Читать книгу Другая сторона озера - Stepart - Страница 3

В село я прибыл уже практически ночью. Вокруг не было ни души. Я выезжал из города в зимних московских сумерках, солнце не выглядывало, как и предыдущие несколько дней. Я не мог сказать точно, во сколько покинул город, за временем я намеренно перестал следить ещё неделю назад, убрал часы везде – на компьютере, в машине и даже на телефоне, которым пользовался только при крайней необходимости. Весь год я старался отвыкнуть от той жизни, к которой привык. Это касалось и самогó образа жизни, и общения с людьми. Сложнее всего было уйти с работы. Даже не уйти, хотя это было сделано достаточно быстро и с чувством облегчения – мой партнёр давно мечтал выкупить мою долю в нашем деле, а на основной работе на моё место оказалось немало претендентов, готовых работать за куда более скромную зарплату, чем платил хозяин мне. Сложнее было просыпаться утром, и проверяя время на телефоне, понимать, что больше не нужно никуда спешить. В течение года у меня без особых проблем получилось свести до минимума общение с малочисленными родственниками и друзьями. Я даже удивился и немного расстроился из-за того, как быстро все привыкли обходиться без меня.

Полгода назад я стал утрясать накопившиеся дела, начиная от посещения стоматолога и заканчивая проверкой своих отношений с налоговой и другими госслужбами. Пока всё шло строго по моему нехитрому плану и оставалось совсем немного до его полной реализации. Надо было прожить около года, присматривая за приличным куском земли, купленным на львиную долю моих сбережений.

Как я и упомянул, план был прост. Мой старший товарищ из администрации Тверской области знал, где пройдёт новая трасса. Также он был в курсе того, где будет разрешено строительство инфраструктурных объектов, где протянут новую ветку газовой трубы и то, как без труда можно будет подключиться к сетям. Словом, товарищ знал свою чиновничью работу. Исходя из своих познаний, он приобрёл и оформил на своего родственника участок очень перспективной земли на одном из съездов с этой новой трассы и взял в долгосрочную аренду ещё больший надел. А мне, как правильному человеку и собутыльнику, было позволено приобрести свой небольшой кусочек от этого ароматного пирога, который очень скоро позволил бы реализовать мой план.

Но главной причиной того, что я был приглашён в дело, стал тот факт, что когда-то в этих местах жили мои предки и имели некоторую недвижимость в городке неподалёку и извоз. Также имелись земельные наделы в тех самых местах, где сейчас находился я. К своему стыду, я не знал ни имён предков, ни даже где конкретно были те земли. В советское время информация о таких близких родственниках была спрятана куда поглубже. А сейчас… А сейчас опять было безвременье.

Как-то раз во время посиделок со старшим товарищем-чиновником я рассказал ему про этих самых предков. Он вспомнил про свои графские корни и, выругавшись, сказал, что он-то историческую справедливость восстановит, и мне вернётся хоть что-то из того, что добывали для нас прадеды. Вот так я и оказался в теме.

Несмотря на то, что в течение года я бывал в этой местности пару раз, в ночных сумерках распознать что-либо знакомое оказалось крайне сложно. Нужный мне абонент должен был находиться не более чем в сотне или двухстах метрах от меня, но он почему-то оказался недоступен, хотя и моя связь сбоила. Можно было включить пониженную передачу и попробовать раскатать колею через сугробы, но это заняло бы много времени и могло разбудить местных жителей, чего я совсем не хотел. Пришлось оставить машину возле нечищеной дороги и двинуть по селу пешком в поисках Димыча.

Димычем звали местного старожила, знакомого моего приятеля-чиновника, Олега Алексеевича. Димыч был у него сторожем и следил за происходящим вокруг. Он присматривал за ныне нефункционирующей базой отдыха на болотах в лесу, неподалёку от села, которую какое-то время назад приобрёл Олег Алексеевич. Он много раз приглашал меня туда, но я так ни разу и не добрался – то стояла большая вода, то снег был слишком рыхлый и снегоход тонул, а нормальная дорога давно заросла и заболотилась. Но впереди меня ждали месяцы, которые я собирался провести в этих краях, и, собственно, кроме рыбалки, охоты и номинального присмотра за нашими владениями от меня ничего не требовалось, так что теперь у меня появился шанс изучить тут всё вдоль и поперёк. Сейчас в этой промозглой тьме мои фантазии о прекрасном отдыхе на среднерусской равнине немного померкли, но мысль о том, что через год меня ждут тёплые острова в Тихом океане, быстро придала сил, и я шагнул в мокрый сугроб, намереваясь найти Димыча. В высокий сапог тут же попал снег, но я терпеливо продолжил шагать к единственному дому со светом в окне, полагая, что это нужный мне дом.

