Читать книгу Айн Рэнд. Сто голосов - Скотт Макконнелл - Страница 12

Розали Энн (Фицджеральд) Уилсон была крестницей и подругой Айн Рэнд. Розали Уилсон скончалась в 2008 году.

Даты интервью: 26 марта и 1 апреля 1998 года

Скотт Макконнелл: Как случилось, что вы стали крестницей Айн Рэнд?

Розали Уилсон: Джо O’Коннор (брат Фрэнка) был моим крестным, и я знала Джо по тем временам, когда все мы жили на востоке. Я родилась в Кливленде, в декабре 1922 года, и была вторым ребенком своей матери. Думаю, что она вышла замуж примерно в двадцатом году. Джо был помолвлен с моей матерью до того, как она встретила моего отца. Наверно, они познакомились в Лорене, штат Огайо. Моя мать была знакома с Фрэнком O’Коннором со времен Кливленда и Огайо.

Как долго вы были знакомы с мисс Рэнд и Джо О’Коннором?

Мое знакомство с O’Коннорами, начиная с младенческой поры, продлилось лишь до того, как мы переехали в Калифорнию летом двадцать четвертого или двадцать пятого года. Потом с многочисленными интервалами оно шло до тридцать пятого года и снова возобновилось уже в пятидесятых.

Вашу мать звали Милли Фицджеральд?

Да. До брака с моим отцом она носила имя Камилла Лукас. Родные звали ее Милли.

Расскажите подробнее о Джо О’Конноре.

Он всегда носил бороду и был похож на Христа. Наверно, это сходство и привлекло его в Калифорнию, где он год за годом играл Христа в пьесе «Паломничество», которая шла в Паломническом театре, находившемся на Хайленд-авеню, совсем неподалеку от входа в Голливуд-боул. Я помню, как мы ходили в этот театр. Роль Джо была невелика, он появлялся на краю сцены, а потом медленно шел к ее середине. Тем временем другие актеры махали пальмовыми ветвями, пока он не заканчивал свой путь[47].

Его распинали?

Да.

Айн Рэнд и Фрэнк О’Коннор присутствовали на представлениях?

Да, один или два раза вместе с моими мамой и папой.

Что Джо делал в Лос-Анджелесе?

Они с Фрэнком время от времени работали в качестве статистов, однако основу претензий Джо на славу составляло многолетнее исполнение роли Христа в пьесе «Паломничество». Джо не отличался крепким здоровьем и имел изможденный вид.

Насколько близкими были отношения вашей матери и Фрэнка О’Коннора?

Оба O’Коннора – Джо и Фрэнк – были как братья моей маме.

Расскажите мне о взаимоотношениях внутри этой четверки.

Они складывались очень тесным и естественным образом. Между ними не возникало никаких недоразумений, или я, во всяком случае, не замечала их. Они казались давними и добрыми друзьями.

А как складывались ваши отношения с Айн Рэнд и Фрэнком?

Фрэнк и Айн одно или два лета брали меня на свое попечение. Каждый раз на две или три недели. Я была их малышкой. Я нашла даже один снимок, доказывающий это. Айн сняла нас с Фрэнком вместе. На вид мне примерно шесть-семь лет.

Как надо понимать эти слова «их малышкой»?

Своих детей у них не было, моя мама работала, а папа был за границей, так что они заботились обо мне. Айн работала в RKO, а у Фрэнка было в то время немного работы; думаю, он работал статистом. Айн работала в костюмерной RKO. Фрэнк или Айн всегда брали меня под крылышко, когда за мной некому было присмотреть.

Где находилась ваша мама?

В это время мои папа и мама разошлись и собирались разводиться, но уехали вместе, чтобы попробовать успокоиться и примириться.

Как мисс Рэнд выглядела в это время?

Ну, теперь с вами опять будет разговаривать маленькая девочка. Она мне нравилась, она была ласкова ко мне и несколько далека; мне нравились ее темные волосы и большие-пребольшие глаза. У моей мамы были рыжие волосы и красивые глаза, но у Айн глаза были больше. Я никогда не делала ничего такого, за что она могла бы меня отругать; она была очень мила, тиха и приятна. Она никогда не тискала меня, как Фрэнк и Джо, но не потому что не любила меня, а потому, что не любила объятий и поцелуев.

