Читать книгу Избыточность опыта - Стефано Микали - Страница 8

Для данного исследования весьма важны тексты № 10, 11 и 12 из XIII тома Гуссерлианы, поскольку они дают возможность рассмотреть в новом свете, соответственно, по-новому артикулировать отношение между двумя пониманиями Я (Я как тождества, проявляющегося в реактуализующих актах, и Я как центра исхождения актов). В этом контексте я буду особенно опираться на текст № 10, в котором объектом исследования оказываются запутанные отношения между модификацией фантазии, вчувствованием и актуальным первичным Я.

Следует напомнить, что интерпретация, говорящая о двойственности значений Я, в этом тексте № 10 находит фундаментальное подтверждение: Марбах ссылается на этот текст, чтобы выдвинуть тезис: живая телесность для понятия Я, связанного с реактуализацией, не играет никакой конститутивной роли (Marbach, 1974, 110). Из-за телесности или отсутствия тела у Я-субъекта реактуализации это понятие Я противопоставляется телесному Я как центру внимания и исхождения актов:

«Оба эти понимания Я у Гуссерля четко не разведены, так что его понятие следует охарактеризовать как двойственное. С одной стороны, оно обозначает принцип единства сознания, чистое субъективное единство актуальных и реактуализуемых актов, которые не выполнимы посредством живого тела, с другой стороны, оно обозначает центр схождения или исхождения актов интенциональных переживаний, а именно телесно определенного субъекта актуального потока сознания, функционирующее живое тело» (Marbach, 1974, 299).

В этом толковании неубедительным мне кажется то, что Марбах, с одной стороны, цитирует ряд текстов, которые касаются живой телесности реактуализуемого Я (Marbach, 1974, 109); с другой стороны, решающим он считает фрагмент текста (Hua XIII, 97), где говорится о возможности субъекта без живого тела или с неопределенной живой телесностью, без того чтобы сразу же глубоко проанализировать смысл этой возможности. Тем самым двойственность значений искусственно сохраняется и порождает образ Я реактуализации без телесности. Есть веские основания усомниться в том, что эта интерпретация гуссерлевского понятия Я фактически оправдана: это же самое Я как «чистое единство актуальных и реактуализуемых актов» с сущностной необходимостью указывает на Я как центр исхождения актов. Реактуализуемые акты – всегда акты животелесного субъекта.

Анализ текста № 10 может прояснить этот решающий аспект трансцендентальной феноменологии. Эта исследовательская рукопись начинается с разбора проблематики интерсубъективности. При этом следующий ключевой вопрос: как возникает идея полагать другое Я, которым я не являюсь? Эта идея возникает по аналогии между моим живым телом и чужим физическим телом. Аналогия не ограничивается только внешностью, но включает также поведение: это физическое тело там ведет себя так же как мое живое тело. Благодаря подобию я могу представляться себе помещенным в это физическое тело и рассматривающим оттуда мир[23]. Гуссерль пытается углубить модификацию фантазии, чтобы прояснить разделение моего Я и Другого. В связи с этим тематизируется отношение между фантазируемым и действительным Я. В любом случае важно подчеркнуть, что такая попытка, удостоверить разделение Я и Другого при помощи модификации фантазии, с самого начала обречена на неудачу, так как чужой опыт, данный с помощью вчувствования, следует рассматривать как «ре-актуализацию переживаний, которым я придаю не только возможность, но и действительность» (Hua XIII, 297).

Давайте вернемся к отношению между действительным и фантазируемым Я. Гуссерль рассматривает эту ситуацию, как в отношении настоящего, так и в отношении прошлого. Относительно настоящего утверждается, что я могу себе представить, соответственно, сфантазировать, будто я повсюду, хотя в действительности актуально я только здесь:

«На глубине тысячи метров под водой я с моим живым телом все-таки не смогу существовать, также и на солнце и т. д. Но, тем не менее, к смыслу феноменального мира относится, что всякая точка мира могла бы стать моим Здесь, что во всяком Здесь должны быть заключены аспекты, определенные и упорядоченные, как возможности восприятия» (Hua XIII, 294).

