Читать книгу Домашний океан. Книга первая. Дикая красота - Степан Степанович Кингизхамов - Страница 6

ЧАСТЬ I
4. ЛЮБОВЬ МЕГАЛОДОНА И СУЕТА ВОКРУГ ТРИДАКНЫ

Оглавление

Эпос «Кретинаяма» обнаружили аквалангисты на дне океана близ Коморского архипелага, внутри гигантской раковины тридакны, рядом с хорошо сохранившимися скелетами плиоценовой русалки и акулы мегалодона. Предполагают, что акулы совокуплялись с русалками, когда не могли отхватить ничего более подходящего или, точнее говоря, подплывающего.

Возможно, русалки тоже не спешили подплывать к акулам: набивая себе цену, они изображали напускное равнодушие. Однако ничто, кроме тяжело провисших гениталий, не мешало акулам припустить за русалками, удиравшими медленнее, чем акулы догоняли. Русалки проигрывали в скорости, потому что их дебелые груди провисали в два раза тяжелее нежели то, что провисало у мегалодонов. Речь идёт о преследовавших самцах: уже в плиоцене они достигли такого эволюционного совершенства, что придумали супружескую измену. Жёны-мегалодонки не имели шансов догнать супругов и вправить неверным мозги, поскольку их гигантские тормозные бюсты исключали всякое ускорение. Самцы недолюбливали жён, которые в гневе могли запросто проломить череп грудями. Как правило, проломленный череп оставляет у мужей неприятный осадок… вместо мозгов – в заиленных, мутных водах эта проблема особенно актуальна.

Есть основания думать иначе: акулы и русалки могли испытывать взаимную симпатию и радостно мчаться на рандеву встречными курсами. Это не значит, что они легко находили общий язык, но для занятий любовью не обязательно искать общий язык. Отчего бы каждому не удовлетвориться собственным, отдельным языком и попридержать его, а не делиться с первым встречным, особенно если это акула? Ведь болтовня способствует взаимному узнаванию, а любовь после близкого узнавания быстро испаряется.

Есть другой фактор, не располагавший к разговорам: попробуйте как-нибудь совокупляться под водой. Не обязательно сбивать ласты в поисках акулы или русалки, можно привлечь кого попроще. Это целесообразно, ведь у тех, кто попроще, так редко происходят совокупления, что они готовы отдаться под водой; они рады изобразить хоть русалку, хоть акулу, хоть каракатицу – последнее удаётся им наиболее убедительно и чаще всего – помимо воли. Можно поручиться, что в ходе эксперимента вас быстро покинет охота болтать под водой или искать какие-то невразумительные общие языки. Обнаружить общий язык с каракатицей – сомнительная удача.


*****

По расположению скелетов и деталям их строения определили, что русалка и самец акулы скрещивались до последнего вздоха, а дышали они как взмыленные марафонцы на подводном финише. Мегалодон богатырскими вдохами растянул жабры себе и партнёрше, и сломал костистые половые органы. Вот это страсти! Кто из горячих, заводных мужиков, способен одним вздохом, без применения рук, зубов и ног, сломать свои гениталии, не говоря о чужих, которым плевать на наши вздохи? А ведь наши гениталии не упрочены костями или панцирем, как у мегалодона, даже лёгкой скорлупы нет.

Прерывать секс из-за ничтожной травмы парочка не собиралась: для подлинной любви сломанный член не помеха. Влюблённые переключились на запасные половые органы – бескостные, более пластичные и чувствительные. Вообще, костяные репродуктивные органы часто подводили. Они показали своё конструктивное несовершенство и со временем многие животные их отбросили, как обременительный хлам. Палеонтологи на раскопках скрупулёзно подбирают выброшенные биологические механизмы и прячут в ящички с интимными принадлежностями. Они лелеют надежду порадовать хоть чем-то своих жён и подружек, которым интересно приобщиться к таинствам первобытной любви.

Мегалодон с русалкой продолжали любовную игру и после того, как незаметно для себя обернулась скелетами – игра природы увлекала их меньше, чем игра друг с другом. Возможно, превращение заняло несколько месяцев, что делает честь продолжительности любовного акта. В пикантном положении озорников застала какая-то глобальная катастрофа – из тех, что способствуют быстрому превращению упитанных животных в скелеты. В незапамятные времена такое происходило сплошь и рядом.

