Читать книгу Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Шарлотт Армстронг - Страница 10

Жизнь в коттедже быстро вошла в русло. Через несколько недель Гибсон говорил себе: в начале любого режима надо брыкаться, как бычку на веревочке, поскольку сила привычки настолько сильна, что потом становится поздно.

Конечно, его сестра Этель не намеревалась верховодить в доме. Для этого была слишком разумна и честна. Но она привыкла жить независимо и сама принимать решения. Впоследствии Гибсон думал, что был физически слишком слаб и поглощен своими душевными переживаниями, чтобы замечать, что происходит. А Розмари не хотела утверждать себя в роли хозяйки, потому что была слишком благодарна. Благодарна ему, благодарна Этель.

В конце концов вышло так, что все стали жить по расписанию Этель. Завтракали рано, отчего утро становилось короче, но наполнялось мелкими деталями. После полудня ложились отдохнуть, потом начиналась подготовка к раннему обеду. Меню отражало предпочтения Этель, а податливые Гибсоны под нее подстраивались.

Вечера проводили a trios[3]– долгие, посвященные музыке. Произведения выбирала Этель, неизменно классические. Иногда слушали с торжественностью. Или рассуждали о музыке, причем солировала обычно сестра. С ее непререкаемыми оценками трудно было не согласиться, тем более что Гибсон терпеть не мог спорить.

Этель любила шахматы, а Розмари не играла. Однажды Гибсон решил почитать вслух, но через полчаса, когда Этель умно и со знанием дела высмеяла Роберта Браунинга как викторианского дамского угодника, а он хоть и мог возразить, но, смущенный словами сестры, промолчал, мысленно извинившись перед старым другом, поставил книгу на полку.

Гибсон по большому счету жил теперь вдвоем с Этель.

За долгие годы в Нью-Йорке сестра отвыкла от компаний и теперь наслаждалась тем, что была одной из троих. Их общество казалось ей толпой. Гостей приходило немного. Иногда заскакивали Пол с Джини. Пол вел себя раскованно, дочь подчеркнуто вежливо.

Старые знакомые Гибсона не появлялись. Он, закрывшись в коттедже, будто вовсе расстался с колледжем, и все учебные дела решались без него.

Итак, он жил с Этель, а Розмари находилась рядом, в том же доме. Например, представлялось естественным, что за ним ухаживает сестра, а не женщина, с которой он недавно познакомился и которой труднее справиться с некоторыми щекотливыми сторонами ухода.

У Гибсона возникло ощущение, будто он в мягкой, но непреодолимой западне, из которой не выбраться. И надо ли пытаться? Розмари во всем подчинялась Этель, будто не хотела оставаться с ним наедине. Иногда Гибсону приходило в голову, что с женой что-то не так. Нет, она была здорова, занималась по хозяйству, вела себя приветливо и дружелюбно. Но у них не получалось общения, и Гибсон, скрывая сомнения, тоже оделся в броню безукоризненной обходительности.

Мистер Гибсон сидел в залитой солнцем гостиной, где предпочитал отдыхать вместо того, чтобы выходить из дома, откуда мог видеть одинокую фигуру миссис Пайн в инвалидном кресле на веранде дома Таунсенда. Он обнаружил, что это зрелище не доставляет ему удовольствия. Возможно, от слишком резкого льющегося с небес света или потому что привык в болезни к затворничеству и предпочитал его сейчас в своей физической немощи. Одним словом, в тот день оставался под крышей и думал о том, что нет ничего изнурительнее этой почти сводящей с ума устоявшейся атмосферы обоюдной зависимости и бессмысленной гармонии.

И пока он не слишком серьезно строил планы восстания в своей не сильно, но постоянно ноющей душе, миссис Вайолет стирала пыль. Этель и Розмари – обе предварительно спрашивали его, не станет ли он против этого возражать, и Гибсон, конечно, отвечал, что нет. С бессмысленным удовольствием следил за ее быстрыми, точными движениями. Он не замечал за ней особенной доброжелательности – миссис Вайолет с невозмутимым видом, молча, выполняла работу, и ей было безразлично, что он об этом думает. Она переставляла украшения на каминной полке, когда, словно что-то почувствовав за спиной, резко обернулась, рука с тряпкой дернулась, задела голубую вазу, и та упала и разбилась.

– О господи! – воскликнула неслышно появивашаяся в комнате Этель. – Это же ваза мистера Таунсенда.

– Найдем ему другую, – произнес Гибсон.

Вайолет наклонилась и принялась собирать осколки. Ему бросилось в глаза, как легко она присела, как изящна ее прямая спина.

– Такой изумительный голубой цвет. Я только вчера об этом говорила, – заметила Этель.

