Читать книгу Свободная - Синтия Хэнд - Страница 7

5
Я очень хочу чизбургер

Оглавление

Дни проносятся мимо, и вот октябрь сменяется ноябрем. Я невольно заразилась «Стэнфордским утиным синдромом», который выражается в том, что за поверхностной невозмутимостью, с которой утки плавают на пруду, а студенты ходят по кампусу, скрывается яростное дрыганье лапами, ну или в нашем случае – попытки стать лучшими среди одногруппников.

У меня пять-шесть занятий пять дней в неделю, и каждое из них длится два академических часа. Так что, если посчитать, моя нагрузка равняется как минимум семидесяти пяти часам в неделю. И если добавить к этому время на сон, еду, душ и периодически появляющиеся видения о том, как мы с Кристианом прячемся в темной комнате, то у меня остается лишь двадцать часов в неделю на то, чтобы сходить на какую-нибудь вечеринку с девчонками из «Робл», или утром в субботу попить кофе с Кристианом, или перекусить с Вань Чэнь, или сходить в кино, или прогуляться на пляж, или поучиться играть в гольф и покидать фрисби в парке «Овал». Время от времени мне звонит Джеффри, что очень радует меня, а раз в неделю мы завтракаем в кафе, куда мама водила нас в детстве.

Так что времени подумать о чем-то, кроме учебы, практически нет. И меня это вполне устраивает.

Правда, ворон все так же появляется на территории кампуса, но я стараюсь игнорировать его. А так как все еще ничего не произошло, я продолжаю уверять себя, что, если не поддаваться страху, ничего не случится. Так что мне уже не важно, Семъйяза это или нет. Я стараюсь вести себя так, будто все в порядке.

Но в один из дней, когда мы с Вань Чэнь выходим после урока химии на улицу, кто-то окликает меня по имени. Я оборачиваюсь и вижу на лужайке высокого блондина в классическом коричневом костюме и черной фетровой шляпе как минимум шестьдесят пятого года. И сразу же понимаю, что это ангел.

А еще – мой папа.

– Ох, привет, – неуверенно говорю я.

Он не объявлялся и не присылал сообщений с тех пор, как мама умерла. А сейчас стоит передо мной. Словно только что вышел со съемочной площадки сериала «Безумцы». А в руках он удерживает симпатичный серебристо-голубой велосипед фирмы «Швинн». Прислонив его к ближайшей стене, папа устремляется к нам с Вань Чэнь.

– Ну… – начинаю я, но быстро беру себя в руки. – Вань Чэнь, это мой отец – Михаил. Папа, это моя соседка по комнате Вань Чэнь.

– Рад познакомиться, – громко приветствует ее папа.

Лицо Вань Чэнь зеленеет, поэтому она что-то бормочет о следующем занятии и быстро уходит.

Папа всегда так действует на людей.

А вот меня при встрече с ним охватывает счастье, которое отражает его внутренний мир, его связь с небесами и его собственное счастье. Но я стараюсь оградиться от него, потому что не очень люблю ощущать чужие эмоции, даже радостные.

– Ты приехал сюда на велосипеде? – спрашиваю я.

Он смеется.

– Нет. Он для тебя. Подарок на день рождения.

Это удивляет меня. И не потому, что мой день рождения был в июне, а сейчас ноябрь. Просто мне трудно припомнить, чтобы папа дарил мне подарок лично. Обычно я получала по почте что-нибудь сумасбродное: открытку, набитую деньгами, дорогой медальон, билеты на концерт. Деньги на машину. Это все, конечно, радовало меня. Но мне всегда казалось, что он таким образом пытается откупиться. Как-то компенсировать то, что он бросил нас.

Папа хмурится, и это выражение кажется неестественным на его лице.

– Все подарки присылала мама, – признается он. – Она всегда знала, чего ты хочешь. И велосипед тоже выбрала она. Сказала, он тебе понадобится.

Я пристально смотрю ему в глаза.

– То есть мне следовало благодарить за них маму?

Он кивает с таким виноватым видом, будто только что признался, что обманом получил звание «Лучший отец».

Отлично. Я получала подарки от мамы, думая, что их присылает папа. Как же все запутано.

– Слушай, а у тебя вообще есть день рождения? – спрашиваю я, так и не придумав ничего другого. – Я всегда считала, что ты родился одиннадцатого июля.