Здесь следует отличать идеально помысленную возможность, согласно которой я могу занимать в пространстве любое положение, от моей действительно ограниченной возможности: мое живое тело не может быть одновременно повсюду.

В контексте исследования отношений между фантазирующим и фантазируемым Я вводится понятие чистого Я и возможность коррелята Я в неопределенной живой телесности или даже без живого тела:

«Это функционирующее Я в качестве коррелята чистых данностей фантазии – тождественно ли оно данному фантазирующему Я? Разумеется, не эмпирическому субъекту (человеку), наделенному вот таким живым телом и вот такой группой определенных личностных качеств, но чистому Я? Чистая фантазия (модификация нейтральности) превращается в полагание, так не получается ли и у нас тут также, что “наше” Я (правда в неопределенной телесности или даже вообще без нее, или с неопределенной личностью, или в качестве подлинного, чистого Я) помещает себя сюда с функцией коррелята? […] В конце концов, не всегда ли тут полагается коррелят Я в качестве чистого Я, и в качестве того же самого Я, актуального чистого Я?» (Hua XIII, 296).

Если мы рассмотрим отношение между фантазирующим и фантазируемым Я, то сперва мы должны обратить внимание на то, что в выше процитированном фрагменте текста вновь возникает тот же самый ход мысли об удвоении Я, который мы встречали в Лекциях 1910/11 годов. Здесь следовало бы вспомнить о том, что удвоение Я указывает на тождество между двумя Я. В этом ключе в тексте № 11 Гуссерль утверждает, что реактуализация в воспоминании содержит двойное Я: Я настоящего, носителя текущего Теперь, и Я прошлого, носителя прошедшего Теперь:

«Оба накладываются, имеют единство тождества. Это то же самое Я, но вместе актуальное теперешнее и реактуализуемое прошедшее: это Я длится, оно есть теперь, оно было и будет. Но в этом Я настолько удивительно то, что оно не только было, но даже в точке Теперь может помещать себя в “было” и в этом удвоении может осознавать свое тождество» (Hua XIII, 318).

На данный момент достаточно лишь упомянуть вопрос о тождестве. Я к этому вернусь после того, как рассмотрю проблему живой телесности чистого Я. Теперь речь идет о том, чтобы уточнить: тезис о «Я без тела» невозможно подтвердить текстуально.

Даже если речь идет о «Я без тела», это выражение относится исключительно к моему эмпирическому Я, которое характеризуется моими определенными личностными качествами (например, Приложение XV, Hua XIII, 304). Есть много текстов, которые недвусмысленно показывают, что как реактуализующее, так и реактуализуемое Я определяется через живую телесность, хотя в случае коррелята Я невозможно описать живое тело феноменологически адекватно.

Факт, что функционирующее Я – телесный субъект, не подлежит сомнению. По этому поводу Гуссерль пишет: «Для начала, я – действительное Я, с действительным живым телом в действительном мире, так же как и все, конституированное в непосредственно дающих переживаниях» (Hua XII, 302).

Самым трудным пунктом является вопрос, следует ли рассматривать также коррелят Я как животелесный. Здесь я прежде всего сошлюсь на пример фантазии, приведенной Гуссерлем, о борьбе немецкого корабля с англичанами. Фантазируемые события, по мнению Гуссерля, указывают на исходный пункт ориентации. Фантазируемый коррелят Я интерпретируется как находящийся Здесь, «откуда ему предстают все вещи фантазируемого мира в определенной ориентации, соответственно, в определенной видимости» (Hua XIII, 314). Реактуализуемое Я функционирует в этом контексте как центр исхождения актов и исходная точка внимания.

