». Я взглянул на Ворона, тот сидел на бревне вместе с Шатуном и ещё несколькими воинами, что-то весело обсуждав, и устремился к нему:

– Где мои рукавицы? – зло сказал я.

– Твои? – спокойно посмотрел на меня Ворон. – Твои не знаю.

– Почему ты не дал мне рукавицы? – спросил опять я, нос сощурен, подбородок поджат.

– Их нет у тебя, – так же спокойно отвечал он, – а свойных никто не даст. Вообще ничего нет. Как и тебя нет. Никто ты, истёрт. Вощь, который сейчас подражаешь ты, и то ценней, поелику она знает кто она, а ты не знаешь – никто ты, ни роду, ни племени.

– Ты чего! Издеваешься надо мной… чего ты несёшь… – но разойтись в обиде я толком не успел – удар по опорной ноге сбил меня, и я очутился на земле между ног у, по-прежнему, спокойно сидящего, Ворона, а его стальные пальцы сжали мне кадык.

– Пахва сбилась у тебя? – чуть наклонившись спросил Ворон. – Жабь ты, и квакать будешь на болоте, и то – если разрешу я. Уразумил, моль толчёная?

– Да пошёл ты! – прохрипел я.

– Что сказал ты? – все притихли, явно не ожидая такого поворота.

– Да… пошёл… ты… – мне встало уже поперёк, весь этот цирк порядком надоел.

Его пальцы сильнее стали давить на сонную артерию. Я вцепился в его руку, в висках застучало, сознание начало уплывать. Вдруг звук как будто выключили – наступила полная тишина, я отпустил его руку, выдохнул, расслабился, мир замер. А дальше я лишь был свидетелем происходящего: правая рука просунулась под руку Ворону, которой меня душил, левая, используя правую как рычаг, вывернула его локоть с одновременным захватом ногами шеи и вот уже Ворон летит носом в землю. Оказавшись сверху я обхватил рукой его за шею, перевернулся вместе с ним на спину и чуть придушил его.

Тут мир ворвался в меня обратно, накрыл звуковой волной, сердце бешено колотилось. Однако сидящие вокруг с любопытством взирали на происходящее.

– Ворон! Тебе помогать? – язвительно поинтересовался Шатун.

– Да, да, – подхватили другие, ехидно улыбаясь. – Ты только скажи, и мы тут же прилетим.

Лежа с вывернутой рукой Ворону очень сложно было сопротивляться, да он и не сопротивлялся – свободной рукой он держался за рукоять ножа на поясе. И тут я понял, что надо как-то выкручивать из этого положения, но просто сдаться было нельзя. Что-то надо придумывать.

– Я тебя научу новому приему, только тебя, а ты… – эх, была не была, – а ты дашь мне бронь, – и сильнее сжал руку на шее.

– Оооо, – удивились, засмеялись зрители. – Вот это заява. Занятно, чем всё повершится?

Но Ворон лишь на половину вытащил нож и не думая сдаваться. Но и мне отступать некуда – позади Москва, как говорится, хотя возможно, что её ещё и не построили.

– Ладно! Ты мне дашь рукавицы, – и сильнее сжал руку. Но Ворон молчал, стиснув рукоять ножа – он явно сдерживался, чтобы его не воткнуть мне куда-нибудь.

– Таких как я в этом мире тебе не сыскать, а я, судя по всему, ещё много знаю приёмчиков и, кроме меня, никто тебя им не научит, а прошу взамен, всего лишь, перчатки… хорошие перчатки, – подумав добавил. – Ну что! Иде… ээ… слово? – с надеждой спросил я. Конечно, я понимал, что вся эта возня бессмысленная – рано или поздно спектакль закончится, и от этого хотелось просто всё бросить и всех послать, а с другой стороны придушить того же Ворона прямо сейчас.

Опять стихло – все ждали решения Ворона, особенно я, потому что если он не согласиться, то порежет меня, ей Богу, порежет.

Перед моим лицом появилась ладонь. Я не сразу понял, что Ворон согласился.

– Слово, – прохрипел он.

Я вцепился в его ладонь, радости не было предела. Мы поднялись, пожали руки за локоть в знак уговора. Руки и ноги тряслись, накатила слабость, и я плюхнулся на бревно – адреналиновый откат, будь он неладен. Всегда после него наступал отходняк. Шатун вовсю лыбился:

– Вот это добрый! – воскликнул он, похлопывая меня по спине.

От его одобрительного похлопывания сдуло с бревна, и я распластался на земле. Раздался хохот, меня что-то подхватило под мышки, поболтало в воздухе и поставило на ноги.

– Ой, просить! – это оказался Шатун.

– О чём? – не понял я.

– Ой, олух, я иметь простить.

