Читать книгу Замок тайн - Симона Вилар - Страница 6

Большое овальное зеркало в черепаховой с оловом раме было прикреплено к стене под небольшим наклоном, отражая богато обставленную комнату круглой формы – покои молодой женщины в башне старинного замка. Казалось, все в этих покоях дышало уединением, роскошью и негой. Но вот напротив зеркала распахнулась дверь, и Ева Робсарт почти вбежала в комнату, на ходу сбрасывая плащ на руки семенящей следом пухленькой горничной. Она кинулась к зеркалу и приникла к своему отражению: тонкие ноздри чуть подрагивали, лицо бледное, локоны развились и в беспорядке свисают вдоль щек. А красивые глаза так и горят!

– О, боже мой!.. Боже мой! – выдохнула она своему отражению, потом почти упала в кресло, тяжело дыша и не сводя со своего отражения глаз.

Горничная, прижимая к груди плащ, плакала.

– О, миледи!.. Такой ужас! Как они посмели?! Вы – дочь барона Робсарта, а они…

Ева только что приехала, и служанка, узнав из скупых слов Стивена Гаррисона и Рэйчел, что случилось, была напугана до слез.

– О, боже, боже, – всхлипывала она. – Я ведь чувствовала: что-то случится! Что-то дурное… Не стоило вам ездить к этим фанатикам в Уайтбридж.

– Поди вон, Нэнси, – раздраженно оборвала причитания горничной Ева. Она произнесла эти слова спокойно и без гнева. Мысли ее витали где-то далеко, ей просто необходимо было побыть одной.

Ее верная служанка даже опешила, не понимая, чем не угодила госпоже. Уже уходя, она взглянула на леди с укором.

В зеркале было видно, как за нею закрылась тяжелая дверь, но Ева Робсарт словно не заметила этого. Она глядела на себя так, будто видела впервые.

– Ты, – она прижала пальчик к зеркалу, – ты сегодня видела короля. Его величество Карла II Стюарта. И он спас тебе жизнь…

Она откинулась в кресле, заложила руки за голову, улыбалась, мечтательно глядя в сводчатый потолок над головой. Авантюрная жилка скоро позволила Еве опомниться. И именно эта черта характера не давала ей покоя, кружила голову при одном напоминании, что спас ее сам король. Король-беглец, за голову которого назначена немыслимая награда – тысяча фунтов. Но это для плебеев все решают только деньги, а для нее, Евы, награда должна стать иной. Король здесь – и она ему понравилась! Всю дорогу домой Ева напряженно размышляла о происшедшем, невпопад отвечала на взволнованные вопросы Стивена о своем самочувствии.

И вот она дома, в Сент-Прайори. Уайтбридж, вместе с королем, остался позади, но она не могла успокоиться. Глупо. Разум говорил, что приключение окончено, и ей остается только отвлечься, не будоражить себе душу помыслами о том, как восхищенно и жадно глядел на нее Карл Стюарт.

Она окинула взглядом покой. Сент-Прайори был старинным замком, возникшим на месте древнего бенедиктинского аббатства, которое досталось ее предкам во время роспуска монастырей при Генрихе VIII[7]. И хотя Сент-Прайори после этого перестраивали, он так и не утратил чего-то средневекового, напоминающего о былом существовании аббатства. Каменные стены, сводчатые потолки, стрельчатые арки дверей и окон – от всего веяло стариной и основательностью. Но Ева была женщиной другого времени, и свои апартаменты в одной из башен старого аббатства она превратила в очаровательное гнездышко. Теперь это была богато декорированная дамская комната с изысканной мебелью в новом вкусе, с инкрустациями и резьбой; каменную кладку стен скрывали фландрские шпалеры ярких сочных тонов с тиснением; на двух больших стрельчатых окнах висели длинные портьеры из золотистого индийского штофа. Таким же штофом была убрана роскошная широкая кровать на возвышении, с резными столбиками по углам, поддерживающими пышный балдахин, с которого свисали богатые драпировки, соединенные позументом.

Ева глядела сейчас на всю эту роскошь едва ли не с отвращением. Она не любила Сент-Прайори. Ее тяготил старый замок с его тайнами и преданиями, где давно не было гостей, не играла музыка, где в запутанных коридорах, помнящих еще тихую поступь монахов, лишь изредка попадался кто-то из немногочисленной прислуги или спешила куда-то озабоченная Рэйчел. Вот для ее сестры Сент-Прайори всегда был домом. Она никогда не задумывалась над страшным проклятием последнего аббата Сент-Прайори, которого ее предок, барон Джон Робсарт, выгнал из обители прямо на дорогу умирать в нищете, когда король Генрих дал ему аббатство в ленное владение. Тогда аббат проклял род Робсартов до седьмого колена, и с тех пор ни один из их семьи не дожил до спокойной старости, каждый умер при трагических обстоятельствах.

Начал эту страшную традицию сам барон Джон Робсарт, свалившись с лестницы и сломав себе шею. До сих дней сохранилось поверье, что его напугал призрак загадочного черного монаха, который выплыл к нему из пустынного прохода. С тех пор поговаривали, что черный монах неизбежно возникал перед каждым очередным владельцем Сент-Прайори незадолго до его кончины.

Правда, в последние годы о призраке как-то позабыли. Настал новый век, о проклятиях не хотелось думать. Старший брат Евы Эдуард даже посмеивался над легендой о призраке. Но он почти не бывал в Сент-Прайори, так как в основном жил за границей. Но и его постигла смерть, когда он приехал в Англию, и, вопреки воле отца, стоявшего за парламент, вступил в войска Карла I. Он погиб в битве при Нэйсби, и мрачные пуритане положили его труп к ногам генерал-лейтенанта парламентских войск Дэвида Робсарта.

С тех пор отец очень изменился и ушел из армии. Лишиться наследника, продолжателя рода – это было настоящее горе. Правда, от второго брака у него остался сын Николас, но даже сам Робсарт не любил вспоминать об этом. И была еще Рэйчел от третьего брака отца с испанкой Пилар д’Альварес. Рэйчел родилась здесь, в Сент-Прайори, и ее рождение стоило жизни третьей жене Робсарта. С тех пор барон больше не женился, а над замком нависла странная, напряженная тишина. Тишина, которую так ненавидела Ева.

Она смутно помнила прежние времена. Ей было три года, когда отец привез их с Эдуардом сюда, после того как был смещен с поста лорда-наместника Ирландии. Тогда Сент-Прайори сиял огнями, здесь часто бывали гости, отец устраивал пиры и большие охоты. Потом мать Эдуарда и Евы, ирландка Кэтлин Раффери, умерла, заболев оспой, и замок притих. Но ненадолго. Отец был молод, и вскоре женился на фрейлине королевы Генриетты-Марии, француженке Шарлотте де Бомануар. Хотя Еве тогда не исполнилось и пяти, она хорошо помнила эту шумную красивую даму. Шарлотта ни дня не могла провести без празднеств, замок весь ходил ходуном; порой это становилось утомительным, а временами – просто невыносимым.

Потом леди Шарлотта родила Николаса. Что-то случилось тогда между ней и отцом. Они почти не виделись, и лишь по прошествии нескольких лет Ева узнала причину разрыва меж ними. А тогда отец услал жену с сыном к ее родне во Францию, где Шарлотта вскоре умерла. В это время маленькая Ева уже жила с отцом в Лондоне, в его богатом городском особняке, а ее брат Эдуард был услан во Францию и служил пажом при дворе Людовика XIII. Когда Робсарт женился в третий раз, он с супругой сразу уехал в Сент-Прайори, а Ева осталась в столице под попечительством старой девы тети Элизабет и ворчливого дяди Энтони. Позже она узнала, что у нее родилась сестра Рэйчел, но ее это мало волновало. Ведь жизнь в Лондоне была такой веселой!

