Читать книгу Свободная - Синтия Хэнд - Страница 5

В этот раз в темноте я оказалась не одна. Позади меня слышится дыхание другого человека.

Мне все еще не удается что-то увидеть или определить, где мы находимся, хотя я уже сотни раз оказывалась в этом видении. Вокруг царит полнейшая темнота. Я стараюсь не шуметь, не двигаться и даже не дышать, поэтому трудно определить, что это за место. Скошенный, застеленный ковром пол. В воздухе витает запах опилок и свежей краски, а еще намек на мужской аромат, наподобие дезодоранта или лосьона после бритья. А теперь еще и чье-то дыхание. Причем очень близко. Стоит мне повернуться и вытянуть руку, как я дотронусь до него.

Над головой раздаются тяжелые и гулкие шаги, словно что-то спускается по деревянной лестнице. Все мышцы напрягаются. Нас обнаружат, понимаю я. Мне сотни раз являлось это в видениях. То, что произойдет прямо сейчас. Мне хочется покончить с этим, призвать венец. Но я сдерживаюсь в надежде оттянуть этот миг. Во мне все еще жива надежда.

За спиной раздается какой-то странный, пронзительный звук, что-то среднее между кошачьим воем и птичьим криком. Я поворачиваюсь на него.

И на мгновение повисает тишина.

А затем меня ослепляет вспышка света. Я непроизвольно отшатываюсь назад.

– Клара, ложись! – кричит кто-то, и, несмотря на безумие происходящего, я мгновенно понимаю, кто находится со мной рядом, потому что узнаю этот голос где угодно.

А затем не задумываясь я прыгаю вперед, потому что какая-то часть меня не сомневается, что мне нужно бежать отсюда.

Меня будит солнечный луч, подающий на лицо. И мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что я нахожусь в своей комнате в общежитии «Робл-Холл». Солнце уже встало, и вдалеке виднеются колокола мемориальной церкви. Воздух наполнен ароматом стирального порошка и карандашного грифеля. Я прожила в Стэнфорде уже больше недели, но все еще не воспринимаю эту комнату домом.

Ноги запутаны в простыне. Видимо, я действительно пыталась убежать. С минуту я просто лежу в кровати, делая глубоки вдохи, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.

Кристиан тоже там. В видении. Рядом со мной.

«И почему меня это удивляет? – продолжая дуться на него, думаю я. – Он присутствовал во всех моих видениях, так почему это должно было стать исключением?»

На самом деле это даже немного успокаивает.

Я сажусь и смотрю на Вань Чэнь. Она, еле слышно посапывая, спит на своей кровати, установленной у другой стены. Выпутавшись из простыней и стараясь не шуметь, я натягиваю джинсы и толстовку, а затем собираю волосы в конский хвост.

Когда я выхожу на улицу, то замечаю на фонарном столбе возле общежития большую птицу. Ее темная фигура четко выделается на фоне серого неба, освещенного первыми лучами солнца. Она поворачивает голову и смотрит на меня. Я останавливаюсь.

У меня никогда не складывались отношения с птицами. Еще до того, как мама рассказала мне об ангельской крови, я заметила, что птицы замолкают при моем приближении, а иногда они даже кружили вокруг меня, но стремясь не атаковать, а скорее рассмотреть поближе. Думаю, из-за того, что у меня есть крылья и перья, хоть они и скрыты от глаз большую часть времени, я и привлекаю внимание других крылатых существ.

Однажды мы с Такером устроили пикник в лесу. Когда мы разложились, то заметили, что наш плед окружен птицами. И это были не привычные сойки, которые таскают вашу еду, а жаворонки, ласточки, крапивники и даже несколько поползней, которые, судя по словам Такера, очень редки. И все они расселись на ветках вокруг нашего пледа.

«Ты словно принцесса из диснеевского мультика, Морковка. Сейчас ты попросишь их сшить тебе платье или что-нибудь подобное?» – дразнил меня тогда Такер.

Но эта птица ведет себя совершенно иначе. Кажется, это ворон, судя по ее черным как смоль перьям и острому, слегка загнутому клюву. И сейчас он сидит на столбе и наблюдает за мной, воскрешая в памяти сцены из поэмы Эдгара Алана По.