– Заканчиваем, – сказал Ворон. – Быть на месте нужно к ночи. Тихомир! Газу!

– Газу! – заорал Тихомир и побежал раздавать приказы.

Послышались команды от других другим, люди задвигались, всё что вынесли с лодок, потащили обратно.

Ворон посмотрел на меня:

– Отдыхай ты, потом покажешь свой… этот…

– Приёмчик, – подсказал я.

– Именно.

– Окей.

Ворон непонимающе уставился на меня.

– Хорошо, хорошо, – блин, если они все прикидываются, то очень, очень недурно. Голливуд отдыхает.

– Добре, – кивнул он и пошёл к ладьям.

Погрузка весьма споро закончилась, и мы отчалили. Поскольку я был предоставлен самому себе, то решил устроиться на носу и продолжить наблюдение за проплывающими мимо пейзажем и кораблями, на предмет выискивания каких-нибудь нестыковок в этом, донельзя похожим на древний, мире. Там уже сидел и Лука, напяливший на себя всю одежку, которую мы собой захватили. Я решил тоже утеплиться – солнце садилось, да и от реки тянуло холодком. Лето выдалось хмурым, вода не прогрелась.

– Слушай, дед, а что это за река?

– Хыть, ясень пень – Днепр, – буркнул Лука.

– А ты чего такой, дед? – поинтересовался я.

– Печаль обуевает меня, – уж больно как-то жалостливо ответил дедок.

– Что-то случилось? – подозреваю, что Лука что-то задумал.

– Нет, – равнодушно ответил он. – Но чую случится.

– Давай, дед, выкладывай, – усмехнулся я. – Чего ты там учуял?

Дед помялся чуток, пошмыгал, выложил:

– Чую я, недалече постигнет тебя кара.

– От кого, – удивился я.

– От кого, от кого, – возмущенно пробубнил Лука. – От батюшки тваво…

– Так я ж не… постой, – насторожился я, – так ты моих родителей знаешь?

– Хыть, дуб дубной, – качнул головой дедок. – Тьфу ты… – Лука повел глазами. – Перун ноньча тебе отец и токмо, – выразительно уставившись на меня закончил дед.

– Так в чём моя вина? – чуть не ляпнул – боярин. «Где-то я это слышал в прошлой, в смысле, будущей… блииин! Лучше не думать пока об этом».

– А честь выказать? – начал отчитывать Лука. – Вот! – затряс рукой дед. – Воинское ученье ты постигашь, а ты чуешь, что Перун – главный заступник и поборник в ратном деле?

– Да от куда ж мне знать? – я усмехнулся, ну, давай дед, заливай.

– То-то! Волю отца надобно узрить, – Лука указал на мою руку. – Вон, знак евойный имеется…

– Это ты про перстень?

– А что от тебя треба – так и не чуешь.

– Да эта… случайно всё вышло, – я посмотрел на золотую шестеренку на пальце.

– Да ты ведашь сколько этой вещице лет?

– Нет.

– А ей… – тут дед задумался. – Древняя, это ж… ещё кады княгине Ольге дарствовали сваты древлянские, а это знашь кады было.

– Нет.

– От! – удовлетворенно кивнул Лука. – Так давно, шо никто и не помнит. О как давно!

– В каком году-то, хоть, помнишь?

– Ну, – дед почесал затылок, – не уродился ещё я точно.

– И как же мне его волю узнать?

– Не ведомо, – выразительно зашептал Лука. – Люди отвернулись от веры, мнят себя, чуть ли, не наместниками богов на земле, а то и богами вовсе, се чревато.

– Так по-твоему я, вообще, его сын, дед, – усмехнулся я.

– Хыть, ты истинный, ты настоящий, – с напором сказал Лука.

– Вот только мессию из меня делать не надо, мне бы вспомнить, как вообще здесь оказался, – грустно сказал я, а сам искоса глянул на дедка – какая у него роль во всей этой игре?

Шли по-прежнему ходко, начало заметно темнеть и холодать. Местность нисколечко не менялась, оставаясь всё той же древней, дремучей, я бы сказал – первозданной, несовременной, ну хоть что-нибудь из двадцать первого века, ну хоть какой-нибудь прокол, хотя бы прокольчик. Стопэ! Один прокольчик есть – это «газу» Ворона, и за эту ниточку мы ещё потянем, а пока нужно поискать ещё какие-нибудь ниточки. И куда они меня, все-таки, завезли? В Тайгу что ли?

– Слушай, Лука! Ну а как же мне узнать, ну, что Перун от меня хочет? – спросил я у деда, может он взболтнёт что-нибудь лишнее.

– Хыть, – откликнулся дед, глядя задумчиво на реку, – следи за знаками, подмечай странное и необычное.

