Читать книгу Новый день. Коллекция повестей и рассказов для медленного чтения - Соня Пучкова - Страница 2

Писательница
Пролог, в котором мы знакомимся с Писательницей и писательским обществом

Оглавление

В одном провинциальном городке жила писательница. В общем-то, надо поправить себя: наша героиня ничего не писала, хотя сочиняла с детства. Но когда мы встретились с ней, все её уже называли Писательницей.

Было нашей героине тогда всего восемнадцать. Все почему-то путали её с тринадцатилетним мальчишкой, щупленьким и худеньким. Наверное, потому что она так и выглядела. Да и забавы её были не как у девочки. Писательница в детстве никогда не играла в куклы. Залезть на дерево, нарвать тайком у соседей по даче яблок или слив, гонять на скрипучем велосипеде по кочкам и лужам, вываляться в грязи, стрелять из самодельного лука или из рогатки по голубям или курам – это то, что наша Писательница любила делать. Но только теоретически, потому что родители очень любили свою дочь и не давали и шагу сделать без присмотра. Необузданная фантазия и темперамент, которые заключили в стены двухкомнатной городской квартиры, наверное, и подвигли Писательницу к чтению захватывающих историй, а потом и сочинительству.

У неё мало было друзей, поэтому пришлось их придумать. Таким образом, наша героиня создала себе свой собственный мир. Это был мир приключений, сыщиков и журналистов, расследующих запутаннейшие дела, работающих в знаменитых газетах; мир тайн, изящных преступлений, благородных разбойников и негодяев. Мир, выращенный сэром Артуром Конаном Дойлем, госпожой Агатой Кристи, господами Майном Ридом, Джеком Лондоном, Даниелем Дефо, Джоном Рональдом Руэлом Толкином, сэром Вальтером Скоттом и, наконец, современными детективщиками и фантастами. Такой мир был практически нежизнеспособен, потому что так же мало походил на реальность, как розовые котята с поздравительных открыток похожи на ободранную серую кошку, потерявшую в уличных боях половину уха, жадно глотающую рыбью требуху на заднем дворе маленькой провинциальной столовой.

А пока наша Писательница была занята этим миром, действительная жизнь никуда не девалась, она протекала рядом, постоянно давая знать о своём существовании. Окончив среднюю школу с тройками, наша героиня поступила в институт, который располагался тут же, в родном городке. Её родители долго не размышляли, куда далее направить путь их дочери, и направили его через пару улиц, через дворы, к центральной площади города, где и было это учебное заведение.

Не находя её способной ни к одному роду общественно полезной деятельности, родители подали документы на филологический факультет. Так, в общем-то, они попытались определить свою бедовую дочь в сложном взрослом мире, думая, что она хотя бы получит профессию и сможет работать учителем, однако этим наделали себе ещё больше проблем. Они никак не помогли ей обратиться к реальности, а наоборот: на филфаке она попала в компанию таких же романтиков и мечтателей.

…В один солнечный сентябрьский денёк, ещё не пройдя всех бюрократических мучений, которые сопровождают первокурсника в начале учебного года, наша героиня сидела на подоконнике третьего этажа. Так получилось, что на соседнем подоконнике сидел Критик и был погружён в глубокую задумчивость: идти ему на лекцию по методологии преподавания русского языка или не идти? Предмет был скучен, и он там мог только спать. Из пасмурных размышлений его вывел высокий девичий голос с соседнего подоконника, увлечённо что-то рассказывающий. «О, какая-то новая детективная история, – заметил про себя Критик, – интересно, чья она?» Ему понравилось, и он решил не идти на методологию.

…Тут немножко нужно уйти в сторону и сказать пару слов о Критике, которые он сам о себе не скажет из скромности. Он не зря именовался Критиком. По складу своего характера этот человек был критически настроенным реалистом. Он обладал развитым чутьём литературного стиля, чутьём текста, помогающим редакторам определить степень обречённости написанного. Он мог с точностью до междометий предугадать, что скажет настоящий критик о конкретном произведении. Графоманов чуял за версту и терпеть их не мог, как и всякий непрофессионализм в литературе. Единственным недостатком Критика было то, что критиковал он только устно, и ничего, совсем ничего не писал…

«Довольно недурно написано то, что она сейчас читает, – подумал Критик после двадцати минут прослушивания. – Вещь свежая, никогда ещё подобного не встречал. Наверное, какой-нибудь начинающий автор… Однако если это книжка начинающего писателя, то это очень и очень неплохо». Он не решался прервать чтение, хотя его съедало любопытство, кто же автор. «Нет, – решил Критик через десять минут, – она не читает, она рассказывает. Очень хорошо и складно рассказывает какую-то интересную штуку. Что же это за книжка?» Тут он не выдержал, соскочил с подоконника и подошёл к девушке.

Перед ним сидела коротко стриженная девочка-подросток, в огромных очках с толстыми линзами и в чёрном брючном костюме. На ногах её были забавные поношенные лаковые ботинки прямоугольной формы. Тёмно-русые волосы торчали в разные стороны, а на тоненьком личике заметны были следы прыщей. Это чудо смотрело за окно и, что-то перебирая вслепую в своём потрёпанном кожаном рюкзачке, увлечённо рассказывало самой себе детективную историю.

– Извините, если помешал вам… – услышала за своей спиной Писательница и обернулась.