Однако следует добавить, что здесь нет необходимости, чтобы Я с его личностными качествами, с его возрастом и с его одеянием и т. д. явственно представало:

«Отнюдь нет необходимости, чтобы я себя туда помещал, чтобы там у меня было мое действительное живое тело и мое Я. Но разве дело не обстоит так, что в фантазии я полон напряженного ожидания, взволнован, потрясен полными насилия событиями морского сражения и т. д., а аспект фантазии не требует своего субъекта и Я с живым телом Я, данного из своего Здесь, наблюдающего, эксплицирующего, созерцающего то одно, то другое, познающего это, оценивающего и т. д.?» (Hua XIII, 300; см. Hua XIII, 301, 314).

Из этого следует, что фантазируемое Я распоряжается живым телом, через которое оно проживает различные события опыта в фантазируемом мире. Чтобы прояснить то, каким образом Я перемещается в фантазируемом мире, я отошлю к следующему пассажу, в котором тезис о двойной живой телесности как реактуализующего, так и реактуализуемого Я снова отчетливо выражен:

«Я тут как воображающее Я, теперь и здесь, проживая с этим живым телом в фактическом мире, я, эмпирическая личность: я (вот это Я) воображаю. […] Проживая в фикции, я могу вообразить внутри мира фантазии это же самое эмпирическое Я с его живым телом и т. д., но мне это не нужно. Я могу вообразить вещи без того, чтобы вообразить там себя (эмпирическое Я) в качестве наблюдателя, или вообще без того, чтобы вообразить себя как элемент воображаемого мира, в нем живущего, действующего и т. д. С другой стороны, у меня в фантазии есть соответствующие явления вещей, вещи квази-воспринимаются в определенных ориентациях и ни в каких других, при помощи определенных квази-ощущений (чувственных фантазмов) и квази-пониманий. И квази осуществляются экспликации, на основе которых я выношу квази-суждение в фантазии. В дальнейшем, чтобы быть в этом мире в качестве практического волящего Я, я должен быть уже чем-то большим, чем-нибудь вроде наделенного живым телом Я, причем живое тело принадлежало бы миру фантазии. Я должен был бы управлять чувственными полями, быть в состоянии группировать явления» (Hua XIII, 290).

Феноменология Гуссерля позволяет сделать более явственным измерение, которое до сих пор оставалось абсолютно неизвестным: живая телесность фантазируемого субъекта. Открытие этого до сих пор неизвестного измерения становится возможным благодаря методу двойной редукции. Фантазируемое Я наделено квази-восприятиями, которые определяются кинестезой. Кинестеза касается не только движений глаз[24], но и всего поля ощущений: «Разве не присутствую я также тактильно и со всеми чувствами? Ландшафт фантазии включает сильно пахнущие цветы, а между скалами бьют холодные источники, пышный мох зовет отдохнуть и т. д.» (Hua XIII, 293).

Если я живу в фантазии, я направлен «на фантазируемый объект, и этот объект конституируется в фантазируемом явлении, с фантазируемыми кинестетическими протеканиями ощущений, чувственными полями и т. д. […] Значит, к этому относится также и субъект чувственных полей, субъект ориентации, для которого предмет квази перцептивно явлен с теми и этими проявлениями, этот субъект производит (квази) движение глазами, рассматривает предмет и т. д.» (Hua XIII, 302–303). Если задается вопрос о фантазируемом субъекте: «Значит, я совсем не присутствую как животелесно-духовное Я?», Гуссерль отвечает без сомнений: «Пожалуй, да» (Hua XIII, 293). Поэтому становится очевидным, что проблема здесь не в том, должен ли фантазируемый субъект – который с необходимостью принадлежит фантазируемому миру (Hua XIII, 304) – рассматриваться как животелесный, но как следует описать эту живую телесность коррелята Я феноменологически[25].