Куда вы с ней ходили?

У них был большой колли, и выгуливали эту огромную собаку в основном мы с Фрэнком. Собака хорошо относилась ко мне, ведь мы были знакомы два лета. Мы никуда не ходили. Мы ничего не делали, а только гуляли с собакой. Я не помню ничего другого.

Как бы вы описали мисс Рэнд и мистера О’Коннора?

Они были хорошей и вполне подходящей парой временных родителей. Опять же, вы говорите о шестилетнем ребенке. Я не замечала тогда никаких проявлений физической приязни или не смущалась ими. Они с лаской и заботой разговаривали друг с другом. И держались вместе. Я никогда не слышала, чтобы они спорили.

Они были бедны?

Наверное, они жили на грани бедности. Я смотрела на Айн глазами маленькой девочки. Помню только, что им подчас с трудом удавалось сводить концы с концами. Насколько я помню, это было трудное время. Должно быть, все это происходило в годы так называемой Депрессии. Вполне возможно, что Айн писала тогда свои сценарии и/или романы.

У вас есть относящаяся к этому периоду фотография Фрэнка?

Она была снята в их патио, общем с еще одной квартирой. Фрэнк сидит перед камерой на корточках вместе с собакой, с их колли, перед ними фонтан. На заднем плане видны две двери в квартиры, я тоже там есть. Позади видны также французские двери, и я стою возле одной из них.

Где вы спали?

В квартире была только одна спальня, и до тех пор, пока они не ложились, я спала в их постели, а в их распоряжении находилась гостиная. А когда они ложились, то опускали складную, вделанную в дверцу шкафа кровать. На ней я и спала.

Они тряслись над вами, тиранили или пытались избаловать вас?

Нет! Они относились ко мне очень просто. Похоже, что в мои юные годы все относились очень легко к тому, что я делала и куда ходила.

Что еще вы делали?

Когда Фрэнк бывал дома, мы много гуляли с собакой; мы оба любили прогулки. И я считала, что гулять здорово.

Мистер О’Коннор держал вас за руку, когда вы гуляли?

Иногда бывало. Когда мы гуляли с собакой, он одной рукой держал поводок, а другой меня, потому что я была маленькой.

А как вы развлекались?

Он танцевал со мной. Брал меня на руки и танцевал. У них была «Виктрола»[48], и когда ее включали, он брал меня на руки и кружил в воздухе. Мне это ужасно нравилось.

Я очень любила его и считала очень красивым. Он напоминал мне моего собственного папу и, наверно, нравился мне оттого, что я видела его чаще, чем родного отца.

Чем мистер О’Коннор напоминал вам отца?

Он очень любил меня. Был очень мягким и очаровательным человеком и всегда пребывал как бы в трепете передо мной, словно бы боялся прикоснуться. Конечно же, я тосковала по отцу, и оба моих дяди, Фрэнк и Джо, делали все возможное, чтобы хоть как-то заменить его.

Как он обращался с вами?

Не помню, чтобы он когда-то качался вместе со мной на качелях или делал нечто подобное. Думаю, что они просто хорошо обращались со мной, как было положено в те времена. Фрэнк и Айн не смотрели на меня свысока, держались на равных, и мне это нравилось.

Что значит: «держались на равных»?

Они не воспринимали себя как старших, а меня как младшую. Со мной никогда не сюсюкали. Они обращались со мной как с личностью. Естественно, личностью я и так была, однако есть разница в том, как люди обращаются с тобой, и дети ощущают ее.

Расскажите мне еще что-нибудь о мистере O’Конноре.

Я считала его очень привлекательным, и какое-то время он старался казаться, насколько это возможно, русским. Фрэнк носил эти казацкие рубашки, с высоким воротником, широкими рукавами.

Однажды на день рождения Фрэнк носил меня на плечах, a Айн приплясывала вокруг и хлопала в ладоши. У меня есть вязаная куколка, которую она связала для меня. Высотой куколка примерно в восемь дюймов, и Айн говорила, что, кроме нее, почти ничего в своей жизни не связала. Белая куколка с красной оторочкой, она до сих пор хранится у меня.