– Я не нарочно, – резко ответила Вайолет, внезапно обозлившись.

– Конечно, не нарочно, – успокоила Этель. – Так получилось.

Гибсон заметил, как сморщилось лицо служанки. Почему она так реагирует?

На шум вышла из спальни Розмари.

– Досадно. Но я не думаю, что она дорогая.

– Нет, нет, – кивнула Этель. – Совсем не дорогая. Я видела такие в магазине товаров повседневного спроса. Они дешевые.

– Не волнуйтесь, миссис Вайолет, – сказала Розмари. – Надеюсь, вы не порезались?

– Нет, мэм. – Служанка поднялась с колен и мгновение в упор смотрела на Этель, затем презрительно бросила: – Я заплачу́. – И, пройдя через комнату, скрылась с осколками вазы в кухне.

– Нельзя, чтобы она расплачивалась, – заволновался Гибсон. – Ведь это случайность.

Этель криво усмехнулась:

– А по-моему, не случайность. Она прекрасно сознавала, что делает. Странно.

– Что значит «не случайность»? – удивился Гибсон.

– Она это сделала, потому что терпеть не может меня.

– Этель!

– Это так, и ты прекрасно это понимаешь. Я только вчера в ее присутствии восхищалась цветом этой вазы. Она меня не любит, потому что я слежу за ней больше вас всех.

– Но… какая в этом необходимость? – недоумевал брат.

– Какая необходимость? Она вас обворует как липку, а вы даже не заметите. – Гибсон почувствовал себя совершенным простофилей. Эта мысль никогда ему не приходила в голову.

– Не думаю, что она способна украсть, – тихо, с сомнением проговорила Розмари. – А вы, Кеннет?

– Конечно, нет! – воскликнул он.

– Конечно, нет! – передразнила его Этель. – «Конечно, нет», но только наоборот. У этих иностранцев другие понятия о честности, чем у нас. То, что мы называем кражей, для нее вовсе нет.

– Что такого она украла? – Лицо Розмари слегка порозовело.

– Она берет еду, – несколько загадочно ответила Этель. – Все иностранки так делают. Они не считают еду собственностью.

– То, что она ест, это правда, – согласилась Розмари.

Женщины не соглашались друг с другом, и Гибсон почувствовал себя виноватым, затаил дыхание.

– И всякую мелочовку, что плохо лежит, – продолжила Этель. – Наивные вы люди, не принимаете никаких мер, чтобы как-то поберечься. Не верите в факт воровства. Страшно подумать, что с вами бы было в менее идиллическом месте! В мире существует зло – от этого никуда не деться.

– У меня нет причин считать, что миссис Вайолет ворует, и верить, что она разбила вазу нарочно. – Гибсон все больше раздражался. – Я находился рядом и все прекрасно видел.

– Тебе кажется, что ты видел. – Этель говорила с ним как с маленьким ребенком.

Гибсон был потрясен.

– Ваза первая вещь, которую она разбила, – напомнила Розмари. – Она всегда была очень аккуратной.

– Именно, – удовлетворенно кивнула Этель. – Неужели не заметно, насколько я ей не по душе. Невзлюбила меня с первой минуты, как я сюда приехала. И вот разбивает вещь, которая мне нравится. Я ее не виню. Я понимаю, что она делает.

У Гибсона возникло смутное ощущение, что нечто исчезает из поля его периферического зрения.

– Ради бога, Этель, – пробормотал он. – С каждым может произойти. Это была случайность.

– Не существует такого понятия – «случайность», – спокойно возразила сестра. – Должна тебе честно сказать: в некоторых областях ты совершенно несведущ. Подсознательно ей хотелось мне досадить. Вы ее распустили, а со мной такие штучки не пройдут.

– Сестра, ты о чем? – изумился Гибсон. – Случайность существует, в этом нет сомнений. Вайолет обернулась, потому что ты ее испугала. Рука дрогнула…

– О нет! – не согласилась Этель.

– Постой! – Гибсон обернулся, чтобы посмотреть на реакцию Розмари, но той уже не было в комнате. Она ушла. И это его озадачило.

Гибсон снова повернулся к сестре и строго произнес:

– Я не согласен с твоими подозрениями, Этель.

– Подозрениями? – вздохнула та. – Или нормальными предосторожностями? Факты есть факты, – продолжала она с жаром. – Никому из нас не дано жить в романтическом, поэтическом, абсолютно добром мире. Приходится принимать вещи такими, какие они есть. – Взгляд ее живых глаз был прямым и честным и, к его страху, источал жизненную мудрость. – Повернись лицом к реальности.

– Какой реальности?