Когда Еве исполнилось двенадцать лет, ее представили ко двору, и королева Генриетта-Мария, очарованная редкой красотой девочки, приблизила ее к своей персоне. Ева принимала участие в роскошных выездах королевского двора, танцевала на балах, веселилась на маскарадах. Королева благоволила к юной красавице, да и сама была охоча до всякого рода неожиданностей. Один раз она даже устроила бал, на который явилась в ярком платье, но с лицом и руками, вымазанными в саже, и под звуки бубнов и кастаньет исполнила мавританский танец. Позже в Лондоне вышел памфлет, обвиняющий королеву в развращении двора. Генриетту-Марию не очень любили за то, что она пыталась настроить короля на введение в Англии католического вероисповедания. Сердца англичан со времен королевы Марии Тюдор отвергли эту религию, да и нравы пуритан распространялись все более, их представители заседали в парламенте и все сильнее подавали свой голос против двора, против доброго короля Карла и его католички-супруги. Но Ева тогда мало обращала внимание на это, хотя все чаще встречала в Лондоне суровых, вечно мрачных людей в темных одеждах с хмурыми лицами и резкими речами.

Она старалась отвлечься утехами двора. Жизнь при дворе – увеселения, роскошь, блеск, поклонники, флирт – была ее природной стихией. Ева рано поняла, что хороша собой и нравится мужчинам, это делало ее дерзкой и смелой. Она дразнила их, играла ими, вела себя вызывающе. Ей ничего не стоило закрутить небольшую интрижку, она не боялась ночных свиданий, пылких поцелуев и ласк. А однажды, чтобы развеселить королеву, даже плясала на столе, вскидывая юбки и показывая всему двору свои красивые ножки в алых чулках с золотистыми стрелками. Она заметила, как восхищенно глядел на нее маленький принц Уэльский, который громко заявил, что леди с красными ножками – самая красивая дама в Англии.

Да, Еве Робсарт чудесно жилось при дворе, и она старалась не замечать тех туч, что сгущались у нее над головой. Вернее, над головой ее отца. Гром грянул, когда началась война с Шотландией и ее отец, единственный английский генерал, имевший боевой опыт, так как сражался в континентальных войнах, наотрез отказался принимать участие в походе против шотландцев. У него уже тогда были натянутые отношения с королем – Дэвид Робсарт открыто встал на сторону средних землевладельцев, которые поднялись против войны, ибо считали, что Карл I попирает их религиозные права. Робсарт относился к среднему дворянству как к соли земли Англии и полагал, что Карлу следует с ними считаться. Это привело к окончательному разрыву отца с двором, хотя до Евы и доходили слухи, что сама королева умоляла отца быть посговорчивей и помочь ее супругу. Но Робсарт отказался. Он уехал от двора в свое поместье Сент-Прайори и забрал дочь с собой.

Так Ева впервые оказалась в глуши, в ссылке, как считала она, и ощутила весь ужас громады Сент-Прайори. Она впервые познакомилась здесь с младшей сестрой. Еве льстило то немое обожание, каким одарила ее Рэйчел, и она даже привязалась к малютке, но сама-то она была здесь несчастна. Так несчастна!..

Тут, в провинции, текла совсем иная жизнь. И все больше набирали силу пуритане. Эти люди в длинных, черных, наглухо застегнутых плащах, носившие у пояса Библию и полагавшие, что они достойны внимания Господа на земле, были всюду, и их мрачный характер словно накладывал отпечаток на округу. Они настаивали на запрещении ношения длинных локонов, пышных воротников, бархатных камзолов с лентами, всюду вводили свою суровую моду. А главное, они всячески боролись с развлечениями. В краях солсберийских пустошей и так немного населения, но если где-то собирался народ, то тут же появлялись пуритане и сразу следовали запрещения – запретить танцы, хороводы, не разрешать петушиные бои, не посещать городские таверны, не играть в кости и карты. И Ева восстала против этого. Иначе она не могла. Она стала созывать местных помещиков на балы и охоты, дерзила пуританским священникам, уличала их в лицемерии. Окрестные жители, еще не до конца увязшие в новых веяниях пуритан, были то очарованы, то шокированы ее поведением.

Возможно, тогда Ева впервые привлекла к себе внимание Стивена Гаррисона. Хотя что значил он, сын простого сельского сквайра, в глазах светской красотки? Но она флиртовала и с ним, как со многими другими, ибо любила внимание мужчин, жаждала восхищения, и ей надо было постоянно убеждать себя в том, что она не пропадет в этой глуши. Тем более что все меньше оставалось надежд на возвращение ко двору. Дэвид Робсарт тоже стал склоняться к пуританству, и дерзкие выходки дочери его шокировали. Но он уже тогда все больше погружался в себя: все чаще запирался в своих покоях, углублялся в чтение Библии.

Потом он был призван в Лондон на заседание парламента. Барон уехал ненадолго и вернулся еще более мрачный; теперь он все чаще высказывался против короля Карла.

– Наш монарх считает, что правит от имени Господа, но в стране есть люди, не согласные с этим.

Еве казалось, что он имеет в виду самого себя, и она холодела от страха. Ведь если отец окончательно порвет со двором, то и ей придется провести жизнь в этой глуши.

Вскоре началась война. Король окончательно рассорился с парламентом, уехал в Ноттингем, где поднял свой штандарт. Это послужило сигналом к войне, в округе все только и говорили о кавалерах и круглоголовых. Некоторое время спустя и барон Дэвид Робсарт отбыл на войну, чтобы сражаться против короля на стороне парламента.

Для Евы это означало крушение всех надежд. Она ненавидела огромный безлюдный Сент-Прайори, и теперь то приходила в ярость, то была тиха и печальна, то вдруг заходилась в рыданиях. Однажды в Сент-Прайори приехал ее брат Эдуард. Он рассказал, что двор короля обосновался в Оксфорде и он едет туда, чтобы предложить королю свою шпагу. Он не поддержал отца! Как это было восхитительно!

Ева вдруг поняла, что не может больше оставаться в Сент-Прайори. Ей невероятно опостылело здесь все: и низкое небо над равниной, и безлюдье, и пуританское ханжество. Уговорив тетушку Элизабет сопровождать ее, оставив младшую сестру на попечение ставшего священником дяди Энтони, она вместе с Эдуардом отправилась в Оксфорд.

И вновь наступила настоящая жизнь. Мрачная тень войны еще не наложила свой отпечаток на двор. Там был блеск, балы, любезные кавалеры и нарядные дамы. Эдуард Робсарт был принят королем с распростертыми объятиями и получил чин полковника кавалерии, сорокалетняя тетушка Элизабет Робсарт тоже удостоилась быть принятой монархом и столько времени проводила с престарелым лордом Монтгомери, что, когда огласили помолвку, это никого не удивило. Что же касается Евы Робсарт – она истинно блистала. Ей было девятнадцать лет, она была в расцвете своей красоты, и мужчины сходили по ней с ума, дрались на дуэлях, добивались внимания красавицы, чей отец сражался в армии противника. На положении Евы, впрочем, это никак не отражалось. Сам король расточал ей комплименты и, в отсутствие находившейся во Франции супруги, открывал балы под руку с Евой Робсарт. Четырнадцатилетний принц Уэльский бегал за ней, как щенок, и выглядел влюбленным. Она смеялась и кокетничала с ним, совала ему в рот леденцы. Но главное – в Оксфорде был принц Руперт, и Ева вдруг безумно влюбилась в него. Победитель парламентских войск при Эджхилле, герой войны, он обладал в глазах Евы неоспоримой привлекательностью. Она была очарована, безоглядно влюблена. Однако, как дочь пэра Англии, она была честолюбива и, понимая, что обстоятельства благоприятствуют ей, стремилась не просто очаровать племянника Карла I – принца Пфальцского. Она поставила целью женить принца на себе.