– Блин! Дед! Да тут всё необычное! – возмутился я. – Да ты сам весь необычный. Может пора заканчивать этот спектакль?! Для чего весь балаган?! Давай! Колись! На фига вы всё это устроили? – Лука удивлённо уставился на меня, пытаясь что-то сказать, делая губы то трубочкой, то сжимая их в задумчивости.

– Хыть! Так… это… мне-то откель знать? – дед пожал плечами.

– Что, тебя в тёмную используют? – я внимательно посмотрел на Луку. – Ладно, главный кто тут у вас?

– Хыть… так Ворон же… – дедок вытянул руку в сторону кормы.

– Ворон… ладно, а сам-то местный? – продолжал я допытывать Луку, вдруг проболтается.

– Не, с Берестье я, из ятвягов. То говорил же.

– А где это? – я прищурившись смотрел на деда.

– Волынское княжество, от.

– А Волынское княжество где? – продолжил я, не давая времени Луке на обдумывание.

– Хыть! Так… в Волынском княжестве, – сказал Лука, совсем растерявшись от такого вопроса.

– Ну, я имею ввиду – область какая, там, район? – я продолжал внимательно следить за реакцией Луки.

– Ну… – дед почесал затылок, – знаю токмо, шо оно соседствует с Киевским.

– Так, ладно. А мы сейчас где? – спросил я.

– Из Киевского княжества ступаем в Смоленское… – отозвался дед.

– Так, хорошо! А Москва где, в какой стороне?! – спросил я с напором.

Лука призадумался, глянув в сторонку:

– Дык… не ведаю.

– Хорошо, я зайду с другой стороны. Где у нас сейчас столица?

– Сто… лица, – дед насупился. – Что сие означает?

– Дед! Ты издеваешься?! – воскликнул я, эмоционально, дед чуть отшатнулся. Я выдохнул, пытаясь успокоиться. – Скажи мне, честно. Где мы сейчас? Только не ври мне.

– Хыть! Так ужо в Смоленскую епархию вступаем.

Тут почувствовался толчок – за разговорами я и не заметили, как уже приплыли. Все повалили на берег, перетаскивая пожитки, оружие и припасы. Лука, не дожидаясь приглашения, рванул с места на выгрузку, я только успел схватить его за край рубахи, но не удержал, и завалился на бок. Я встал, зло посмотрел по сторонам – кого бы ещё допросить, но придётся оставить на потом – все были заняты высадкой на берег.

– Ничего не оставлять, – сказал нам Ворон. – Уходят ладьи, дальше ходом своим.

Ну, собственно, особо ничего у нас и не было, кроме одежды и, вот, железяки, которую Ворон дал для тренировки. А поскольку делать было нечего, помощи никто не просил, то мы просто сидели и ждали. Темно было, как в погребе – пасмурная погода стояла все дни. Тучи закрыли собой и звёзды, и луну, взирая с высоты птичьего полета на копошение людишек, которым дома от чего-то не сиделось.

Подошёл Тихомир, позвал с собой. Подошли к группе людей, всё те же действующие лица: Ворон, Шатун, Мороз, Баламут и ещё двое не известных до сих пор мне людей.

– Так, Мороз! – сказал Ворон. – Смотрящие мои, стеречь – твои. С свитанием двигаемся на место, указанное Лукой… где Лука? Вот Лука, – найдя дедка указал не него рукой. – Ведь найдёшь ты, Лука?

– Лучше тебе найти, – отозвался Баламут.

– Вопросы есть? – спросил Ворон. – Тогда спать, – и все, как по команде, начали расходиться.

– Стойте, стойте, – испугался я. – А где спать-то?

– А где хочешь, там и спи, – ответил Баламут.

– Как, прям так что-ли?

– То лях, – ощерился Баламут. – В теремах жить любо, а на земле ему худо.

Но последние слова его прозвучали уже где-то в темноте, так как все разошлись, не задерживаясь на разговоры.

– Блииин! Обсерил Тузик грелку.

Я пощупал левый локоть, кто-то сзади хлопнул меня по плечу.

– А, – крикнул я с испугу.

– Не кричи.

Я повернулся – это был Ворон.

– Держись меня ты, – Ворон развернулся и пошёл, я вслед за ним.

Мы подошли к месту, где в повалочку уже лежало несколько человек.

– Вон, к Луке ложись, – показал рукой Ворон на лежащего человека.

Старый пень уже вовсю дрых, видать ко всему привычный. Я устроился рядышком, не очень веря в то, что удастся заснуть, но то ли напряженность дня, то ли слабость организма – сказались, и не успев толком пожаловаться, как же неудобно спать на земле, тут же провалился в сон.