Вероятно, эти двое превращались в скелетов гладко, безболезненно и не без удовольствия. Наверное, плотские забавы прервались бы моментально, будь превращение резким и болезненным.

Люди прерывают любовные игры от вещей куда менее радикальных: они ставят на любви крест от сущей чепухи, когда до скелетного состояния ещё далеко, а никакой апокалипсис не грозит. Звери тоже недалеко ушли. В животном мире планеты сложилась какая-то параноидальная неприязнь к скелетам, тотальное отторжение, а это странно, если вспомнить, что скелет образует конструктивную основу большинства организмов. Нежная русалка и мужественный мегалодон были образцовыми любовниками; таких сейчас нет, так сейчас не любят.

Их примером нужно руководствоваться, если первые симптомы превращения в скелет застали вас врасплох. Постарайтесь не раздражаться, не паниковать, сохраняйте игривое настроение; игривость и скелет совсем не антиподы. Быть может, в дальнейшем игривое настроение вам удастся сохранять лучше, нежели раньше, до того, как вы стали скелетом?


*****

Похоже, вместительная морская раковина, в которой покоились тома «Кретинаямы», служила русалке и мегалодону предметом домашней обстановки, чем-то вроде подводного книжного шкафа. Это мудро, ведь сухопутному книжному шкафу грозит немедленное разграбление – таков культурный уровень наземных существ. У рыб отношение к чужим культурным ценностям уважительное, как в музее: они глазеют, но плавниками не трогают. Оральный секс у рыб также не в почёте, губам и зубам они воли не дают, а больше рыбы ничем повредить книги не в состоянии.

Вообще, у воспитанных в пуританских традициях рыб в головах не укладывается, как это можно заниматься оральным сексом с книгами? Да ещё глиняными. Да ещё с незнакомыми, с которыми не заключён брачный договор. Как можно водить шуры-муры с опусами, в которых до отвращения натуралистично смакуются приключения кретинов? Рыбам давно известно: случайное, необдуманное облизывание кретинов без предохранительных средств чревато инфекцией: распущенные губы и невоздержанные языки под рваными презервативами – лучшие переносчики заразного кретинизма. Таким место только на суше.

Иногда в море попадали словоохотливые червяки, не столько сухопутные, сколько распутные. Непристойно кривляясь на крючке, будто наколотые на шест невероятно живучие одноногие стриптизёрши, они хвастались близким знакомством с клубной культурой людей. Червяки рассказывали о сухопутной жизни, акцентируя внимание на самых предосудительных нюансах. Они всерьёз уверяли, будто люди не предохраняют языки презервативами, хотя языки, откровенно говоря, совсем не образцы добродетели и не склонны безвылазно торчать во рту, словно взаперти. Эти басни вызывали у рыб чувства недоверия и гадливости.

В то же время, продолжали червяки, подмигивая и ухмыляясь, люди регулярно надевают презервативы на те места, которыми они в принципе, ни при каких обстоятельствах не могут ни целоваться, ни говорить, ни чихать или кашлять, выдыхая болезнетворные миазмы. Каково, а? Рыбы уводили мальков от червяков с их разлагающей пропагандой. Иные мальки, по недосмотру взрослых набравшись запретной информации, становились наркоманами и до одурения кололись морскими ежами. Там и сям риф усеивали тысячи обломанных игл наркотических ежей, которые спешно отращивали новые природные шприцы. Это вам не одинокий шприц, приводящий в ужас человеческих родителей и полицию! Что бы сталось с родителями, если бы их отпрыски кололись ежами, составленными из десятков переполненных дурью шприцов?

Самое ужасное, незрелые мальки устраивали групповые оргии – явление, прежде немыслимое в рыбном социуме. Окосев от ежовых игл, мальки носились по мелководью, натянув на причинные места подобранные на свалке презервативы – так они подтверждали открытость культуре, гуманизму и закрытость венерическим болезням. От этого зрелища у беременных, психически неустойчивых самок случались преждевременные роды, зараз наводняя риф десятью миллионами плачущих, недоношенных уродцев. Тогда как рыбки повитухи обещали будущим матерям не больше восьми с половиной миллионов крепеньких, здоровых малышей, которым уже предусмотрены места в яслях. Дополнительные полтора миллиона, лишённые пособий и материнского капитала, обрекались на сиротство и деградацию.