Гуссерль не может разрешить эту проблему. По поводу реактуализуемого Я, которое дано в сознании образа, он ограничивается тем, что повторяет, что коррелят Я не тождественен эмпирическому Я, а также утверждает, что живая телесность должна определяться при помощи актов внимания и при помощи расположенностей и т. д. Дальнейшее углубленное рассмотрение «Как» живой телесности реактуализуемого Я оказывается невозможным[26]. Не исключено, что более глубокое исследование реактуализуемой живой телесности в результате потому невозможно, что этот феномен как таковой отличается недоступностью: всякая фантазия образуется в многообразном, хрупком измерении неясной фантазии, которая, как мы увидим, во временно́м разрезе отмечена мерцанием [Intermittieren]. По сущностным основаниям нельзя ясно определить «нетронутое» измерение фантазии и в особенности живую телесность субъекта Я (см. С. 274).

Открытие живой телесности фантазируемого, а также припоминаемого субъекта показывает, насколько продуктивно введение методики двойной трансцендентально-феноменологической редукции. Отключение «веры в мир» позволяет удостоверить сущностно различные конститутивные функции, которые открывают доступ к своеобразным, уникальным мирам (миру фантазии, миру воспоминания и т. д.).

При этом следует подчеркнуть, что трансцендентально-феноменологическое эпохе́, по Гуссерлю, включает в себя два момента, которые собственно следует различать. Во-первых, эпохе́ означает редукцию к имманенции: всякое сущее конституируется в пределах изначального имманентно-субъективного поля. На протяжении всей работы я неоднократно буду подчеркивать проблематичность такого подхода к различным областям феноменов (как то пассивность, интерсубъективность и временность). Во-вторых, «вера в мир» исключается, и в соответствии с этим естественная установка в результате применения эпохе́ радикальным образом ставится под вопрос[27]. Вследствие этого открывается возможность преодолеть те самые апории, которые связаны с метафизически инспирированным понятием действительности. Если исходить из действительного объективного внешнего мира, неизбежным становится рассмотрение фантазии как функции представления, которое разыгрывается внутри души или психического поля. Если исходить из действительного мира, то невозможно освободиться от метафизических, онтологически нагруженных понятийных пар внутреннее/ внешнее. При помощи эпохе́ в контексте отключения «веры в мир» намечается путь, когда можно проанализировать многообразие интенциональных разомкнутостей (Erschlossenheiten) в совершенно различных измерениях.

При этом следует упомянуть еще один проблемный аспект феноменологии Гуссерля: соотношения различных форм интенциональностей описываются в свете обосновывающих условий: восприятие функционирует как основа для всех других конститутивных функций. Хотя этот подход без сомнения господствует в тексте Гуссерля, намечаются также тенденции, которые выходят за рамки такой парадигмы. В § 32 из XXIII тома Гуссерлианы выдвигается радикальный тезис, согласно которому реактуализация является последним модусом интуитивного представления, ровно как представление восприятия, и как пребывание в настоящем (Hua XXIII, 85). В этом аспекте заметна равноисходность чистой фантазии и внешнего восприятия (см. С. 274)[28].

Если живая телесность чистого Я констатируется как со стороны коррелята Я, так и со стороны реактуализующего субъекта, то мы больше не вправе выдвигать тезис о двойственности понятия Я в феноменологии Гуссерля, как это описывали Марбах и Керн.

По моему мнению, без сомнения с полным правом следует подчеркнуть оба разных аспекта Я (с одной стороны, как точки отнесенности всех ориентаций и восприятий, с другой стороны, как тождество актуально реактуализующего и реактуализуемого субъекта). Но я считаю ключевой задачей более точно рассмотреть их взаимные отношения: между двумя пониманиями Я не существует ни тождества вплоть до неразличимости, ни противопоставления.

Поэтому тезис о тождестве – который мы встретили у Захави в начале главы – должен быть исключен, так как aprioiri нет необходимости, чтобы телесный субъект имел бы способность к реактуализациям и определялся бы в этих актах как тождественный. Представим некоторых животных (например, пауков), которым такой реактуализующий акт трудно было бы приписать.

Однако нужно тут же добавить, что это понимание Я не противопоставляет животелесному субъекту никакой другой альтернативы – как утверждают Марбах и Керн, – но напротив оно предполагает его. В воспоминании животелесный субъект представлен как центр исхождения актов, который вновь проживает прошедший опыт; в модификации фантазии подразумевается Я, которое передвигается в мире фантазии посредством кинестез и внимания.