Папа улыбается:

– Это был первый день, который я полностью провел с твоей мамой. Одиннадцатое июля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

– О. Так, значит, тебе всего двадцать три года.

«Они так похожи с Джеффри», – думаю я, глядя на его лицо. Те же серебристые глаза, одинаковый цвет волос и золотистый оттенок кожи. Только разница в том, что папа старше этого места и обладает поистине нерушимым спокойствием, а Джеффри шестнадцать и он бунтует против всего мира. И «занимается своими делами», что бы это ни значило.

– Ты видела Джеффри? – спрашивает папа.

– Читать чужие мысли невежливо. Но да. Он приходил ко мне. И звонил пару раз, по большей части для того, чтобы я не отправилась на его поиски. Он живет где-то неподалеку. Мы завтра встречаемся с ним в кафе «У Джоанны». Единственный способ заставить его провести со мной время – заманить бесплатной едой. Но, главное, это работает. – И тут у меня возникает блестящая идея. – Ты должен пойти с нами.

– Он не захочет со мной разговаривать, – не раздумывая, выпаливает папа.

– Ну и что? Он же подросток. А ты его отец, – говорю я.

А затем мысленно добавляю: «И должен заставить его вернуться домой».

Папа качает головой:

– Я не могу ему помочь, Клара. Я просмотрел все возможные варианты будущего, и Джеффри никогда не слушается меня. И, если честно, мое вмешательство все только ухудшает. – Он прочищает горло. – Но я пришел не только ради подарка. Мне поручили тренировать тебя.

Сердце начинает колотиться в груди.

– Тренировать меня? Для чего?

На его челюсти играют желваки, пока он обдумывает ответ.

– Не знаю, известно ли тебе это, но я солдат.

На мой взгляд, это слишком скромное определение для предводителя божьей армии, но не буду придираться.

– Да, я слышала об этом.

– И специализируюсь на владении мечом.

– Владение мечом? – переспрашиваю я, и мой голос невольно срывается на крик, отчего на нас начинают коситься прохожие. – Ты собираешь научить меня сражаться с мечом? – понизив голос, спрашиваю я. – То есть… пылающим мечом?

«Но ведь он появляется в видении Кристиана, – думаю я. – Не в моем. Не я сражаюсь им».

Папа качает головой:

– Люди часто принимают его за пылающий меч, но на самом деле этот меч соткан из сияния венца. Меч света.

Мне с трудом верится в услышанное.

– Меч света? Но почему я?

– Это часть плана, – поколебавшись, признается он.

– Понятно. То есть существует какой-то божественный план, в котором мне определена роль?

– Да.

– А у тебя есть копия этого плана, чтобы взглянуть на нее? Хотя бы одним глазком?

Уголок его рта приподнимается в улыбке.

– Он еще не закончен. Так ты готова приступить? – спрашивает папа.

– Что, прямо сейчас? – удивляюсь я.

– Нет времени лучше, чем настоящее, – говорит он, и, уверена, эти слова кажутся ему отличной шуткой.

Он подходит, чтобы взять у меня велосипед, и мы медленно шагаем в сторону «Робл».

– Кстати, как дела в университете? – спрашивает он, как любой другой заботливый отец.

– Хорошо.

– А у твоей подруги?

Мне кажется странным, что он спрашивает о моих подругах.

– Ну… у какой?

– Анджела, – уточняет папа. – Ведь это из-за нее вы поехали в Стэнфорд, верно?

– Ох. Да. Кажется, у Анджелы все хорошо.

По правде говоря, в последний раз мы с ней тусовались, когда она позвала меня в Мемориальную церковь. Я звонила ей на прошлых выходных, чтобы пригласить на новый ужастик, который вышел в преддверии Хэллоуина, но она меня отшила. Сказала, что занята. Также она отказалась сходить на вечеринку или поэтические чтения, куда я звала ее в надежде отвлечь от учебы. И даже на курсе гуманитарных наук она вела себя крайне тихо и постоянно витала в облаках.

На самом деле в последнее время я чаще встречаюсь с ее соседками по комнате, чем с самой Анджелой. С Робин мы вместе ходим на занятия по истории искусств по понедельникам и средам, а после пьем кофе. А с Эми мы завтракаем вместе, без умолку болтая о всякой чепухе. И от них я узнаю, что Анджела либо пропадает в церкви, либо сидит в комнате, приклеившись к ноутбуку, или читая устрашающие на вид книги, или строча что-то в своем блокноте. К тому же она почти не вылезает из своего спортивного костюма и иногда даже забывает про душ. Судя по всему, она напряжена больше, чем обычно. Думаю, так на нее влияет предназначение и ее одержимость цифрой семь, парнем в сером костюме и всеми остальными подсказками из видений.