Молчаливо. Внимательно. Осознанно.

Билли рассказывала, что Чернокрылые умеют превращаться в птиц. И лишь благодаря этому они способны летать, потому что давящая на них скорбь не дает им подняться в небо на своих крыльях. Так, может, эта птица – не обыкновенный ворон?

Я, прищурившись, смотрю на нее. Ворон приподнимает голову и смотрит на меня в ответ немигающими желтыми глазами.

Ужас ледяным потом скатывается по моей спине.

«Соберись, Клара, – говорю себе я. – Это всего лишь птица».

Посмеявшись над собственными страхами, я обхватываю себя руками, чтобы защититься от утренней прохлады, и устремляюсь прочь. За спиной раздается пронзительный, скребущий нервы птичий крик, от которого по коже расползаются мурашки. Но я не останавливаюсь. И, лишь сделав еще несколько шагов, оборачиваюсь и смотрю через плечо на фонарный столб.

Птица исчезла.

Я вздыхаю и мысленно твержу, что просто накрутила себя из-за видения. Поэтому выбрасываю все мысли о птице из головы и вновь начинаю идти. Только намного быстрее. Не успеваю я опомниться, как оказываюсь на другом конце кампуса под окном Кристиана. Я невольно начинаю расхаживать взад и вперед по тротуару, потому что и сама не могу понять, что я здесь делаю.

Мне уже давно следовало рассказать ему о видении, но я сильно злилась из-за его реакции на мое желание стать врачом. Правда, мне следовало рассказать ему обо всем еще до этого разговора. Мы живем в кампусе почти две недели, но еще ни разу не поднимали тему видений, предназначения или чего-то связанного с ангелами. Все это время мы старались вжиться в роли первокурсников и притворялись, что нет ничего важнее, чем запомнить имена преподавателей и номера аудиторий, чтобы не выглядеть полными идиотами в университете, где все остальные кажутся гениями.

Но пришла пора все рассказать. Мне необходимо поделиться этим. Вот только сейчас, судя по часам на телефоне, семь пятнадцать утра. Слишком рано для разговора в духе: «Ты не поверишь, но ты присутствуешь в моем видении!»

«Клара?» – раздается его сонный голос у меня в голове.

«Вот черт, прости. Не хотела тебя будить».

«Где ты?»

«На улице… под твоим окном».

Я набираю его номер, и он отвечает после первого же гудка.

– Что случилось? Ты в порядке?

– Не хочешь прогуляться? – спрашиваю я. – Понимаю, еще рано, но вдруг…

– Конечно, хочу, – отвечает он с улыбкой на лице, которую слышно даже через трубку. – Давай прогуляемся.

– Ох, хорошо.

– Только дай мне надеть брюки.

– Без проблем, – говорю я, радуясь, что он не видит, как покраснели мои щеки от мысли, что на нем сейчас лишь одни бо́ксеры.

– Я быстро.

Кристиан появляется через несколько минут со взъерошенными волосами, в джинсах и новенькой толстовке с логотипом Стэнфорда. Он сдерживается и не тянется меня обнять, но все же рад меня видеть, несмотря на нашу ссору у книжного магазина. Он хочет извиниться и сказать, что поддержит любую мою идею.

Вот только ему не обязательно произносить все это вслух.

– Спасибо, – бормочу я. – Это очень важно для меня.

– Так что же произошло? – спрашивает он.

Еще бы понять, с чего начать разговор.

– Не хочешь ненадолго выбраться из кампуса?

– С удовольствием, – соглашается он, и в его зеленых глазах вспыхивает любопытство. – Первые занятия начнутся только в одиннадцать.

Я разворачиваюсь и шагаю к «Робл».

– Так давай прокатимся, – бросаю я через плечо.

И он срывается на бег, чтобы догнать меня.

Двадцать минут спустя мы уже петляем по улочкам Маунтин-Вью, где прошло мое детство.

