Читать книгу Буря Жнеца. Том 1 - Стивен Эриксон - Страница 6

– А этот откуда?

Танал Йатванар смотрел, как куратор не спеша крутит странную вещицу пухлыми руками, и ониксы перстней на коротких пальчиках поблескивали в лучах солнечного света, проникавшего в открытое окно. Головоломка на ладони Кароса Инвиктада представляла собой запутанный набор бронзовых штырей с загнутыми в кольца концами; переплетаясь между собой, штыри образовывали прочную клетку.

– Полагаю, из Синецветья, господин, – ответил Танал. – Из коллекции Сенорбо. Среднее время решения – три дня, хотя рекордный результат – меньше двух…

– И кто? – Карос, сидящий за столом, поднял глаза.

– Не поверите, господин, какой-то тартенал-полукровка. Здесь, в Летерасе. По общему мнению, простачок, но от природы ловко щелкает головоломки.

– И задача – передвинуть штыри так, чтобы они разом рассыпались.

– Да, господин. Насколько я слышал, необходимо совершить ровно…

– Нет, Танал, не говорите мне. Сами понимаете. – Куратор, командир Патриотистов, положил головоломку. – Спасибо за подарок. А теперь, – сказал он, слабо улыбнувшись, – как думаете, мы достаточно причинили неудобства Брутену Тране?

Карос поднялся, поправил на плечах алый шелк – единственный цвет и единственный материал, что он признавал в одежде, – потом взял в руки короткий жезл – официальный символ кабинета, из черного кровь-дерева из земли эдур с серебряными чашечками, украшенными ониксами, – и махнул в сторону двери.

Танал поклонился и первым вышел в коридор, к широкой лестнице; они спустились на первый этаж и прошагали через двойные двери во внутренний двор.

Ряд узников жарился на солнцепеке у западной стены закрытого пространства. Их вывели из клеток за удар колокола до рассвета, а сейчас уже миновал полдень. Нехватка воды и пищи, сегодняшняя иссушающая жара вкупе с жестокими допросами в течение последней недели привели к тому, что из восемнадцати арестованных половина лишилась чувств.

Танал обратил внимание, что куратор нахмурился при виде бездвижных тел, повисших на цепях.

Посредник от тисте эдур, Брутен Трана из племени ден-рата, стоял в тени, держась подальше от узников; высокая молчаливая фигура медленно развернулась к пришедшим Таналу и Каросу.

– Брутен Трана, рад приветствовать, – сказал Карос Инвиктад. – Как поживаете?

– Давайте продолжим, куратор, – проговорил серокожий воин.

– Давайте. Вместе с вами мы можем обследовать каждого из собранных тут арестованных. Особые случаи…

– Я не собираюсь подходить к ним ближе, чем сейчас, – прервал Брутен. – Они погрязли в собственных нечистотах, а этот двор совсем не проветривается.

Карос улыбнулся:

– Понимаю, Брутен. – Он прислонил жезл к плечу и повернулся к ряду арестованных. – Вы правы, подходить ближе нам не стоит. Начну с крайнего слева, а потом…

– Он без сознания или мертв?

– Ну, отсюда и не поймешь.

Заметив, как нахмурился эдур, Танал поклонился Брутену и Каросу и прошел пятнадцать шагов к узникам. Нагнулся, приглядываясь к повисшему на цепях телу, затем выпрямился.

– Живой.

– Так растолкайте! – скомандовал Карос. Его голос, похожий на визг, мог бы заставить глупого слушателя поморщиться – глупого, разумеется, если позволит куратору заметить подобную реакцию. Так ошибиться можно было только один раз.

Танал Йатванар пинал узника, пока не раздалось сухое всхлипывание.

– Поднимайся, предатель, – негромко произнес Танал. – Куратор требует. Вставай, или я начну ломать кости в этом жалком мешке, который ты зовешь телом.

С великим трудом пленник выпрямился:

– Пожалуйста, воды…

– Больше ни слова. Стой прямо, слушай свои преступления. Ты ведь летериец? Покажи нашему гостю эдур, что это значит.

Танал вернулся к Каросу и Брутену. Куратор продолжал объяснять:

– …известно о связях с несогласными элементами в медицинском колледже – в этом он признался. Хотя обвинений в конкретных преступлениях ему не предъявлено, ясно, что…

– Следующий, – прервал Брутен Трана.