– Мне всегда нравилась Анджела, – говорит папа, что несказанно меня удивляет, ведь они виделись всего лишь раз. – Она очень страстно желает поступать правильно. Так что тебе следует присматривать за ней.

Я тут же делаю мысленную пометку позвонить подруге, как только выдастся свободная минутка. И понимаю, что мы уже добрались до «Робл». Папа останавливается и смотрит на увитое плющом здание общежития, пока я пристегиваю велосипед к стойке.

– Хочешь посмотреть, где я живу? – ощущая непонятную неловкость, спрашиваю я.

– Может, чуть позже, – отвечает он. – Сейчас лучше найти место, где нас никто не потревожит.

Мне не приходит в голову ничего лучше, чем подвал общежития, где есть комната без окон. В основном студенты используют ее, чтобы поговорить по телефону, не мешая своим соседям.

– Ну, это лучший вариант из всех, что мне удалось вспомнить, – ведя папу вниз, объясняю я.

А затем отпираю дверь и придерживаю ее, чтобы он мог осмотреться.

– Отличный вариант, – заходя внутрь, говорит он.

И в этот момент меня охватывает нервозность.

– Может, стоит размяться?

Голос отдается странным эхом от пустых стен маленькой, вызывающей клаустрофобию комнаты. Здесь пахнет грязными носками, прокисшим молоком и старым одеколоном.

– Для начала нужно решить, где бы ты хотела тренироваться, – говорит он.

– Разве не здесь? – обводя рукой комнату, интересуюсь я.

– Это отправная точка, – объясняет он. – Но лишь тебе решать, куда мы перенесемся.

– Что ж, и какие есть варианты?

– Можешь выбрать любое место в мире, – отвечает он.

– Даже пустыню Сахара, Тадж-Махал или Эйфелеву башню?

– Думаю, мы устроим настоящее шоу, решив попрактиковаться во владении мечом на вершине Эйфелевой башни. Но решать тебе, – ухмыляется он, а затем вновь становится серьезным. – Выбери то место, где будешь чувствовать себя спокойно и сможешь расслабиться.

Ну, это проще простого. Мне даже не требуется время на обдумывание.

– Хорошо. Перенеси меня домой. В Джексон.

– Значит, в Джексон. – Папа встает прямо передо мной. – А теперь приступим к перемещению.

– А что происходит во время перемещения? – спрашиваю я.

– Ну… – Он подыскивает слова. – Это искривление времени и пространства, позволяющее перемещаться из одного места в другое, – объясняет он и, выдержав драматичную паузу добавляет: – Первый шаг – венец.

Я замираю в ожидании, но ничего не происходит, поэтому поднимаю глаза на папу. А он кивает мне, словно ждет, что я сделаю все сама.

– Ты хочешь, чтобы я перенесла нас?

– Ты ведь уже делала это раньше, не так ли? Вернула маму из ада.

– Да, но тогда я не осознавала, что делаю.

– Кирпичик за кирпичиком, дорогая, – говорит он.

Я сглатываю.

– На мой взгляд, ты предлагаешь мне построить Рим. Может, стоит начать с чего-то попроще?

Я закрываю глаза и пытаюсь прочувствовать момент, перестать думать и воспринимать окружающее. Прислушиваюсь к собственному дыханию, чтобы достигнуть того спокойствия, благодаря которому смогу дотянуться до частички света, которая прячется глубоко внутри.

– Хорошо, – бормочет папа.

Я открываю глаза и вижу золотистое сияние, окружившее нас.

– В этом состоянии ты можешь заполучить все, что захочешь. Нужно только научиться просить.

– Все, что угодно? – скептично переспрашиваю я.

– Если попросишь и поверишь в это, то да. Что угодно.

– То есть если я захочу чизбургер…

Папа смеется, и звук эхом отражается от стен, напоминая колокольный звон. В сиянии венца его глаза похожи на расплавленное серебро, а волосы сияют.

– Знаешь, у меня бывали и более странные просьбы.

Он вытягивает руку, и на ладони появляется нечто золотисто-коричневого цвета. Это хлеб, только легче, понимаю я, взяв его в руку.