Однажды в мае веселый принц Руперт собрал пышную кавалькаду из дам и кавалеров и с Евой по правую руку возглавил эту конную прогулку, двигаясь в сторону одной из ближайших усадеб. По сути дела, это было полное безрассудство, ведь войска парламента приближались к королевскому Оксфорду, и они могли столкнуться с неприятелем в любой момент. Только такой беспечный человек, как Руперт, мог затеять подобную авантюру, да еще взять с собой наследного принца Карла и дам. Когда они только расположились на обед в поместье преданного роялиста, их неожиданно обложили отряды круглоголовых. Поднялась паника: усадьба была обычным сельским домом, даже не обнесенным рвом, и Руперт, не на шутку испугавшись, заметался между наследником и дамами. И тут Ева овладела ситуацией. Склонившись в низком реверансе перед Карлом, она сказала:

– Если ваше высочество только прикажет… Я думаю, мы прорвемся. – Она решительно взяла своими маленькими ручками два пистолета.

Ее самообладание воодушевило присутствующих. Все быстро сели на коней и, едва распахнулись ворота, все они, кроме нескольких робких дам, карьером вынеслись на неприятеля и, открыв огонь, вонзили шпоры в бока коней и прорвались сквозь осаду.

Руперт тогда получил сильный нагоняй от короля за то, что посмел рисковать свободой наследного принца, а Ева стала героиней дня. Король при всех поцеловал ее в лоб, называя своей милой девочкой, принц Карл смотрел на нее с обожанием, а взгляд Руперта был непередаваем. Но Ева впервые не упивалась почестями и лестью. Улучив момент, она ушла в парк и там, в отдаленной беседке, дала волю слезам от пережитого испуга, который довел ее едва ли не до состояния шока. Там, плачущую, ее нашел Руперт. Приголубил, приласкал, а она и не заметила, как расслабилась в его сильных руках, как его прикосновения, его страсть разожгли ответный огонь в ее теле, и она уступила ему, позволила овладеть собой.

При дворе ничего нельзя утаить, и вскоре все узнали, что Ева Робсарт стала любовницей принца Руперта. Но Ева уже сама не могла себя сдержать. Чувственная от природы, она таяла в любви и находила столько восхитительного в ее физической стороне, в плотских радостях, которые обрушились на нее столь внезапно, что в жажде физического удовлетворения она совсем забыла свои честолюбивые помыслы. Так был упущен благоприятный момент. Принц Руперт отбыл на север, где в битве при Морстон-Муре потерпел сокрушительное поражение и вынужден был скрываться. Король Карл покинул Оксфорд, его маленький двор распался, и Ева вынуждена была возвратиться в ненавистный Сент-Прайори вместе с тетушкой Элизабет, которой тоже так и не пришлось предстать перед алтарем, ибо ее жених, лорд Монтгомери, сложил голову при Морстон-Муре.

А вскоре Ева поняла, что беременна.

Дочь лорда, опозорившая себя подобным падением, теперь она жила тихо и уединенно. Она писала несколько раз, но не получала ответа. То ли письма не доходили до принца в терзаемой гражданской войной стране, то ли он не имел возможности ответить, то ли не хотел. Так или иначе, а Ева Робсарт таилась от всех, беременность была ей в тягость, она затягивалась в тугие корсеты, и, когда до истечения срока разродилась мертворожденным ребенком, которого тут же тайно похоронили преданные слуги, она сочла это едва ли не избавлением.

Тем не менее она продолжала без памяти любить Руперта, ждала встречи с ним, жадно ловила вести о своем неверном возлюбленном. Когда она узнала, что Руперт вновь обрел силы и готовится к новой битве при Нэйсби, то, несмотря на смутное время и протесты родни, выехала к нему в Нортхемптоншир.

Ее не пропустили дальше Нэйсби. Несколько дней она ютилась в отвратительной гостинице, по ночам ее будили пушечная пальба, крики. Когда через городок, отступая, промчались отряды зятя Кромвеля генерал-комиссара Айртона, она с радостным криком кинулась на улицу, полагая, что кавалеры победили. И тут она увидела Руперта. На коне, с обнаженной шпагой, без шляпы, он преследовал отступающих. Едва увидев его, Ева бросилась к нему навстречу; она кричала, звала, наконец, он ее заметил. Его холодные голубые глаза взглянули на нее почти что с ненавистью. Конь рвался под ним, и он едва сдерживал его, пока бросал ей в лицо жестокие злые слова:

– Какого дьявола, миледи? Убирайтесь ко всем чертям! Вас нам только и недоставало! – И он умчался, обдав ее облаком пыли.

Ева осталась на дороге, все еще не веря в случившееся. Она увидела, как храбрые отряды Руперта, овладев городком, приступили к грабежу. Обычное дело на войне: победители не щадят побежденных. Но Ева еще никогда не видела всех ужасов поражения. И сейчас широко открытыми глазами она смотрела, как галантные роялисты, превратившись в зверей, врывались в дома, выбрасывали оттуда людей, грабили, жгли. Сам красавец Руперт подавал им пример, носился на коне среди вопящей, разбегающейся толпы, стрелял, колол шпагой.

Еве тоже не повезло: ее схватили, поволокли куда-то. Она отбивалась, кричала, звала Руперта. Тщетно. Ее затащили в какой-то сарай, стали насиловать. Она не сразу поняла, почему ее отпустили. Насильники вдруг кинулись прочь, а когда Ева, плача и пошатываясь, подошла к воротам сарая, она увидела, что ситуация изменилась и теперь роялисты разбегаются, ибо в Нэйсби ворвались круглоголовые.

Один из них остановился около нее.

– Леди Робсарт? – Она с трудом узнала в этом грязном, растрепанном человеке своего поклонника Стивена Гаррисона. – Как вы здесь оказались, миледи? Давайте скорей руку. Надо уходить. Вы что, не знаете – война отнюдь не место для красивых девушек?

Теперь-то она это понимала. Оглушенная, заплаканная, униженная, она позволила Стивену увести себя. Он повел ее к небольшому, отдаленному хутору, был с ней мягок и предупредителен, но она ничего этого не замечала. Она была оскорблена пренебрежением Руперта, сердце ее было разбито; она поняла, что ничего не значит для него, а он – просто убийца и мародер.

Когда Стивен привел к ней отца, она уже смогла взять себя в руки и держалась спокойно. Лорд Робсарт прекрасно понимал, что привело ее в Нэйсби, ибо Руперт не делал тайны из своих взаимоотношений с дочерью генерала республиканцев и ее роман получил широкую огласку. Робсарт не стал упрекать дочь – ему было не до того: он только что получил тело сына. Он лишь сказал Еве:

– Мы уезжаем. Эдуарда убили. Нам надо отвезти его тело в Сент-Прайори и похоронить в фамильном склепе.

И вновь была гнетущая тишина солсберийских пустошей, а проклятье Сент-Прайори давило на душу.

Лорд Робсарт вскоре уехал. Теперь, оставив службу в армии, он всецело посвятил себя торговым делам, занял пост в Вест-индской компании и с головой окунулся в дела. Тогда Ева умоляла отца увезти ее с собой. Но Робсарт отказался, сказав, что в Лондоне творится такое, от чего его детям лучше держаться подальше.