Несмотря на то, что между фантазией и воспоминанием существует сущностное различие, и первое здесь определяется как модификация нейтральности, тогда как второе полагает интенциональный cogitatum как действительно прошедшее, коррелят Я в этих реактуализациях функционирует, соответственно, «присутствует» одним и тем же способом (Hua XIII, 319). Я при этом служит животелесной точкой ориентации и исходной точкой внимания (Hua XIII, 301). Отсюда функция живого тела оказывается необходимой: оно находится в единстве целостного первичного опыта и неотделимо от этого опыта (Hua XIII, 334).

Соотношение между Я как тождеством реактуализующих актов и Я как точкой исхождения актов следует рассматривать как вложенность друг в друга: хотя между ними обнаруживается не-совпадение, они не могут быть отделены друг от друга. Они удерживаются друг за друга и друг друга подразумевают[29].

В дальнейшем я хотел бы показать, насколько тесно переплетаются между собой различные моменты живой телесности, сознания времени и понятия Я[30].

В свете выше представленного толкования, которое по-новому артикулирует отношения между двумя пониманиями Я, теперь мы обратимся к уже процитированному фрагменту из текста, которое касается удвоения Я: «в этом Я настолько удивительно то, что оно не только было, но даже в точке Теперь может помещать себя в “было” и в этом удвоении может осознавать свое тождество» (Hua XIII, 318).

Сознание существующего в потоке времени тождества Я, которое синтезирующе объединяет многообразные и разделенные во времени cogitationes, проходит собственно как удвоение Я, разыгрывающееся в воспоминании. В тексте 1934 года становится очевидным, что удвоение Я или наложение Я актуального и припоминаемого происходит в живом теле – в теле, которое признается точкой центрирования всех действий.

«Так в чем состоит пресловутое наложение Я, “Я-полюса”? Попробую теперь сказать: это не что иное, как животелесное центрирование всех “действий” в двойном смысле. В воспоминании я говорю о самоотождествлении или о тождественности Я-полюса, так же и в фантазии» (Hua XV, 642).

Со своей стороны живое тело может конституироваться как тождество только благодаря синтезу ретенции: «Однако не является ли ретенция (на примордиальном уровне) прежде всего непрерывной модификацией, в которой живое тело и телесное центрирование находятся в постоянном модифицировании и при этом накладываются друг на друга? При этом живое тело остается тем же самым, тождественной точкой отнесенности актов, нулем ориентации» (Hua XV, 643). Через ретенцию в жизни сознания остаются «следы» прошедшего опыта, который можно охарактеризовать как животелесный.

Синтезирующая функция сознания времени таит в себе, соответственно, многообразие потоков сознания, которые через воспоминания могут вновь быть приведены к данности. В отношении этого многообразия потоков сознания Гуссерль говорит не только об удвоении Я, но и о бесконечной множественности Я:

«Я не только есть и не только живу, но в моей жизни осознается и одновременно отражается второе Я и вторая цельная жизнь Я, а именно она реактуализуется в моих воспоминаниях в настоящем. И мало этого, не вторая жизнь, а бесконечность такой жизни, поскольку прошлое – континуум, и каждой точке прошлого, согласно воспоминанию, принадлежит другое реактуализуемое настоящее с реактуализуемым Я и жизнью Я»[31] (Hua XI, 310).

По моему мнению, в этом переплетении живой телесности, сознания времени и жизни Я нет двойственности значений, и именно поэтому гуссерлевский проект и его парадигматическая верность самим вещам так захватывают.

Через анализ пассивного синтеза выше описанное переплетение живой телесности, сознания времени и жизни сознания далее углубляется прежде всего в том, что касается значимой роли аффицирования. Если внимание, которое господствует в различного рода cogitationes, a priori предполагает аффицирование, как можно отделить Я, которое определяется через внимание, от живого тела? Может ли аффицирование проявляться без живой телесности?