Читать книгу Единожды согрешив. Или недетское кино - Стас Канин - Страница 21

Пустая квартира, одиночество и безысходность, вот и всё, что досталось Вике в наследство. Можно было ложиться и тоже умирать, но она нашла забвение в другом, пустилась во все тяжкие, решив заглушить ноющую душу дешёвым вином и неконтролируемым сексом. Она не ждала положенные сорок и даже девять дней, не одевалась в чёрное, не сидела на лавочке во дворе, ожидая, что кто-то подсядет и пожалеет, погладив по головке и предложив конфетку. Нет. Уже на следующий день после похорон квартира открылась для всех желающих, для тех кто жаждал вкусить запретное и непознанное. Запахи табака и травы густо смешались с запахом ладана, что придавало особую пикантность атмосфере, и без того пропитанной парами алкоголя и остатками поминальной еды.

Вика неделями могла не выходить из дома, жизнь сама вертелась вокруг неё. Откуда-то появлялась выпивка и продукты, таким же волшебным образом всё куда-то исчезало, мелькали лица, сменяли друг друга тела в её кровати, бесконечно гремела музыка, гудели голоса, и от всего этого сходила с ума не только она, но и соседи. Жалобы сыпались, как из рога изобилия, и участковый стал почти родным в её квартире. На удивление, он не устраивал облав и не вызывал наряд милиции, не охотился за каждым из посетителей лично, он просто, на правах блюстителя закона, заходил в комнату Вики и часами с ней разговаривал, но ни разу не привлёк её, ни разу не оштрафовал, не написал ни одного письма в техникум, а все потому, что любил Вику, как и почти каждый, кто хоть раз сталкивался с ней.

По понедельникам, чаще всего с утра, когда все утихомиривались и расходились кто куда, Вика садилась писать очередное письмо Валерке в армию. Ей очень это нравилось – вырывать двойной лист из тетради, брать ручку, и усевшись поудобнее начинать свой рассказ о том как прошли эти дни, кто в кого влюбился, кто с кем расстался, в общем о жизни, которая бурлила вокруг. Не писала она только о себе, вернее о своём состоянии, зачем ему знать о той черноте, которая наполнила до краёв её душу.

А ещё, в редкие часы тишины, Вика любила посмотреть фильмы, которые оставил ей Валерка. Про любовь, конечно, было мало, по пальцам можно было пересчитать, но из всего просмотренного, больше всего ей понравилась «Горькая луна». Несколько раз пересматривала, все примеряя на себя ситуацию, а смогла бы она вот так взять и влюбиться в девушку, влюбиться по-настоящему, со страстями, с ревностью. Вот Рита… Можно ли назвать любовью, то что происходит между ними, или это просто такая форма девичьей дружбы? Вика долго добивалась права быть рядом с ней, а добившись, сделал так, чтобы никто другой больше не смог так приблизиться к Рите как приблизилась она. С вожделением смотрела на неё, открыв рот слушала, готова была идти в огонь и в воду за ней. Однажды даже оказалась голая в одной постели с подругой. Но это история тёмная… Анализируя отношения, Вика все же пришла к выводу, что никакая это не любовь – это восторг, поклонение, может быть даже подобие раболепия, ну уж никак не любовь.

Об этом Вика тоже не писала в своих письмах Валерке, не хватало ему в армии ещё и об интимных подробностях бабской любви читать. И так хватает проблем, с которыми солдатам приходится бороться посредством онанизма. А вот на день рождения Вика решила сделать парню подарок, накинула на голое тело плащик и, распахнув его, сфотографировалась в кабинке для моментальной фотографии, из того, что получилось, выбрала лучшее, положила в конверт между двумя вполне пристойными снимками и отправила, в надежде, что Валерке будет приятно. А оставшиеся дубли долго рассматривала, наслаждаясь сама собой.