Перед ней стоял взрослый высокий дядя с длинными рыжими волосами, аккуратно убранными в хвост, и такой же рыжей кудрявой бородой. Дядя удивлённо и слегка растерянно глядел на Писательницу добродушными, по-кошачьи зелёными глазами и мягким голосом говорил:

– Извините меня, возможно, я помешал вам… – тут дядя немного задумался, как следует обращаться к девочке – на «вы» или на «ты», но потом решил быть вежливым до конца: – Вы тут рассуждали вслух, извините, я тут недалеко сидел и услышал то, что вы говорили. Вы, надеюсь, меня простите, я вовсе не хотел подслушать… – Писательница слушала Критика и всё не могла понять, что же он от неё хочет, но спросить об этом не решалась. А тот тем временем продолжал: – Скажите… Можно присесть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, запрыгнул на подоконник рядом с Писательницей.

– Можно, – наконец сказала она, когда Критик уже расположился и приготовился говорить.

– Скажите, – начал он, погладив бороду, – а кто написал то, что вы сейчас рассказывали?

– Я, – нахмурила брови Писательница. Она всё ещё удивлённо смотрела на Критика.

– Правда? А можно почитать?

– Нет, – холодным тоном произнесла она, пытаясь так избавиться от незнакомого собеседника.

– Почему?

– Потому что эта история не записана, – слегка раздражённо ответила Писательница.

– А почему вы не запишете?

– А почему вы спрашиваете?

Вопрос поставил Критика в тупик. Он забыл представиться и узнать её имя.

– Ещё раз простите, меня зовут Евгений Онегин, как персонажа…

– Очень приятно, Татьяна Ларина! – засмеялась Писательница и пожала ему руку.

– Нет, – усмехнулся Критик, – вы меня неправильно поняли, я в самом деле Евгений Онегин.

– А друга по имени Владимир Ленский у вас нет?

– Нет, Ленского, знаете ли, не имеем, но вообще поэты есть. Да и писателями тоже не обделены.

Писательница удивлённо подняла брови:

– И откуда у вас такие друзья?

– С филфака. Вы ведь тоже здесь учитесь?

– Здесь, на первом курсе.

– Не знаю, успели вы познакомиться или не успели, ну вот, есть у нас пишущие люди… Человек десять… Мы собираемся почти каждый вечер, обсуждаем написанное или ненаписанное. Вообще говоря, у нас очень дружеская обстановка, иногда мы даже вместе сочиняем что-нибудь, иногда даём разные спектакли. У нас ведь есть те, кто и пьесы пишет…

– А вы что пишете?

– Я… Ничего. Я критик.

– А!.. Вы критик, – задумчиво произнесла Писательница. – А я-то думала, почему вы так заинтересовались моей историей.

– Я полагаю, здесь любой из нас заинтересовался бы, – улыбнулся Критик. – И давно вы пишете?

– Давно, – кивнула Писательница, – только я не пишу, я просто сочиняю. У меня нет записанного.

– Почему?!

– Не знаю, – грустно улыбнулась она, будто тоже сожалея, что ничего не записывает.

– Как же так? Столько хороших вещей пропадает зря. Так нельзя, записывайте уж, пожалуйста.

Этот совет Критика заставил её покраснеть. Она потупила взгляд и замолчала.

– Есть у нас тоже один, который не записывает, – захотел развеять сгустившиеся над ними тучи Критик. – Тоже небеса ему даровали немалый талант и, вы знаете, тоже к детективным историям. Он учится со мной на одном курсе, на третьем, так от него текстов не добьёшься. Сколько я его знаю, он написал всего-то рассказов пять, а придумывает их, как вы, на ходу. И не записывает, и забывает, так что хоть сам ходи за ним с тетрадкой и пиши!

Писательницу развеселил рассказ о непишущем писателе, она улыбнулась. В это время из соседней аудитории повалила толпа студентов: кончилась пара.

– Кстати! Сейчас я вас и познакомлю с Профессором! – воскликнул Критик, спрыгивая с подоконника и хватая за руку Писательницу.

– С каким профессором?

– С Артуром Карницким.

– Я такого не знаю. А что он преподаёт? – успевала только спрашивать Писательница, пока Критик тащил её за руку к аудитории.

– Он ничего не преподаёт. Это писатель.

– То есть как? Профессор – это писатель?.. Ничего не понимаю.

– Профессор – это его прозвище… Вот, кстати, и он, дружище Карницкий! – воскликнул Критик, приветствуя такого же высокого человека, но только без бороды и даже без усов.

Карницкий был бледен лицом, черты его тонки, мягки и выразительны, и, если бы не широкие плечи и крепкое телосложение, его можно было бы путать с девушкой в мужской одежде. Он не носил очков, но Писательница, которая их носила, сразу поняла, что видит Профессор не очень хорошо: пытаясь сфокусировать зрение, он щурил большие серые глаза, когда с доброй усмешкой рассматривал её. Карницкий давно не стригся, и на голове его выросла пышная шапка тёмно-русых волос, таких же, как и у Писательницы. На неё новый знакомый произвёл приятное впечатление, даже, кажется, более приятное, чем Онегин: этот не был странным и внушал доверие.

– Знакомлю, – произнёс Критик после взаимного разглядывания Писательницы и Профессора. – Артур Карницкий, Профессор.

– Очень приятно, – улыбнулась девочка.

– Татьяна… Правильно я говорю?

– Катя, – она протянула руку Карницкому, – Катя Толстая.

– Писательница, – добавил Критик.

Новый день. Коллекция повестей и рассказов для медленного чтения

Подняться наверх