Читать книгу Я ищу Новый год - Софья Сергеевна Яковлева, Соня Саарви - Страница 5

Дверь морозно хлопает. Деревянный стук и пружинный скрип исчезают не сразу. Как будто на мгновение примерзли к воздуху. Соседской машины во дворе не видно. Пусто и тихо.

Мы вывалились из подъезда в своих мохнатых шубах как Три Медведя. Топчемся на крыльце. Мама говорит, что вот, у нас шубы искусственные, а мне всё равно. Ну и что в том такого, что искусственные?

«Вот, – говорит мама, – Элка отдала мне свою старую, каракулевую, но она такая тяжёлая. Сил нет. Так в шкафу и висит».

А мне даже нравится, что искусственные. Зато мы похожи на трёх медведей. Мама и я – коричневые, а Лёка – чёрный такой медвежонок.

Поднимаю голову и вижу тень – бабуля смотрит на нас из окна, провожает. Мы помахали.

Скоро к ней приедет тётя Тамара.

А мы спускаемся с крыльца на скрипучую дорожку. Здесь темно. Мама устраивает огромный мешок на санках, а мы с Лёкой несём рюкзаки – ну словно на Таватуй собрались. Только рюкзаки не такие тяжёлые. Снег искрится под фонарём. А мне почему-то кажется, что этот вечер – особенный. И люди кругом все особенные.

Где-то в стороне плывёт желтоватое лунное яйцо. Оно время от времени выглядывает из-за крыш.

А в окнах начинают загораться гирлянды. Разноцветно мигают то тут, то там. Вон рубиново светит звезда. В овощном дождик и мишура. Под мишурой очередь. Всё это видно в громадные стёкла, словно в аквариуме.

А трамвая нет и нет. Мама волнуется. Скоро половина восьмого, а мы ещё и до автобуса не доехали. Я удивляюсь: половина восьмого! Мне казалось, уже часов десять. Так долго мы собирались. А потом сидели с бабулей – провожали Старый год.

Перед нами бубнил телевизор, а мама всё вскакивала, суетилась, проверяла манники в духовке – один бабуле с тётей Тамарой, а один – нам, с собой. И пихала что-то в полный мешок. И проверяла по списку в своей записной книжке.

И вот, наконец, мама сказала: «Ну, готово!» А мы с Лёкой вручили Бабуле по свёртку, поцеловали её и строго-настрого велели открыть только после Нового года.

Раньше мы к Галеевым ехали через весь город – на куче разных трамваев с пересадками. Это было настоящее путешествие. За такое большое время я всегда успевала придумать какую-нибудь историю. А Лёка – поспать, поканючить и поиграть со своим рыжим тряпичным котенком.

И тут мама открыла этот тридцать третий автобус. «Полчаса, и мы на месте».

Я сначала не слишком-то обрадовалась.

Во-первых, в автобусе меня часто укачивает. И пахнет бензином.

Во-вторых, этот автобус едет по таким тёмным коридорам из высоких заборных стен, что становится не по себе.

А в-третьих… Ну, а как объяснить это моё «в-третьих»?

Это «в-третьих» означает, что путешествие делается совсем коротким. И тогда выходит, что не в таком уж мы и далеке живём от Галеевых. А это попросту неинтересно.

Но что делать: наша мама любит вот так раз-раз, побыстрее. Зачем, говорит, время на дорогу тратить, если можно потратить его с Галеевыми. Вообще-то и правда, зачем.

Да и на тридцать третьем загадочности хватает. Заборы с обеих сторон высоченные, будто мы едем по лабиринту. Не видно ни людей, ни домов. Машины редкие-редкие. И фонарей почти нет. Настоящий тоннель времени, как в фантастических книжках. Названия тоже странные: «холодильник», «овощебаза», «вторая проходная», «завод алюминиевых изделий».

И вдруг после всего этого – свет. Фонари. Дома. Светофоры.

Сияют перекрёстки. На улицах люди… Но это уже другая планета. Галеевская.

К тому-то космическому автобусу и привёз нас гремучий трамвай с белыми окнами. Такой морозный, что мы не стали садиться, так и простояли несколько остановок, переминаясь с лапы на лапу.

* * *

На автобусной остановке скопился народ. Все недовольно косятся друг на друга. Новый год, а они косятся. И чем дольше ждут, тем больше косятся. Покряхтывают.

– А она вообще тут со своим мешком, – говорит какая-то тётенька. Мама пожимает плечами и отходит вместе с нами в сторонку. У меня уже нос щиплет от стояния, я тру его варежкой. Лёка спрятала нос в свою шаль. «Настя. Закройся, – говорит мама, – а то отморозишь щёки опять». Я не хочу отморозить. Бабуля нам на дорогу намазала лицо специальной помадой. Но всё равно воздух щиплется. Приходится закрываться платком. Тётенька всё бурчит. Мне хочется понять, что за тётя такая, но мама велела стоять рядом и не отходить.

