Читать книгу Gothic Love. История о признающих только черный цвет - Скотт Адамс - Страница 7

Навсегда лишившись какой-то части своего «Я», которую так взращивал и старался сохранить парень, после вести о смерти друга изменился и он сам. Изменилось его сознание, его мировоззрение, и все вдруг стало другим. Многое, за что так цеплялся Рома раньше, было собрано по углам и полкам памяти и свезено на свалку за ненадобностью. Затем он занялся потрошением своей души и без жалости выкидывал оттуда все теплые слова, лучистые воспоминания – все, что грело душу. «Не по сезону!» – приговаривал Рома, сваливая в кучу все душевные радости от игры в футбол до празднования своего дня рождения. Он беспощадно отрекался от всех любимых дел, событий, планов, мечтаний. «Нет вас, все, немного вы и стоили, раз с вами так легко распрощаться», – приговаривал им вслед Рома. Правда, были какие-то красные ящики – просто неподъемные и словно кричащие о своей важности и необходимости находиться здесь, как огнетушитель в любом помещении. Он сам не заметил, как оказался возле городской управы района.

– И что я там забыл? – спросил он у себя.

– С мамой хоть простись, раз все так серьезно, – взмолился внутренний голос.

– Да зачем? – спросил он и пошел дальше.

– Как зачем? Почему зачем? Может, потому что она мать? Может, это и есть те самые красные ящики, что ты не можешь сдвинуть? Знаешь, а ведь они по умолчанию в душе и сердце каждого человека.

– Брось, откуда тебе-то знать? Ты это же и есть я. А я до такого умозаключения еще не дошел, следовательно, тебе не знать больше моего.

Он двигался куда глаза глядят, не совсем понимая, сколько еще кругов он будет так кружить вокруг да около здания и когда сможет пересилить себя и зайти к маме, чтобы хотя бы взглянуть на нее и тогда уже исчезнуть из ее жизни. Просто взять и раствориться. Чтобы никто не знал ничего о нем, чтобы все жили себе дальше, пили водку, шатались по двору раздетые, жрали семечки на улице как свиньи, спускали последние деньги на лотерейные билеты в надежде разбогатеть здесь и сейчас, не прилагая особых усилий, чтобы били своих жен, а жены били детей и мужей в ответ, заводили по десять собак и сорок кошек, каждый день пили пиво после работы или учебы – и вообще, оставались в этом городе и умирали, словно и не жили вовсе на этом свете. «Кто о них вспомнит?» – усмехнулся Рома. Мимо Ромы прошел его однокурсник и кивнул ему. Рома кивнул в ответ, а затем позвал его:

– Вась, – и жестом пригласил подойти.

– Тебе чего? На пары опоздаем, – заныл тот, но все же подошел.

– Ничего, главное, чтобы на целую жизнь не опоздать, Вась, – сказал Рома.

– Ты о чем? – не понял парень.

– Это я в принципе, – Рома сам не узнавал себя. Откуда появился этот спокойный тон в его голосе? Серьезный, уверенный. – Знаешь, Вась, не друзья они тебе. Ты хороший человек, и без них справишься. Подумай об этом.

– А-а-а, – стукнул себя по лбу парень, что было его привычкой. Он был типичный «очкарик», который очень хотел подружиться хоть с кем-нибудь. – Так я это знаю, – сказал парень и улыбнулся.

– То есть, как знаешь? – не понял Рома. – Они тебе не друзья, смеются над тобой, то напоят тебя чуть ли не до смерти. То в женском туалете запрут, как школьники, то рюкзак твой по всему коридору летает, пока ты не видишь. Я старался, правда, старался тебе помочь. Сколько раз я вступался за тебя в начале. Отмывал тебя от майонеза.

– Это были сливки, взбитые, – улыбался парень.

– Не суть, – продолжил Рома. – А тебе словно и все равно.

– Ром, хороший ты парень, да только спасибо, не стоит, – махнул рукой тот. – Знаю я все это, но, по крайней мере, они слушают меня.

