Читать книгу Школа Добра и Зла. Мир без принцев - Соман Чайнани - Страница 2

Все-таки остается некоторая неловкость после того, как твоя лучшая подруга пытается тебя убить.

Впрочем, Агата легко преодолела это чувство, пока любовалась их с Софи золотыми статуями, которые возвышались над пестрой от солнечных лучей площадью.

– Я не понимаю, почему это обязательно должен быть мюзикл, – сказала она, чихая от запаха гвоздик, пришпиленных к ее розовому платью.

– В костюмах не потеть! – рявкнула Софи на мальчика, отчаянно трепыхавшегося в зловещей гипсовой голове пса, пока привязанная к этому бедолаге девочка (тоже в гипсовой голове, но довольно миловидной собаки) неуверенно шаталась, не видя ничего вокруг. Затем Софи поймала двух помеченных бирками «Чеддик» и «Раван» юношей, которые пытались поменяться одеждой:

– Меняться школами тоже запрещается!

– Но я хочу быть всегдашником! – проворчал «Раван» и оттянул свою унылую черную тунику.

– Мой парик чешется, – хныкнула «Беатрис», зарываясь пальцами в свой белый шиньон.

– Мамочка меня не узнает, – жаловался мальчик в серебряной маске Директора школы.

– И НИКАКОГО НЫТЬЯ ИЗ-ЗА РОЛЕЙ! – прикрикнула Софи, повесив на дочь кузнеца бирку «Дот» и сунув ей по шоколадному мороженому в обе руки. – Тебе нужно набрать десять килограммов к следующей неделе!

– Ты говорила, это будет скромное мероприятие, – вздохнула Агата, наблюдая за пареньком, который балансировал на шатающейся лестнице, пытаясь нарисовать на огромном навесе над входом в театр два очень знакомых зеленых глаза. – Кое-что изящное к годовщине…

– Неужели у всех мальчиков в этом городе фальцет?! – вопила Софи, инспектируя юношей и сверкая зелеными, точно такими же, как на рисунке, глазами. – Наверняка хоть у кого-то голос уже сломался. Наверняка кто-то может играть Тедроса, самого красивого и прекрасного принца в…

Она обернулась в поисках рыжего Рэдли, обладателя торчащих, как у кролика, зубов, который стоял, затянутый в узкие бриджи и выпятив грудь колесом. Софи поперхнулась, подавляя смех, и заклеймила его табличкой «Хорт».

– Это все не так уж скромно, – уже громче заметила Агата, разглядывая двух девочек, которые натягивали на билетный киоск полотно с двадцатью неоновыми лицами Софи. – И совсем не изящно…

– Свет! – гаркнула Софи двум мальчикам, висящим на канатах.

Агата закрылась руками от ослепляющей вспышки света. Подглядывая сквозь пальцы, она увидела бархатный занавес, на котором горела надпись, выложенная яркими круглыми лампочками

– Это не слишком простенько для финала? – Софи резко повернулась к Агате, взметнув подол иссиня-черного бального платья. Ее наряд был украшен нежными золотыми листьями, дополнен рубиновым кулоном на ее шее, а тиара из синих орхидей венчала все это великолепие.

– Кстати, это мне кое-что напомнило. Ты сможешь спеть в хоре?

– С ума сошла?! – надулась Агата. – Ты сказала, что это будет небольшое представление в память о похищенных детях, а не какой-то балаган! Я не могу играть кого-то, не могу петь, но тем не менее у нас тут костюмированная репетиция напыщенного шоу, у которого даже сценария нет. А это что? – Она указала на ленту, украшающую платье Софи, на которой красными хрусталиками было выложено:

Софи уставилась на подругу:

– Ты правда думала, что я расскажу нашу настоящую историю?

Агата ответила ей хмурым взглядом.

