Читать книгу Хорнблауэр. Последняя встреча (сборник) - Сесил Форестер - Страница 3

Жизнь пассажира на барже «Принцесса» была связана с великим множеством неудобств. Весь ее трюм заполняли пустые бочки; залить их морской водой вместо выкачанной пресной значило бы испортить ценную тару, так что балластом служили только втиснутые между ними мешки с песком. Баржа строилась в расчете именно на такое затруднение: благодаря плоскому дну и широким обводам она не переворачивалась даже при высокой осадке, но качалась сильно и для новичка непредсказуемо. Она дрейфовала примерно как плот, что при нынешнем направлении ветра не сулило почти никаких шансов добраться до Плимута.

Из-за изменившейся качки Хорнблауэр два дня был на грани морской болезни. Он говорил себе, что страдал бы не многим больше, если бы его и впрямь выворачивало, хотя в глубине души понимал, что это не так. Ему отвели место в каюте площадью шесть квадратных футов и высотой пять, но, по крайней мере, он жил там один и утешался сознанием, что все могло быть гораздо хуже: в переборках были крюки на восемь гамаков, в два яруса по четыре. Ему давно не доводилось спать в гамаке, хребет медленно привыкал к нужному изгибу и чувствовал все скачки и мотания баржи, так что койка на «Отчаянном» ностальгически вспоминалась как роскошь.

Ветер по-прежнему дул с северо-востока. Он принес ясную погоду, но Хорнблауэра она не радовала, и даже мысль, что Бэдлстоуну придется его кормить куда больше, чем три дня, не могла надолго прогнать хандру. Ему хотелось одного: поскорее добраться до Англии, до Лондона, до Уайтхолла, и получить капитанский чин, пока не вмешалась какая-нибудь случайность. Он с тоской наблюдал, как «Принцессу» сносит все дальше и дальше под ветер, даже сильнее, чем неповоротливые линейные корабли вблизи Уэссана. Читать на борту было нечего, делать – тоже, и не было места, чтобы с удовольствием предаваться безделью.

Хорнблауэр как раз вышел на палубу, устав лежать в гамаке, когда Бэдлстоун резко поднес к глазу подзорную трубу и уставился в наветренную сторону.

– Вот они! – с нехарактерной разговорчивостью объявил шкипер.

Он протянул Хорнблауэру трубу, что (как тот прекрасно понимал) было верхом любезности – капитану, наблюдающему за чем-то интересным, трудно расстаться с подзорной трубой и на один миг. Прямо на них мчалась с попутным ветром даже не эскадра, а целый флот. Впереди неслись под всеми парусами четыре фрегата, следом двигались две колонны линейных кораблей – семь в одной и шесть в другой. Там как раз ставили лисели. Зрелище было великолепным: вымпелы плескали на ветру, кормовые флаги рвались вперед, словно желая с ними поспорить. Округлые носы рассекали синюю воду, и от каждого разбегалась, вздымаясь и опадая, пенная борозда. То была военная мощь Британии во всем своем величии. Первый центральный фрегат прошел совсем близко от «Принцессы».

– «Диамант», тридцать две пушки, – сообщил Бэдлстоун. Он каким-то образом снова завладел подзорной трубой.

Хорнблауэр с завистью и вожделением смотрел на фрегат, идущий на расстоянии пушечного выстрела. Матросы взбежали по фок-вантам; за то короткое время, что «Диамант» шел мимо баржи, убрали и вновь поставили фор-брамсель. Матросы работали образцово: Хорнблауэр не заметил в постановке паруса ни малейшего изъяна. Помощник Бэдлстоуна еле-еле успел поднять грязный флаг Красной эскадры, чтобы вовремя его приспустить; «Диамант» в ответ отсалютовал флагом Синей эскадры. Теперь к барже приближалась правая колонна линейных кораблей; на первом – трехпалубнике – уже можно было различить три ряда раскрашенных в шахматную клетку пушечных портов и синий вице-адмиральский флаг на фор-брам-стеньге.

– «Принц Уэльский», девяносто восемь пушек. Вице-адмирал сэр Роберт Кальдер, баронет, – сказал Бэдлстоун. – В этой эскадре еще два адмирала.

«Принц Уэльский» и баржа обменялись приветствиями. Семь линейных кораблей прошли мимо баржи, и каждый раз флаги на мгновение шли вниз и тут же взлетали вверх.

– Попутный ветер к Финистерре, – заметил Бэдлстоун.

– Сдается, они держат курс в ту сторону, – сказал Хорнблауэр.