– Улица Сострадания, – читает Кристиан название. Мы едем по центру городка, куда я завернула в поисках моего любимого кафе, где делают такие восхитительные пончики с кленовым сиропом, что хочется плакать от удовольствия. – Церковная улица. Улица Надежд. Мне кажется или тут есть какая-то связь?

– Это всего лишь названия, Кристиан. Но, думаю, кому-то показалось смешным расположить здание администрации на улице Кастро между Церковной и улицей Сострадания. Но на этом все.

Я смотрю в зеркало заднего вида и едва ли не вздрагиваю от неожиданности, встретившись с пристальным взглядом.

И тут же отвожу глаза.

Не знаю, чего он ожидает от меня теперь, когда я официально одинока. Как и того, чего жду от себя я сама. Поэтому до сих пор не понимаю, как себя вести.

– Я ничего не жду от тебя, Клара, – не глядя на меня, говорит он. – Если хочешь погулять вместе, я рад. Если решишь, что тебе нужно пространство, я не буду настаивать.

Эти слова приносят облегчение. Мы не станем торопиться и попытаемся разобраться, что на самом деле означает «мы созданы друг для друга». Нам не нужно спешить. Для начала мы можем просто дружить.

– Спасибо, – благодарю я. – И поверь, я бы не стала предлагать прогуляться, если бы не хотела провести с тобой время.

Мне хочется добавить: «Ты же мой лучший друг». Но я этого не делаю.

Он улыбается, а затем внезапно выпаливает:

– Покажи мне свой дом. Мне очень хочется увидеть, где ты жила.

Видимо, время неловких разговоров прошло. Я послушно сворачиваю направо к своему старому району. Вот только это уже не мой дом. Теперь в нем живет кто-то другой. И от мысли, что кто-то еще спит в моей кровати или любит стоять у кухонного окна, как мама, и наблюдать за порхающими от цветка к цветку колибри, мне становится грустно. Но такова жизнь. И именно это означает взросление: покидать любимые места и двигаться дальше.

Когда мы добираемся до нужной улицы, солнце поднимается над домами. Из-за разбрызгивателей над травой повисла легкая дымка. Я опускаю стекло и высовываю левую руку, наслаждаясь утренней прохладой и вдыхая привычные с детства ароматы мокрого асфальта, свежескошенной травы, бекона и блинчиков, которые смешиваются с ароматами садовых роз и магнолий. Кажется нереальным, что я еду по знакомым, усаженным деревьями улицам и вижу те же машины, припаркованные на подъездных дорожках, а также людей, спешащих на работу, и детей, идущих в школу, которые, правда, немного подросли. Меня охватывает ощущение, будто время остановилось, а прошедших двух лет и всех тех безумных событий в Вайоминге просто не было.

Я останавливаю машину напротив своего старого дома.

– Симпатичный, – говорит Кристиан, глядя в открытое окно на двухэтажный зеленый дом с голубыми ставнями, в котором я прожила первые шестнадцать лет моей жизни. – С белым забором и прочим.

– Да, мама старалась придерживаться традиций.

За прошедшие годы дом ни капли не изменился. Я не могу отвести взгляда от баскетбольного кольца, установленного над гаражом. Кажется, стоит закрыть глаза, и я услышу, как Джеффри бьет мячом об асфальт, как скрипят его кеды, его резкий вздох, когда он подпрыгивает, как стучит доска о стену гаража от удара, как скользит кожа по сетке и как брат выдыхает: «Здорово». Сколько раз я делала домашние задания под эти звуки на заднем плане?

– Он еще объявится, – успокаивает меня Кристиан.

Я поворачиваюсь и смотрю на него.

– Ему шестнадцать. Он должен находиться дома. О нем должен кто-то заботиться.

– Джеффри сильный. И может сам постоять за себя. Ты действительно хочешь, чтобы он вернулся домой и его арестовали?

– Нет, – признаюсь я. – Просто… я переживаю…

– Ты хорошая сестра, – говорит он.

Я фыркаю:

– Да я же все ему испоганила.

– Ты его любишь. И помогла бы ему, если бы он тебе все рассказал.

Я отвожу взгляд:

– Откуда ты знаешь? Может, я бы отмахнулась от него и думала бы только о себе? У меня же это так хорошо получается.