– Ох, Агата, если мы сами не прославим себя, то кто это сделает? – вздохнула Софи, оглядывая просторный амфитеатр. – Мы же Разрушители Проклятия из Гавальдона! Победители Директора школы! Выше нас только звезды! Мы живые легенды! Так, но где же наш дворец? Где наши слуги? На годовщину нашего похищения из этого гнусного городишки они должны воздать нам почести! Им полагается боготворить нас! Они обязаны преклонить перед нами колени вместо того, чтобы слоняться по округе с толстыми, безвкусно одетыми вдовами!

Ее голос гремел среди пустых рядов деревянных стульев. Софи повернулась к подруге и увидела, что Агата смотрит на нее с сочувствием.

– А разве старейшины не дали ему разрешения? – спросила Агата.

Лицо Софи потемнело. Она отвернулась и начала раздавать актерам листки со словами песен.

– Когда это произойдет? – не унималась Агата.

Софи молчала.

– Когда, Софи?

– На следующий день после шоу, – ответила Софи, поправляя гирлянду на огромном алтаре. – Но все может измениться в мгновение ока, когда они увидят наш выход на бис.

– Почему? Что там, с этим выходом?

– Я думаю, с ним все в порядке. Я в нем совершенно уверена.

– Софи. Что будет в выходе на бис?

– Он взрослый человек. Он волен сам принимать решения.

– И это шоу не имеет ничего общего с попытками помешать свадьбе твоего отца?

Софи стремительно повернулась к Агате:

– Почему тебе вообще пришло это в голову?!

Агата взглянула на толстую бездомную старуху в фате, скрючившуюся под алтарем, над которой красовалась табличка «Онора».

Софи сунула Агате листок:

– На твоем месте я бы училась петь.

Девять месяцев назад, когда девочки вернулись из леса, шум поднялся неслыханный. Добрых две сотни лет Директор похищал из Гавальдона подростков для своей школы Добра и Зла. Однако после того как множество детей исчезли навсегда, а сотни семей распались, две подруги смогли-таки найти путь домой. Людям хотелось целовать их, дотрагиваться до них, они даже соорудили их статуи, словно Софи и Агата были богами, сошедшими с небес. По требованию жителей, Совет Старейшин предложил организовать раздачу автографов в церкви, после воскресных служб. Вопросы были всегда одни и те же:

– Они вас мучили?

– Вы уверены, что проклятие снято?

– Вы видели моего сына?

Софи героически предложила нести бремя славы в одиночку, но, к ее удивлению, Агата всегда появлялась на воскресных мероприятиях. В первые месяцы Агата давала ежедневные интервью городскому вестнику, позволяя Софи ее одевать и припудривать. Более того, Агата вежливо терпела общение с маленькими детьми, которых сама Софи на дух не переносила.

– Рассадники бактерий! – брюзжала Софи и, перед тем как подписать очередную книгу сказок, обильно смазывала ноздри маслом эвкалипта. Она заметила, как Агата улыбнулась мальчику, поставив автограф на его книге о короле Артуре.

– С каких это пор тебе нравятся дети? – проворчала Софи.

– С тех самых, как они начали умолять о встрече с моей матерью всякий раз, когда простудятся, – ответила Агата, улыбнувшись так широко, что стали заметны следы губной помады на зубах. – У нее за всю жизнь не было столько пациентов.

К лету поток людей начал иссякать. Тогда Софи пришла в голову идея выпустить плакаты:

Агата ошарашенно уставилась на плакат, висевший на двери церкви:

– Бесплатный поцелуй?!

– На их книги сказок, – обронила Софи, вытягивая ярко-красные губки и любуясь своим отражением в карманном зеркальце.

– Вообще-то, звучит не совсем так, – заметила Агата, поправляя обтягивающее зеленое платье, которое она одолжила у Софи. Розовый цвет исчез из гардероба подруги после их возвращения. Скорее всего потому, что он напоминал Софи те времена, когда она была лысой беззубой ведьмой.

– Послушай, мы уже вчерашние новости, – сказала Агата, подтягивая лямки платья. – Пора возвращаться к обычной жизни.

