Читать книгу 21/1 - Степанида Аникина - Страница 6

Вот и наступило первое сентября… Совсем не как в школе… Все были одеты кто во что горазд. Даже девочки, ну или девушки, были почти все в брюках. Никакой торжественности случая, никаких нарядных форм с белыми передниками, ни почти ставших родными учителей. Сплошная серая масса горланивших, и даже куривших перед главным входом. Я тоже покуривала, но только на каникулах и вне дома. Мама узнала, что я курю, только в мои тридцать пять лет, когда по телефону в день моего тридцатипятилетия утром мне позвонила моя двоюродная сестра и сообщила, что дядя Гена умер сегодня утром. Это её отец, маминой сестры муж. И я тогда от переживания просто взяла сигарету и закурила, совсем забыв, что мама сидела за столом напротив меня. Куда-то не туда мысли поехали.

Так вот, мне всё ужасно не нравилось. Да и со Светкой, моей подругой со школы, вместе мы в группу не попали. Да не то, что не попали, они вообще были разные. Мама отговорила, вернее даже не отговорила, а чётко сказала: «Ни на какой завод ты не пойдёшь! Ещё чего не хватало, чтобы ты крановщицей работала. С мужиками в ночные смены!» Я из-за упрямства ответила, что Светка-то идёт, и я пойду с ней. Мы так договорились. Она привела в пример третью нашу подружку, Лильку, мол, папа ей сказал в институт поступать. И она пошла. Я даже успела пожалеть, что сказала про Лильку. Долго мама меня переубеждала, говорила, что вон, как я шью хорошо. «И никаких смен и грязи. Ниточки убрала и в чистоте опять», – сделала заключение мама.

В этом я с ней была согласна. Да и нравилось мне шить, вязать, вышивать. Вышивать я научилась в детстве, когда мне было шесть лет. Я очень сильно заболела и жила у бабушки в Матурино. Мама приезжала и привозила такие красивые ниточки и назывались они, как цветы. Ирис. Мама рисовала на ткани гномиков, и мне надо было их вышить, а ещё травку зелёную крестиком. Потом эти тряпочки оказались носовыми платочками. Мама их кружевом ещё обшила. Такие красивые получились. Тогда я почти ничего не слышала из-за сильной боли в ушах. Книжки бабушка мне не читала, потому что неграмотная была, да и я всё равно ничего бы не услышала. Вот и было одно развлечение, вышивание. Опять в сторону воспоминаний уехала.

Ну, и вот. Мама сказала, что у тёти Клавы, её приятельницы, у сына жена преподавателем работает и обучает шитью. Я могу пойти к ней и всё узнать. Вот и отправила мама меня в гости к ней, тем более она мне шила платье на выпускной в школе. Мама была очень рада, что я пошла к этой преподавательнице. Да и бабушка тоже, всё говорила, вот научишься шить и мне юбку сошьёшь. Но я так и не успела… к сожалению. Прошло уже много лет, как бабушки нет, почти тридцать три года, а у меня всё ещё какая-то тяжесть на душе, что не успела я выполнить её желание. Бабушки не стало в августе 1986 года…

Так вот, прошла линейка в училище. Познакомились с мастером, ну это как в школе классный руководитель. И это оказалась совсем не та, к которой я ходила в гости. Вот и первый казус взрослой жизни. Нам сказали приходить первого сентября, тепло одетыми, и поедем мы на месяц в колхоз, помогать труженикам села убирать урожай. «Как так? На месяц? С незнакомыми людьми?» – вдруг испугалась я. В школе мы ездили в колхоз, но только на один день. Утром в поле, вечером обратно. Я была домашним ребёнком, и кроме поездок в детский летний лагерь и с бабушкой в Пикалёво, нигде и не была так надолго одна. Целый месяц неизвестно где и с кем?! Меня эта новость несколько напрягла. Я никого не знала, кроме этой знакомой маминой приятельницы. Но и она, как потом выяснилось, со мной в колхоз не едет. Тут я совсем взгрустнула. Ну и ладно. Самостоятельная жизнь начинается… и никуда от неё не деться. Некоторые девчонки были между собой знакомы. Я же там никого не знала.

И тут меня подзывает наша мастер и начинает выспрашивать, чем я в школе занималась. Это про председателя учкомитета. Ну я, как честная комсомолка, по всем правилам доложила свои обязанности перед старшей. Она вся обрадовалась и говорит: «Всё, назначаю тебя старостой. Будешь моей правой рукой!» У меня чуть не вырвался вопль: «Нет! Опять?» Она так грозно на меня посмотрела, что я поняла: «Сопротивление бесполезно!»

