Читать книгу Вместе с веком - Софья Шавир - Страница 11
Софья
Дочка
ОглавлениеЯ выехала на следующий день. Не помню сейчас дороги. Ехала поездом, но добравшись до районного центра Краснощеково узнала, что в деревню Верхняя Камышенка никакого транспорта нет и нужно идти пешком. Я не знала дороги, мне было страшно идти одной. Случайно увидела сарай, в котором находилась пожарная часть. Подошла к пожарникам, рассказала почему я здесь и со слезами умоляла помочь мне. Уговорила и в деревню въехала на пожарной машине. Вышла и стала спрашивать, где здесь живёт девочка Эла. Я ведь не знала жив ли Гриша. И мне сказали: это, наверное, та сирота, что живёт в крайней избе.
Когда я открыла дверь хаты, я увидела сидящих на полу детей. Они ели горячую картофельную шелуху, от которой шёл пар. Но моей дочки среди них не было. Рядом была комнатушка и на кровати лежала моя доченька в том самом красном в горошек сатиновом платье, в котором я её потеряла. Она была худющая и бледная. Я схватила её на руки, стала целовать, но она узнала меня не сразу. А потом, когда узнала, вцепилась в меня и не на шаг не отпускала. Я открыла чемоданчик, где лежало печенье, шоколад, колбаса, но… она увидела кусочек хлеба и с жадностью схватила его. Я спросила её, почему она лежит в кровати и услышала в ответ: я наелась лебеды и теперь живот болит. Сердце разрывалось при взгляде на эту костлявую зелёную девочку, но я была счастлива, что она жива. Я нашла её! Я её вылечу! Я сказала дочке, что куплю ей всё, что она захочет. И она ответила: мама, купи мне цветастый платок. Говорила она по-деревенски.
Скоро пришли хозяйка избы и Гриша, они работали в поле. Он выглядел очень плохо. Рассказал, как они шли из Кисловодска с подводами лошадей и коров. Иногда удавалось подъехать на телеге и даже попить молоко. Я поняла, что он живёт с хозяйкой, она неприветливо на меня поглядывала. Элочка была очень слаба. Зелёный понос нужно было остановить. На счастье у меня был с собою рис. Я варила ей жидкие каши, поила чаем с сухариками и через несколько дней можно было тронуться в путь. Спали все на полу и около Гриши я увидела клок газеты полный зелёной мокроты. Он стал мне совсем чужим, но сознание, что он сохранил ребёнка, заставило меня предложить ему ехать с нами, если он хочет. Гриша сразу согласился, попросил у хозяйки его документы и как был, так и пошёл. Вещей у них обоих не было никаких. Дело было летом и мы тронулись в путь. Приближался конец войны.
Мне удалось связаться с Кисловодском, и я попросила Марию Фоминишну приехать в Омск, где её ждут больной сын и внучка. О том, что они терялись она ничего не знала. Мама и Сима плакали, глядя на Элочку, такая она была худая и бледная, а Гриша их просто испугал своим болезненным видом. Попросили Игоря, сына Симы, сводить Гришу в баню. Сима дала ему бельё и одежду мужа, благо оба были высокими. Мы начали аккуратно подкармливать Элочку. Из госпиталя я могла понемножку приносить необходимое. К тому времени и мама уже не вставала с кровати – туберкулёз перекинулся на печень. Начались боли, она кричала, ей стали часто вводить морфий. Жить всем вместе стало тяжело и я сняла однокомнатную квартиру, половину площади которой занимала русская печь. Приехала Мария Фоминишна. Она спала на печи. Мне стало невыносимо жить с Гришей. Болезнь сделала его злым, он старался заразить меня. Я снова уложила его в больницу.
Страшную историю рассказала Мария Фоминишна. Когда она вернулась с рытья окопов в Кисловодск, там вышел приказ всем евреям собраться в определенное место. Руководил сбором раввин. К ней домой прибежала моя младшая сестра Сара и просила спрятать её, но наш сосед, человек, которому я всегда помогала, давала деньги взаймы, выдал Сару. Он увидел, как она вошла в дом. На завтра пришли полицаи и Сару увели. Мария Фоминишна шла за толпой евреев до Минеральных вод. Она видела, как заставили более молодых рыть землю, потом расстреливали людей, стоящих на края ямы. Мертвые падали вместе с ранеными, но живыми. Мария Фоминишна видела весь этот ужас и похоронила там Сару.
Маме становилось всё хуже и она скончалась с просьбой о морфии на устах. За гробом в сорока-пяти-градусный мороз шли я и Сима. Гроб везли на санях. Об этой картине больно и страшно вспоминать.