– Пожалуй, на этой неделе на встречи с фанатами буду приходить только я, – Софи стрельнула глазами поверх зеркала. – Возможно, люди не чувствуют в тебе энтузиазма.

Однако никто, кроме Рэдли, ни в то воскресенье, ни в следующее так и не появился. Ни «любовный подарок», который Софи предлагала на одной неделе, ни «ужин на двоих», обещанный на другой, погоды не сделали. К осени плакаты о пропавших без вести исчезли с площади, а дети попрятали свои книжки в шкафы. Мистер Довиль повесил объявление «Последние дни распродажи» на витрину магазина, хотя никакой новой партии сказок в этом году так и не появилось. Теперь девочки превратились в такую же древность, как и само Проклятие. Даже отец Софи перестал ходить вокруг нее на цыпочках. На Хеллоуин он сказал дочери, что Старейшины одобрили его будущий брак с Онорой. Однако благословения у Софи так и не попросил.

Хоть Софи и спешила с репетиции сквозь жуткий проливной дождь, она все равно нашла минутку возмущенно взглянуть на свою когда-то блестящую статую, которая теперь была заляпана птичьим пометом. А ведь она здорово потрудилась для этого изваяния. Сами подумайте: неделя масок из улиточных яиц и диета из огуречного сока – все ради того, чтобы скульптор смог запечатлеть ее во всей красе. И вот результат – изысканный туалет для голубей.

Она обернулась на свое нарисованное лицо, мягко подсвеченное бликами огней театрального шатра, и скрипнула зубами. Шоу напомнит ее отцу, кто должен быть на первом месте. Шоу всем им напомнит.

Она прошлепала по площади в сторону улицы с жилыми домами, из труб которых струился ароматный дымок. Софи могла легко определить, чем каждая семья ужинает: свинина в сухарях с грибной подливкой у Вильгельма, говядина с картофельным крем-супом у Белль, чечевица с беконом и фаршированный батат на столе у Сабрины… Еда, которую любил, но никогда не получал ее отец.

Отлично! Вот и пусть голодает, ей-то что. Подходя к своему дому, Софи втянула ноздрями воздух, надеясь почувствовать запах пустой затхлой кухни – запах, который напоминает ее отцу, что он потерял.

Вот только кухня вовсе не пахла пустотой. Софи вдохнула снова, и манящий запах мяса и молока заставил ее ускорить шаг. Она подбежала к дому, рванула дверь на себя…

Онора как раз рубила свежие свиные ребрышки.

– Софи, – тяжело бросила она, вытирая пухлые руки, – я совсем закрутилась у Бартлеби, мне бы не помешала помощь.

Софи взглянула сквозь нее:

– Где мой отец?

Онора попыталась откинуть плечом свои густые, испачканные мукой волосы:

– М-м-м, они с ребятами устанавливают шатер. Стефан подумал, что будет здорово, если сегодня мы все поужинаем вмес…

– Шатер? – Софи уставилась на заднюю дверь. – Сейчас?

Она распахнула дверь и выбежала в сад. Под проливным дождем, обдуваемые шквальным ветром, оба сына вдовы держали жерди, к которым были привязаны два конца шатра, а Стефан пытался привязать вздымающийся белый шатер к третьей жерди. Как только ему это удалось, ветер лихо сорвал ткань и накрыл ею отца вместе с мальчиками. Софи услышала из-под полотна их веселое хихиканье, а затем наружу высунулась голова отца:

– Вот что нам было нужно! Четвертый!

– Зачем вы устанавливаете шатер? – ледяным тоном спросила Софи. – Свадьба только на следующей неделе.

Стефан выбрался из-под шатра, выпрямил спину и прочистил горло:

– Она завтра.

– Завтра?! – Софи побледнела. – Это то самое завтра, которое сразу после сегодня?

– Онора предложила сыграть свадьбу до твоего шоу, – объяснил Стефан, поглаживая недавно отросшую бороду. – Мы не хотим отвлекать от него внимание.