– Это не твоя вина, Клара, – вздохнув, более уверенно говорит Кристиан.

Вот только я все равно ему не верю.

В машине повисает тишина, но в этот раз более тяжелая.

Нужно рассказать ему о видении. И перестать оттягивать время. Я даже не понимаю, почему тяну его.

– Ну же, расскажи, – говорит он, поворачиваясь ко мне и упираясь спиной в дверь.

Этих слов хватает, чтобы я выложила ему все детали, которые только могу вспомнить, закончив признанием, что он находился в темной комнате вместе со мной и кричал мне: «Спускайся!»

После моего рассказа он некоторое время молчит.

– Ну, это не совсем видение, верно?

– Верно, там ничего не видно, а из ощущений лишь всплески адреналина. Что думаешь?

Он озадаченно качает головой.

– А что говорит Анджела?

Я нервно ерзаю на сиденье.

– На самом деле мы об этом не говорили.

– Ты хоть кому-нибудь рассказала об этом? – прищурившись, спрашивает он. И, распознав мой виноватый взгляд, добавляет: – Но почему?

– Даже не знаю, – вздыхаю я.

– Почему ты ничего не рассказала Билли? Она ведь стала твоим опекуном, чтобы помогать в таких вопросах.

«Потому что она не мама», – хочется сказать мне.

– Она ведь только вышла замуж, – объясняю я. – И мне не хотелось вываливать свои депрессивные видения на нее во время медового месяца. А у Анджелы, ну, у нее свои заботы из-за Италии.

– Что за заботы? – нахмурившись, спрашивает он.

Я прикусываю губу. Жаль, что не могу рассказать ему о Пене.

– Кто такой Пен? – спрашивает Кристиан с еле заметной улыбкой, уловив мои мысли. – Подожди-ка, не тот ли это ангел, который когда-то рассказал Анджеле о Чернокрылых? – Его глаза расширяются, когда мы встречаемся взглядами. – Так это он ее таинственный итальянский друг?

Черт. Я совершенно не умею хранить секреты. Особенно от него.

– Эй! Перестань читать мои мысли! Я обещала ничего не говорить! – бормочу я.

– Тогда перестань об этом думать, – говорит он, будто не знает, что стоит запретить человеку о чем-то думать, как только об этом мысли и лезут. – Стой! Анджела и ангел. А что насчет серых крыльев?

– Кристиан!

– Он ведь не Чернокрылый?

Кристиан выглядит искренне обеспокоенным, как и всегда, когда разговор заходит о Чернокрылых. Но это неудивительно, ведь они убили его мать.

– Нет, он не… – Я замолкаю. – Я бы рассказала тебе, если бы… Кристиан!

– Прости, – бормочет он, но ему совсем не жаль. – Так, ну… Давай вернемся к твоему видению. Почему ты молчала? Ведь ты в любой момент могла поделиться со мной.

Я с радостью меняю тему разговора, хотя мне не особо хочется говорить и о видении.

– Я не сказала тебе, потому что не хотела верить, что у меня вновь начались видения, – вздохнув, признаюсь я. – Только не сейчас.

Он кивает, словно прекрасно меня понимает, но до меня доносятся отголоски его обиды.

– Прости, что не рассказала тебе раньше, – говорю я. – Мне давно следовало это сделать.

– Я ведь тоже не рассказал тебе о своем, – огорошивает меня Кристиан. – И примерно по той же причине. Мне хотелось хоть недолго побыть простым студентом университета. И вести себя так, словно у меня вполне обычная жизнь.

Он смотрит сквозь ветровое стекло на небо, окрасившееся в цвет персика. Стая уток летит на юг вдоль горизонта. Мы молча смотрим, как птицы медленно рассекают воздух. И я жду, пока он продолжит.

– Как же это иронично, – наконец говорит он. – Ты видишь тьму, а мои видения наполнены светом.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вижу только свет. И тоже не знаю, где нахожусь и что делать. Только свет. Да я даже не сразу понял, что это означает.

– И что же? – спрашиваю я, затаив дыхание.

– Свет исходит от меча, – повернувшись ко мне, отвечает Кристиан.