– Что это? – спрашиваю я.

Потому что это точно не чизбургер.

– Попробуй.

С секунду поколебавшись, я решаюсь откусить кусочек. И это оказывается вкуснейший круассан, который практически тает во рту, оставляя после себя легкий привкус меда. Я быстро съедаю все до последней крошки, чувствуя себя полностью удовлетворенной. Ну, не полностью, конечно. Но довольной точно.

– Потрясающе, – выдыхаю я, борясь с желанием облизать пальцы. – И ты можешь сотворить его из воздуха в любой момент?

– Я просто прошу, и он появляется у меня в руках, – говорит он. – А теперь сосредоточься. О чем мы говорили?

– Ты сказал, что, призвав венец, можно заполучить все, что захочешь.

– Верно. Благодаря этому человек переносится с земли на небеса, а я переношусь из одного места и времени в другое.

Это привлекает мое внимание.

– То есть ты научишь меня перемещаться во времени?

Было бы прикольно заполучить лишний час, чтобы получше подготовиться к экзаменам или выяснить, кто выиграет матч Стэнфорд-Беркли, еще до того, как он начнется. Или оказаться рядом с мамой. В прошлом. От этой мысли к горлу подступает комок.

– Нет, – нахмурившись, рушит мои надежды папа.

– Ох, – разочарованно вздыхаю я. – Это не входит в план, да?

Он кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его.

– Ты еще повстречаешься с мамой, Клара.

– Когда? – спрашиваю я внезапно охрипшим голосом. – После смерти?

– Когда это тебе потребуется больше всего, – как всегда многозначительно, говорит папа.

Я прочищаю горло.

– Так, значит, сейчас я могу перенестись туда, куда захочу?

Он берет мои руки в свои и смотрит мне в глаза.

– Да. Можешь.

– Это может пригодиться, если я буду опаздывать на занятия.

– Клара. – Видимо, время для шуток прошло. – Перемещение – жизненно важное умение. И оно не такое уж и сложное, как тебе кажется, – успокаивает он. – Все живое в мире связано. И в основе всего лежит венец.

Уверена, сейчас он заговорит о силе.

– В каждом уголке мира хранится его частичка. Как подпись на картине. Поэтому, чтобы перенестись куда-то, тебе нужно лишь слиться с этой энергией.

– Призвать венец. Слиться с ним.

– А теперь подумай о месте, где хочешь оказаться. Но не о том, где оно расположено на карте, а о том, что там находится.

– Например… о большой осине, растущей во дворе дома в Джексоне?

– Отличный пример, – хвалит он. – Потянись к этому дереву, к силе, которую оно получает от солнца, к корням, которые разрастаются под землей в поисках воды, к его листьям.

Меня так гипнотизирует его голос, что я закрываю глаза и вижу перед собой любимую осину, листья которой уже покраснели и начинают опадать. Как холодный ветер шевелит ветви, перешептываясь с листвой. И все представляется настолько ясно, что мне становится холодно, а по телу расползаются мурашки.

– Ты не просто представила это, – говорит папа. – Ты перенесла нас сюда.

Я открываю глаза и с трудом втягиваю воздух. Мы стоим под осиной в Джексоне.

Папа отпускает мои руки.

– Ты молодец.

– Это сделала я? Не ты?

– Именно ты.

– Так… легко.

Я все еще не могу прийти в себя от того, что смогла перенестись через тысячу километров, в буквальном смысле просто моргнув.

– Ты очень сильна, Клара, – говорит папа. – Даже для Триплара. Но самое удивительное, что твое слияние с венцом оказалось сильным и прочным.

Мне хочется задать ему дюжину вопросов: например, почему в таком случае я не чувствую себя, ну, более набожной? Или почему мои крылья не чисто-белые? Или почему у меня так много сомнений? Но вместо этого говорю:

– Хорошо. Давай приступим. Научи меня чему-нибудь еще.

– С удовольствием.

Он снимает шляпу, а затем пиджак и аккуратно располагает их на перилах крыльца, заходит в дом и возвращается с маминой кухонной метлой, черенок которой тут же разламывает на две части, словно это не дерево, а сухие спагетти. Одну из половинок он протягивает мне.

Конечно, мне не следует так реагировать, но эта метла неотрывно связана в моих воспоминаниях с мамой. Ей нравилось танцевать с ней по кухне, распевая, как Белоснежка в мультике, песню «Трудись и напевай» и при этом не попадая в ноты.