Оказавшись на крыльце, я уселся на ступеньки и вытряхнул снег из сапог. В доме послышалась какая-то возня и бормотание, а над крыльцом зажёгся фонарь. Видимо, хозяин догадался о прибытии позднего гостя. Через пару минут на крыльце появился Димыч. Он был одет по-уличному, похоже, предусмотрел, что придётся помогать мне с вещами, лежавшими в машине у трассы. Димыч оказался несколько моложе, чем я предполагал, но сказать, сколько ему было лет, я затруднялся. Пожалуй, около сорока с небольшим. Если бы не густая борода, я бы смог определить его возраст точнее. Сначала я подумал, что он сильно старше меня, но, когда заглянул в его живые поблёскивающие глаза, понял, что это не так.

Из машины мы взяли только необходимое. Димыч заверил, что с трассы никто залётный сюда не свернёт, а из своих что-то брать некому. Ему удалось убедить меня, несмотря на то что кузов моего большого пикапа был забит барахлом под завязку. Окончательно точку в моих беспокойствах Димыч поставил, объяснив, что уже выспался до моего приезда и сегодня не ляжет, так что машина будет под его присмотром.

В доме нас ждал накрытый стол, причём накрытый так хорошо, что мне не захотелось лезть в коробки со съестным, которое я затарил в городе. На столе были и соленья, и сало, и бородинский хлеб для закуски. В центре стоял стеклянный графин с пробкой, скорее всего, с самогоном. На двухкомфорочной плите в чугунной сковородке подогревались картошка и мясо.

Домик был небольшой и простой, но очень уютный. Стол был сколочен из грубых досок, сверху его покрывала чистая скатерка. По бокам стояли два самодельных стула и лавка. Печка при входе была очень ладно собрана и покрыта свежей штукатуркой. У окна примостился накрытый покрывалом диван, рядом с которым возвышался коричневый книжный шкаф. Его изрядно поел какой-то жук, отчего казалось, будто поверхность шкафа сотни раз продырявили маленьким сверлом. Между стеной и печкой расположилась высокая кровать с металлическим каркасом.

Раздевшись, я первым делом надел сухие носки и погрел ноги у печки. Димыч сразу направился к столу. Он явно меня заждался, но к графину в одиночестве не притронулся. Ожидая, пока я отогреюсь, Димыч изучал какую-то местную газетёнку, состоявшую всего из пары разворотов. Не желая его томить, я направился к столу. Димыч тут же бодро отбросил газету, и уже через пару минут в тарелках лежала еда, а рюмки были наполнены. В графине, как я и предполагал, оказался самогон. Самогон я не любил, но обижать хозяина не хотелось, и я решил пить то же, что и он, о чём совершенно не пожалел – напиток не пах сивухой и был в меру крепким, а на вкус отдавал чем-то еловым. Первые две рюмки мы выпили молча, обильно закусывая.

От еды и спиртного на душе полегчало, а по телу быстро разлилось тепло, и мы понемногу разговорились. Сначала говорили про дорогу и про то, какая жизнь сейчас в Москве. Сошлись в том, что Жириновский опять был прав, а нынешняя власть не имеет никакого плана. К середине графина мы уже забыли про политику и перешли к насущному. Я поведал о том, что устал от жизни между пробками и офисом, и целый год ничем конкретным не занимался, разве что недавно откопал начатый в юности роман и стал его дописывать. А Димыч рассказал, что уже давно не ездил в Москву, и что ему повезло, что рядом охотничьи угодья, где часто охотятся чиновники и люди из администрации, и ему неплохо перепадает за то, что он держит в порядке охотничий домик, в который мы завтра отправимся. А теперь появилось ещё и новое дело с землёй, за которой он присматривает, для чего у него есть квадроцикл и новый снегоход, не считая собственной лодки с новым «Тохатсу». Не до конца понимая, насколько Димыч в курсе дел, я осторожно поинтересовался:

– А ты не боишься, что после всех этих дел тут всё изменится?