Очевидно, Бэдлстоун знал о перемещениях флота не меньше него, а может, даже поболее – всего неделю назад он был в Плимуте, читал английские газеты и слушал разговоры в пивных. Хорнблауэр и сам почерпнул кое-какие крупицы сведений из беседы со шкипером «Шетланда» – провиантской баржи, подходившей к «Отчаянному» за неделю до «Принцессы». То, что Бэдлстоун упомянул Финистерре, а не Гибралтар и не Вест-Индию, намекало на его осведомленность. Хорнблауэр на пробу задал вопрос:

– Идут к Гибралтарскому проливу, как вы думаете?

Бэдлстоун глянул на него с жалостью.

– Не дальше Финистерре.

– Но почему?

Бэдлстоуну явно не верилось, что Хорнблауэру неведомо то, о чем говорят все доки и флот.

– Вилли Нёф.

Так он произносил фамилию Вильнёва – французского адмирала, командующего флотом, который несколько недель назад, прорвав блокаду, вышел в Атлантику и взял курс на Вест-Индию.

– Что с ним? – спросил Хорнблауэр.

– Он возвращается. Думает у Бреста соединиться с французским флотом и дальше в Ла-Манш. Бони собрал свою армию в Булонге и рассчитывает не сегодня-завтра пообедать лягушками в Виндзорском замке.

– Где Нельсон?

– Гонится за Вилли Нёфом по пятам. Если Нельсон его не перехватит, то перехватит Кальдер. Бони не видать английского берега, как своих ушей.

– Откуда вам все это известно?

– Покуда я ждал ветра в Плимуте, туда пришел шлюп от Нельсона. Через полчаса новость знали все в городе.

Последние важнейшие сведения – и о них известно каждой собаке. У Бонапарта в Булони четверть миллиона обученных и снаряженных солдат, а в ламаншских портах – тысячи плоскодонных судов, готовых перевезти их в Англию. При поддержке двадцати, тридцати или даже сорока испанских и французских линейных кораблей этот план возможно осуществить, и тогда через месяц Бонапарт и впрямь будет есть лягушек в Виндзорском дворце. Участь мира, судьба цивилизации зависит от согласованных перемещений британского флота, и недельной давности плимутские сплетни сегодня докладывают Бонапарту. Чем больше французы знают о планах британского флота, тем выше их шансы на успешное вторжение.

Бэдлстоун смотрел на Хорнблауэра с любопытством: видимо, тот не сумел до конца скрыть свои чувства.

– Да не тревожьтесь вы, – сказал Бэдлстоун, и теперь Хорнблауэр в свой черед взглянул на него удивленно.

За прошедшие два дня они не обменялись и двумя десятками слов. Бэдлстоун явно недолюбливал флотских офицеров; возможно, его смягчило то, что Хорнблауэр сам не искал сближения.

– С какой стати мне тревожиться? – бодро ответил он. – Мы разберемся с Бони, когда до этого дойдет.

Бэдлстоун уже пожалел о своей разговорчивости. Как всякий капитан, он постоянно поглядывал на шкаторину грот-марселя и сейчас внезапно обрушился на рулевого.

– Смотри, куда правишь, болван! Держи круче! В Испанию, что ли, хочешь попасть? Хуже нет, чем пустая баржа и криворукий деревенский увалень, которому нельзя доверить штурвал!

За время этой тирады Хорнблауэр отошел в сторонку. Его мучили и другие опасения помимо тех, что возбудил разговор с Бэдлстоуном. Война входит в решающую стадию, близятся великие битвы, а у него нет корабля. Два года он терпел тяготы, опасности и монотонность блокадной службы, но именно сейчас, в переломные дни, оказался между двух стульев. Кризис может разрешиться прежде, чем он вновь выйдет в море: либо Кальдер настигнет Вильнева до конца этой недели, либо Бонапарт постарается пересечь Ла-Манш до конца следующей. Лучше быть капитан-лейтенантом на шлюпе, чем капитаном без корабля, тем более что и его новый чин – пока всего лишь обещание. Такие мысли кого угодно могут привести в бешенство; устойчивый норд-ост, дувший последние два дня, держал его пленником на треклятой барже, давая Мидоусу на «Отчаянном» все шансы отличиться. После десяти лет в море Хорнблауэр должен был понимать (и понимал), что глупо беситься из-за ветров – непредсказуемых и неуправляемых ветров, определявших его жизнь с отрочества. И все равно он изводился так, что не находил себе места.