Оказалось, что Вика впервые сфотографировалась обнажённой, сколько всего было, но ни разу не возникла мысль сняться голой. Да и то, что произошло, было скорее спонтанным решением, чем продуманным шагом, просто захотелось сделать Валерке приятный подарок, а тут подвернулся случай…

За несколько недель до смерти мама решила, что будет правильным вернуть себе и дочери девичью звучную фамилию Райс, надоело быть Тимофеевой, тем более сам Тимофеев уже давно стёрся из памяти и ни чем о себе не напоминал. Собрали документы, отнесли в паспортный стол, а там паспортистка вдруг забраковала фотографии и посоветовала сходить в универмаг, там, мол, есть фото-кабинка, и снимки получаются такие, как надо.

– Подождёшь меня здесь? – сказала мама, держа в руке полосочку с тремя кадрами, она протянула дочери помятый рубль и продолжила, – фотографируйся, а я пока сбегаю в галантерейный, тесьму белую куплю.

Вика вошла внутрь, задёрнула штору, поправила причёску и сунула в прорезь деньги. Сидеть в малюсеньком замкнутом пространстве в ожидании вспышки было как-то неуютно и даже стрёмно, захотелось скорчить рожу, высунуть язык, но мозг не успел дать команду мышцам лица, кабинка озарилась ярким светом, клацнул затвор, ещё раз и ещё… Зрение не успело восстановиться, как из отверстия выползла полоска с фотографиями. Разглядывая их, Вика не могла сдержать смех. С ещё тёплых снимков на неё смотрела какая-то незнакомая девица с перепуганными глазами и кривой ухмылочкой. Желание пошухарить пришло моментально. Щель проглотила ещё один рубль, и, дождавшись первой вспышки, Вика задрала вверх кофточку… Новые снимки, на которых красовались её голенькие сисечки, были великолепны.

– Ты что, ещё там? – услышала она голос матери.

– Да, сейчас ещё один разок сфоткаюсь. А то я моргнула, – ответила она и, аккуратно сложив снимки, сунула их в задний карман

– На тебя денег не напасёшься.

– Ма, не жадничай. Это же на паспорт. Я должна быть красивой.

– Ладно, давай быстрее, красавица.

Вика уже почти дописала письмо, как раздался звонок в дверь. В это время она никого не ждала. Это было её время.

– Кто там? – раздражённо крикнула она.

– Участковый. Открой, пожалуйста.

– Опять лечить будете?

– Виктория, открой. Тут дело посерьёзней.

Она повернула ключ и распахнула дверь. На лестничной площадке стоял участковый, а у него за спиной ещё три человека в странной форме.

– Мы можем войти? – настойчиво спросил он.

– А это кто? – поинтересовалась Вика, ткнув пальцем в незнакомцев. – Я их не знаю.

Отодвинув в сторону молоденького лейтенанта, вперёд выступила дама, вооружённая увесистой папкой.

– Я старший судебный исполнитель Ворошиловского районного суда Маркова Анастасия Викторовна. У меня постановление о выселении Тимофеевай Виктории Павловны из незаконно занимаемой ею жилплощади.

Вика слушала даму, разинув рот, не в состоянии ни шевельнуться, ни произнести хоть слово в ответ, а та, закончив свою заученную тираду, таким же бесцеремонным жестом, как и с участковым, отодвинула её в сторону и вошла в квартиру.

– Почему? – наконец собралась с силами, и выдавила из себя вопрос Вика.

– Ознакомьтесь с постановлением, – моментально отреагировала суровая женщина и положила на тумбочку несколько листов бумаги, сшитых металлической скрепкой.

Вика попыталась читать, но буквы сливались в туманное месиво, а голоса вошедших гудели в голове, разрывая её изнутри страшной болью.

– Товарищ лейтенант, почему? Я же одна… Я же ничего не сделала… За что?

Участковый взял её легонько под руку:

– Тимофеева, пройдём на кухню. Понимаешь… Я тут не причём. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Они говорят, что всё по закону. Квартира ведомственная, от железной дороги. Бабушка получила её как передовик производства.

– Но она же умерла… И мама умерла… Значит она должна перейти мне.

– Вот здесь то и ошибочка, Тимофеева. Бабуля твоя не позаботилась. Не то чтобы тебя, она даже маму твою не вписала в документы.

– А то, что я тут прописана?