Карос захлопнул рот, потом сдержанно улыбнулся:

– Разумеется. Следующий – поэт, сочинивший и распространявший призывы к революции. Гордец, он ничего не отрицает.

– А тот, что рядом?

– Владелец гостиницы, в таверне которой часто собирались нежелательные элементы – по сути, разочарованные солдаты; двое из них тоже среди арестованных. О подстрекательствах нам сообщила честная шлюха…

– Честная шлюха, куратор? – Эдур чуть скривил рот в улыбке.

Карос заморгал:

– Ну да, Брутен Трана, честная.

– Потому что настучала на хозяина гостиницы?

– Он замешан в измене…

– Скорее всего слишком сильно хотел урезать ее заработки. Продолжайте, и, пожалуй, будет достаточно кратких описаний преступления.

– Разумеется, – сказал Карос Инвиктад, легонько постукивая жезлом по пухлому плечу, как будто дирижируя медленным маршем.

Танал Йатванар стоял рядом с начальником навытяжку, пока куратор продолжал перечислять проступки летерийцев. Восемнадцать арестованных – хорошая выборка из более чем трехсот, закованных в подземных клетках. Обычное число арестов за неделю, подумал Танал. А самых отъявленных изменников ждали Утопалки. Из примерно трехсот двадцати узников треть обречена на пешую прогулку по дну канала под неимоверной тяжестью. Букмекеры просто выли: вообще никто не выживал после такого испытания. Разумеется, выли не слишком громко: самые оголтелые рисковали попасть на собственные Утопалки; нескольких случаев хватило, чтобы заставить остальных замолкнуть.

С таким подходом Танал соглашался – это был один из идеальных законов принуждения и контроля Кароса Инвиктада, подробно расписанных в громадном трактате, посвященном любимому предмету. «Возьми сегмент населения, задай строгие, но понятные характеристики, потом заставь их соответствовать. Подкупай слабых, чтобы они разоблачили сильных. Убей сильных – и остальные твои. Переходи к следующему сегменту».

Справиться с букмекерами было легко, поскольку их почти никто не любил – особенно заядлые игроки, коих с каждым днем становилось все больше.

Карос Инвиктад завершил перечень. Брутен Трана кивнул, повернулся и пошел прочь со двора.

Как только он скрылся с глаз, куратор повернулся к Таналу.

– Стыд какой, – сказал он, – с этими бессознательными.

– Да, господин.

– Сменить головы на стене.

– Немедленно, господин.

– Прежде всего, Танал Йатванар, идемте со мной. Это ненадолго, а потом займетесь неотложными делами.

Они вернулись в здание. Короткие шажки куратора заставляли Танала притормаживать всю дорогу до кабинета Кароса.

Второй по могуществу после самого императора человек вновь занял место за столом. Он подобрал сетку бронзовых штырей, сдвинул с десяток быстрыми точными движениями – и головоломка раскрылась. Карос Инвиктад улыбнулся Таналу и бросил игрушку на стол.

– Отправьте письмо Сенорбо в Синецветье. Сообщите ему, за какое время я нашел решение; добавьте лично от меня, что он, боюсь, теряет хватку.

– Слушаюсь, господин.

Карос Инвиктад взял свиток.

– Так какой процент мы обговорили с прибылей гостиницы «Перевернутая змея»?

– Кажется, Раутос назвал сорок пять, господин.

– Хорошо. И все равно назревает встреча с магистром Свободного попечительства. Пожалуй, в конце недели. При всех наших доходах обнаруживается странная нехватка звонкой монеты, и я хочу знать, в чем дело.

– Господин, вам известны подозрения Раутоса Хиванара по этому поводу.

– Приблизительно. Ему будет приятно узнать, что я готов выслушать его соображения. Так, получается два пункта. Организуйте встречу – от колокола до колокола – на час. Ах да, еще одно, Танал…

– Слушаю.

– Брутен Трана. Еженедельные визиты. Я хочу знать: его что, заставляют? Это у эдур какая-то форма императорской немилости или наказания? Или этих ублюдков действительно интересует, чем мы занимаемся? Брутен ничего не рассказывает, никогда. Даже не спрашивает, какое наказание получают осужденные. Может быть, нам стоит расследовать его.

Брови Танала поползли вверх:

– Расследовать тисте эдур?

– Негласно, само собой. Пусть они с виду безупречно лояльны, но не могу отделаться от мысли, действительно ли они так защищены от измены среди своих.