Димыч парировал, не задумываясь, будто ожидая моего вопроса:

– Не думаю, что тут когда-нибудь что-то сильно изменится. Не менялось при царях, при коммунистах и в 90-е, и сейчас не поменяется. Нет, ну свет появился, да, ну колхоз и телевизоры, да. Колхозы потом развалились, и народ поразъехался, да. Ну а так-то, по сути, всё то же самое, место не изменилось. Мне кажется, даже когда не станет людей, тут всё останется прежним.

– А то, что вы говорите, разве не изменения? Это же те самые изменения, о которых я и говорю.

– На «ты», ага?

– Ага.

– Так я об изменениях другого порядка. О тех, что действительно что-то меняют.

– Метеорит, что ли, должен упасть? Такие изменения?

– Метеорит, мне кажется, тоже ничего не изменит. Вон упал же недавно в Челябинске, и что? Там что-то поменялось?

Я пожал плечами:

– Он там, скорее, взорвался. Так, вспышка и немного разрушений.

Димыч ответил, задумчиво улыбаясь:

– Ну, а был бы даже большой взрыв. Ну порушило бы посильней, ну людей бы прибило, а всё равно ничего бы особо не изменилось.

– То есть ты думаешь, что нигде ничего никогда не меняется? Это же бред.

– Меняется, только внешне. Люди на время производят видимость изменения, а потом всё возвращается на свои места. Даже война что-то временно меняет.

Я развёл руками:

– С такой позиции да, остаются только глобальные изменения и метеориты, как те, что уничтожили динозавров. Или ледниковый период, или вообще, когда Гондвана развалилась.

Димыч налил ещё по одной и поморщился:

– Не думаю, что в этот бред можно верить.

Я оторопел, моя рука со стопкой замерла на полпути ко рту:

– Как это бред? Это же общеизвестные события.

– Общеизвестные события? – произнёс моё утверждение как вопрос Димыч. – По мне так это ерунда! – добавил он уже слегка захмелевшим тоном.

– И человек не от обезьяны произошёл, наверное? – улыбаясь, спросил я и выпил-таки стопку. Димыч ответил, не задумываясь:

– Ага, это вообще сущий бред.

Я ощутил некоторое беспокойство за адекватность моего собеседника, но всё же рассудил, что это у него такой юмор. И мне он даже показался смешным, но слишком уж тогда Димыч хорошо играл. Машинально, как со мной бывает в моменты заинтересованности или возбуждения, я залез в карман и нащупал пачку сигарет:

– Покурим?

– Пойдём на крыльцо, я с тобой постою. Стараюсь не курить. Ну, только если уж переберу, тогда да.

Мы вышли на крыльцо, и некоторое время молчали. Холодный воздух и тишина успокаивали и умиротворяли. Я выпускал дым в фонарь над головой и удивлялся тому, как мне сейчас спокойно. Меня ничуть не беспокоили простецкие условия в доме, и то, что я фактически не знал своего собеседника, не делало наш разговор менее интересным. Мне нравился этот вечер, уже переходящий в ночь. Димыч смотрел в темноту в стороне леса.

– Димыч, а, может, ты верующий? Тогда понятно твоё предубеждение к науке.

– Ты про религию? Да нет. Ну как, я с уважением отношусь и к тем, кто верит в церковные дела, и к тем, кто верит в Дарвина – для меня они одинаковы. Все верят, во что им нравится. Пусть себе верят в Бога, или в партию, или в Дарвина, какая разница.

Усмехнувшись, я продолжил:

– Хорошо, с обезьяной и человеком, может, ещё есть какие-то пробелы. Но в то, что динозавры были, ты веришь?

– Ты про то, что была эпоха динозавров, или про то, что динозавры реально существовали?

– А когда, по-твоему, могли существовать динозавры? Только в определённый, благоприятный для них период.

– Они были в разное время, и дело не в метеоритах, которые их погубили. Всё живое приходит в этот мир и уходит отсюда. Глупо думать, что оно приходит и уходит из ничего в никуда. А, значит, благоприятный период не обязателен. Что-то или кто-то может прийти куда угодно и когда угодно.

Я с силой запустил бычок в сторону заснеженной дороги и с досадой сказал:

– Димыч, ты что, свой своеобразный юмор на мне отрабатываешь? Или это самогон твой такой забористый, что я уже совсем тебя не понимаю?