– Эй. Ты сломал мою метлу.

– Прошу прощения, – говорит он.

Я забираю половинку от черенка и, прищурившись, спрашиваю:

– А как же мечи?

– Кирпичик за кирпичиком, – повторяет он, а затем поднимает свое «оружие» с щеткой на конце и ударяет меня по икрам, вынуждая отпрыгнуть в сторону. – Сначала давай поработаем над твоей стойкой.


Папа показывает мне, как удерживать равновесие, уклоняться и предугадывать выпады противника. Он учит пользоваться внутренними силами, а не мышцами и воспринимать лезвие – вернее, черенок метлы – словно продолжение своей руки. И вскоре я понимаю, что это сродни танцу. Он двигается, а я уклоняюсь, не отставая от него, стараясь, чтобы движения получались легкие и быстрые, позволяющие избегать его ударов, а не блокировать их.

– Молодец, – подбадривает он.

Не удивлюсь, если он слегка вспотел. Но меня радует, что мастерство владения мечом оказалось не таким уж сложным.

Мне казалось, что это дастся мне так же трудно, как и полет, который поначалу совсем у меня не получался. Но сегодняшние упражнения показались мне довольно легкими.

Наверное, в этом я пошла в отца.

– Так и есть, – говорит папа с нотками гордости в голосе.

И хотя мне хочется светиться от счастья и радоваться тому, что все идет так хорошо, в глубине души мне кажется это безумием. Кто в современном мире пользуется мечами? Я воспринимаю нашу тренировку как игру, некую забаву, когда бегаешь с папой по заднему двору, колотя друг друга палкой. И не чувствую в этом ничего опасного. Да, я держу черенок метлы, как меч, но большую часть времени еле сдерживаю смех от переполняющего меня веселья.

Вот только от мысли, что придется взять в руки настоящее оружие, чтобы попытаться убить кого-то, меня охватывает ужас. Я не хочу никому причинять боль. Не хочу сражаться. Не хочу даже представлять подобное.

От этой мысли я сбиваюсь с ритма, и папа приставляет свою половину метлы к моему горлу. Сглотнув, я смотрю ему в глаза.

– На сегодня хватит, – объявляет он.

Я киваю и отбрасываю свою половину черенка в траву. Солнце уже клонится к горизонту. На улице темнеет и холодает. Поэтому я обхватываю себя руками.

– Ты молодец, – хвалит папа.

– Ты уже это говорил.

Я отворачиваюсь и пинаю упавшую сосновую шишку.

Папа – всем известный своей крутизной парень, которого вызывают всякий раз, когда большим и страшным злодеям нужно надавать по попе. Пен говорил о нем так, словно в связке «плохой и хороший коп» он всегда играл роль плохого. Того, кто избивает преступников. Да и на старинных картинах всегда изображали, как архангел Михаил с суровым лицом и мечом в руке сражается с дьяволом. «Его прозвали Сокрушитель», – говорил Пен.

Так что у папы явно дрянные обязанности. Но когда я пытаюсь заглянуть в его разум, то ощущаю лишь радость. И убежденность. Внутреннее спокойствие, которое напоминает мне поверхность озера Джексон на рассвете.

– Ты, кажется, не возражаешь насчет необходимости владеть мечом, – оглянувшись на него, говорю я.

Папа наклоняется, поднимает мою половинку черенка и на мгновение соединяет его со своей, а затем протягивает мне целую метлу. Мой рот открывается, как у ребенка на шоу фокусника. Я провожу пальцем по тому месту, на котором еще пару минут назад были лишь зазубрины, но оно совершенно гладкое. Даже сколов на краске не осталось. Будто черенок никогда не ломали.

– Я с этим смирился, – отвечает папа.

Мы разворачиваемся и идем к дому. Из крон деревьев доносится громкий и пронзительный птичий крик.

– Что ж, мне понравилась тренировка. – Я останавливаюсь и набираюсь смелости задать вопрос, который крутится в голове с тех пор, как папа упомянул меч: – Ты не против, если к нам присоединится Кристиан?

Папа пристально смотрит на меня, и в его глазах мелькает любопытство, поэтому я продолжаю:

– У него появилось видение с пылающим… вернее, мечом света. Его дядя давал ему несколько уроков, но он вскоре покинет этот мир, поэтому я подумала, что было бы неплохо… ну, было бы неплохо нам обоим… поучиться у тебя. Это может быть частью плана?