– В любом случае, господин, со всем почтением, разве Патриотистам…

– Патриотистам, Танал Йатванар, – резко прервал Карос, – дана императорская грамота на поддержание порядка в империи. В грамоте не делается различия между эдур и летери – только между лояльными и нелояльными гражданами.

– Да, господин.

– А теперь, насколько я понимаю, вас ждут дела.

Танал Йатванар поклонился и вышел из кабинета.

* * *

Имение располагалось на возвышенности, на северном берегу реки Летер, через четыре улицы к западу от канала Квилласа. Ступенчатые стены, обозначавшие границы, спускались к реке и продолжались в воде – на столбах, чтобы противостоять течению. Чуть дальше торчали два причальных столба. В этом году река широко разливалась. Редкость для последнего века, думал Раутос Хиванар, перелистывая летопись имения – семейный том записей и карт за полные восемьсот лет жизни Хиванаров на этой земле. Он устроился поуютнее в плюшевом кресле и, погруженный в созерцательную апатию, допил мангустиновый чай.

Домоправитель и главный агент, Венитт Сатад, тихо подошел, чтобы убрать летопись в деревянный, обитый железом ларец, хранящийся под полом у стола, потом положил на место половицы и расправил сверху ковер. Выполнив обязанности, он вернулся на свое место у двери.

Раутос Хиванар – крупный мужчина с лихорадочным румянцем и властными чертами лица – одним своим присутствием словно занимал всю комнату. Сейчас он сидел в библиотеке имения. Свитки, глиняные таблички и переплетенные книги занимали все доступное место – собранные исследования тысячи ученых, многие из которых носили фамилию Хиванар.

Как глава семьи и главный казначей громадного состояния, Раутос Хиванар постоянно был занят, и дел прибавилось после вторжения эдур – ставшего причиной создания и официального признания Свободного попечительства союза богатейших семей Летерийской империи, – да так прибавилось, как он и не ожидал. Раутос вряд ли смог бы объяснить, почему все эти дела оказались нудными и утомительными. Но все обстояло именно так: подозрения постепенно превратились в уверенность; он начал чувствовать, что где-то прячется враг – или враги, – поставивший себе единственную цель: экономический саботаж. И не простое казнокрадство, с которым он персонально был очень хорошо знаком, а нечто более серьезное, всеохватное. Враг. Противник всего, на чем стоят Раутос Хиванар и Свободное попечительство, где он магистр; всего, на чем стоит сама империя – кто бы ни восседал на троне, пусть хоть даже эти дикие несчастные варвары, распушающие сейчас перья на самой верхушке летерийского общества, как серые галки на груде побрякушек.

Такое понимание могло бы разбудить внутри Раутоса Хиванара самый яростный ответ. Одной этой угрозы было бы достаточно, чтобы развернуть настоящую охоту, и агентство с такой демонической целью – агентство, ведомое, признал Раутос, самым искусным мастером, – будет подстегивать игру, пока погоня не превратится в одержимость.

Вместо этого Раутос Хиванар выискивал в пыльных книгах данные о разливах реки в прошлом, расследуя куда более приземленную тайну, которая может заинтересовать только нескольких ворчливых академиков. И это странно, частенько повторял он себе. Тем не менее избавиться от своей страсти он не мог; ночью он будет лежать рядом с недвижной потной массой, на которой женат уже тридцать три года, а мысли будут безостановочно крутиться, борясь с потоком времени, пытаясь вернуться в прошлые века. Пытаясь найти нечто…

Вздохнув, Раутос поставил на стол пустую чашку и поднялся.

Пока он шел к двери, Венитт Сатад, чья семья ходила в должниках у Хиванаров вот уже шесть поколений, забрал хрупкую чашку и последовал за хозяином.

Они прошли к береговому заграждению по мозаике с изображением церемонии назначения Сковела Хиванара имперским седой три века назад, потом по широким каменным ступеням к месту, которое в сухое время называлось нижней террасой сада. Сейчас здесь бурлила река, унося почву и растения, обнажая странные узоры из булыжника – мощеную дорожку, обрамленную когда-то деревянными столбами; ныне от них остались лишь гнилые пеньки, торчащие из луж.

На краю верхней террасы работники, подчиняясь указаниям Раутоса, укрепляли землю деревянными брусьями, а в стороне стояла тачка, наполненная разнообразными предметами, которые обнажило наводнение. Другие находки валялись на булыжниках.