Он добродушно глянул на меня и ответил, направляясь к входной двери:

– Просто ты сам верующий. Веришь учёным и другим болтунам. А я это отрицаю, мне нужно самому всё увидеть. Пойдём моего можжевелового самогончика ещё примем и поговорим.

Я не без удовольствия направился за хозяином в теплоту дома.

– Хорошо, я-то верю учёным и остальным, как ты говоришь, болтунам. Но у болтунов есть археологические находки и методы датировки, и развитые научные сообщества существуют по всему свету, а у тебя есть только небольшой мирок вокруг тебя. Что ты можешь им противопоставить? – выпалил я, когда мы вернулись к столу. Димыч развалился на стуле, и, потягиваясь за графином, ответил:

– А зачем мне им что-то противопоставлять? Просто я не вижу смысла в том, о чём они говорят. Это лишнее. Без этих знаний моя жизнь становится не хуже, а только лучше. Если я, как они, буду считать, что у всего есть причинно-следственная связь, то мне не станет легче жить. Зачем я буду убеждать себя в том, что я всё знаю и понимаю? От этого легче только на первый взгляд.

Я взял стопку и насадил на вилку маринованный помидор из плошки:

– Ну так ты, значит, выбрал для себя жизнь в своём выдуманном мирке, я правильно тебя понял?

– Э, нет. Это они выбрали такую жизнь. Они там живут в ощущении того, что всё знают, и поэтому видят только то, что находится внутри их концепций. А то, что находится за пределами, они подгоняют под то, что знают, или говорят, что пока просто недостаточно информации, чтобы вписать это новое в свою концепцию.

– Так они-то сколько плюсов с этого имеют! Они смогли охватить весь мир. Создали самолёты, поезда, ракеты и спутники. Да возьми хоть лампочку над головой – это всё заслуга тех, кто живёт по этим концепциям, – сказал я и проглотил самогонку, смачно закусив её мягкой помидориной. Томатный сок потёк мне по щекам и за ворот. Димыч ловко подхватил с края стола полотенце и подкинул его мне. Пока я вытирался, он ответил:

– Мы перешли к техническому прогрессу, как я понимаю.

Я кивнул.

– Ну тогда это немного другое дело. Там всё проще. Те, кто всё это придумывал, возьми хоть Теслу или Эдисона, или даже теоретика Эйнштейна – они же не отрицали, что это всё пришло само, кому-то во сне, кому-то наяву. То есть, как я и говорил, всё само приходит и уходит, – он подмигнул мне и отправился к серванту, захватив с собой опустевший графин.

– Так почему опять само пришло-то? – не унимался я. – Они ведь все были учёные, которые свои знания брали у других учёных, разрабатывали новые концепции и на их основании создавали что-то новое.

– А в чём противоречие? Они просто настраивались на то, что должно прийти, и ждали, когда оно придёт. У них чутьё такое было, можно сказать. Они на чём-то закрепляли своё внимание и ждали, когда это что-то придёт, – он вынул из шкафчика пузатую бутыль и принялся наполнять из неё графин. Я продолжил:

– Ну хорошо. А что это за место такое, откуда к нам приходят и динозавры, и сотовые телефоны, и самолёты с ракетами? Это же, по твоим словам, откуда-то приходит. И почему же всё приходит учёным?

– Оно приходит не только к учёным. Но к ним приходит чаще, потому что они на это настроены. А вот откуда приходит – это самое интересное.

Димыч сделал многозначительную паузу, взял графин и поставил передо мной стопку. Взболтав содержимое графина, он произнёс:

– Вот это, скажем, то, что должно прийти. Оно в графине, а стопка – это куда оно придёт, – Димыч наполнил стопку. – Вот видишь, стопка была и прежде, но пока её не заполнили, она была просто стопкой. Стопка – это и есть тот, кто ждал то, на чём было сосредоточено его внимание. Без него жидкость просто разлилась бы по столу и быстро высохла. Ты сейчас знал, что я налью именно туда, и ждал, пока туда что-то нальётся. Так и учёные своим вниманием создают в себе такую стопку и ждут, когда она наполнится.

Я усмехнулся:

– А если мы зальём самогон не в учёного, а в Васю, смотрящего «Дом-2» и не создающего стопку внутри себя?