У меня отвисает челюсть.

– Меч?

– Пылающий меч.

– Да ладно…

Он усмехается.

– Поначалу мне показалось, что это здорово. Ведь я держу в руках пылающий меч, созданный из огня. Невероятно, правда? – Но его улыбка увядает. – А потом я попытался понять, что же это означает. И когда упомянул об этом дяде, тот просто слетел с катушек. После чего стал еще активнее тренировать меня.

– Но почему?

– Потому что, судя по всему, мне придется сражаться.

Кристиан сцепляет руки на затылке и вздыхает.

– С кем? – с опаской спрашиваю я.

– Понятия не имею. – Он опускает руки и, пожав плечами, с печальной улыбкой смотрит на меня. – Но Уолтер решил удостовериться, что я готов к встрече с любым противником.

– Ничего себе, – выдыхаю я. – Мне жаль, что это произойдет.

– Ну, не стоит обманываться и верить, что нам когда-нибудь позволят вести обычную жизнь, – отвечает он.

Вновь повисает тишина.

– Мы разберемся с этим, Кристиан, – наконец говорю я.

Он кивает, но я чувствую, что его беспокоит что-то еще. До меня доносятся отблески его горя, вынуждающие заглянуть ему в глаза. И в этот момент я понимаю, что Уолтеру скоро исполнится сто двадцать лет, а значит, он умрет.

– Боже, Кристиан, – шепчу я. – Когда это произойдет?

«Скоро. По его предположениям, осталось несколько месяцев. Но Уолтер не хочет, чтобы я возвращался. Не хочет, чтобы я видел его таким», – мысленно говорит он, потому что не уверен, что сможет произнести это вслух. Кристиану больно от того, что он не может сейчас находиться рядом с дядей и уже никогда не сможет проводить с ним время.

Я понимаю их обоих. Ведь мама так ослабела в последние дни, что не могла самостоятельно добраться до ванной. И это ужаснее всего. Когда тебя предает и подводит собственное тело.

Слегка пододвинувшись, я обхватываю его ладонь своей. Кристиан невольно вздрагивает, когда между нами проскакивает знакомое электричество, заставляя чувствовать себя сильнее. Храбрее. Я опускаю голову ему на плечо, стараясь утешить, как это часто делал он.

«Я рядом, – мысленно говорю я. – И никуда не исчезну. Что бы ни случилось».

– Спасибо.

– Давай забудем на время о тьме и ожидающей нас участи и порадуемся жизни, – через какое-то время предлагаю я.

– Хорошо. Мне нравится эта идея.

Я отстраняюсь и бросаю взгляд на часы на приборной панели. Семь сорок пять. «У нас еще уйма времени», – думаю я. И у меня есть мысль, что поднимает нам настроение.

– Что ты задумала? – спрашивает Кристиан.

– Тебе понравится. Обещаю, – отвечаю я и завожу машину.

Час спустя я паркуюсь возле туристического центра Государственного парка «Биг Бейсин Редвудс».

– Не отставай, – выскакивая из машины, кричу я и направляюсь по тропе Пайн-Маунтин к высоким деревьям.

К собственному удивлению, я помню весь путь, словно ходила по нему вчера. Судя по всему, день будет солнечным, но в тени гигантских секвой прохладно. На тропинке нет других туристов, и у меня возникает странное ощущение, будто мы с Кристианом – единственные люди на земле. Словно мы перенеслись во времена до зарождения человечества и в любой момент из-за деревьев нам навстречу выйдет покрытый шерстью мамонт.

Кристиан чуть отстает от меня, наслаждаясь окружающей нас красотой. И не колеблясь лезет вслед за мной наверх, когда мы добираемся до скалы Баззардс Руст. Так что через несколько мгновений мы оказываемся на вершине, осматривая долину, заросшую огромными деревьями, голубоватые горы вдали и искрящийся на солнце океан за ними.

– Ого, – выдыхает он, медленно поворачиваясь кругом, чтобы оценить красоту.