Софи начало мутить:

– Но… Как это…

– Не беспокойся. Мы заранее объявили в церкви об изменении даты. А Джейкоб и Адам помогут установить шатер вовремя. Как прошла репетиция?

Он обнял шестилетнего мальчика и прижал его к себе.

– Джейкоб сказал, что сумел разглядеть огни даже с нашего крыльца.

– Я тоже их видел! – крикнул восьмилетний Адам, обнимая Стефана с другой стороны.

Стефан поцеловал их в макушки.

– Кто бы мог подумать, что у меня появятся два маленьких принца! – прошептал он.

Софи смотрела на отца, еле сдерживая слезы.

– Ну, расскажи нам, что будет в твоем шоу? – спросил Стефан, улыбаясь ей.

Но внезапно Софи стало совершенно плевать на свое шоу.

На ужин было аппетитное жаркое с идеально приготовленной брокколи и салатом из огурцов. На сладкое – черничный тарт, выпеченный без муки. Однако Софи ни к чему не прикоснулась. Под звяканье вилок она сидела за тесным столом и свирепо сверлила Онору взглядом.

– Ешь, – настаивал отец.

Онора, сидящая рядом с ним, нервно потерла двойной подбородок, избегая взгляда девочки:

– Если Софи не нравится ужин…

– Ты приготовила именно то, что она любит, – отрезал Стефан, не сводя глаз с дочери. – Ешь.

Софи и не думала выполнять приказ. Звяканье вилок стихло.

– Можно мне свинину? – спросил Адам.

– Вы ведь были подругами с моей матерью, верно? – обратилась Софи к Оноре.

Вдова подавилась куском мяса собственного приготовления. Стефан сердито посмотрел на Софи и только открыл рот, чтобы отчитать ее, как Онора схватила его за запястье. Она рассеянно промокнула сухие губы грязной салфеткой.

– Лучшими подругами, да, – сипло подтвердила Онора и сглотнула. – Довольно продолжительное время.

Софи замерла.

– Интересно, что же встало между вами?

Улыбка Оноры исчезла без следа, и вдова уткнулась в свою тарелку. Софи продолжала буравить ее взглядом.

Вилка Стефана звякнула об стол.

– Почему бы тебе не помочь Оноре в лавке после школьных занятий?

Софи была уверена, что ему ответит Адам, но вдруг почувствовала, что взгляд отца обращен к ней.

– Я? – Софи побледнела. – Помочь… ей?

– Бартлеби намекнул, что моей жене пригодилась бы лишняя пара рук, – настаивал Стефан.

Жене. Единственное слово, которое услышала Софи. Не воровка. Не попрошайка. Жена.

– После того как мы сыграем свадьбу, а потом отгремит твое шоу, – добавил он, – ты вернешься к нормальной жизни.

Софи бросила взгляд на Онору, ожидая, что та тоже ошарашена, но вдова только нервно заглатывала огурец за огурцом, едва приоткрывая пересохшие губы.

– Отец, ты хочешь, чтобы мне… чтобы я… – Софи не могла даже произнести эти слова, – чтобы я взбивала м-м-масло?

– А что, нарастим немного мускулов на эти тонюсенькие ручки, – усмехнулся отец, продолжая жевать, а Джейкоб и Адам тем временем не преминули похвастаться бицепсами.

– Но я знаменитость! – взвизгнула Софи. – У меня есть фанаты – есть даже моя статуя! Я не могу работать! Только не с ней!

– Тогда, наверное, тебе следует найти другое дело, которым ты будешь зарабатывать на жизнь, – сказал Стефан, обгладывая косточку. – Пока ты в этой семье, ты должна вносить свой вклад. Или мальчики с радостью займут твою комнату.

Софи задохнулась от возмущения.

– А сейчас – ешь, – бросил он так резко и зло, что она была вынуждена подчиниться.

Наблюдая из противоположной части комнаты за тем, как Агата переодевается в свое старое мешковатое черное платье, Рипер недоверчиво рычал, изредка прерываясь на обсасывание рыбьих костей.

