Читать книгу Penthouse - Стефан Пипа - Страница 7

Когда он проснулся, то так же, как и вчера, увидел перед собой картину, висящую на стене. Но, в отличии от дня вчерашнего, он понимал, где находится и почему, а также отчетливо помнил события последних 24-х часов своей жизни.

Чтобы окончательно убедиться в том, что вчерашнее легко воспроизводится в памяти, он как бы оглянулся внутренним взором назад и увидел все происходившее в обратном порядке и в ускоренном темпе, что, впрочем, не мешало понимать суть всех событий. И чем ближе он продвигался к вчерашнему утру, тем тяжелее ему это давалось. Сначала появилось какое-то раздражение, поводов для которого он не находил. Затем пришла некая настороженность, готовая перейти в тревогу, а потом и в страх, готовый взорваться паникой. В конце концов он наткнулся на препятствие – своеобразный непроницаемый барьер. В своем восприятии он почувствовал его как нечто черное, твердое, жесткое, но в то же время бархатистое на ощупь, словно мягкой тканью оббили дерево или железо.

На этом его воспоминания исчерпали себя. Однако знания, полученные до появления амнезии, остались с ним и напоминали о себе, откликаясь ассоциациями на знакомые внешние раздражители: людскую речь, картины, музыку, события и прочее. Он удовлетворенно констатировал этот факт и оставил попытки вспомнить хоть что-то из событий до момента своего появления в 15-ом отделении.

– А может действительно начать новую жизнь? – спросил он себя, и далее его мысли потекли в таком вот направлении. – Имя уже есть. Осталось выбрать себе какое-то занятие, влиться в массы, в общество и… – дальше откуда-то появилась странная формулировка, очень его удивившая, – …строить мир во всем мире…

Но в данный момент ему ничего не хотелось строить, даже примитивный карточный домик – не то что принимать участие в возведении каких-либо глобально-монументальных сооружений, к числу которых смело можно было отнести строительство мира во всем мире.

Его размышления были прерваны вдруг появившейся настоятельной потребностью посетить туалет. Он резко поднялся с кровати, заглянул в свою тумбочку и обнаружил в ней полотенце, зубную щетку и пасту. Прихватив с собой эти неотъемлемые утренние аксессуары цивилизованной части человечества, он направился к двери, чтобы вызвать медсестру.

В душевой фраза «строить мир во всем мире» еще несколько раз возвращалась в его сознание, и чтобы окончательно отогнать это навязчивое сочетание слов за пределы зоны досягаемости, пришлось подыскать ему альтернативу.

Он начал насвистывать первую же вспомнившуюся мелодию. В мгновенье ока к его насвистыванию откуда-то издалека присоединились звуки губной гармошки, лязга танковых гусениц и беззаботного хора мужских голосов:

O, du lieber Augustin,

Augustin, Augustin

O, du lieber Augustin,

Alles ist hin!

Geld ist hin, Maedl ist hin,

Rock ist hin, Stock ist hin

O, du lieber Augustin,

Alles ist hin!

Старинная песенка на немецком языке воспринималась естественно и сопровождалась подстрочным переводом женским голосом, сухим и без эмоций. Причем голоса как такового слышно не было, но он знал, что голос есть, ведь понимание слов откуда-то пришло:

О, дорогой Августин,

Августин, Августин!

О, дорогой Августин,

Все пропало!

Деньги пропали, девушка пропала,

Пиджак пропал, ценности пропали!

О, дорогой Августин,

Все пропало!

И ему стало весело и радостно, а главное, легко. Может быть оттого, что у него, так же, как и у «Lieber Augustin», уже не было ничего: ни девушки, ни пиджака, ни каких-либо ценностей. Хотя, пожалуй, пиджак обещали вернуть вместе со штанами.

С таким настроением он вернулся в палату. Кондратий к этому времени окончательно проснулся и сосредоточенно наводил порядок в своей тумбочке – вынимал оттуда разные вещи, сортировал их, клал обратно, некоторые выбрасывал.

Он прилег на кровать. Песенка об Августине, в который раз прозвучавшая в его голове, уже начала надоедать, что, в свою очередь, подтолкнуло его к поискам нового объекта, способного дать пищу для размышлений.

Неожиданно этим объектом стала Оленька. Она вошла в палату и с нескрываемым интересом исследователя обратилась к нему:

– Доброе утро. Как вы себя чувствуете?