Вскоре они поняли, о чем говорил отец. 30 января король Карл I взошел на плаху и при огромном стечении народа был обезглавлен.

Ева тогда проплакала целый день. И не оттого, что так жалела казненного монарха, а оттого, что, как ей казалось, ее жизнь никогда больше не озарит радость. Она тосковала о старом времени, жалела себя, оплакивала свою погубленную юность. Рэйчел старалась, как могла, утешить сестру, пытаясь отвлечь ее своими заботами, делами о хозяйстве. Что-то толковала, что люди разорены и даже самые аккуратные налогоплательщики приходят в замок с просьбой отсрочить платежи. У Рэйчел были свои заботы, она уходила в них с головой, пряталась за них, чтобы не думать о себе, о своем одиночестве. А ведь ей было семнадцать лет, самое время, чтобы девушка получала от жизни все удовольствия. Особенно если учесть, что Рэйчел стала хорошенькой.

Вскоре Еву заинтересовали вести из Лондона о высоком положении, какое сейчас занимает ее отец при новом дворе, где всем распоряжается лорд-протектор Оливер Кромвель. Перед этим Ева неожиданно получила тайное послание от неверного Руперта, но если оно и взволновало ее, то не настолько, чтобы терять голову, ибо она уже охладела к бравому принцу. Она была достаточно проницательна, чтобы уловить за фразами о любви и извинениями явную заинтересованность Руперта в ее отце. У Робсарта в подчинении находился огромный флот, а Руперт, потерпев поражение на суше, не оставил борьбы с республикой на море. И если его настолько интересует Робсарт, что он ищет подход к нему через брошенную любовницу, то дела отца, видимо, и в самом деле блестящи. Почему же она прозябает в этой глуши? Ей надо в Лондон. Для того, чтобы вновь блистать, она даже готова стать республиканкой.

Неожиданно она нашла поддержку в лице дяди Энтони. Ранее он был англиканским священником и рассчитывал подняться при монархии едва ли не до епископской митры, теперь же он стал ярым пресвитерианином, одним из первых в крае, и за это получил обширный приход. Когда Ева завела с ним речи, что родственникам главы Вест-индской компании место не в глухой провинции, а в окружении лорда-протектора, он с готовностью поддержал племянницу.

Приехав в Лондон, они не застали там ни лорда Робсарта, ни самого Оливера Кромвеля. Ева поначалу скучала. Одетая в темные одежды, она ходила с Библией в церковь, приглядывалась к лондонцам. Порой узнавала старых роялистских знакомых, но они сторонились ее, да и она не рвалась возобновлять былую дружбу. Утешение она находила лишь в соколиной охоте, какой сильно тогда увлеклась и поэтому почти ежедневно уезжала верхом с птицей на руке поохотиться в болотистых степях Вестминстера. Однажды она там познакомилась с неуклюжим молодым человеком, который и привлек ее лишь тем, что открыто носил нарядные одежды и охранял его целый отряд конных гвардейцев. Они стали встречаться, он представился Ричардом, более ничего не добавив. Да Ева и не интересовалась. Ей было забавно наблюдать, как этот увалень заглядывается на нее, забывая следить за птицами, как пытается ухаживать, лопочет маловразумительные, пестрящие библейскими сравнениями, комплименты. Один раз он проводил ее до дома и даже поцеловал руку. Ну, прямо-таки кавалер-роялист! Еву это позабавило, хотя она украдкой вытерла платочком обслюнявленное запястье. Обернувшись, она увидела в окне вытянутое лицо дяди Энтони. Едва она вошла в дом, он чуть не сбил ее с ног.

– Ева, детка, да знаешь ли ты, кого подцепила? – Эти речи так отличались от обычного дядюшкиного занудствования. Никаких цитат из Библии, простой лондонский жаргон. Энтони так и трясло от возбуждения. – Ева, это сам Ричард Кромвель, сын лорда-протектора!

Ева заморгала, а потом упала в кресло, заходясь от хохота. Дядя пытался ее успокоить, затем рассердился, однако, против обыкновения, не наговорил племяннице грубостей.

– Ладно, дитя, – встал он, приняв свой обычный лицемерный вид. – Ты, я знаю, разумная девушка и сама поймешь, что надо делать.

Да, она понимала: дядя готов был продать ее как дешевую шлюху! Она перестала смеяться и устремила взгляд на огоньки свечей – да, она тоже была готова продать себя Ричарду Кромвелю. И ценой должно стать ее замужество. О, Ева уже поняла, что брак – отнюдь не романтическая сказка о вечной любви. Это контракт, сделка, в которой каждый что-то выигрывал. И брак с неуклюжим, простоватым, малосимпатичным Ричардом Кромвелем и ею, дочерью аристократа, пэра Англии, тоже кое-что нес с собой. Ибо всем уже было ясно, что настоящим главой Англии стал именно победитель и убийца короля Оливер Кромвель. Именно к нему прибывали иноземные послы, ему в личное пользование были отданы королевские дворцы Уайтхолл и Хемптон-Корт с прилегающими роскошными парками, а ежегодный доход его составлял четыре с половиной тысячи фунтов стерлингов. Ни одно постановление парламента не считалось законным без подписи Оливера, а окружающие оказывали ему поистине королевские почести. Интересно, как долго в данной ситуации Кромвель будет довольствоваться титулом лорда-протектора? В народе уже открыто поговаривали, что скоро он захочет примерить корону, и даже распевали песенку:

Раньше Еву смешили подобные куплеты. Но сейчас она смотрела на это совершенно иначе. Если Кромвель и в самом деле станет английским монархом, а она, Ева, его невесткой, женой его единственного оставшегося в живых сына и наследника… У нее захватывало дух. И сейчас, глядя на огоньки свечей и вспоминая, как пожирал ее глазами сын великого Нола[8], она стала улыбаться.

На другой день она не встретила на охоте своего нелепого поклонника, но, когда возвращалась в Лондон, столкнулась с огромной кавалькадой, во главе которой ехал сам Оливер Кромвель. Сильный, суровый человек с умным некрасивым лицом бордового цвета, крупным носом и маленькими проницательными глазками. Когда Ева встретилась с ним взглядом, она улыбнулась ему и низко склонилась к гриве лошади, выражая почтение.

Вечером она была приглашена в Уайтхолл, и молодой Ричард Кромвель лично представил ее отцу. Он не скрывал своего восхищения дочерью лорда Робсарта, и, как заметила Ева, лорд-протектор не выразил по этому поводу своего неудовольствия.

С тех пор Ева стала частой гостьей в Уайтхолле. В былом королевском дворце на всем лежал отпечаток казармы, но все же чувствовалось, что новые властители жизни входят во вкус жизни с чисто роялистским размахом. Здесь Ева познакомилась с супругой Оливера Элизабет Кромвель, которая слыла образцом пуританской добродетели, но, как заметила Ева, обожала пышные наряды и драгоценности, особенно жемчуг, причем в некоторых гарнитурах Ева узнавала личные вещи королевы Генриетты-Марии. Были здесь веселые дочери Кромвеля – Бетти, Марси и Френсис, которые так и атаковали Еву, чтобы она научила их придворным манерам и изысканному кокетству. Присутствовали и другие дамы, были военные, суровые на людях, но расслабленные в кругу своих – зять Кромвеля Айртон, судья Карла I Бредшоу, лорд-хранитель государственной печати Уайтлок.