Нам сказали приходить на линейку уже с вещами, и сразу будет автобус, который повезёт нас в неведомый колхоз. Ну, я, как послушный «студент», всё привезла с собой: и постельное бельё, и сменное рабочее, и тапочки с ночнушкой. В общем, при полном параде сидим, ждём нашего автобуса. Кто-то знакомится, а я как дура, думаю, с чего начать должность старосты. Взяла листок и пошла спрашивать имена и фамилии будущих сокурсниц. Отвечали не все, меня это взбесило. «Что это за неподчинение старосте?» – возмущалась внутри меня новоиспечённая староста группы. Я нашла мастерицу и всё ей рассказала. Тётя была шустрая и быстро всё смекнула. Оказывается, она не сказала ещё, что я староста… вот зараза! А я тут хожу, понимаете ли, записываю. Огласила она мою должность, ну, и вроде опрос пошёл живее. Некоторые из девчонок сами стали подходить.

Так прошло какое-то время. Вдруг сзади на меня набрасывается какой-то бегемот и начинает орать мне в ухо: «Привет! Я тебя нашла!» О господи! Это Светка, моя одноклассница, с которой мы подавали заявление на крановщиц. Она прыгает, обнимает меня, а я, как дура, и дар речи потеряла от неожиданности. Когда прошёл первый шок, я тоже стала её обнимать. Хоть одна знакомая личность. Она давай выспрашивать, куда нас отправляют, на что, ну там, на картошку или на что ещё. Я вообще без понятия была. Но ответить ей так и не успела. Она как внезапно появилась, так внезапно и убежала, крикнув: «Пока, наш автобус». Вот уже бы и я поехала на широкие просторы нашей Родины, если бы пошла в группу крановщиц со Светкой. Но получилось, как получилось. Ничего изменить было уже нельзя.

Две группы благополучно уехали на место колхозной дислокации. А наша всё ждала автобуса. Потом вышел директор и сказал, что наш автобус сломался и до завтра мы свободны. «Как свободны? Я маме ключи от квартиры отдала, чтобы не украли в колхозе, да и денег у меня не было, только одну поездку на автобусе», – нервно соображала я. А сами они с дядей Сашей уехали к друзьям на дачу, помогать картошку копать. Я даже не знала точно, куда они поехали… вот попандос! Но поехала домой в надежде, что они ещё не уехали. Прежде зашла к Светке. Вдруг тоже не уехала? Попытка остаться у неё тоже не увенчалась успехом. Мама её сказала, что она уехала с группой в колхоз.

Я долго звонила в свою квартиру, но бесполезно. Ещё такой дождь и ветер на улице был. Я перебрала всех знакомых. Идти было некуда, а у новых девчонок из группы я записала только фамилии, естественно без адреса и телефона. Ведь это обязанность мастера, а не моя. Подружиться за три часа трудно, да и смотрели они на меня как-то искоса. Потом они мне сказали, что я им показалась из какой-то глухой деревни, неразговорчивая, вся в чёрном. Это я в трауре по бабушке была, ведь прошло ещё всего две недели после её похорон.

Я стояла в подъезде и ждала нашу машину, в надежде, что мама с дядей Сашей не останутся где-то там с ночёвкой. Стало смеркаться. Тут пришла соседка с работы. Я попросила оставить вещи у неё и пошла к Сашке. Это мой парень. Может, хоть он не уехал в колхоз. Дождь не переставал. Я дошла до его дома, но и там меня ждало разочарование. Его сестра сказала, что он уехал сегодня. Я поплелась обратно, в свой подъезд. Простояла я там до восьми вечера. Уже совсем стемнело, и я позвонила соседке в дверь, потому что от трёхчасового стояния ноги гудели. Да и кушать хотелось. Она позвала на кухню и спросила, чего я не иду домой. Я рассказала весь казус, и она предложила остаться. Я так была ей благодарна, что не в подъезде и не стоя придётся провести ближайшие двенадцать часов.