– Видишь? Я все та же старая добрая Агата.

Она захлопнула крышку сундука, набитого одолженной у Софи одеждой, отпихнула его к двери и опустилась на колени перед своим лысым морщинистым котом:

– Теперь ты снова можешь быть со мной милым.

Рипер зашипел.

– Это же я, – сказала Агата, пытаясь погладить его, – я ни капельки не изменилась!

В ответ Рипер оцарапал ее и тут же смылся.

Агата потерла свежие царапины на руке – красные среди других, уже слегка заживших. Она плюхнулась на свою кровать, а Рипер свернулся в заросшем плесенью углу – настолько далеко от нее, насколько позволяла комната.

Она свернулась калачиком и обняла подушку.

Я счастлива.

Она слушала, как дождь стучит по соломенной крыше и, просачиваясь сквозь дыру в потолке, капает в мамин черный котел.

Дом, милый дом!

Цок-цок-цок – вторил ей дождь.

Софи и я.

Она уставилась на голую треснувшую стену. Цок-цок-цок.

Будто меч в ножнах бьется о пряжку ремня. Цок-цок-цок. Сердце застучало в груди сильнее, кровь вскипела раскаленной лавой – все это происходило с ней и раньше. Цок-цок-цок. Черный котел превратился в его черные сапоги. Соломенная крыша стала его золотыми волосами. Небо, которое виднелось в окне сквозь тучи, пролилось голубизной его глаз. Подушка в ее руках обернулась смуглой подтянутой плотью…

– Дорогая, мне нужна твоя помощь, – раздался тонкий голос.

Агата проснулась словно от толчка, все еще сжимая подушку, которая теперь была влажной от пота. Она сползла с кровати и, пошатываясь, поспешила к двери. На пороге стояла ее мать, нагруженная двумя корзинами: одна битком набита корнями и листьями, а другая – головастиками, тараканами и ящерицами.

– Что за…

– Теперь ты наконец покажешь мне, как варить кое-какие зелья, которые ты изучала в школе! – прощебетала Каллиса, выпучив от возбуждения глаза. Обе корзины плюхнулись прямо в руки Агате. – Сегодня было не так уж много пациентов. У нас есть время на зельеварение!

– Мама! Я же объясняла тебе, я больше не могу творить волшебство, – сказала Агата, ставя корзины на пол и закрывая дверь. – Наши пальцы здесь не светятся.

– Почему бы тебе тогда просто не рассказать мне по пунктам, что конкретно вы делали? – спросила мать, взбивая черный купол своих сальных волос. – Покажи хотя бы, как варить бородавочное зелье.

– Послушай, я оставила все это в прошлом.

– Ящериц лучше добавлять свежими? А что еще мы можем с ними приготовить?

– Я уже не помню всей этой ерунды…

– Но они же испортятся…

Хватит!

Но ее мать была непреклонна.

– Прошу тебя! – взмолилась Агата. – Я не хочу говорить о школе!

Каллиса мягко забрала корзину из ее рук:

– Когда ты вернулась домой, я была вне себя от счастья, – она посмотрела в глаза дочери. – Но с другой стороны, я беспокоилась, когда думала о том, ЧТО тебе пришлось бросить.

Пока ее мать оттаскивала корзины на кухню, Агата уставилась на свои черные неуклюжие башмаки.

– Ты знаешь, как я не люблю зря переводить продукты, – Каллиса вздохнула, – будем надеяться, что наши котлы выдержат похлебку из ящериц.

В свете факела Агата шинковала лук и слушала, как мать что-то фальшиво напевает себе под нос, – точно так же, как она делала каждый вечер. Вдруг непонятно почему Каллисе полюбилось их кладбищенское гнездышко и уединенный быт.

Агата положила нож.

– Мама, как понять, что человек уже нашел свое «долго и счастливо»?

– Хммм? – вопросительно промычала Каллиса. Ее костлявые руки бросили в котел горсть тараканов.