Часто в их веселой компании появлялся и сам Оливер. Здесь, не на людях, он был общительным, грубо шутил, даже норовил ущипнуть дам. Но каждый вечер удалялся к себе для молитвы. Правда, Ева скоро пришла к выводу, что он попросту пьянствует, и пару раз даже видела, как этого моралиста под руки утаскивали в опочивальню, и молчаливые слуги стаскивали с распростертого на королевском ложе Кромвеля сапоги. Однако она никому ничего не говорила. При общении была мила и любезна со всеми, но, боже правый, как же она презирала и ненавидела всех этих лицемеров, со словами Библии на устах, но уже всячески перенимавших манеры тех, кого они ограбили и уничтожили. Тем временем, все уже открыто говорили, что не за горами тот день, когда сам Кромвель соединит перед алтарем руки своего сына и леди Евы Робсарт. Кромвелю явно хотелось породниться со старой аристократией. Так, свою дочь Бетти он выдал замуж за кавалера Джона Клейпола, Френсис открыто флиртовала с лордом Ричем, внуком графа Уорвика, и в том, что Ричард Кромвель как привязанный ходил за Евой Робсарт, никто не видел ничего предосудительного. Все ждали только возвращения бывшего в колониях Робсарта, чтобы он дал свое «добро» на этот союз.

Однако когда Робсарт прибыл, он решительно отказал. Опешившей Еве он пояснил:

– Хватит и того, что я вынужден терпеть это змеиное семейство. Ты достойна лучшей участи.

– Какой?! – взвизгнула Ева. – Ты что же, убережешь меня от Кромвелей и вновь ушлешь в проклятый Сент-Прайори?

Робсарт побледнел так, что Еве стало его жаль; разразившись рыданиями, она выбежала из комнаты.

Вечером, как ни в чем не бывало, она нарядилась и отправилась в Уайтхолл. Она хотела поговорить лично с Кромвелем, но, видимо, выбрала не лучшее время. Оливер был пьян в стельку. Поначалу он пристально и исподлобья глядел на нее, слушал ее взволнованную речь. Ева в платье с низким декольте, нервничающая, трепетная, была чудо как хороша. Взгляд Кромвеля загорелся, он подошел поближе.

– Конечно, дитя мое, я поговорю с вашим отцом. Я ведь тоже хочу, чтобы вы стали моей дочерью, моей милой маленькой девочкой.

Ева взвизгнула и отпрянула, когда он попытался ее облапить. Она хотела сдержаться, но ее вдруг охватило такое отвращение, что она не выдержала и прежде чем отдала себе отчет в том, что делает, отпустила Оливеру звонкую пощечину.

Обратно она бежала себя не помня. Дома долго металась из угла в угол, рвала кружевные манжеты. Все было кончено. Но какое же облегчение она испытала!

Ее больше не приглашали в Уайтхолл.

Ева осталась в Лондоне, но ненадолго. Слишком много протеста и гнева накопилось в ней, чтобы она не совершила очередное безрассудство. Лондон бурлил, и однажды, увидев за окном шествие женщин, направлявшихся к зданию парламента, она надела чепец и передник и примкнула к демонстранткам. Она оказалась в колоне женщин-петиционерок, требующих, чтобы в мирное время прекратились военные суды и расстрелы. Кто-то протянул бутылку с бренди, и она отпила. Многие женщины были в подвыпившем состоянии, они шумели, ругались, стучали в двери парламента, грозились силой захватить лидеров парламента и потопить их в реке, бросали камни в окна. Еве стало весело. Когда из здания парламента к ним вышел пожилой почтенный пуританин и стал просить их разойтись, женщины подняли крик:

– Разве мы тоже не подобие Божье? Разве мы не заинтересованы в свободе, какую вы, олухи, нам обещали?

Джентльмен махал руками и уверял их, что их требования ни на что не похожи. Кто-то крикнул в ответ, что они необычны не более, чем поведение членов парламента, отрубивших голову помазаннику Божьему. В толпе засмеялись и зааплодировали. Ева тоже смеялась. Вот это была жизнь!

Кончилось все плачевно: против них выставили отряд милиции, который стал разгонять толпу кнутами. Началась настоящая давка. Еву едва не растоптали, но чья-то сильная рука выволокла ее из сутолоки. Оказалось – зять Кромвеля Айртон. Красавец, которому Ева недавно строила глазки, грубо потащил ее к Кромвелю. Но, как ни странно, она не испугалась. Было ли тому виной выпитое бренди, азарт драки или давно накопившаяся ненависть к этим лицемерам, но Ева покуражилась вовсю. Она кричала Кромвелю все, что она думает о нем и его семейке. Ее еле уволокли, а к вечеру последовал приказ покинуть столицу.

Теперь Ева стала героиней в глазах роялистов. На первом же постоялом дворе к ней прибыли сторонники монархии, беседовали с ней, рассказывали последние новости. Так Ева узнала, что на севере Англии и в западных графствах идет подготовка к мятежу, молодой Карл Стюарт готовится к войне за трон отца и теперь гнездом восставших стала Ирландия, где собрались значительные силы роялистов и находился флот принца Руперта. Ева оживилась. Ей нравилось участвовать в заговоре. Хотя она понимала, что восставших интересует не столько она, сколько ее отец, имевший в Вест-индской компании значительный флот, она, не задумываясь, написала ему в Лондон, умоляя его примкнуть к восставшим.

Это было ошибкой. У Кромвеля было великолепно налажено шпионское дело, и ее отец имел крупные неприятности. Она узнала об этом, когда Робсарт догнал ее в дороге и, ни слова не говоря, надавал пощечин. Он еще никогда не был столь груб с ней, и Ева испугалась. Особенно когда отец сказал, что, если она не угомонится, он ушлет ее во Францию, где заточит в самый суровый монастырь.

И Ева смирилась. Молчаливая и замкнутая, она вернулась в Сент-Прайори, в объятия нежной Рэйчел и ворчливой тетушки Элизабет.

– Мне кажется, эти стены станут моей могилой, – грустно обратилась она к родным пенатам, оглядев темные своды старого аббатства.

Конечно, это не входило в ее планы. Более того, сейчас Ева как никогда сильно ощутила, насколько ей хочется не просто жить, а наслаждаться жизнью. Ужасно, что ее молодость пришлась на годы революции и гражданской войны, но это не означало, что следует отказаться от плотских радостей, от желания любить, выйти замуж, рожать детей. Да, ей нужно замуж, ибо теперь, в свои двадцать шесть лет, она отчаянно боялась остаться старой девой, повторить судьбу жалкой тети Элизабет, «невесты стариков», как ту шуточно называли в округе, ибо сестра Дэвида Робсарта четыре раза была помолвлена, всякий раз с людьми гораздо старше себя, но так ни разу и не предстала перед алтарем. Это сделало тетушку желчной, чопорной, излишне суровой к грехам и малейшим проступкам других. Ева панически боялась повторить ее судьбу. К тому же однажды в лавке Ева услышала, как две почтенные матроны достаточно громко обсуждают ее.

– Наша красавица что-то заневестилась, – заявила одна, а другая цинично заметила:

– Да кто на ней женится, на этой распутнице?

Ева сама понимала, что ей пора замуж. Не только ее разум, но и тело требовали этого. Она сходила с ума от беспричинных желаний, ее воображение будоражили сладострастные сны, она стала нервной, вспыльчивой, часто плакала без причины. Теперь она была готова на любое безумство. Еще по дороге из Лондона она сошлась с одним роялистом, и взрыв чувственности, какой она испытала, отдавшись малознакомому мужчине, привел ее к выводу, что не только с возлюбленным можно получить наслаждение. Теперь, живя в Сент-Прайори и изнывая от плотских желаний, она решилась на шаг, какой ранее сочла бы немыслимым. У них был работник Джек Мэррот, привлекший ее почти животной силой и красотой. И хотя Ева только глядела на него, он скоро понял, что нужно от него госпоже, сам нашел ее, а она и не думала сопротивляться. Более того, потом она сама стала искать встречи с ним, и, хотя их животные быстрые соития и возмущали ее, они несли радость и успокоение ее жадному телу. Она презирала себя за это и видела единственный выход из столь унизительного положения только в замужестве.