Квартира была у неё трёхкомнатная. Жила она с мужем, сыном и матерью. Мать её была ещё в деревне, и она постелила мне на её кровати. Я была если не в ужасе, то в лёгком шоке. Кровать была односпальная, на сетке, провисшей почти до пола, и напоминала гамак. Бельё было серое и рваное, вместо пододеяльника простынь, подушка как кирпич. В комнате стоял ещё шкаф прошлого века и стул. Правда, она позвала пить чай. В стакане было что-то налито бледно-желтого цвета. Хоть печенье своё было, и то хорошо. Шастая под дождём в поисках пристанища, я вся промокла и озябла. Напившись чаю, я забралась под одеяло и заплакала… Мне сразу вспомнилась бабушка… как мы с ней пили такой вкусный чай и подолгу разговаривали. И маму представила, как она бы удивилась и обрадовалась, что я не уехала сегодня. Она всегда так искренне радовалась встрече со мной, когда я приходила к ней на работу. Хоть и виделись с утра каждый день. У неё такие добрые и радостные, нет, наверно, лучше сказать, счастливые делались глаза. И у меня такое чувство возникало, как будто распирало изнутри и хотелось сделать чего-то очень доброе и хорошее для неё одновременно. Быть рядом с мамой всегда, помогать ей, слушаться её.

А сейчас я лежала в какой-то чужой кровати, в чужой квартире, чужие люди, и я им чужая… Странное и страшное ощущение всеобщей ненужности никому. Примерно такое же чувство у меня было после окончания школы. Вот оно, начало взрослой жизни… Слёзы заливали подушку, я пыталась уснуть, но горю моему не было предела… вот уже час ночи, выключили фонари около дома. В это время их всегда выключали. А я всё лежала в чужой кровати в чужой квартире, плакала и вспоминала. Потом я решила, что завтра будет другой день, и в эту ситуацию я больше не попаду. Она всего на одну ночь. А завтра уеду в колхоз, и начнётся новая жизнь. С этими мыслями я уснула.

Разбудила меня хозяйка квартиры рано, в шесть утра. И велела одеваться, так как они через полчаса уходят из дома. Я быстро собралась и ушла без её бледно-желтого чая. Да, я ещё в долг попросила пять копеек на автобус. Денег в колхоз я не взяла, даже мелочи. В училище я приехала в начале восьмого. Дверь, естественно, была закрыта. Я села на ограждение возле газона и начала ждать. Первым появился директор. Подошёл, поздоровался, спросил, из какой группы. Получилось так, что номер училища и номер группы совпали. Двадцать седьмое училище и группа двадцать семь, только с буквой «Ф», филиал значит. Мы портные, и приходить нам надо один раз в неделю в головное училище, а так учились недалеко от моего дома, в Заречье. Там у нас был класс с машинами, класс кройки и моделирования одежды. А такие предметы, как информатика, проходили в головном училище.

К директору, откуда ни возьмись, подбежал сторож и открыл дверь. Директор махнул в мою сторону и сказал: «Иди, заходи, погрейся». Я так обрадовалась, аж вперёд его проскочила. Уселась на подоконник и давай грустить и думать о маме. Если бы она не осталась где-то там с ночёвкой… Долго предаваться моим размышлениям мне не дали, потому как снова в фойе появился директор и позвал меня к себе в кабинет. Я чего-то даже струхнула. А он давай расспрашивать, почему так рано, из неблагополучной семьи, что ли? А я и понятия тогда не имела, что это такое. И наивно у него спросила: «А что это за семьи?» Он давай дальше выспрашивать: где и кем мать и отец работает, какие условия проживания.

И тут я сообразила. Он просто пытается понять, почему я так рано пришла в училище. Может, из-за этой самой неблагополучной семьи. Ну и рассказала ему всё, как было. Он мне посочувствовал и заверил, что сегодня точно будет автобус. Потом сказал, что где-то видел мою фамилию уже. И я поведала всю мою историю с заявлением в группу крановщиц: как мама была против той профессии, и как я в итоге пошла на портного. Дядька подобрел и повеселел. Достал список нашей группы и был слегка шокирован, что напротив моей фамилии уже стояла «староста группы». И такой мне: «Когда успели назначить?» А я ему: «Вчера ещё». Ну, говорит, мы почти коллеги, раз нам доверили работать с людьми. И как начал выспрашивать, а почему, да как меня назначили так быстро. Ну и пришлось всё выложить, начиная с председателя учкомитета. Вдруг раздался звонок… Не-е, не в дверь, на урок, то есть на лекцию. Он подскочил, схватил папку, и убегая сказал: «Ваш автобус в девять. Если что, я в десятом кабинете».

Я пошла в фойе. А оттуда уже доносились голоса. Ну, хоть знакомые вчерашние лица увижу. Нашла мастера нашей группы и говорю ей: «Надо бы перекличку по списку сделать». Она глаза вытаращила, мол, зачем. «Так мы узнаем», – объясняю ей, – «кто пришёл, кто нет». Ведь все ещё незнакомые, в лицо всех не знаем. Всё сделала, оказалось, не пришло три человека.