– И ржут над всем сказанным.

– Я больше не сижу по вечерам дома.

– Потому что пьяный и забытый лежишь на скамейке или в песочнице, а все неравнодушные провожают тебя до дома.

– Угощают сигаретами.

– Браво, – похлопал Рома. – Веский аргумент. Еще есть, что добавить?

– Они моя компания, такая, какая есть, но я не одинок, а такие парни, как ты, Рома, только и знают что жалеть меня. А мне эта жалость поперек горла уже стоит, – и показал характерный жест.

– Тогда, думаю, ты знаешь, что делаешь, – и Рома поднял руки вверх и попятился назад.

Вася так и остался стоять на месте.

– Все, что ты делаешь – это все лишь жалость, в которой я не нуждаюсь. Тебе должно быть выгодно помогать бедным и убогим, чтобы реализовывать лидерские амбиции за их счет. Но со мной этот трюк не прокатит, потому что ты не лидер. И вряд ли будешь им. Не с того ты начинаешь свой путь к вершине! – кричал Роме вслед паренек.

«Ишь, как заговорил? Ну и черт с ним», – подумал Рома и понял, что это была последняя капли жалости к кому-то.

Он еще раз обошел здание, где работала его мама, а затем все-таки вошел внутрь. Здесь было светло и тепло. Чистый, свежий паркет с небольшим количеством мокрых следов на нем, да и лужа на входе были не в счет, тем более что уборщица вовсю орудовала шваброй. Пропускной пункт состоял из стола и амбала, сидящего за ним и отгадывающего сканворды.

– К кому, малец, – спросил тот и, встав из-за стола, буквально навис над Ромой.

– К Наталье Петровне, она на втором работает, уборщицей, – и, возможно, впервые Рома не испытывал чувства неловкости за мамину работу.

– Что ж ты молчишь, давай проведу, – сказал охранник, и, посадив на свое место щуплого напарника, которого не было даже видно из-за стола, пошел провожать Рому.

– Ты, стало быть, Роман?

– Да, – ответил тот.

– Наталья Петровна много о тебе рассказывала, говорит, футболом увлекаешься, – заинтересовался охранник.

– Да, было дело, интересовался.

– Бросил?

– Да, сегодня, – сказал Рома, увидев маму в конце коридора, и ускорил шаг, чтобы оторваться от сопровождения.

– Рома? Что случилось, на тебе лица нет, – запричитала мать с тревогой в глазах.

– Ничего, можно с тобой поговорить? – Рома обернулся назад, охранник стоял в том конце коридора, но мама ему помахала, и Рома тоже поднял руку, мол, «спасибо», и тот ушел.

– Что случилось? Давай, говори, – они опустились на банкетку, стоявшую здесь же.

– Мам, ты не только не волнуйся, – начал Рома.

– Да ты сам не свой, тем более после этой фразы я подавно переживать буду.

Тогда Рома опустил голову маме на плечо и рассказал обо всем, что случилось с Колей. Мать, конечно, тоже поразило это известие, что она даже заплакала.

– А самое страшное для матери, – говорила она, высмаркиваясь, – это пережить своих детей, тем более молодых и здоровых. Даже на один день – это очень страшно, – и обняла сына.

– Мам, знаешь, мне уехать нужно, – продолжил Рома.

– Как уехать? Куда?

– К Жене поеду, в Москву. Ты не переживай, Женя смог – и я смогу.

– Так Женя взрослым мужиком уехал, а ты куда? Нет, я не готова тебя отпустить.

– Мам, к нам не сегодня-завтра придет участковый, что мне ему говорить?

– Господи, этого еще не хватало! Ну, скажешь, как есть, тут ничего скрывать нельзя, помощь им нужно оказать, а они сами решат, что к чему.

– Просто я чувствую себя причастным к его гибели… Мам, ты только подумай: еще сутки назад мы с ним разговаривали, я же мог что-то изменить? Я же мог понять, что с ним что-то происходит. Мы же друзьями были.