Это был подарок на день рождения или Рождество?

В моей жизни день рождения всегда совпадал с Рождеством. Я родилась двадцать шестого декабря. На наше Рождество, мой день рождения, обыкновенно собирались только мама, Джо, Фрэнк и Айн, и изредка – мой папа.

Помню одну из книг: Роберт Льюис Стивенсон, Детский сад стихов, подписанную Айн. Возможно, это был подарок на день рождения. «Розали от Айн».

Помните ли вы что-нибудь о ее произведениях?

Я была знакома с ними во время Великой депрессии, когда она еще начинала составлять себе имя. Она любила писать. Когда я заканчивала голливудскую среднюю школу, она предложила свою Ночью 16 января для постановки силами старших классов. Однако какая-то высшая инстанция запретила нам ставить этот спектакль.

Как Айн Рэнд обращалась с детьми?

Она была добра со мной. И обращалась совершенно естественно, не пытаясь что-то изображать и сюсюкать. Она всегда оставалась сама собой.

То есть?

Деловитой, в стиле: «Ты проголодалась?» или «Будешь сейчас есть?». В таком роде. Она не возилась со мной. Мои волосы были прямыми, как у нее, и не требовали завивки. Их нужно было только расчесать и предоставить себе самим.

А как вы обращались к Айн Рэнд?

Айн, я даже не звала ее тетей. Вот Фрэнка я звала – дядя Фрэнк, а Джо – дядя Джо, но ее я звала только Айн.

Должно быть, в известном смысле вы были очень близки с ней.

Вообще говоря, можно считать, что я была единственным их ребенком.

Она называла вас своей крестницей?

Да. Когда я была маленькой, она два или три раза сказала что-то вроде: «Знаешь ли, я – твоя крестная». А связав мне куколку, она назвала ее запоздавшим подарком от крестной.

Какие еще были у вас контакты с мисс Рэнд и мистером О’Коннором?

Должно быть, мне было лет семь или восемь. Дело было в Хеллоуин. Я ходила тогда в начальную школу Гранта на Харольд-вей и Мильтон-плейс в Голливуде. Это было в субботу. Все в этот день должны были прийти в каком-нибудь костюме. У меня ничего подходящего не было, поэтому я решила не ходить в школу. Айн узнала об этом и вместе с Фрэнком явилась в наш дом с костюмом одалиски из студийного гардероба. Должно быть, в то время люди были меньше ростом, поэтому она, обойдясь одними булавками, без особого труда приспособила наряд к моей фигурке. После этого они отвезли меня в школу, строго приказав не порвать и не испачкать костюм, так как в тот же самый день его надлежало вернуть в костюмерную. Поэтому весь день я просидела за партой, не смея пошевелиться. Словом, домой они отвезли печальную маленькую девочку.

А расскажите мне о своих визитах в Чатсворт, происходивших уже много лет спустя[49].

Мы с матерью ездили по воскресеньям в гости к Айн и Фрэнку, когда они жили в Чатсворте на Тампа-авеню. Я радовалась этим поездкам, потому что для меня это было тяжелое время. У меня было трое малышей, и я растила их одна. Поездки эти были для меня как еженедельный отдых в Катманду. Я там просто сидела, сидела и наслаждалась спокойной обстановкой. Для меня эти поездки были выходом из домашней кабалы, во всей тяжести обрушившейся на меня.

Я одна воспитывала троих детей и жила в их детском мире. Так что расслабиться в мире взрослых было чудесно, и я именно таким образом и воспринимала эти поездки. Моей маме их общество и беседы были приятны, и, на мой взгляд, всем им были интересны общие воспоминания. Встречи эти были приятны всем нам, но каждому по-своему.

Мои дети уехали на лето, и мир мой изменился. Моя мать заезжала за мной около двух, потому что тогда заканчивалась служба в церкви, a между двумя и тремя мы выезжали в гости и оставались там до половины шестого или шести. Мои дети каждое лето проводили с отцом.

Я получала возможность вновь сделаться взрослым человеком, наделенным взрослыми эмоциями, заботами и интересами.

Когда начались ваши поездки в Чатсворт?