Спросила у кого-то из новых сокурсниц время. Было уже начало десятого. А автобуса всё ещё не видно. Я как староста заявила, что должен быть в девять, так, мол, директор училища сказал. Они подняли меня на смех. Давай мне тыкать, что кто ты такая, раз директор тебе лично сообщает, когда должен быть автобус. Меня внутри разрывало от несправедливости ко мне. Они ведь не знают, что я у директора была и водила с ним задушевные беседы. И я тут, то ли от злости, то оттого, что они не верят мне, вспомнила номер кабинета и слова директора: «Если что, я там». И пошла искать кабинет. Постучалась и сразу с порога командным голосом декламировать, мол, уже полдесятого, а нашего автобуса всё ещё нет. А потом огляделась… блин!.. он там не один! Мало того, не один… там весь преподавательский состав училища, промелькнуло у меня в голове. Вот позор так позор! И потихоньку начала протискиваться задним ходом обратно в дверь.

И тут директор заявил: «Вот какие рабочие кадры передала нам соседняя четырнадцатая школа!» Я там чуть не провалилась сквозь землю от стыда. А он такой подошёл ко мне, взял под руку и пытается вывести меня на центр кабинета. Я упираюсь, не иду. А он того хлеще: «Растёт достойная смена управленцев». Я покраснела вся до мозга костей. А он продолжает: «Вот как надо беспокоиться за вверенный тебе коллектив!». Я уже не знала, куда деться. Ничего уже не слышала и не понимала. Вот как мне было неудобно за своё поведение. Он чего-то там ещё сказал, и, не выпуская меня из-под своей руки, вышел со мной в коридор. И только там я от него высвободилась. Я начала извиняться, мол, не знала, что совещание и тому подобное. А он так лукаво прищурился и говорить: «А если бы знала, не зашла бы?» Я говорю: «Не так уверенно, но зашла бы». И начала ему объяснять, что подумала, раз кабинет, значит не аудитория, а его личный, и там кроме него никого не будет.

Он рассмеялся и говорит: «Я же не директор завода, чтобы иметь по два кабинета». Я, конечно, в чём тут его юмор, не догнала, но на всякий случай улыбнулась. Мы дошли до его настоящего кабинета, и он, всё ещё придерживая меня за локоток, завёл в него. Я пребывала в мааалюсеньком шоке, так как меня ещё увидели и девчонки из группы, теперь уже моей, и мастерица нашей группы. Они все смотрели на нас. Я уже не видела и не слышала, чего делает директор. У меня все мысли были там, в моей группе. «Чего они подумают про меня? С директором училища под ручку ходит», – понеслись у меня мысли. Из ступора меня вывел голос директора, чего-то говорящий мне прямо в лицо. Я очухалась после его слов: «Автобус вышел, вот его номер». И сунул мне какую-то бумажку в руку.

Вышла я от него почти на полусогнутых. Группа меня встретила хихиканьем и перешёптыванием. Но заветная бумажка в руку предавала мне силы не рухнуть прямо там. Я прочитала номер автобуса, и группа заликовала одобрительным шумом. Прозвучала фраза: «Вот это мы понимаем, староста!» И так мне приятно стало. Сразу не поверили, подтрунивали, а теперь вроде как зауважали. Ещё один плюсик я могла себе поставить. Не подвела ожидания людей. Вот так и началось моё «правление» в качестве старосты.

Автобус всё-таки пришёл. Девчонки ринулись к нему, как революционеры на штурм «Зимнего». Наконец-то все расселись. Я как староста забралась последняя, и места мне с девчонками рядом не хватило. Пришлось сесть с мастерицей. Все опять дружно хихикнули. А мне и лучше было. Узнаю, куда везут, на сколько, где жить будем и чем помогать нашему сельскому хозяйству. Водитель сказал, что ехать часа два, куда-то в Шекснинский район. От города километров пятьдесят по трассе, и там ещё двадцать по грунтовке. Короче, путь долгий, а чего время то зря терять, можно и с мастерицей пока план работы и мероприятий обговорить. Надо было выбрать актив: комсорга, профорга, ну и остальные должности комсомольской ячейки. Я в списке отметила напротив фамилий девчонок, кого бы я назначила. Там было указанно кто, какую должность в школе занимал. Мастерица одобрила.

