Читать книгу Тьма и пламя. На бескрайней земле - Степан Кайманов - Страница 11

Готтилф не мог сказать точно, когда похитил несчастную женщину. Не то три, не то четыре года назад. Однако седой маг до сих пор не знал ее имени. Ну а когда Готтилфу что-то требовалось, он обращался к пленнице «эй» или «бездарь». Порабощенному ненавистью чародею было безразлично, как зовут его тощую пленницу. И плевать на то, жива она или мертва. Если бы женщина умерла от голода или тоски по селу и небу, Готтилф нашел бы себе новую рабыню. Нет, он не бил ее, не издевался над ней и даже не орал на нее, он просто не замечал пленницу, когда в ней не было нужды. Относился к ней хуже, чем хозяин относится к своему псу. Относился к ней, как к вещи, которую в случае необходимости можно достать из шкафа, смахнуть пыль, а затем положить обратно и забыть.

Безразличие седого мага к судьбе сельчанки ужасало Габриэля, заставляло его кровь вскипать от гнева. Мэйт не верил, что ненависть, подобно пожару в Диаме, выжгла в душе и сердце Готтилфа все человеческое. Ведь чародей не позволил свирепому вихрю растерзать знатного пленника, спас и выходил его, несмотря на, казалось бы, полное равнодушие ко всему на свете. Значит, ненависть к бездарям и жажда мести не смогли уничтожить, поработить Готтилфа окончательно. Габриэль понимал, что, возможно, прочие рабовладельцы точно так же ведут себя со своими рабами, но это нисколько не успокаивало. Впрочем, если подумать, то и его самого чародей тоже как будто не замечал.

Выдержка, с которой Готтилф выслушивал все возражения, беспокоила Габриэля. Пугала. За ней скрывалось так много всего, как за крепкими стенами дворца мэнжа. И в то же время так прискорбно мало, как в могиле нищего. Неужели седой чародей не понимал, что происходит? Или может произойти? Он видел и алые искры, нервно брошенные на ладони гостя, и косые, неприятные взгляды, не сулящие ничего доброго. И, конечно, чуял злость и ярость, переполнявшие его юного собеседника. Но ничего не предпринимал. Надеялся на благородство сына мэнжа? Полагал, что тот ни за что не воткнет нож в спину? Или считал, что безмерная благодарность за спасение удержит горячего мэйта от опрометчивого шага? Или был уверен в своих силах настолько, что считал его, Габриэля, не опаснее мухи? А возможно… возможно, ведомый страданием, как раз и мечтал о том, что мэйт Семи островов рано или поздно не совладает с собой и пустит ему кровь. Последнее предположение, страшное, худшее из всех, казалось наиболее вероятным.

От хлынувшего потока мыслей, от стоящей перед глазами женщины, изнуренной пленом и тоской, от тихого скрежета и звона ее тяжелых цепей, от собственной беспомощности Габриэлю сделалось нестерпимо жарко. Ему захотелось на воздух. Но над Диамом висело солнце, и Готтилф посоветовал не покидать подземелья, объясняя, что в поселок могут набежать сельские со сверами или того хуже – волисты. После памятных событий на холмах опасения мага казались убедительными. Седой маг, если хотел, мог рассуждать здраво.

Габриэль прислонился к стене. От прохладных камней сделалось легче. Фонарь светил тускло, теряя последние капли волшебства. Пятно света желтело в дальнем углу и, мнилось, что уменьшается с каждой звиттой.

Габриэль стоял у выхода – окутанный тьмой, вдыхая запах собственного пота. Не один аш он нервно ходил из угла в угол, точно узник, размышляя, к кому пойти в первую очередь. К магу или пленнице? И с чего начать сложный разговор с каждым из них? Маг был безумен, женщина, казалось, тоже не в себе. Отвечала односложно, ходила с опущенным взглядом. Она будто смирилась со своей ужасной ролью старой вещи. Было совершенно неясно, что у каждого из них на уме. С какой легкостью Готтилф мог освободить несчастную рабыню, с такой же легкостью метнуть в гневе молнию, услышав предложение ее освободить. А забитая пленница… Ее спокойствие, ее покорность поражали мэйта не меньше, чем равнодушие Готтилфа. Непонятно, что может учудить женщина, запертая в душном черном подземелье несколько лет и видевшая, по словам мага, небо раз в месяц. Возможно, она уже давно спятила (на что у нее была не одна причина) и думала, что мертва. А мэйта и седого мага воспринимала как призраков, как иллюзию. Быть может, ей вовсе и не нужна свобода, и стоило ли ломать голову над тем, как ее освободить?..