– Ну, я имею в виду людей в сказке. Как они это понимают?

– Там должно быть написано, дорогая, – мать кивнула в сторону книги, выглядывающей из-под кровати Агаты.

Агата взглянула на последнюю страницу, где светловолосый принц и черноволосая принцесса целовались на своей свадьбе на фоне зачарованного замка…

– Но что, если два человека не могут заглянуть в конец своей книги? – она уставилась на принцессу в объятиях принца. – Как они поймут, что уже счастливы?

– Если им нужно кого-то об этом спрашивать, то скорее всего они несчастливы, – ответила ее мать, топя таракана, который отчаянно не желал тонуть.

Глаза Агаты еще чуть-чуть задержались на принце. А потом она захлопнула книгу и кинула ее в огонь, над которым висел котел:

– Самое время избавиться от этой ерунды! Все остальные давно уже это сделали.

Она снова принялась резать лук, орудуя ножом еще быстрее, чем прежде.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спросила Каллиса, услышав, что дочь шмыгает носом.

Агата смахнула с глаз слезы:

– Это от лука.

Дождь закончился, но холодный осенний ветер носился по кладбищу, освещенному лишь двумя с трудом удерживающими пламя факелами над лязгающими воротами. Когда Софи добралась до могилы, ее мышцы сводило, а стук сердца отдавался в ушах, словно умоляя ее держаться от этого места подальше. Капельки пота заскользили по ее спине, и она, зажмурившись, упала на колени в траву и грязь.

Она никогда не смотрела на это. Никогда.

Сделав глубокий вдох, Софи отважилась открыть глаза. Она с трудом смогла различить изображение бабочки, почти стертое временем. Бабочка взмахнула крыльями и застыла над нанесенными на надгробный камень словами

Два камня поменьше, оба неподписанные, жались к камню ее матери, словно два крылышка. Пальцы Софи в безупречных белых перчатках начали выдергивать мох из трещин на одном из камней, порядочно заросшем за годы забвения. Пока она вычищала плесень и сорняки, ее уже сильно испачканные перчатки наткнулись на глубокие выемки в камне, явно кем-то намеренно нанесенные, а не просто оставленные беспощадным временем. На камне было что-то выгравировано. Она пригляделась…

– Софи?

Девочка обернулась и увидела приближающуюся Агату, закутанную в драное черное пальто и вооруженную подтекающей свечой в соуснике.

– Моя мама увидела тебя из окна.

Агата опустилась на землю рядом с Софи и поставила свечу напротив могил. Софи долго молчала, прежде чем заговорить.

– Он думал, что это была ее вина, – наконец сказала она, не сводя глаз с двух неподписанных могильных камней. – Два мальчика, оба родились мертвыми. Как еще это можно было объяснить?

Она заметила, как из темноты выпорхнула синяя бабочка и уселась в трещинку на обветшалом надгробии ее матери.

– Все доктора в один голос твердили, что она не сможет больше иметь детей. Даже твоя мать была того же мнения, – Софи замолчала на секунду и едва улыбнулась синей бабочке. – Но однажды это все-таки случилось. Она была так слаба, что никто и не думал, что беременность продлится долго, однако ее живот продолжал расти. «Чудесное дитя» – вот как старейшины назвали его. Отец сказал, что назвал бы его Филипом. – Софи повернулась к Агате: – Вот только девочку Филипом назвать нельзя.

Софи снова замолчала, ее лицо затвердело.

– Она любила меня, несмотря на то, какой слабой я ее сделала. Не важно, сколько раз она видела, как он заглядывает домой к ее подруге и остается там. Софи старалась сдержать слезы: – Онора ведь была ее подругой, Агата. Ее лучшей подругой! Как она могла?!

И она горько заплакала, закрываясь грязными перчатками.

Агата опустила глаза и не проронила ни слова.

– Я видела, как она умирает, Агги. Разбитая и преданная, – Софи отвернулась от могилы. – А сейчас он получит все, что хотел.