Как в сказке, ехали они, долго ли коротко ли, а приехать никак не могли. И вдруг мастерица, а ей тогда около пятидесяти было, говорит: «Чего все приуныли? А ну, староста, давай песню запевай!» Да блин, опять я! Да сколько можно-то??? Ну, думаю, с девчонками ещё полтора года учиться, нельзя в грязь лицом… и тут у меня как-то само, так тихонечко, запелось: «Вот кто-то с горочки спустился…» Это была мамина любимая песня. Они всегда её пели на семейных праздниках. И мама, и бабушка, и мамина сестра. В автобусе все молча, слушали. Я застеснялась и перестала петь. Девчонки стали просить дальше продолжить, но я не хотела петь одна. Никто не знал такой песни, и мастерица предложила спеть «Вологду», типа, мы же вологодские, должны все знать. Как бы не так. Знали только неместные, ну, не городские девчонки. Потом как-то само собой, некое соревнование, что ли, произошло. Одну песню пели городские, а другую не городские. А я, и те и те знала, вот и пела и с теми и с теми. Так мы и доехали до деревни Юрочкино. А название-то какое! Ласковое какое-то и роднёй вроде попахивает. У меня двоюродный брат Юра.

Поселили нас в двухэтажное деревянное здание бывшей школы. Естественно, заброшенное. Вода из колодца и печное отопление. Извиняюся, туалет тоже как в деревне, рундучок с дырочкой. Комнаты для проживания – бывшие классы этой школы. Правда, парт не было, зато доска, на которой мелом пишут, осталась на стене. Комнат, то есть классов, было две, и смежные. Ну и соответственно, доски тоже две. Нам потом они и пригодились. Бригадиры на них записывали, какая бригада сколько выполнила работы. Ну, знаете ли, наглядное пособие для мотивации успешной помощи работникам сельского хозяйства. Накануне туда приехала другая группа девочек, они учились в училище после восьмого класса, но были нам ровесницами по возрасту, эмалировщицы посуды. Мне они показались дерзкими и некультурными, многие матерились и развязно вели себя с их мастером. У них были комнаты на втором этаже, как и у нас, только в разных крылах дома. На первом этаже была кухня и столовая, а в другом крыле ещё классы.

Надо было как-то обустраиваться. Показали, где кровати стоят, матрацы и подушки лежат. И надо было всё это таскать на второй этаж своими силами. Когда всё расставили, оказалось, что четырёх кроватей не хватает. А потом оказалось, что и взять их негде. Естественно, без кровати осталась я и ещё три девчонки. Так! Надо было срочно что-то, придумать. И тут я за окном увидела большой лист ДСП. Думаю, если его положить между двумя кроватями, предварительно раздвинув их на ширину ДСП, то получится ещё два места, то есть кровати две, а матраца влезет четыре. Мы с девчонками пошли за ДСП. А там оказалось два огромных щита. И первая проблема была решена. Спали на нём я, две Ольги и Света. Зато тепло было…

Наутро мы всей группой собрались на первом этаже, в столовой. Первое собрание. Вначале рассказывала мастер про нашу работу на полях по уборке льна, про то, что надо выбрать повара и помощников ему, про то, что можно и что нельзя, и особенно про местных парней, чтобы шашни не крутить и по одной из нашей берлоги не выходить. Оно и понятно, ну-ка, двадцать пять девиц из города понаехало. Она несла ответственность за каждую из нас. Мне предстояло сколотить актив нашей группы. Выбрать комсорга, профорга, культмассовый сектор, а бригадиров пришлось назначить. Все, конечно, отнекивались, но мне пришлось убедить их, что комсомолкам не к лицу бояться трудностей.

Познакомились мы быстро с активом группы, так как оставались после ужина каждый вечер на совещания и разрабатывали планы на нашу колхозную жизнь. Ой, чуть не забыла. С нами ещё группа горновых жила на первом этаже в другом крыле. И к нашему приезду они успели перезнакомиться с группой девчонок-эмалировщиц. Девчонки те, как нам всем показалось, были невзрачные и все как одна на рост и на причесоны, не говоря об одежде. Я сначала подумала, что это интернат.

Во второй вечер у кого-то из наших девчонок возникла мысль пойти и познакомиться с парнями. Набрали нехитрые гостинцы: печенье, сухари, конфеты. У кого что было. Мы, то есть весь актив и ещё несколько девчонок, отправились к ним в апартаменты. У парней была гитара, и как оказалось не одна. Мы стали сразу просить, чтобы сыграли, но они, как истинные «джентльмены», кочевряжились. Но недолго. Потом кто-то из парней взял первый аккорд, и я поплыла. Я обожала слушать гитару. Звук её возбуждал во мне внутренний необъяснимый порыв, как будто то душа начинала сама петь.