– Ну и что? Прописка не даёт право наследования. Я же тебе сказал – квартира ведомственная. А какое ты отношение к железной дороги имеешь? Правильно. Никакого. Я рад бы тебе помочь, отговаривал этих, как мог. Но закон есть закон.

– И что же мне теперь делать? – едва сдерживаясь, чтобы не разреветься, спросила Вика.

– Собирать вещи. Ты же ещё учишься?

– Да.

– Нужно будет подать документы в деканат, чтобы выделили место в общаге. Сходим вместе, я помогу.

– Как же мне собраться, посмотри сколько всего. Куда я это дену?

В комнату вошли судебные исполнители, осмотрелись, что-то записали в своих тетрадях и вышли, осталась только суровая женщина, представившаяся Анастасией Викторовной.

– Что же вы, девушка, так квартиру чужую засрали?

– Почему чужую? Это бабушкина квартира.

– Была бабушкина, пока она тут жила. Согласно документам, гражданка Райс умерла 25 октября прошлого года. Заявления от неё на передачу прав собственности в ведомство не поступало, следовательно квартира автоматически переходит на баланс предприятия и в ближайшее время будет предана её новому владельцу. У вас есть две недели. Распишитесь здесь. И не доводите до того, чтобы нам пришлось выселять вас принудительно. До свидания.

– В общем, держись, Тимофеева, – участливо сказал лейтенант, когда незваные гости, галдя спускались по лестнице, – я зайду вечером, поговорим.

Вика кивнула и захлопнула дверь. В полуобморочном состоянии принесла из общей комнаты стул, сняв тапочки, залезла на него и, порывшись на антресолях, сбросила оттуда чемодан, после чего так же неторопливо отнесла стул обратно, зашла к себе в комнату, открыла створки шкафа, долго смотрела внутрь, а потом начала вышвыривать из него вещи. Вслед за одеждой на пол полетели книги, фотографии, что стояли на полках, вазы, подушки… Потеряв контроль над собой, она смела со стола тетради и лампу, которая повисла на проводе и болталась, освещая пустоту под батареей. Вика оглядела комнату и что есть силы рванула шторы, те вместе с карнизом грохнулись прямо на телевизор, подняв кучу пыли. Слезы, которые она сдерживала всё то время, пока по квартире шныряли судебные исполнители, внезапно хлынули из глаз двумя потоками и, не переставая, текли до самого вечера от обиды, от безысходности, от злости на всех и прежде всего на саму себя.

Вот оно, наказание за грехи, плата за беззаботность и распутство. И нет из этого никакого выхода… Хотя почему нет, подумала Вика, отбросив назад волосы и утерев рукавом слёзы. Выход есть… Она решительно зашла в ванную и открыла кран с горячей водой, на кухне достала из холодильника початую бутылку водки, налила полный стакан и, выдохнув в сторону, залпом выпила все содержимое. Господи, какая гадость… Быстренько, пока водка не подействовала, уселась перед зеркалом и вывалив на тумбочку содержимое косметички, нашла все самое нужное: брасматик, тени, тональный крем, помаду. Уже через пару минут, глядя на Вику, невозможно было догадаться, что у неё что-то случилось. Довольная результатом, она вернулась в ванную комнату, разделась, швырнув белье в корзину для стирки, почистила зубы, прошлась лезвием подмышками, стянула волосы на голове в хвост, посмотрела на себя и, сделав вместо хвоста аккуратную гульку, залезла в ванну. Тёплая вода приятно согревала её дрожащее тело, в голове не было никаких мыслей, абсолютная пустота. Вика приподнялась и взяла лежащую на раковине бритву, скрутила насадку и достала оттуда лезвие, прополоскала его под струёй воды и, не дожидаясь пока что-то внутри воспротивится, опустила руки в воду и полоснула лезвием по венам…

Красный туман медленно заполнял комнату, никакой боли, было даже немного приятно ощущать, как почти неслышно из расслабленного тела вытекает жизнь… Что-то долго звенело вдалеке, потом какие-то тени двигались перед глазами, и вдруг стало больно, холодно и противно. Вика приоткрыла глаза. Над ней нависала чёрная тень, она вцепилась ей в руку, и сжимала со всей силы…