Он улыбнулся в ответ:

– Хорошо.

– Вы помните свой вчерашний день? – продолжила опрос врач.

Он довольно кивнул головой.

– А позавчерашний? – хитро прищурила глаза Оленька.

Он изобразил кислую недовольную мину, отрицательно повертел головой, а на словах добавил:

– Честно говоря, доктор, именно сейчас и вспоминать-то не хочется.

– И правильно, – подхватил Кондратий. – Позавчерашним борщом сыт не будешь. К чему жить одними воспоминаниями? Ведь впереди видны большие перспективы.

Кондратий слукавил. Он не видел в своей жизни не то что перспектив, больших или малых, а даже понятия не имел, где это «впереди». Доктор не обратила внимания на реплику Кондратия и продолжила разговор с ним.

Его же ответ нисколько не удивил Оленьку. Она восприняла его спокойно, лишь пожала плечами, мол: «Как хотите, дело ваше», и сообщила:

– Сегодня после завтрака вас отвезут в диагностический центр. Сделаем вам томографию головного мозга.

– Зачем? – поинтересовался он.

– Чтобы знать наверняка, каковы причины вашей амнезии: органические или психологические.

– Мне кажется… – начал он.

Но Оленька перебила его:

– То, что вам кажется, вы расскажете Ирэне Арнольдовне. После обеда. Она – ваш лечащий врач.

И завершила разговор, сообщив:

– Медсестра за вами зайдет. Будьте готовы.

– Всегда готовы! – бодро и с юношеским азартом ответил вместо него Кондратий.

Оленька развернулась и покинула палату.

Сразу после завтрака, без лишних пауз и заминок, он последовал рекомендациям врача. Наиболее всего в предстоящем обследовании его привлекала поездка. Исходя из слов «вас отвезут в диагностический центр», он пришел к выводу, что придется передвигаться в пространстве с помощью транспортного средства, а значит, он увидит город.

И через несколько минут он уже стоял во внутреннем дворике корпуса возле микроавтобуса «###» последней модели, умело адаптированного именно к потребностям 15-го отделения.

Автомобиль был весь белоснежный, даже окна. Ярко красные полосы на бортах прерывались надписью «Скорая медицинская помощь». На крыше красовались две мигалки. Широкие колеса с литыми дисками и современный тюнинг передней части придавали всему экстерьеру машины уважительную агрессивность.

В салоне находились носилки на полозках с раскладывающимися колесами, два мягких кресла для персонала и некоторая аппаратура для реанимационных мероприятий. Правда, пользовались этой аппаратурой редко, и то лишь электрошоком, и то не для возбуждения деятельности сердца, а совсем наоборот – для усмирения деятельности мозга.

Кроме своей основной миссии, микроавтобус выполнял и некоторые другие, второстепенные, но важные, задачи. В частности, его использовали для поездок на активный отдых, а попросту говоря, для коротких путешествий за город «на шашлыки».

Автомобиль этот приглянулся заведующему в одном из автосалонов города еще в начале сего года. Он сразу и безоговорочно покорил сердце Леонида Яковлевича своими формами, свежим дизайном, просторными салоном и кабиной, простотой в управлении, функциями и возможностями. Не последнюю роль в возникновении у профессора любовных чувств к микроавтобусу сыграло и авторитетное имя завода-изготовителя. И автомобиль обещал отвечать ему взаимностью. По крайней мере, так утверждали цветные рекламные сообщения и работники автосалона.

Единственным препятствием к воссоединению «любящих сердец» стала, как ни странно, цена. Нет, денег не жалко. Для себя не жалко. А вот приобрести такой автомобиль для отделения Леониду Яковлевичу что-то мешало. Он знал – если выделит на него деньги, то его начнет мучить бессонница.

Но, с другой стороны, очень уж хотелось оснастить свою вотчину современным транспортом. К тому же, и на шашлыки сподручней будет ездить.

И бог (или кто-то другой? наверняка сказать сложно) услыхал профессорские молитвы (или, быть может, требования?) и 15-ое отделение таки получило в вечное пользование это чудо современной техники. Получило по бартеру. И такая удача одним махом избавила Леонида Яковлевича от амбивалентных вожделений.