Через какое-то время толпа облегченно вздохнула, выпустив облачко белого пара. Пришёл автобус. Маленький, кривобокий. Навис над нами, открыл двери гармошкой, а пол и ступенька такие скособоченные, сверху-вниз на нас смотрят. Даже ступить туда страшно, не удержишься и обратно из двери на землю съедешь. И под этим скособоченным полом что-то длинькает. Динь-длинь-дилинь, динь-дилинь… Но думать некогда. Все посмотрели секундочку на эту кособокость, и вдруг как полезут. Мама быстро санки схватила, мешок, и давай нас в автобус запихивать.

«Товарищи пассажиры. Держитесь за поручни», – говорит сердитый водитель в микрофон. Свет почти не горит, а ещё и мигает. Мотор всё длинькает. Народ упихивается как может, и тут тётенька опять откуда-то со стороны: «А ещё эта со своим мешком. В шубе. Богачка!» Мне почему-то стыдно. Не скажешь ведь ей, что это на всех. Что там и еда, и подарки, и наши специальные платья, которые мама сама шила.

«С мешком. Встала тут».

Странно. Тётенька была тоже в шубе. Да и какая же мама богачка?

– Буржуйка, – сказала тётенька громко, она уже пролезла дальше, и мы ей совсем не мешали.

– Прекратите. Вы видите, я с детьми! – строго сказала ей мама. А дяденька, похожий на дядю Валеру, который самолеты чинит, только постарше, подмигнул мне и тихо сказал: «не слушай ты её». Мама тоже сказала: «не слушай. У человека настроение плохое».

Тётенька снова начала говорить про буржуев, но тут на неё зашикали, и она ворчала всю дорогу себе под нос. Пока не вышла на «Звёздочке». И одну остановку мы проехали в тишине. Нам даже место уступили – целое сиденье, а то бы пришлось держаться за железные трубки изо всех сил. Народу-то стало поменьше, и мы со своим мешком и санками начали скатываться под уклон.

А когда мы вышли, то я поняла, что в автобусе было тепло.

Хрустальный холод тотчас закусал нос и щёки, снова взялся за варежки и сапоги.

«С-с-с», – сказала я и переступила ногами.

– Вот. Не захотела валенки, – сказала мама, – Лёка в валенках, и как хорошо. Да, Лёка?

Свёрток из шубы и шали слегка шевельнулся.

– Да ну. Мама, ты сама в ботинках, – сказала я.

– У меня-то ботинки с войлоком, – сказала мама, – как у валенок. А иначе я бы так в валенках и ходила. Помнишь, как в прошлом году…

Мама снова устроила на санках мешок.

Теперь, после тьмы за автобусными стеклами, нас окружали лабиринты огней до самого неба. Я всё не могла сообразить, по какой же тропинке между этих огромных стен с тысячами окон надо войти? Мама показала рукой: «вон туда».

– Мама, хочешь, я повезу, – сказала я и опять помялась от холода.

Вообще-то с мешком вышло не очень удобно. Мы забыли верёвку, и по дороге нам с Лёкой приходилось его постоянно придерживать.

– Погоди, я придумала. – Сказала мама. – Лёка, хочешь прокатиться?

И вот Лёка уселась на санки. За спиной у неё был рюкзак, спереди она обхватила мешок. А мы с мамой взялись за верёвочку.

– Ну, тронулись, – сказала мама, и мы покатили санки по утоптанной тропинке.

И тут же забылись и автобус, и хмурая тётя, и даже щипание в пальцах. И началась сказка.

Стены расступились. Тропинка повела нас через широкий, светлый двор. Кругом возвышались гигантские горные массивы с окнами. В окнах на все лады перемигивались гирлянды. Люди, проходящие мимо, смотрели на нас и улыбались. Снег был похож на пломбир и переливался под голубыми и жёлтыми фонарями. Какая-то собака в стороне носилась по этому снегу, валялась и всё пыталась уронить в него свою хозяйку. Сбоку от тропинки стояла снегурочка с глазами из веток и с красивой снежной косой. Ещё подальше красовался снеговик с палочкой вместо носа и в настоящей лыжной шапке.

– Галеевы нас, наверное, совсем заждались. Что ты, Настя, руки замерзли?

Я то и дело стала менять руки, сжимая то одну, то другую в кулак.

– Лёка, а ты не замёрзла? – спросила мама. Лёка закивала.

– Пробежишься?

Свёрток из шубы и шали опять кивнул.

Лёка слезла с санок, я налегла на мешок сзади, и мы – скорее, скорее! – дотопали до Галеевской многооконной стены.