Димыч развёл руками и серьёзно сказал:

– Васе, очевидно, станет плохо, и он пойдёт и выпьет настоящего самогона. А может, вообще ничего не заметит.

Я улыбнулся и продолжил попытки развалить теорию Димыча:

– Ладно, а что тогда такое графин?

– А графин – это то, где всё содержится!

Придвинув к себе стопку, я недоверчиво посмотрел на своего собеседника:

– А откуда тогда взялся графин и то, что в нём?

Димыч задумчиво взглянул на графин:

– А это великая тайна.

Я разочарованно вздохнул и, выпив, сказал:

– Ну вот, Димыч, быстро мы дошли до краёв твоей теории.

Димыч тоже выпил и шумно выдохнув, сказал:

– Нет, теория в порядке и ей есть, куда расти. Это слова кончаются на границах понимания. Я сам давно не пытаюсь ничего формулировать. А то видишь, сразу появляются концепции и теории, вся эта дребедень. Я для себя давно выбрал быть наблюдателем и не вникать во все эти игры слов. Вот придём на болота и поймёшь, о чем я.

Я с досадой вспомнил, что завтра нам предстоит покинуть тёплый домик в посёлке и отправиться в заброшенный санаторий на болотах.

– Я же там так и не был, в наших владениях. Там сейчас хотя бы свет есть? Или мы туда прокатимся и вернёмся назад?

– На болотах всё в полном порядке. Это сейчас мы в сарае, можно сказать. Да и Олег Алексеевич сказал, чтобы мы жили там, пока не будут оформлены все бумаги. Там же на оба корпуса санатория бумаги есть, а с землёй-то ещё не всё решили. Поэтому надо следить, чтобы никакой суеты там никто не развёл. Сами понимаете. В смысле, понимаешь.

Я растерянно посмотрел на Димыча:

– А ты в курсе всех дел, я смотрю, – меня удивило, что чиновник всё ему поведал.

– Да ничего удивительного, мы же с шефом давно знакомы. И часть земли тут моя, брал в аренду под фермерство, но не пошло. Мы же тут успели в своё время и ферму построить, и свинарники, и ещё по мелочи всякое. Но потом Олегу Алексеевичу стало не до этого, и без него всё похерилось. А земля осталась в аренде, и ферма на мне, – Димыч раздосадовано махнул рукой и подлил нам по половинке стопки.

– А, ну тогда понятно. Так, а жить-то там есть, где?

– Дом охотничий, высшего разряда. Последний год, правда, не используется по назначению. Олег Алексеевич перестал ездить, чтобы не светить место. Так-то он давно эту «Искру» прибрал, намного раньше того, как про дорогу узнали. У него всегда всё один к одному сходится. Но там всё в округе заросло и заболотилось, конечно, даже на правильном джипе теперь не проехать. Так что дом простаивает, но я его держу в порядке. И там же мощности под санаторий сохранили не просто так. Электричества завались, газ есть, еду завожу раз в неделю на прицепе снегохода или квадроцикла. Когда лёд сойдёт, можно и лодкой, но там тоже есть свои неудобства.

Я печально вздохнул и уставился на стопку. Димыч привстал и похлопал меня по плечу:

– Ты чего это пригорюнился?

– Да вот думаю, чего это я так уверен был, что тут всё выгорит. Вложился сюда и жду золотых гор. Как-то это непредусмотрительно. Уже год ничем особо не занимаюсь, а вдруг тут что-то не срастётся?

Димыч весело крякнул:

– Не бойся, Олег Алексеевич своих не бросает! За все годы я это усвоил. А ещё усвоил, что он не вложился бы сюда, не ожидая отдачи. Из кожи вон вылезет, а отдача будет. Остаётся подождать.

– Ты же сам говоришь, что тут ничего не меняется. Вдруг и не изменится?

– А оно, может, и не изменится, этого я не отрицаю, а всё равно выгорит. Давай я нам чаю на травках заварю, чтобы завтрашнее похмелье сгладить. А утром отправимся на болота.

 ***

От чая на меня навалилась отложенная самогоном усталость. Димыч разобрал диван и кровать. Меня он положил на кровать, а сам лёг на диван, сказав, что уже светает и с машиной всё будет в ажуре. Отрубился я практически мгновенно, только и успев подумать, что одеяло и подушка пахнут высохшей сыростью.

21.12