У директора сети автомобильных салонов возникли проблемы психического характера. Не у него лично, но надо было что-то решать. И Леонид Яковлевич решил, попросив взамен новенький автомобиль. Директор автосалонов согласился, поскольку такой обмен покрывал все расходы по предоставляемым ему профессорским услугам, плюс даже оставался некий запас, излишек, который можно было использовать в любой момент и в любой форме.

Оленька переговорила с двумя мужчинами, ожидающими возле машины, передала им бумаги и обратилась к нему:

– Вас будет сопровождать фельдшер. Я разрешила, чтобы вас посадили спереди. А то, если будете ехать сзади, – она повернулась и указала рукой на светонепроницаемые окна с красными крестами на них, – ничего не увидите.

Он стоял и слушал.

– Ну, садитесь, – предложила Оленька и открыла правую дверцу автомобиля.

Он уселся на мягкое широкое сиденье. В салоне витал устойчивый запах новой машины и качественной кожи. Передняя панель, отделанная ореховым деревом, пестрила кнопками, датчиками и стрелками.

С двух сторон к нему одновременно присоединились водитель и фельдшер.

Машина легко, плавно и практически бесшумно тронула с места. Широкое лобовое стекло открывало полноценный вид на дорогу и прилегающую к ней территорию.

Быстро проехали по широкой парковой аллее, ворота отворились, и они оказались на тихой боковой улочке с особняками, носившей фамилию Боткина. Ему вспомнилась одноименная болезнь и подумалось, что улицу стоит для гармонии переименовать если не на Дауна, то хотя бы на Альцгеймера.

Улица Боткина вывела их к просторному проспекту, на название которого он не обратил внимания, так как всецело увлекся обозрением окружающего мира.

Города он не узнавал. Все здесь он видел впервые: высотки, перекрестки, светофоры, магазины, рестораны, людей на улицах.

Ехали долго, часа полтора. Водитель часто поворачивал то направо, то налево, а иногда, казалось, даже полностью менял направление движения. И он догадался, что шофер, наверное, получил от Оленьки указание не спешить, а показать пациенту основные достопримечательности города, чтобы освежить его память. К тому же, время от времени белоснежный автомобиль, неохотно замедляя свой бег, увязал в тянучках и пробках. Водитель повиновался общим правилам и нажимал педаль тормоза, хотя имел полное право вовсю врубить сирену с мигалками и с легкостью преодолеть затор.

Он получал истинное наслаждение от поездки. Ему нравилось не то что ехать, а как бы пребывать в транзитном состоянии, находиться «между». Покинув пункт «А» с его правилами и задачами и еще не достигнув пункта «Бэ» с его правилами и задачами, он попадал в это «между», сопровождавшееся ощущением какой-то полноты или наполненности… Он пока не мог точно сформулировать свои чувства, но понимал, что эти ощущения были знакомы ему и в прошлой, или в бывшей? жизни. Этому отрезку времени он даже придумал название, чтобы в дальнейшем не путаться – «до 15-го числа». В общем, было ясно одно – «до 15-го числа» в поездках он чувствовал то же, что испытывает и сейчас.

Но о городе никаких данных в своей памяти он не находил.

Водитель и фельдшер ехали молча. Быть может, они просто почувствовали его состояние и не хотели мешать ему смотреть по сторонам. А радио, настроенное на одну из городских FM-станций, вполголоса транслировало музыку, новости, сообщения ди-джеев и очень органично вплеталось в ткань путешествия.

Диагностический центр в железе, бетоне и стекле воплощал собою оригинальный полет современной архитектурной мысли.

Они подъехали к служебному входу. Большие, стеклянные, автоматически распахивающиеся двери открыли их взорам широкий и светлый коридор. Настолько широкий и высокий, что в него с легкостью бы вкатил, будто в гараж, автомобиль, в котором они приехали. Но, видимо, здесь такой вариант не практиковался, и свой дальнейший путь они проделали пешком.

Фельдшер с бумагами в руках шел чуть впереди. Он, держа дистанцию, следовал за ним, не отставая. А вокруг них активно сновали с целеустремленными взглядами пациенты и работники элитной клиники «###», частью которой и был диагностический центр. Причем праздношатающихся или рассеянно-растерянных особей он не наблюдал. Вглядываясь в лица людей, проходящих мимо него на костылях и без оных, проезжающих на каталках и на инвалидных колясках, спешащих и медленно идущих, он замечал, что все они к чему-то стремятся, более того – они знают, куда им надо идти. К чему они стремятся, сказать было сложно, быть может, к здоровью, но сам факт наличия у всех единого мотива к движению создавал ощущение участия их в функционировании некоего механизма, конвейера, состоящего из тысяч разных, но согласованно, четко и без сбоев работающих деталей.