Однако выбрать себе партию оказалось не так-то просто. Одни разорились, другие впали в пуританство, третьи скрылись за границей.

Ответ пришел сам собой, когда однажды, охотясь с соколом – забава, которую она так любила, – Ева столкнулась со Стивеном Гаррисоном. Теперь она поглядела на него совершенно иными глазами. Былой воздыхатель, друг в тяжелую минуту и просто привлекательный мужчина, который к тому же пользовался почетом в округе. А главное, в нем ни на йоту не чувствовалось того лицемерного ханжества, которое Ева так презирала в пуританах. Его ненавязчивое щегольство, какое-то ироничное чувство юмора и та легкость, с какой он обращался с ней, очаровали капризную красавицу. А главное, он был так ловок и силен, что Ева едва не стонала от желания оказаться в его объятиях.

Дома она отыскала хлопотавшую в кладовой Рэйчел.

– Малютка, что ты можешь сказать о полковнике Стивене?

Она была слишком озабочена собственными мыслями, чтобы заметить, как вдруг безудержно покраснела младшая сестра.

– Его очень уважают, – запинаясь, начала девушка. – Он любезен в обхождении и добр. Очень добр, но и непреклонен. Без него Захария Прейзгод полностью подчинил бы округу. А так Сти… мистер Гаррисон… Он стал теперь достаточно богат. Я слышала, после смерти отца ему досталось несколько акров хорошей земли, и дядюшка говорил, что полковник получает с них более сорока фунтов годового дохода. К тому же он открыл свое шерстяное дело в Уайтбридже…

Ева слушала ее и чуть кивала собственным мыслям, но в следующий миг нахмурилась.

– Что ты сказала?

– Говорю, Рут Холдинг давно заглядывалась на него, и месяц назад он попросил ее руки. Теперь они помолвлены.

Ева опешила и тут же разозлилась. Этого нельзя допустить! Чтобы такой самец, как Стивен Гаррисон, достался бледной мыши Холдингов?!

Возникшее препятствие только подстегнуло стремление Евы покорить Гаррисона. А уж она была умелая соблазнительница, весь опыт ее вращения при дворе был тому порукой. И хотя она начала издалека, но тем не менее отступать не собиралась. Якобы случайные встречи сменила дружба. Ева была со Стивеном простодушной и приветливой, но в то же время веселой. Теперь Стивен все чаще начал наведываться в Сент-Прайори, и Ева веселила его, смешила, ему было так хорошо и интересно с ней. Когда он уезжал, она глядела ему вслед с такой грустью, что Стивен каждый раз оглядывался и часто возвращался.

Но тут неожиданно вмешалась Рэйчел.

– Что ты делаешь, Ева? – почти кричала обычно спокойная младшая сестра. – Стивен ведь обещался Рут Холдинг!

Ева окидывала сестру горящим взглядом.

– Ты что, тоже стала лицемерной ханжой, Рэйчел? Или ты считаешь, что эта мышь Рут – соперница мне?

Рэйчел как-то сразу сникла.

– Делай как знаешь, Ева. Но Рут… Наверное, она так страдает.

– Страдает? О, да! Будьте покорны, я уж заставлю ее пострадать. Но тебе-то что до этого, малышка? Лучше смотри на меня и учись, как надо бороться за свое счастье.

– Счастье… – эхом повторила Рэйчел. – Но ты хоть любишь его, Ева?

– Я? – Ева счастливо расхохоталась и, кружа вокруг Рэйчел, стала цитировать из «Песни Песней»: – «О, как ты прекрасен, возлюбленный мой! Волосы твои душисты. Ноги твои как мраморные столбы. Живот твой точно ворох пшеницы, окруженный лилиями». Эй, ты куда?

Рэйчел вышла, сгорбившись, как старуха.

Одновременно с тем, как Ева превращала каждую встречу со Стивеном в фонтан радости, страсти и веселья, она постаралась рассорить его с Рут. Ева специально постаралась распустить слухи, что уже стала любовницей полковника. Верная Нэнси очень помогала ей в этом. Однажды горничная прибежала к госпоже с сообщением, что видела, как Стивен вышел из дома Рут, сердито хлопнув дверью, а из открытого окна вовсю неслись рыдания его невесты. В другой раз Рэйчел поведала Еве, что видела, как Сара Холдинг прилюдно стала кричать на Стивена, будто он понапрасну мучает ее дочь.

Ева лишь посмеивалась. Что ж, пусть уже сейчас убедится, на какой истеричке он намеревался жениться и что за мегера его будущая теща. Ева же неизменно встречала Стивена улыбкой, никогда ни в чем не упрекала и ждала своего часа. Однако постепенно она начала волноваться. Ей было ясно – Стив мучается, что влюбился в Еву без памяти, однако его суровое понимание долга и пуританская мораль могли вынудить его исполнить задуманное и выполнить обещание жениться на Рут.

Тогда она решилась на отчаянный шаг. Ева видела, как часто глядит на нее полковник, как напрягаются его скулы и горят глаза. В том, что он желает ее страстно, она не сомневалась. И однажды в полдень, когда они в одиночестве прогуливались у ручья, она сделала вид, что ей стало дурно, и упала в его объятия. Когда мнимый обморок миновал, Стивен уже целовал ее. Ева не стала вырываться, сама обняла его, отвечая на поцелуй. Страсть прорвалась сама, когда она в исступлении стала кричать и кусать его за плечо. Но Стивен уже не мог остановиться и лишь застонал. Вскоре и его накрыла волна высшего экстаза, он жадно приник к этому содрогающемуся в его руках нежному телу.

Когда Ева пришла в себя, Стивен сидел рядом, обхватив колени, и старался не глядеть на нее. Он вздрогнул, когда она погладила его по спине.

– Миледи, то, что произошло, недопустимо… – с мукой в голосе произнес он. – Мы не должны были так поступать… я не должен был. Это страшный грех.

– Какой же это грех, Стив? – мягко промурлыкала Ева. – Грех – это вредить другим… – Она запнулась, понимая, что сейчас они оба согрешили против Рут, но тут же отвлекла его от этих мыслей. – Не мучай себя, милый. Это только мой грех. – Она очень старалась придать своему голосу смиренность, а потом почти выкрикнула, вложив в свой голос всю имеющуюся в ее душе страсть и нежность. – Но я так люблю тебя!.. А любовь и благоразумие не сочетаются, – уже тише добавила она.

Стивен повернулся к ней.

– Вы любите меня? Вы?..

Она засмеялась, наматывая на палец завитки его волос.

– Иначе я бы не пошла на это. Но я не хочу связывать тебя, обязывать тем, что случилось. Возвращайся к своей Рут, если хочешь. Но знай, что Ева Робсарт любит тебя. Давно. С тех самых пор, когда ты, мой герой, мой рыцарь, спас меня в Нэйсби. Но ты всегда был так холоден и учтив со мной. И я боялась… – В ее глазах засверкали слезы.

Стивен привлек ее к себе.

– Боже мой, Ева. Я так счастлив с тобой, но мне невыносимо больно. Что мне делать? Ты так красива, мила… Я не должен был поступать так… Это не по-мужски и недостойно тебя. Прости, я будто сошел с ума.

Она чувствовала это, видела, как вновь дрожат его руки и сбивается дыхание. Что ж, несмотря на свои принципы и воззрения, он снова жаждет ее. И когда Ева вновь стала ластиться к нему, он не смог сдержать себя.

