Читать книгу Невидимки - Стеф Пенни - Страница 14

Больница Святого Луки

Видения время от времени возвращаются, когда я уже начинаю думать, что избавился от них. Они захлестывают меня без предупреждения и столь же внезапно улетучиваются. Я вижу то, чего нет на самом деле. В основном – не знаю уж, чем я это заслужил, – видения эти кошмарные. Совсем не похожие на те, что случаются под воздействием кислоты, – те, насколько помню, были причудливыми, дурацкими и до колик смешными. Хотя на этот раз – пока не появилась женщина с песьей головой – с занавесками на окне тоже происходило что-то странное. Нечто необыкновенное, ослепительное. Описание не слишком вразумительное, но нужных слов, чтобы это объяснить, просто не существует.

Я не знаю ее, но в ней сквозит что-то очень знакомое. Это неприятное чувство – сродни тому, какое испытываешь, когда встречаешь на улице человека средних лет и понимаешь, что в последний раз вы с ним виделись еще в школе и что твое собственное лицо, скорее всего, с тех пор изменилось точно так же, как и его. Так вот, это существо скачет на мне верхом, как в прошлый раз, и все же меня гложет страх, что ей этого не хочется, что я каким-то образом ее принудил. Видимо, дело в атмосфере… нежелания. Возможно, это нежелание даже мое собственное, но я не в силах остановиться. Потом в моем – за неимением лучшего определения – «сне» она начинает пожирать меня. У нее длинные зубы. У нее когти и слишком много голов. Она вообще больше не женщина, а существо из ночных кошмаров. Обездвиженный и безгласный, я не в состоянии спастись. Существо раздирает мне грудь – это нечеловечески больно – и что-то вырывает оттуда. Это мой позор, часть меня, которую я презираю больше всего, то, без чего я не могу жить.

Почему меня пронзает мысль: «Роза»?

Когда в палату входит доктор Цыбниска со своей папкой и усаживается на стул рядом с моей кроватью, я вздыхаю с облегчением. Выглядит она необычайно гордой собой.

– Ну, Рэй, как наши дела сегодня?

Ее громкий голос, как обычно, бьет по ушам. Я стараюсь не морщиться.

– Все в порядке, – бормочу я и остаюсь вполне доволен собственным голосом.

– Вот и славненько. Больше кошмаров не было?

Я решительно мотаю головой.

Доктор склоняется надо мной, берет меня за левую руку и принимается ее осматривать. После чего заносит что-то в свои бумаги, изучает график над моей постелью.

– А как правая? До сих пор без улучшений?

Я, скосив глаза, смотрю на руку. Пошевелить ею я не могу, так что это единственный способ убедиться, что моя конечность до сих пор при мне. Доктор извлекает откуда-то металлический инструмент и вдавливает его в мое запястье. Я ничего не чувствую. Она что-то помечает у себя.

– Ладно. Мы наконец-то получили результаты некоторых анализов.

Вид у нее возбужденный. Как у человека, который собирается объявить, в чем тут соль.

– Токсикологические исследования выявили разнообразные следы тропановых алкалоидов в вашем организме!

Я ничего не говорю – не знаю, что сказать.

– Мы обнаружили следы скополамина, гиосциамина, а также эрготамина. Очень интересно. Это объясняет ваши галлюцинации.

Галлюцинации. Слава богу! Спасибо тебе, Господи. Это все не по-настоящему. Ничего и никого такого на самом деле не было. Я пытаюсь убедить себя в этом, но…

– Вы знаете, что это такое? – спрашивает она меня.

– Нет.

– Алкалоиды, которые получают из ядовитых растений. Но более существенно то, что они обладают психотропным эффектом. Вы экспериментировали с подобными веществами? Пытались словить кайф? Не могли случайно переборщить с дозировкой?

Я усиленно мотаю головой. Ни один неудачный эксперимент дней моей молодости и в сравнение не идет с этими кошмарами.

– При таких результатах вы должны были проглотить два или три вида различных ядовитых растений. Вы знаете, как это произошло? Овощи сами выращиваете? Грибы в лесу собираете?

Я снова мотаю головой. Видела бы эта докторша содержимое моего холодильника! Как и мой отец, который все детство перебивался подножным кормом и потому относился к полуфабрикатам с благоговением, я знаю, что натуральное далеко не всегда значит лучшее.

Она делает очередную пометку.

– Странно. Эрготамин… Вы знаете, что это такое?

– Нет.

– Более распространенное название – спорынья.

Это слово мне также ни о чем не говорит. Но она, похоже, воодушевляется все больше и больше. С моей точки зрения, все это ничуть не весело.