Тут нет преувеличения. Путешествуя по рифам, я убедился, что многие рыбы имеют феноменальную память и удивительные способности к мгновенному счёту. Рачительный отец, степенно шевеля жабрами, в две секунды определяет, что к семи миллионам его законных отпрысков примазалось двести тысяч чужеродных бастардов. Отец семейства пинками гонит их из фамильного косяка. Однако хитрец пускает в ход пинки не раньше, чем получит на плавники детские пособия на лишних двести тысяч ртов.

Желая остановить поток сухопутной пропаганды, зрелые рыбы прибегли (или приплыли) к радикальным методам. Они постановили без лишних слов поедать всех пришлых червяков, – зачастую вместе с крючками, – несмотря на их отвратительный вкус. Чего только не сожрёшь ради благополучия и моральной устойчивости молодёжи. Этот обычай распространился повсеместно, от великих океанов до распоследней лужи. Большинство рыб глотает червей, давясь от омерзения. Они забыли происхождение и смысл жуткого обычая, и в глубине души недоумевают, за каким дьяволом нужно жрать эту гадость, попутно вешаясь губами на крючок?


*****

На дне океана книжный шкаф с бесценными кирпичами неплохо сохранился. Оно и понятно: тридакна устроилась в сердцевине благополучного рифа, не затронутого червивой пропагандой. В многодетных, морально устойчивых подводных семьях у подростков начисто отбивают страсть к воровству. Если допустить, что среди нескольких миллионов мальков один исхитрился украсть нечто ценное, то остальным миллионам тащить уже нечего. Таким образом, они понятия не имеют о воровстве – мальки наследуют ангельскую честность автоматически, по безграмотности, как большинство кристально честных душ. Честность, как правило, наследуют нищие голодранцы, которым больше нечего наследовать. А одному вороватому мальку ничего не стоит затесаться в толпу ровесников и прикинуться пай-мальчиком; морального климата в косяке он всё равно не испортит.

Взрослым рыбам, имеющим на шее миллионы отпрысков, попросту некогда отвлекаться на грабёж или чтение, ради которого необходимо обчистить подводную библиотеку в тридакне – сами понимаете, рыбе обчистить надводную библиотеку не в пример труднее. Поэтому рыбы сплошь безграмотны и не отравлены информационными вирусами. В девственной чистоте сохраняются мозги подрастающего поколения, что избавляет родителей от такого тягостного, в высшей степени утомительного занятия, как воспитание ремнём. Выпороть, скажем, десяток чешуйчатых сорванцов и рыбе по плечу, но попробуйте основательно, добиваясь педагогического эффекта, отходить ремнём миллион сорванцов! А десять миллионов?

Кстати сказать, ихтиологи утверждают, что ещё на заре кайнозоя дела у рыб шли неважно: общинные ценности трещали по швам, а институт семьи шёл вразнос. Воспитывая мальков, старшие рыбы истрепали все ремни, дефицит которых в подводном царстве ощутим и поныне. Однако пытливый наблюдатель заметит, что рыбы лишены не только ремней. Всё верно, о чешуйчатые задницы подростков отцы порвали всё, чем только ни воспитывали молодняк: шлёпанцы, подтяжки, мокрые носки (сухие носки в море никогда не приживались, хотя и ценились на вес золота как экзотическая безделушка), штаны, трусы и другие педагогические орудия. Однажды было истреблено всё имущество, пригодное для воспитания, включая мебель. Коль скоро нынешние рыбы не богаты мебелью, значит, их предки секли подростков мебелью – это самое реалистичное предположение. Думается, в какой-то момент старшие плюнули на воспитание и пустили всё на самотёк. С тех пор дела пошли на поправку и надобность в порке отпала сама собой.

Уклад подводной жизни далёк от сухопутных обычаев.

Самые многодетные, чадолюбивые обитатели суши мечтать не смеют хотя бы о ничтожном миллионе детишек. Людей, мечтающих о таком сексуальном разгуле, считают невменяемыми, изолируют и подвергают принудительному лечению, внушая отвращение к сексу и потомству. Такого мечтателя не выпускают на свободу, пока в ближайших планах он не ограничится двумя, тремя тысячами отпрысков, что уже как-то соотносится с реальностью.