– Ты не можешь ему помешать, – мягко сказала Агата, коснувшись ее плеча.

Софи сбросила ее руку:

– И позволить ему выйти сухим из воды?!

– А у тебя есть выбор?

– Ты все еще думаешь, что свадьба состоится? – Софи взвизгнула: – Послушай!..

– Софи…

– Это он должен был умереть! – щеки Софи вспыхнули от гнева. – Он и его маленькие принцы! Тогда я буду счастлива в этой тюрьме!

Ее лицо налилось кровью, и у Агаты мороз пробежал по коже. Впервые после их возвращения домой она увидела смертельно опасную ведьму, таящуюся в ее подруге и жаждущую вырваться на свободу.

Софи заметила, как в глазах Агаты мелькнул страх.

– П-п-п-прости меня… – заикаясь, промолвила она и отвернулась. – Я не знаю, что на меня нашло…

Ее лицо смягчилось, и стало заметно, что девочке стыдно. От ведьмы не осталось и следа.

– Я скучаю по ней, Агги, – прошептала Софи, вся дрожа. – Я знаю, мы обрели свое «долго и счастливо». Но я до сих пор скучаю по своей матери.

Агата, поколебавшись, все-таки дотронулась до плеча подруги. Софи потянулась к ней, и Агата крепко обняла ее.

– Как бы я хотела увидеть ее снова! – твердила Софи сквозь слезы. – Я бы все сделала для этого! Все!

Старые башенные часы пробили десять раз, и между каждым ударом врывались громкие страдальческие стоны. Прижавшись друг к другу, девочки различили силуэт старого мистера Довиля, который катил тележку с остатками книг из своей закрытой лавки. Каждые несколько шагов он останавливался передохнуть, едва справляясь с тяжестью никому не нужных сказок, а затем вновь продолжал путь. Девочки смотрели на него, пока он не скрылся за углом и не затих унылый скрип его тележки.

– Я не хочу кончить, как она, одинокой и… забытой, – выдохнула Софи. – Она повернулась к Агате, пытаясь улыбнуться: – Но ведь у моей матери не было такой подруги, как ты! Ты бросила принца ради того, чтобы мы были вместе. Разве я могу сделать кого-то таким же счастливым? – ее взгляд затуманился. – Я не достойна тебя, Агата. Серьезно, не достойна. После всего, что я натворила.

Агата молчала.

– Кто-то добрый позволил бы этой свадьбе состояться, правда? – Софи мягко гнула свою линию. – Кто-то такой же добрый и хороший, как ты.

– Уже поздно, – сказала Агата, поднимаясь. Встав, она протянула руку Софи.

Софи смиренно протянула свою:

– Мне еще нужно найти походящее платье на свадьбу.

Агата выдавила улыбку:

– Видишь? Во всем есть свои плюсы.

– Конечно, я должна выглядеть лучше, чем невеста! – Софи уже неслась впереди подруги.

Агата фыркнула и схватила факел, висевший на воротах:

– Погоди, я провожу тебя домой.

– Как мило, – сказала Софи, не останавливаясь ни на секунду. – Так я смогу дольше наслаждаться запахом лукового супа, который ты ела на ужин.

– Лукового супа с ящерицами, если быть точной.

– Я правда не понимаю, почему мы дружим.

Две фигуры, будто прилипшие друг к дружке, прошли сквозь жалобно скрипнувшие ворота; свет факела обрисовал две длинные тени на заросшей травой тропинке.

Когда силуэты подруг растворились в ночи, порыв ветра, пролетев через все кладбище, раздул пламя свечи, стоящей в грязном соуснике. Пламя росло и росло, и вот уже стала видна синяя бабочка, так необычно устроившаяся прямо на памятнике. Затем огонек свечи набрался сил и осветил орнамент на надгробиях двух маленьких безымянных могил. На каждом было выгравировано по лебедю.

Один был белый.

Другой черный.

Ветер с ревом пронесся между могилами и затушил свечу.