– Спорынья – это гриб, который паразитирует на злаковых. Там, где не применяют фунгициды, она может появляться до сих пор, особенно в условиях дождливой погоды, как этим летом. Но в нашей стране случаев отравления спорыньей не было, наверное, со времен Средневековья!

Она с сияющим видом откидывается назад.

– Так что вы – крайне редкий случай.

– Спасибо, – благодарю я.

– ЛСД – производная спорыньи. Возможно, некоторые люди до сих пор используют спорынью, чтобы поймать кайф. Вы этим занимались?

– Нет.

– Есть какие-нибудь мысли относительно того, как вы могли проглотить ее?

– Нет.

Я отвечаю «нет», но мысли у меня начинают появляться.

– Это пройдет?.. Я выздоровею?

– У нас есть все основания надеяться на лучшее. Картина довольно сложная… Паралич – явление не слишком обычное, хотя зарегистрированы случаи отравлений спорыньей, вызвавших паралич и галлюцинации. Некоторые специалисты полагают, что так называемая порча, которую якобы наводили на людей ведьмы в эпоху Средневековья, на самом деле была последствием употребления в пищу хлеба, пораженного спорыньей. Вам очень повезло. Все эти вещества могут быть смертельными.

– Я вспомню, что произошло?

– Будущее покажет. Но при отравлениях скополамином потеря памяти зачастую бывает необратима.

– Это тоже гриб?

– Нет. Он содержится в растениях семейства пасленовых. В белене, красавке и некоторых других. Ядовиты все части растения, но скополамин имеет горький вкус, поэтому съесть его случайно очень трудно. Это делириант, но очень токсичный. Легко получить передозировку.

Она смотрит на меня; должно быть, ждет, не сделается ли у меня пристыженный вид. Последнее, что я помню, – это себя в трейлере. Пиво. Еду. Братание. Улыбки. Разговоры. Все было совершенно… обыденно.

Я качаю головой, в смысле – не знаю, возможно. И тут мне кое-что припоминается.

– А отравление спорыньей и лихорадка святого Антония – не одно и то же?

– Да, это одно из проявлений эрготизма. На ваше счастье, вы получили недостаточную дозу. Лихорадка святого Антония – гангренозная форма эрготизма. Кровеносные сосуды сужаются, конечности ссыхаются и отваливаются, – впрочем, эта форма все равно практически всегда смертельна. У вас же лишь небольшое шелушение, и все.

На лице у меня, должно быть, отражается недоумение, потому что доктор снова поднимает мою левую руку и, перевернув, демонстрирует мне кожу на предплечье. Она слегка шелушится, как будто я слишком много времени провел на солнце.

– Вот, смотрите. Это свидетельство нарушенного кровообращения. В вашем случае – не слишком серьезного. Дозы, которую вы получили, хватило только на то, чтобы вызвать конвульсивную форму: мышечные спазмы, слабость, галлюцинации…

– Значит… – Я действительно не знаю, с какой стороны подойти к этой теме. – Когда такие вещества принимают намеренно, какого эффекта ожидают?

– Я в подобных вещах не специалист, но, думаю, эти вещества принимают, чтобы получить кайф, вызвать галлюцинации. Но это огромный риск.

– А их можно использовать, чтобы кого-нибудь отравить? Убить?

Вид у нее становится встревоженный.

– Я бы сказала, что для того, чтобы наверняка убить человека, ему нужно дать значительную дозу. Вы получили совсем небольшую. Скополамин используют, если нужно заставить человека о чем-то забыть. Там, откуда я родом, его давали роженицам. Его называли «сумеречный сон». Женщины забывали о боли.

– Значит, я ничего не вспомню?

– Возможно.

Она смотрит на меня с таким выражением, как будто что-то прикидывает. Мне кажется, она хочет мне что-то сказать, но так ничего и не говорит.

Я должен хорошенько это обдумать. Сложить вместе все части головоломки. В памяти у меня зияет провал, но кое-что я все-таки помню. И помню твердо. И возможно – я не утверждаю наверняка, я лишь говорю «возможно», – то, что я нахожусь здесь, в таком состоянии, – еще одна улика. Потому что в противном случае это не имеет никакого смысла.

Интересно, когда Хен собирается навестить меня в следующий раз? Разве он об этом упоминал? Я уверен, мне нужно с ним поговорить. Кажется, я что-то хотел ему рассказать. Что-то про Розу… Что-то важное, но находящееся не на виду, словно далекий берег, скрытый в тумане.

И тут я вспоминаю. И хотя Хен пока ничего не знает (как я мог не сказать ему об этом?), теперь это уже не кажется таким важным, говоря по правде. Это не идет ни в какое сравнение с ошеломляющим желанием спать.

Все это было так давно. Найти ее – совсем не значит спасти.

Теперь уже слишком, слишком поздно.