– Это же сказала и я, когда оказалась здесь впервые. – Я сажусь на валун и откидываюсь назад, чтобы насладиться солнечным теплом. – Когда мне исполнилось четырнадцать, мама привезла меня сюда, чтобы рассказать об ангелах. Еще она сказала, что это ее любимое место для размышлений. И, оказавшись здесь сейчас, я думаю, оно может стать таким и для меня. Преподаватель с уроков поиска счастья говорит, что мне нужно найти такое место. Комфортную зону.

– Кстати, как проходят занятия по этому предмету?

– Ну, в целом неплохо.

– Ты чувствуешь себя счастливой? – с еле заметной ухмылкой спрашивает он.

Я пожимаю плечами:

– Преподаватель говорит, что счастье – это желание обладать тем, что у тебя уже есть.

Кристиан задумчиво хмыкает:

– Думаю, я с ним согласен. И это так просто. Что же тогда у тебя не так?

– Ты о чем?

– Ну, почему ты ответила «неплохо».

– Ох. – Я прикусываю губу, но все же решаю признаться: – Каждый раз во время медитаций я начинаю светиться.

– Каждый раз? – удивленно спрашивает Кристиан.

– Ну, теперь уже нет. С тех пор, как я разобралась, как именно это происходит. Так что стоит мне выбросить все мысли из головы и сосредоточиться на настоящем – ну, знаешь, просто прочувствовать этот момент, как – бум, и меня охватывает сияние.

Он недоверчиво хихикает.

– И что ты делаешь?

– Провожу первые пять минут урока, стараясь не медитировать, пока остальные ученики стараются это делать. – Я вздыхаю. – Так что это не особо способствует снятию стресса.

Он смеется громко и радостно, словно находит все это чрезвычайно забавным. От этих прекрасных, согревающих сердце звуков по позвоночнику пробегает дрожь, и мне хочется рассмеяться в ответ. Но я все же сдерживаюсь и печально качаю головой, как бы говоря: «А что я еще могу поделать?»

– Прости, – кается он. – Но это очень смешно. Весь прошлый год ты каждое собрание клуба ангелов старательно призывала венец на сцене «Розовой подвязки», а сейчас тебе приходится потрудиться, чтобы не засиять на уроке.

– Вот это действительно иронично. – Я встаю и отряхиваю джинсы. – Ладно. Мне, конечно, нравится болтать с тобой, Кристиан, но я привела тебя сюда не для этого.

– А для чего? – прищурившись, спрашивает он.

Я снимаю толстовку и бросаю ее на валун.

Сейчас он действительно смутился. Но я поворачиваюсь к нему спиной и призываю свои крылья, а затем расправляю их. Когда я вновь поворачиваюсь к Кристиану, в его взгляде, направленном на мои белоснежные, сверкающие на солнце перья, читается невероятное восхищение.

Ему очень хочется прикоснуться к ним.

– Клара… – выдыхает он и, протянув руку, делает шаг вперед.

Но я уворачиваюсь и прыгаю со скалы. Холодный и ненасытный ветер тут же набрасывается на меня, но через мгновение за спиной раскрываются крылья, которые подхватывают меня и уносят ввысь. Я устремляюсь в долину и, смеясь, проношусь над деревьями. Я не летала уже целую вечность. И вряд ли что-то сделает меня счастливее, чем это.

Развернувшись, я лечу назад. Кристиан все еще стоит на скале, наблюдая за мной. Он уже снял толстовку и расправил свои великолепные белые с черными крапинками крылья, а сейчас подошел к краю и смотрит вниз.

– Так ты летишь или нет? – интересуюсь я.

Он ухмыляется и, сделав два мощных взмаха, воспаряет над скалой. От этой картины у меня перехватывает дыхание. Мы никогда раньше не летали вместе и уж тем более при свете дня, без каких-либо жутких преследователей или навстречу неприятностям.

Кристиан проносится мимо меня с такой скоростью, что сливается в размытое пятно на фоне голубого неба. Его мастерство намного лучше моего благодаря постоянным тренировкам и природному дару. Он даже практически не взмахивает крыльями, а просто рассекает воздух, словно Супермен.

«Вперед, черепашка, – мысленно зовет он. – Полетели».

Я со смехом устремляюсь за ним. В этот момент есть только мы и ветер.