*****

Учитывая глинобитный состав книг, неудивительно, что сия библиотека больше всего напоминала склад бракованных кирпичей.

К сожалению, не у всех подводных жителей моральный облик так же безупречен, как у многодетных рыб. Картина не столь благолепна.

Раковина гигантской тридакны напоминает затаившийся в засаде хищный пиратский сундук, чьи искривлённые створки разинуты, словно челюсти налаженного капкана, способного отсечь ногу слону. У библиотечной тридакны бесценные тома располагались, образно говоря, в самой её глотке. Никому не по нраву, когда в глотку лезут слоновьи ноги или воры, за книгами или просто так, хотя слон вряд ли бесцельно запихнёт ноги в книжный шкаф, если он не законченный дебил.

Загребущие руки-ноги мерзавцев бессознательно хочется откусить. А если включить сознание – то разжевать и выплюнуть. Кусательный рефлекс унаследован человеком не от кого-нибудь, а от тридакны, хранившей сокровища. Этот агрессивный жест в значительной мере лишён смысла, потому что мало кто из людей хранит в глотке библиотеку или другие материальные ценности – такое в обычае только у избранных мастеров из криминального мира.

Аквалангисты обнаружили внутри раковины множество откушенных лап, щупальцев, мясистых плавников и когтистых рук – так незадачливые воры поплатились за любовь к чтению. Очень вероятно, что и аквалангисты могли угодить под горячую створку, но их невольно спасли грабители предыдущих эпох: их сваленные в кучу вороватые конечности так загромоздили полость раковины, что створки не могли сомкнуться, они только бессильно вздрагивали.

Кое-кто из нагрянувших археологов не постеснялся украсть глинобитные книги. Они пригодились в строительстве сараев на приусадебных участках. Нечасто сталкиваешься с мастерами, возводящими домик из доисторических записных книжек. Но их можно понять, ведь из современных записных книжек не построить даже хатку для кошки. Я знавал одну кошку, которую глуповатый и жестокосердный хозяин поселил в жилье из старых блокнотов, переполненных клопами. Сражённая горем кошка мерзко орала сутки напролёт, чем раздражала хозяина и клопов, тоже считавших себя хозяевами. Человек терпел, но клопы менее смирные. Хронически недосыпающий клоп – жуткое, озлобленное создание с воспалёнными от ночного пьянства глазами и небритой рожей; брюхо, спина и задница у него тоже небриты, воспалены и не отличаются от всклокоченной бандитской рожи. В итоге клопы продали кошку таксидермисту, а вход в блокнотный домишко забаррикадировали склеенными страницами. На попытку человека вломиться в блокнотный домишко клопы пригрозили покончить с собой самосожжением, а затем донести в экологическую прокуратуру.

Не удивительно, что глиняные блоки воруют намного чаще, чем бумажные записные книжки. Где-где, а в глинобитных табличках клопам забаррикадироваться куда как сложнее, чем в кипах бумаги.


*****

Судя по всему, мегалодон и русалка в равной степени любили чтение и хорошую кухню. Их страсть к лемурам и лемурийцам отличалась плотоядной спецификой: несколько истрёпанных, зачитанных кирпичей библиотеки посвящены рецептам приготовления лемуров и лемурийцев. По некоторым приметам, вроде застрявших в желудке костей, можно заключить, что мегалодон предпочитал лемурийцев – за ними достаточно нырнуть ко дну, – тогда как русалка любила лемуров, за которыми изволь тащиться на лесистый берег. Партнёр за это называл её потаскухой, о чём остались корявые примечания.

Вероятно, контрастные предпочтения приводили к скандалам: ревнивому мегалодону не оставалось ничего другого, кроме как зубами рвать соперников на куски, даже если его тошнило от передозировки и куски лемуров не лезли в пасть. Надо упомянуть о предположении, что самец акулы скончался не от глобального катаклизма, (действительно, на всех дохлых акул катаклизмов не напасёшься) а от элементарного обжорства; проглоченные кусковые лемуры у него колом встали в глотке; лемуры умели мстить на свой лад.

Домашний океан. Книга первая. Дикая красота

Подняться наверх