– К фактам. Злоба, обиды, своекорыстие, требования собственного эго – вот что стоит за поступками людей. Сознание, братец, лишь вершина айсберга. Ты слишком доверчив и видишь во всем хорошее.

– Да! – запальчиво подтвердил Гибсон.

– Вот именно. Тебе неведомо и десятой доли того, что происходит. Витаешь в облаках. Всегда был таким. И за это я тебя люблю. Но нельзя, чтобы все были святыми и витали в облаках.

– Не вижу никаких причин не верить миссис Вайолет, – упрямо повторил брат.

– Да у тебя не будет причин не поверить любому человеку, пока он не натворит чего-нибудь такого, что щелкнет тебя по твоему утонченному носу. Ты всегда сторонился неприятной правды, братец. Что ж, продолжай, желаю успеха!

Гибсон уставился на сестру.

– Извини. – Она выглядела расстроенной. – Я не должна была говорить тебе такое.

– Почему, если ты так считаешь?

Но Этель не стала отвечать на вопрос.

– Ты совсем как мама. Тебе бы родиться женщиной, Кен, а мне – мужчиной.

– Что ты такое говоришь?

– Не обращай внимания. Твой мир поэзии, донкихотских ценностей, веры и всего такого прочего – чертовски привлекательное место.

– А где твой мир? – усмехнулся он. – Ты, кажется, называешь его реальным. – Гибсон начинал злиться.

Этель почувствовала его раздражение.

– В моем мире часто бьют ножом в спину и творят всякие гнусности. С этим ничего не поделать. Мы – животные, хочешь ты того или нет.

– И ты утверждаешь, – Гибсон вернулся к конкретной ситуации, чтобы возразить сестре, – что миссис Вайолет нарочно разбила вазу?

– Сознательно, она, разумеется, не замышляла этого действия, – ответила Этель. – Ты никак меня не поймешь. И тем не менее она это сделала, чтобы досадить мне.

– Не верю, – покачал головой Гибсон.

– Не хочешь, не верь, – улыбнулась Этель. – Оставайся в своем розовом мире, где тебе спокойнее. – Гибсон понял, что, хотя сестра над ним подтрунивает, это форма извинения. – Ты ягненок, братец, а ягнят все любят. А я не ягненок, как ни крути. Надеюсь, я тебя не очень расстроила?

Он чувствовал себя расстроенным, как никогда в жизни. Не зная почему, испытывал тревогу за Розмари. С трудом поднявшись, он взял палку и, хромая, пошел в кухню.

Вайолет энергичными движениями протирала стол. Розмари сидела здесь же и смотрела в окно. Гибсону показалось, что ей очень одиноко.

– Миссис Вайолет, – начал он. – Я заплачу за вазу. Вашей вины никакой нет.

Вайолет пожала плечами и ничего не ответила.

– Миссис Вайолет сказала, что она от нас уходит, Кеннет, – отрывисто проговорила Розмари. – Уезжает с мужем на следующей неделе.

– Правда? – расстроился Гибсон.

– Да, – кивнула служанка. – Мы едем в горы. Муж хочет найти работу для нас обоих. Если получим, останемся там.

– На ранчо, – уточнила Розмари. – Было бы очень здорово! – В ее голосе появились веселые нотки. – Нам будет вас не хватать, миссис Вайолет.

Служанка промолчала. Она нисколько не волновалась о том, будет ли ее им не хватать или нет. Гибсон заметил, что она даже больше не злилась на Этель.

– Надо будет кого-нибудь поискать, – забеспокоился Гибсон.

– Не надо, – возразила Розмари. – Я поправилась. Мы с Этель прекрасно справимся. – Гибсон не мог прочитать по ее глазам, что она думает.

– А если Этель когда-нибудь уедет…

– Ей нельзя уезжать. Просто стыд какой-то! Ваша единственная сестра – была так любезна, что приехала… – Гибсон посмотрел на лежащие на круглых подлокотниках кухонного стула руки жены. Костяшки пальцев были синюшными. – Такой хороший человек, – продолжала та. – Мудрая и такая славная.

Гибсон забеспокоился. С Розмари было что-то не так. Но что именно? Жена закрылась, стала чужой, и в ее глазах – или ему это только показалось? – мелькал страх. Этель права, признал он: есть многое такое, что ему непонятно. Какие-то боязнь и волнения у Розмари, отчего у нее такой взгляд?

– Да, – рассеянно ответил он. – Она такая.

Вайолет энергично скребла раковину. Вошла Этель.

– Ну что, за ленч, мои дорогие? Сейчас возьмусь за овощи.

Пол Таунсенд работал во дворе у низенькой каменной стенки. Он был в отпуске. Учебный год кончился, и Джини крутилась рядом. Миссис Пайн отдыхала на веранде. Каждый был на виду.