Еве оставалось лишь ждать результатов. Как оказалось, совсем недолго. И недели не прошло, как к ней вбежала взволнованная Рэйчел и сообщила, что Уайтбридж так и бурлит, все обсуждают последнюю новость: Стивен Гаррисон расторг помолвку с Рут Холдинг.

Однако после этого Стивен стал словно избегать Еву, прошел почти месяц, прежде чем она сама нашла его. Теперь она не стала притворяться и так и заявила – раз уж он решил порвать со своей пуританкой, то отчего бы ему не сделать предложение ей? Ведь после того, что случилось между ними, он просто обязан это сделать.

Но оказалось, что Стивен просто ждал приезда лорда Робсарта, чтобы честно попросить у него руки Евы. А до этого… Но Ева счастливо рассмеялась.

– Все это и умно, и глупо. О, Стив, не будь же смешным и обними меня.

Лорд Дэвид Робсарт приехал в Сент-Прайори после рождества 1650 года. Стивен, как и обещал, попросил у него разрешения жениться на Еве. Лорд дал свое согласие. Был подписан брачный контракт, но свадьбу отложили до того момента, когда лорд уладит дела в колониях.

– Вам придется отложить венчание до осени, девочка моя, – сказал лорд Робсарт. – Я хочу, чтобы ты лучше присмотрелась к Стивену.

– Он вам не нравится, отец?

– Мне он очень даже нравится.

И Дэвид Робсарт начал рассказывать Еве, как во время битвы при Нэйсби Стивен почти решил участь сражения: когда роялисты стали теснить вражескую пехоту, только умелое командование Гаррисона, возглавившего рукопашную, пока не подоспела конница Кромвеля, помогло удержать фланг. За это сражение Стивен и получил чин полковника.

Ева нетерпеливо выслушивала все эти речи, пока отец не заметил ее нервозности и не сказал, что хочет отложить венчание дочери, чтобы она более трезво подумала, подходит ли Стивен Гаррисон под то представление о супруге, какого хочет иметь его своенравная дочь.

– Учти, дитя, Стивен хороший парень, порядочный, храбрый. Но он не честолюбец. Он не поднимется выше того, что имеет теперь. Жизнь в провинции его устраивает более, чем блестящая карьера, какую он мог иметь, но от которой отказался… по соображениям чести. Поверь, я даже уважаю его за это. Я бы так не смог, прости меня боже… Но ты-то, Ева! Ты моя дочь, моя плоть и кровь, и я знаю, что тебе нужно от жизни. Поэтому, я настаиваю, подумай: хочешь ли ты стать миссис Гаррисон?

В словах отца было нечто, заставившее Еву задуматься. С одной стороны, ей очень хотелось выйти замуж, да и, по трезвому размышлению, давно пора, а с другой… Так ли уж надо становиться женой мелкопоместного сквайра, притом пуританина, чтобы безвыездно сидеть дома, солить впрок грибы, считать перед стиркой белье, вышивать в долгие зимние вечера и никуда не отлучаться, разве что ходить в воскресенье в церковь, чтобы слушать длинные нравоучительные проповеди или делиться с местными кумушками последними сплетнями? Нет, она мечтала блистать, быть кумиром, вызывать восхищение. Однако, когда она стала говорить с женихом, что неплохо бы ему вернуться в Лондон и, пользуясь родством со знаменитым дядюшкой, поправить свое положение, он лишь замыкался в себе. А когда он заводил с ней речь о будущей семейной жизни – неплохо бы купить мыловарню, на которую снята кромвельская монополия, поставить оборудование и нанять людей, – Ева с трудом сдерживала зевоту.

Отец, пожалуй, оказывался прав, они со Стивеном совсем разные люди. И постепенно, полностью приручив жениха, Ева стала терять к нему интерес.

А потом до нее дошли слухи, что сын казненного монарха Карл Стюарт, потерпев поражение в Ирландии от войск Кромвеля, бежал в Шотландию, где короновался и собрал значительные силы для борьбы за английский трон. Неожиданно у Евы появилась надежда, что вернутся старые добрые времена и республика будет свергнута. Так что же тогда делать ей, ведь она уже будет женой круглоголового?

Потом пришла весть, что войска короля потерпели сокрушительное поражение под Вустером. Даже когда пошел слух, что король избежал гибели и где-то скрывается, Ева больше ни на что не надеялась. Над Англией нависла по-пуритански тяжелая, мрачная тишина, все головы склонились перед всесильным диктатом Оливера Кромвеля, уста онемели, руки опустились. Надежд больше не оставалось.

Тогда-то в голову Евы и пришла мысль ради развлечения шокировать пуританский городок Уайтбридж, смутить умы простолюдинов пренебрежением к их нравам. Хоть какое-то развлечение!.. Развлечение, которое едва не закончилось для нее трагически. И спас ее – силы небесные! – сам король Карл.

Сейчас, думая об этом, Ева не находила себе места. Карл Стюарт. Влюбленный мальчик-принц, теперь возмужавший, смелый, веселый… Как он глядел на нее! Король Англии, пусть и без королевства, но – король, помазанник Божий, который, рискуя своей августейшей особой, встал на ее защиту! Нет, в ее жизни все-таки произошло чудо! И она еще долго будет вспоминать об этом как об одном из ярчайших эпизодов своих приключений. Вспоминать? Неужели это все, что ей осталось?

Ева медленно перевела дыхание. Эта встреча… Разве это не знак свыше? И то, что таилось глубоко в ее сознании, о чем она боялась подумать, вмиг захлестнуло ее. Ведь когда она была так разочарована и растеряна, судьба неожиданно свела ее с наследником престола, да еще при столь необычных обстоятельствах. Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Напряженная, красивая, женственная – она вдруг напомнила себе военную лошадь, услыхавшую зов боевой трубы. Чего же она ждет? Разве это не ее шанс? Карл Стюарт здесь, совсем близко, и, возможно, подобного случая больше никогда не представится! Он, король-изгнанник, сейчас как никогда уязвим… и доступен. А ведь он всегда восхищался ею. Пленить короля, подчинить его, увлечь… Кто знает, к чему это может привести? Ей необходимо использовать эту возможность и женить его на себе. О своем женихе Ева почти не вспоминала. В конце концов, Стивена всегда можно придержать про запас.

Ева придирчиво оглядела себя. Разве она не хороша, чтобы свести с ума любого? Эти васильково-синие, миндалевидные глаза в обрамлении черных ресниц и тонких, будто прочерченных рукой умелого художника, бровей, контрастирующих с золотым блеском волос, эти нежные щечки и красивые зубы, и особенно точеный, словно лепесток лилии, изящный носик. Ее дядя говорит, что такое лицо не может принадлежать добропорядочной женщине. Глупости! Она словно ангел. И вести себя будет как ангел. Она не даст понять Карлу, что узнала его. Он ведь так изменился! Да, она будет изображать саму невинность, воспылавшую чистым чувством к своему спасителю. Правда, Карл на пять лет моложе ее. Чепуха! Кожа у нее по-девичьи гладкая и белая, чистая линия подбородка, рот почти по-детски припухлый. Ева была довольна собой. Единственным своим недостатком она считала несколько короткую шею. Вот шейка Рэйчел… Ерунда, Ева всегда знала, как скрыть это и подчеркнуть свои прелести. А вот у Рэйчел не было ни малейшей фантазии и умения преподнести себя.

Она оглянулась. На каминной полке стояли часы с черненым серебряным циферблатом. Уже три часа. Следует поторопиться. Ей необходимо выглядеть просто сногсшибательно, чтобы и следа не было от той истерзанной женщины, какую Карл видел, уходя из церкви.