Поразмыслив над этим, Габриэль направился к пленнице. Его комната находилась между комнатами женщины и мага. Готтилф выбрал себе место поближе к выходу из подземелья – то ли чтобы все время слышать, что происходит снаружи, то ли чтобы как можно дальше находиться от ненавистной бездарки.

Из комнаты, где жила пленница, сочились свет и густые запахи лука, перца и трав. Подземелье проветривалось скверно, а трапезы были скудными: салаты да черствый хлеб. В любом случае это было намного лучше, чем безвкусные грибы и листья кислицы. Да свер с ними, с трапезами! Габриэль совершенно не представлял, как чародей и измученная женщина могли здесь зимовать?.. Зимовать там, где даже жарким летом стены были холодными.

Место, где жила пленница, выглядело обжитым, в отличие от прочих комнат подземелья. На полу белел лысинами выцветший ковер. На потолке ярко горел волшебный фонарь, подвешенный на крюк. На стене напротив входа висели полки, заставленные глиняной посудой. У левой стены стояла низкая кровать, узкая и аккуратно заправленная. У правой – разделочный стол. Пленница и спала, и готовила в одной комнате. Женщина кромсала капусту, когда Габриэль рискнул переступить порог. В огромной чаше на столе белели луковые кольца, заставляя хозяйку время от времени смахивать слезы со щек. На женщине было темное платье – без рукавов, несуразное, похожее на огромный мешок; светлые спутанные волосы сползали по спине до пояса.

Не то из-за хруста капусты, не то из-за дум пленница не заметила, как вошел мэйт. Он все еще не знал, как начать разговор, поэтому громко кашлянул, оповещая о своем присутствии. Пленница вздрогнула, немилосердный нож сорвался, и на указательном пальце выступила кровь. Хозяйка поднесла его к губам, слизывая алые капли, и наконец-то повернулась.

Габриэль впервые ясно увидел ее лицо, сероватое, с впалыми щеками и острым подбородком. Глаза, большие и серо-голубые, взирали на Габриэля со страхом и изумлением одновременно. Хозяйка продолжала лизать рану на пальце, не сводя взгляда с незваного гостя.

– Я помогу, – сказал Габриэль и шагнул к женщине.

Звякнула цепь. Хозяйка отшатнулась от мэйта, как от пламени, уперлась в стену и выставила руки, будто защищаясь от удара.

– Не бойся, я всего лишь хочу остановить кровь.

Но женщина продолжала трястись от страха, не опуская рук. Габриэль сделал еще шаг, после чего осторожно, нежно взял указательный палец, где продолжала выступать кровь, и стал шептать над ним заговор. Теперь мэйт мог себе это позволить. И заговор, и мощное заклинание. Отвар Готтилфа залечил раны и придал сил, не оставив ни следа от схватки с дикими сверами и поединка с колдовским вихрем.

Пленница опустила вторую руку, не стала вырываться. Замерла у стены, глядя на палец, над которым шептался заговор. Габриэль чувствовал страх даже сквозь жгучее облако, брошенное луковым соком. Рука у женщины была прохладной и влажной, как брюхо только что выловленной рыбы.

– Ну вот, смотри, – довольный работой, Габриэль отпустил палец. – Кровь больше не идет.

– Зачем ты это сделал? – с подозрением спросила пленница, разглядывая указательный палец.

– Хотел загладить вину, – улыбнулся мэйт.

– Вину? – насторожилась хозяйка.

– Ну, это из-за меня твой нож сорвался, – пояснил Габриэль, покосившись на широкое блестящее лезвие. – Прости, что напугал.

Нож, острый и длинный, лежал в полушаге от хозяйки, приводя мэйта в замешательство. Как Готтилф мог спокойно спать все эти годы, зная, что похищенная им бездарка в любой момент может перерезать ему глотку? Все-таки маг был безумен. Неужели пленница ни разу не попыталась освободиться или убить похитителя, тем более что он сам предоставил ей средство для побега? Пока все выглядело именно так. Хотя, возможно, некоторые шрамы на теле Готтилфа были оставлены этим самым ножом, этой самой грубой, холодной и худой рукой.

– Я присяду? – спросил Габриэль.