Папа долго молчит, и я уже не сомневаюсь, что он мне откажет, но затем он моргает несколько раз и встречается со мной взглядом.

– Конечно. Думаю, я смогу потренировать вас, когда вы приедете домой на рождественские каникулы.

– Отлично. Спасибо.

– Не за что, – не задумываясь отвечает он.

– Не хочешь войти? – предлагаю я, поднимаясь на первую ступеньку крыльца. – Думаю, я смогу отыскать немного какао.

Но папа качает головой:

– Думаю, пришло время для следующей части твоего урока.

– Следующей части?

– Ты помнишь, как перемещаться?

Я киваю:

– Призвать венец, подумать о месте, где хочу оказаться, а затем щелкнуть три раза каблуками и сказать: «Нет места лучше, чем дом».

– Я видел «Волшебника из страны Оз», – говорит он. – Это один из любимых фильмов твоей мамы. Мы смотрели его каждый год.

И мы тоже. И при воспоминании об этом у меня встает ком в горле. Когда мне было семь, мама каждый вечер читала мне эту книгу перед сном, а когда та закончилась, мы вместе посмотрели фильм и дружно распевали песни, пытаясь идти, как герои, переступая через ноги друг друга.

Вот только мама умерла, и больше мы не посмотрим этот фильм вместе.

– И что теперь? – спрашиваю я, не желая поддаваться грустным мыслям.

На его лице появляется злобная ухмылка, хоть он и ангел.

– А теперь возвращайся домой.

И он исчезает. Нет никакого сияния венца или чего-то подобного. Он просто исчез.

Он правда верит, что я самостоятельно смогу вернуться в Калифорнию?

– Папа, – зову я. – Это не смешно.

Ветер подхватывает охапку красных осиновых листьев и бросает мне их в волосы.

– Отлично. Просто великолепно, – бурчу я.

Поставив метлу в коридоре рядом с дверью на случай, если она нам снова понадобится, я возвращаюсь во двор и призываю венец. Судя по времени, занятия Вань Чэнь закончатся через час, поэтому я закрываю глаза и представляю свою комнату, покрывало лавандового цвета на кровати, маленький письменный стол в углу, вечно заваленный книгами и тетрадями, а также кондиционер в окне.

Все это очень легко представить, но когда я открываю глаза, то понимаю, что все еще нахожусь в Джексоне.

Папа говорил, что нужно сосредоточиться на чем-то живом, но у нас нет даже комнатного растения. Оказывается, перемещаться в пространстве не так уж легко.

Я снова закрываю глаза. В воздухе пахнет снегом с гор. Я бы взяла пальто, если бы знала, что сегодня окажусь в Вайоминге. Я настоящая мерзлячка.

«Ты мой Калифорнийский цветочек», – как-то сказал мне Такер, когда мы сидели на заборе, окружавшем пастбище на ранчо «Ленивая собака», и наблюдали, как его отец обучает жеребенка. В тот день листья на деревьях были такими же красными, как и сегодня. Я так сильно дрожала от холода, что начали стучать зубы, а Такер рассмеялся и, назвав меня своим Калифорнийским цветком, завернул в свою куртку.

И тут мне в нос ударил запах конского навоза. Сена. Дизельного топлива. И нотки печенья «Орео».

О нет.

Я распахиваю глаза и понимаю, что нахожусь в сарае ранчо «Ленивая собака». Я перенеслась не в свою комнату.

А к Такеру.

Это так удивляет меня, что венец слетает, и окружающее меня сияние пропадает. И именно в эту минуту Такер, насвистывая, заходит в амбар с ведром подков. Но стоит ему увидеть меня, как мелодия обрывается, а ведро выскальзывает из его пальцев, приземляясь на ногу, отчего он тут же резко поджимает ее и принимается прыгать на второй ноге.

Бесконечную минуту мы просто смотрим друг на друга. Он останавливается и, расставив ноги, засовывает руки в карманы. На нем одна из любимых фланелевых рубашек в голубую клеточку, которая великолепно оттеняет его глаза. Я мысленно возвращаюсь к нашей последней встрече почти полгода назад, когда мы ездили в Йеллоустон и поцеловались у водопада. На прощание. Такое чувство, что с того момента прошла уже целая жизнь, и в то же время кажется, будто это случилось только вчера. Я все еще ощущаю тот поцелуй на своих губах.