Ева принялась яростно трясти колокольчик.

– Нэнси!

Когда запыхавшаяся горничная вбежала в покой, она так и накинулась на нее:

– Где моя душистая пудра и ларчик с румянами? И нагрей быстренько щипцы для завивки волос. Мои волосы стали ни на что не похожи, их надо немедленно привести в порядок. Достань амазонку для верховой езды. Да не смотри так на меня, толстуха! Поторапливайся!

Преображение Евы заняло часа полтора. Наконец, она решила, что выглядит как должно. Подкрасив кармином губы, она подправила щеточкой брови и смахнула излишки пудры; затем оглядела спадающие вдоль щек волосы с легкой челкой на лбу и тугим узлом на затылке. Все. Она поправила последнюю складку на корсаже и, схватив шляпу с длинным пером, выскочила из комнаты.

Ева, перепрыгивая через ступеньки, сбежала по лестнице. Впереди уходил длинный сводчатый коридор, по которому в ее сторону двигались чем-то озабоченные младшая сестра и Патрик Линч. Управляющий был ирландцем по крови, служил Робсартам еще с тех времен, как лорд Дэвид был наместником Ирландии. Он был по-настоящему преданным слугой, впрочем, как и вся немногочисленная челядь Сент-Прайори. Предупредительный, хозяйственный, практичный Патрик Линч многое сделал для семьи. Но сейчас, глядя на его нахмуренные кустистые брови и растрепанные седые волосы, – а ведь Линч всегда так педантично аккуратен, – Ева поняла: что-то случилось. Да и Рэйчел выглядела взволнованной, даже испуганной. Оба они с удивлением посмотрели на нарядную Еву, одетую в свой лучший костюм для верховой езды винно-красного цвета с золотым позументом.

Рэйчел приблизилась к сестре.

– О, Ева. Милая Ева…

– Успокойся, все уже позади. А мне нужно ехать.

Рэйчел все же взяла ее за руку.

– Милая моя сестра, случилось нечто ужасное. Наш охранник Филип Блад… Его только что нашли. Он изуродован, растерзан… Это не труп, а какие-то лохмотья.

Ева стала смертельно бледна, на миг все вокруг потемнело. Усилием воли она взяла себя в руки и машинально повернулась к окну, выводящему во внутренний двор. Там вдоль стены была установлена большая клетка. За толстыми коваными прутьями сидели, бродили и лежали около десятка устрашающего вида огромных псов. Когда наступала полночь, их выпускали в старинный парк замка, и никто в целой округе не решался ступить в его пределы. И сейчас Ева глядела на них и думала об ужасном проклятии, нависшем над Сент-Прайори.

– Ты слышишь меня, Ева? – раздался низкий грудной голос Рэйчел. – Это уже второй случай за последние два месяца. А ведь Филип Блад был охранником… Сильным, умеющим постоять за себя. Так больше не может продолжаться.

Ева с трудом проглотила ком в горле.

– Конечно, Рэч. Я уверена, ты и мистер Линч сделаете все полагающееся. А я… Мне надо ехать. – Она вздохнула, натягивая перчатки, и заговорила уже спокойно: – Прошу тебя, пусть у нас сегодня будет отменный ужин, пусть Долл и Кэтти помоют пол в холле горячей водой со щелоком, чтобы убить запах затхлости, и прокурят все розмарином… – Ева весело подмигнула сестре. – В Сент-Прайори сегодня будут гости!

Карие глаза Рэйчел изумленно расширились.

– О нет, Ева, ты не можешь…

Но своенравная красавица уже лихо надвинула шляпу и поспешила вниз. Рэйчел переглянулась с управляющим. В следующий миг девушка кинулась за сестрой. Не менее легконогая, чем Ева, она догнала ее в каминном зале и, схватив ее за плечо, развернула к себе.

– Нет, Ева. Это невозможно. Ты все понимаешь не хуже меня. – В ее голосе слышалась непреклонность.

Ева сердито прищурилась.

– Будет так, как я сказала! Остальное – твоя забота. Но я сегодня приведу в Сент-Прайори тех двух джентльменов, что спасли нас. Ты не можешь отказать им в гостеприимстве.

Лицо Рэйчел стало грустным.

– Ты понимаешь, что делаешь?

– А ты понимаешь? – зашипела Ева, сжав локоть сестры. – Неужели ты, наивная простота, не поняла, что эти двое – роялисты, спасающиеся после Вустера? Я узнала одного из них и могу в этом поручиться. А всех, кто там сражался, ловят и вешают. Где твоя благодарность, Рэйчел, раз ты можешь позволить случиться подобному? Вспомни, что произошло сегодня и чем мы им обязаны.

Теперь Рэйчел выглядела растерянной, но еще больше расстроенной.

– Но привезти их в Сент-Прайори?!

– Сент-Прайори – замок лорда-республиканца, – перебила ее Ева, – и здесь они будут в полной безопасности. Их не станут тут разыскивать. Поэтому они сегодня же будут здесь. Я так решила, и так будет!

Больше она ничего не добавила. Подхватив шлейф и сердито похлопывая себя по подолу хлыстом, Ева направилась к выходу.

Во дворе было пустынно, лишь у древнего постамента, где в старину стояло изваяние Девы Марии, возились, играя, пять или шесть спаниелей Евы. Завидев хозяйку, они радостно кинулись к ней, но она прошла мимо, словно не заметив своих любимцев. Подойдя к служебным постройкам, она увидела темноволосого крепкого парня, который надевал новые зубья на грабли. Ева окликнула его. Она не была столь непредусмотрительна, чтобы после сегодняшнего утреннего инцидента заявиться в Уайтбридж без охраны, а могучие мышцы и широкая спина этого молодца выглядели более чем внушительно.

– Эй, Джек Мэррот! Поди сюда, ты мне нужен.

Он оглянулся через плечо, и на его привлекательном, хотя и грубом, лице появилась хитрая усмешка. Он не спеша отложил грабли и развязно подошел, вытирая руки о рубаху. Кажется, он собирался ее обнять, но Ева остановила парня, уперев хлыст ему в грудь.

– Ну-ка, быстренько приведи себя в порядок и оседлай Мечту. Будешь сопровождать меня.

Ей казалось, что он возится неимоверно долго, и она, ожидая его, нервно прогуливалась вдоль фасада замка, теребя набалдашник хлыста. Потом остановилась, окидывая взглядом замок. Она оглядела его придирчиво и внимательно, словно давно не видела этих величественных стен. Да, она не любила отцовскую вотчину, но должна была признать, что Сент-Прайори производит подобающее впечатление. И сюда не стыдно приглашать гостей. Даже если один из них – сам король.

Сзади по плитам двора зацокали подковы коней. Ева оглянулась. Джек Мэррот вел под уздцы двух взнузданных лошадей – белого иноходца под дамским седлом для госпожи и пегого мерина для себя. Он был уже в ливрее дома Робсартов, синей с коричневым, на голове его красовалась черная шляпа с пряжкой на тулье. Пока леди ласково трепала по гриве лошадь и поправляла притороченные у седла пистолеты, он глядел на нее с неприкрытым вожделением. Он знал, зачем обычно бывал нужен госпоже, и, когда придерживал ей стремя, помогая сесть в седло, не удержался и огладил ее по бедру.

– Ну, ты!

Леди Ева, кажется, сегодня не была расположена к его ласкам.

– Но почему, миледи? – Он недоуменно поднял брови. – Ваш женишок прибудет лишь к ужину.

Ева поудобнее перехватила хлыст. Мысли ее, казалось, витали далеко, и она торопилась.

– Скачи следом, Джек. Нам надо как можно скорее поспеть в Уайтбридж.