Размышляя об этом, он не успел опомниться, как фельдшер уже открывал перед ним дверь с табличкой:

Айсберг Илья Соломонович

Врач-невропатолог

Он вошел первым. Скорее всего, их ждали – из-за рабочего стола ему навстречу поднялся молодой человек в белом халате. Скорее всего, они приехали вовремя – подходя к нему, молодой человек взглянул на свои золотые наручные часы, и на его лице появилось выражение удовлетворения.

Господин Айсберг, слегка картавя, несколько небрежно выговорил «Здгаствуйте» и поздоровался с ним и с фельдшером за руку. После чего взял у последнего бумаги и погрузился в их изучение. Фельдшер, сделав свое дело, удалился. Ему же оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Пока врач перелистывал врученные ему документы, он разглядывал Илью Соломоновича. Это был молодой человек лет 35-ти с гладко выбритым лицом и аккуратной стрижкой. Его внимание привлек нос с горбинкой, а также атласный галстук в тон рубашки, украшенный золотой брошью с выгравированной на ней звездой Давида.

Не отрываясь от чтения, Илья Соломонович с уважением предложил:

– Пгисаживайтесь, ИВАН.

Он удивился и сел на кушетку. Доктор вернулся к своему рабочему столу, положил на него только что прочитанные бумаги и, взяв в руки маленький изящный молоточек с рукояткой из слоновой кости, вновь оказался перед ним.

– Откуда вы узнали, как меня… – он сделал паузу, чтобы сформулировать вопрос по-другому, – ну, об имени ИВАН?

Господин Айсберг сложил руки на груди. Он уставился на него, глядя сверху вниз, как на аборигена лишенного цивилизации острова, но все же объяснил:

– В напгавлении написано, что вы – ИВАН Годстванепомнящий. И это, надо сказать, выглядит вполне логично и газумно, если учитывать ваш пгедвагительный диагноз – амнезию. Сами пгидумали или кто подсказал?

– Да вроде сам, – ответил он.

– В пгинцыпе, это можно гассматгивать как подсознательное воздействие на вашу психику социального агхетипа. К такому имени пгидет любой человек, стгадающий амнезией…

– Я не страдаю, – попробовал он сообщить свое мнение по этому вопросу.

Но доктор продолжил, невзирая на его попытку высказаться:

– Неважно. Я о дгугом. Понимаете, любой человек, стгадающий амнезией, на начальной стадии этой болезни пгосто обязан назвать себя ИВАН Годстванепомнящий. Такова клиника. Но! – доктор слегка наклонился вперед, акцентируя на важности того, что собирался сказать дальше. – Но! – повторил он, – этот каждый должен иметь опгеделенный, значительно выше сгеднего, газумеется, уговень интеллекта и сознания. И в этом пгоблема. К счастью, вас она не касается. Вы, я вижу, человек интеллигентный и обгазованный, – на такой оптимистической ноте довольно завершил свое вступительное слово господин Айсберг и перешел к следующему этапу диагностики. – Хагашо, пегейдем к обследованию.

Последующие несколько минут Илья Соломонович с помощью своего молоточка, приговаривая «Хагашо», тщательно исследовал его реакции, как по обыкновению это водится у его коллег невропатологов: поводил молоточком перед глазами, постучал им по разным частям тела, провел иголкой по коже и проделал другие, подходящие для такой ситуации, манипуляции.

Завершив обследование, доктор отошел от него на полтора шага, сложил руки на груди, взглянул на него немного издали, словно скульптор, разглядывающий свое творение со стороны, и только после этого весело сообщил:

– Вы знаете, что я вам скажу? Вы абсолютно здоговы. Да. И не пгактично здоровы, а именно абсолютно. Это ясно так же, как то, что моя фамилия Айсбегг. Но дело в том, что мне не повегят. Мне, опытному вгачу, не повегят. Они хотят вегить какому-то бездушному томоггафу, а не мне, доктогу Айсбеггу. Пгофессия тгебует. И это тгагично.