– Что ты здесь делаешь, Клара? – нахмурившись, спрашивает он.

Клара. Не Морковка.

Я не знаю, что ему ответить, поэтому просто пожимаю плечами:

– Проходила мимо.

Он фыркает:

– Разве ты живешь не в полутора тысячах километров отсюда?

Похоже, он злится. И от осознания этого все скручивается у меня внутри. Конечно, у него есть множество причин, чтобы злиться на меня. Я бы на его месте просто пылала от ярости. Ведь я многое скрывала от него. А затем оттолкнула, когда ему больше всего хотелось быть рядом со мной. Ох, и не стоит забывать, что я едва его не убила. И поцеловала Кристиана. Думаю, это стало последней каплей. После которой я просто ушла, разбив ему сердце.

Продолжая хмуриться, Такер потирает затылок.

– Нет, серьезно, что ты здесь делаешь? Что-то случилось?

– Нет, – начинаю я, и в моем голосе звучит неуверенность. – Я… Попала сюда случайно. Папа учит меня перемещаться во времени и пространстве. Но по сути это что-то вроде телепортации из одного места в другое. И ему показалось забавным оставить меня, чтобы я самостоятельно вернулась домой. А когда я попыталась это сделать, то оказалась здесь.

Судя по выражению его лица, он мне не верит.

– Понятно. – Он усмехается. – И все? Ты просто телепортировалась сюда?

– Ну да.

Теперь, когда шок от встречи с Такером наконец прошел, меня охватывает раздражение из-за настороженности на его лице. В последний раз он смотрел на меня так, когда мы впервые поцеловались в этом самом сарае, после чего я засветилась, как лампочка, а он понял, что во мне есть нечто потустороннее. Он смотрит на меня как на какое-то странное, неземное существо. Словно я не человек.

И мне это не нравится.

– А во времени перемещаться у тебя уже получается? – потирая шею, говорит он. – Может, вернешься минут на пять назад и предупредишь меня, чтобы я не ронял ведро с подковами себе на ногу? Кажется, я сломал себе палец.

– Я могу исцелить тебя, – не задумываясь выпаливаю я и делаю шаг вперед.

Он поспешно отступает назад и вскидывает руку, чтобы остановить меня.

– Призвав венец? Нет, спасибо. От этого меня начинает тошнить.

Мне больно слышать это от него, потому что я чувствую себя каким-то уродцем. Видимо, он решил вернуться к своему старому амплуа и вновь вести себя как придурок. И мне особенно, до боли ненавистно, что я прекрасно знаю – на самом деле он далеко не придурок. Но Такер готов нацепить эту маску для меня, ведь я причинила ему боль, и ему хочется оттолкнуть меня подальше, потому что одно мое появление вновь всколыхнуло его злость.

– Так ты пыталась вернуться домой, в Калифорнию? – интересуется он, выделяя слова «домой» и «Калифорния». – А оказалась здесь. И как же это получилось?

Я встречаюсь с ним взглядом и вижу в его глазах вопрос, который он не решается мне задать.

– Видимо, не повезло, – отвечаю я.

Такер кивает и наклоняется, чтобы подобрать рассыпавшиеся вокруг его ног подковы, а затем выпрямляется.

– Ты собираешься провести вечер здесь? – угрюмо спрашивает он. – Потому что у меня еще много дел по дому.

– Ох, прости, что отрываю тебя от работы, – парирую я.

– Загоны не вычистятся сами. – Он хватает лопату и протягивает мне. – Но ты всегда можешь мне помочь. Вдруг работа на настоящем ранчо заставит твое маленькое сердечко биться чаще.

– Нет, спасибо, – говорю я, обозлившись на то, что он обращается со мной как с какой-то городской фифой.

Меня охватывает отчаяние. А затем гнев. Я не ожидала, что увижу Такера снова. И что он все так усложнит.

«Ну, что ж… Он сам этого захотел», – думаю я.

– Я могу переместиться прямо сейчас, но для этого придется призвать венец, так что тебе лучше выйти отсюда, – выпаливаю я. – Мне бы не хотелось, чтобы тебя стошнило на твои ботинки.

– Хорошо, – отвечает он. – Только постарайся не ошибиться в этот раз.

– Постараюсь, – бормочу я, не придумав ответа получше.

И, дождавшись, когда он выйдет из амбара, призываю венец, чтобы перенестись подальше. Уже не важно куда.

Свободная

Подняться наверх