– Не вини себя, сынок, Бог – он все видит… – и, сказав это, мать замолчала.

– А где он был, когда Коля с крыши падал? – Рома вскочил на ноги с банкетки и принялся ходить.

– Рома, я к тому, что ты ни в чем не виноват. Ни один суд тебя не осудит, покуда там, – она указала наверх, – так не решат.

– Все это глупости. Мама, – он посмотрел на женщину, которую меньше всего должен был расстраивать, и увидел, что она впервые в жизни не знает, что ему ответить, как поддержать, кроме как посетовать на Бога. – Я в любом случае уеду, а если что, ты ничего не знаешь, скажешь участковому, когда будет спрашивать, что я к тебе за ключами заходил. Хорошо?

– Да, – кивнула мать.

– Ну все, давай мам, увидимся, – и, наспех поцеловав ее в щеку, пошел по коридору, а когда поворачивал на лестницу, чтобы спуститься на первый, то обернулся и увидел, как она, полная растерянности, смотрит вслед своему сыну и не понимает, что происходит. От этой картины глаза предательски защипало, в горле стал ком, и Рома мгновенно отвернулся.

– Ключи забрал от дома, а то на учебу ушел, а ключи не взял, хорошо сейчас мобильная связь есть, – облокотившись на стойку охраны, сказал Рома.

– Да, хорошо, – кивнул охранник, снова принявшись за сканворды.

Рома быстро пошел домой, а придя достал из шкафа спортивную сумку и начал сгребать все вещи, но потом понял, что нужно взять все самое необходимое. Так, с не полностью набитой сумкой, он вышел из дома. Он решил хотя бы в этот раз не оборачиваться и пошел на автовокзал.

Здесь, в стороне от всех, обособленной кучкой среди прочих стояли и его знакомые готы.

– Рейм, – помахала ему Ленор, как Рома тут же встретился взглядом с Миттэром, для которого Ромин приход словно не был неожиданностью.

– Как ты узнал, что мы уезжаем? По-моему, это невозможно, разве что ты не экстрасенс, – сказал Торн, пожав руку Ромы.

– Случайно, – избегая лишних вопросов, сказал Рома.

– Это очень круто, что пришел нас проводить. На тренировку не опоздаешь? – спросила Эмбер.

– Да нет, я в Москву еду, к брату, – и отвел взгляд.

– Когда твой автобус? – Торн смотрел на парня и, кажется, чувствовал его растерянность.

– Автобус? – переспросил Рома.

– Ну да, билеты на какой маршрут? – поддержала своего парня Эмбер.

– Билеты? Так я не брал еще, сейчас, – и он ушел в поисках кассы. Она находилась за углом. Ни очереди, ни толкотни не было, как бывало в летний период, когда многие уезжали. Как-то летом они с Женей отстояли огромную очередь, и билеты все равно не получилось купить, так как за два человека до них касса закрылась, билетов не было, да и по времени уходил последний, битком набитый автобус. В тот день Женя так и не уехал, пришлось возвращаться домой и приходить на вокзал рано утром, но Рома второй заход на вокзал уже не осилил и попрощался с братом заранее.

Автобус Ромы отправлялся через полчаса, поэтому он спокойно сел на металлическую лавочку напротив кассы, закрыл глаза.

В памяти всплыл тот самый сон, что снился ему ночью. «Может, таким образом Коля хотел попрощаться? Ведь он же уже умер к тому моменту», – и снова ком в горле и тяжесть на плечах завладели им. От нее было не скрыться, гнетущее чувство, словно сильная температура и болезнь с осложнениями, когда где-то внутри все ноет и не дает полноценно жить, дышать и двигаться. От этой усталости Рома задремал и проснулся, лишь когда кто-то осторожно коснулся его плеча.

– Не знаешь, касса еще будет работать? – перед ним стояла девушка-гот, та самая, которую он видел тогда с ребятами выходившей из подъезда.