Я вернулась в Южную Калифорнию в сентябре пятьдесят первого года[50]. Каждое воскресенье я радовалась изменениям своего образа жизни. В подобных случаях черная полоса моей жизни сменялась белой.

Целью ваших визитов было посещение именно О’Конноров?

Нет-нет, все трое были близко дружны. Все трое прекрасно расслаблялись в обществе друг друга. Они разговаривали о таких вещах, которыми я не интересовалась. Мне следовало интересоваться, однако же нет. Разговор шел и шел, но я откланивалась. Мне было тогда под тридцать, но политика не имела для меня особого смысла. Джанет Гейнор[51] и Адриан[52] жили в соседнем доме на углу, и лошади мне очень нравились. Я извинялась и отправлялась погулять и посмотреть на лошадей.

Когда будучи взрослой я встречалась с ними, они разговаривали о политике. Но я не участвовала в беседах, потому что не имела склонности к подобным темам. Конечно, речь то и дело обращалась к делам Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, однако, бывало, и к текущим делам Айн Рэнд; она говорила, что полностью наметила сюжет Атланта. Ее кабинет располагался рядом с гостиной, где мы всегда сидели. Там были ковры; стены были обиты коврами на высоту кресла, так что она работала исключительно в собственном обществе. В кабинет, кроме самой Айн, никто не входил. В гостиной висел портрет Фрэнка[53], который был написан именно там, где висел – в гостиной.

Бывали в их доме другие гости или прислуга?

Нет. Во всяком случае, по воскресеньям. Айн не особо любила готовить. Поэтому угощение ограничивалось холодными сандвичами и какими-нибудь напитками.

Почему прекратились посещения Чатсворта?

O, это было ужасно. До сих пор сердце болит. Я чуть не умерла со стыда. Был такой очаровательный день. Дело близилось к вечеру, на столе лежала какая-то газета, начался разговор о заседаниях [Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности]. Разговор шел уже более получаса. И тут моя мама швырнула в мирную беседу бомбу.

Моя мама за предыдущие годы успела сделаться непримиримой фанатичкой. Она испытывала неприязнь к людям из-за цвета кожи, национальности, в том числе еврейской. Она сделалась большой националисткой. И была в особенности настроена против евреев. И вела себя очень неприглядно, когда дело доходило до ее убеждений. Словом, она сказала нечто вроде: «Конечно, я не в восторге от Гитлера, однако согласна с ним в том, что надо истребить всех этих евреев». Мы не знали, что Айн – еврейка, однако я была просто ошеломлена тем, что такое вообще можно сказать.

А как отреагировали мисс Рэнд и мистер О’Коннор?

Так сказать, после «десяти часов» полного молчания? Эти мгновения показались мне вечностью. А потом спокойным, прекрасно модулированным голосом Айн произнесла: «Ну что ж, Милли, понимаю, что ты никогда не знала этого, но я – еврейка». Наступило полнейшее молчание. Не помню, как мы встали, как собрали вещи. Могу только сказать, что Фрэнк проводил нас до машины. Мне казалось, что она находится в десяти милях, но на всем пути мы не сказали друг другу ни слова. Он открыл переднюю дверь, a потом просунул голову в окно и сказал: «Милли, после всех этих лет знакомства мне жаль, что оно заканчивается таким образом». Моя мать сидела за рулем и смотрела прямо перед собой; мне кажется, она плакала. Просунув руку мимо моей матери, он пожал мне плечо. Я посмотрела на него, он тоже плакал, на этом все и закончилось.

Ужасно печальный конец. Ни одно столь долгое знакомство не должно обрываться столь печальным образом. A если так и случается, то причиной должна быть смерть, а не обида.

И вы никогда больше не виделись с ними?

Никогда.

А почему вы сами не стали поддерживать контакт, без матери?

Я ощущала их боль и обиду. И была слишком растеряна – не знала, что и сказать. Слава Айн в ту пору уже была велика – однако для меня главным были ее любовь и дружба. Так что их утрата была и моей.

И ваша мать так и не извинилась перед ней?

Моя мать за всю свою жизнь ни перед кем ни разу не извинилась. От нее нельзя было услышать даже простого «прости, я просыпала сахар». Так что не в природе моей матери было за что-либо извиняться!