Повсюду тайна, усмехнулся Раутос. Нигде в записях не говорилось, что нижняя терраса сада была не такой, как теперь, а в заметках ландшафтного дизайнера, написанных вскоре после завершения постройки основных зданий имения, сказано, что берег на этом уровне представляет собой лишь илистые наносы древних наводнений.

Глина хранила дерево, по крайней мере до последнего времени, так что невозможно было определить время создания странной конструкции. Единственным обозначением ее древности служили предметы – все из бронзы или меди. Не оружие, что было бы обычным для могильника, а если инструменты, то для давно забытых ремесел; ни один из работников, опрошенных Раутосом, не смог догадаться о назначении предметов, не похожих ни на один известный инструмент.

Подняв некий предмет, Раутос принялся его разглядывать. Отлитый из бронзы в глиняной форме – виднелся соединительный шов, – предмет был длинный, закругленный, но согнутый под прямым углом. Насечки у изгиба образовывали сетчатую гравировку. Ни на одном конце не было никакого намека на крепление – значит, это не часть большого механизма. Раутос взвесил предмет на ладони. Несмотря на сгиб, предмет не уравновешивался посередине. Раутос отложил его и взял круглую медную пластину, тоньше, чем слой воска на дощечке писца. Она почернела от контакта с глиной, и только на ободе были заметны пятна ярь-медянки. В пластинке были пробиты бесчисленные отверстия, все одинаковые, идеально круглые и ровные – не определишь, с какой стороны они пробивались.

– Венитт, – сказал Раутос, – у нас есть схема с точным указанием, где был изначально найден каждый предмет?

– Конечно, магистр, за некоторым исключением. Вы смотрели ее на прошлой неделе.

– Смотрел? Прекрасно. Вечером положи ее снова на стол в библиотеке.

Мужчины повернулись, услышав шаги привратницы, идущей по узкому проходу слева от дома. Женщина остановилась в десяти шагах от Раутоса и поклонилась.

– Магистр, вам послание от куратора Кароса Инвиктада.

– Прекрасно, – рассеянно повторил Раутос. – Сейчас прочитаю. Посыльный ждет ответа?

– Да, магистр. Он во дворе.

– Предложи ему освежающего.

Привратница поклонилась и ушла.

– Венитт, собирайся в дорогу – выполнишь мое поручение.

– Магистр?

– Куратор в конце концов понял размах угрозы.

Венитт Сатад промолчал.

– Отправишься в город Дрен. – Раутос снова бросил взгляд на таинственную конструкцию на нижней террасе. – Попечительству требуется более подробный отчет о тамошних приготовлениях. Увы, собственных посланий управителя недостаточно. И мне нужна здесь полная уверенность, если я хочу четко представлять угрозу.

Венитт опять не проронил ни слова.

Раутос взглянул на реку. В заливе на другом берегу собрались рыбацкие лодки, два торговых судна подходили к главным докам. Одно, под флагом семьи Эстеррикт, похоже, пострадало от огня. Раутос стряхнул грязь с ладоней и, повернувшись, двинулся к дому; слуга пошел следом.

– Интересно, что под этими камнями?..

– Магистр?

– Не обращай внимания, Венитт. Я просто подумал вслух.

На рассвете лагерь оул’данов атаковали два отряда синецветских кавалеристов атри-преды Биватт. Две сотни опытных копейщиков неслись, сея панику, пока фигуры выскакивали из покрытых шкурами хижин-типи, а боевые псы Дрена, появившись за мгновения до атаки, набросились на пастушьих и ездовых собак Оула; и вот уже собаки трех пород сцепились в жестокой драке.

Воины Оула оказались не готовы, и мало у кого было даже время найти оружие, прежде чем копейщики врезались в гущу противника. Через мгновения бойня расширилась, захватив стариков и детей. Большинство женщин сражались бок о бок с мужчинами – жены и мужья, сестры и братья умирали вместе в последнем кровосмешении.

Столкновение летери и оул завершилось за две сотни ударов сердца. Битва собак продолжалась гораздо дольше, ведь пастушьи собаки – пусть меньше и компактнее нападавших – быстры и столь же яростны, а ездовые собаки, приученные тянуть летом телеги, зимой сани, размерами под стать псам Дрена. Натренированные справляться с волками, ездовые собаки не уступали боевым псам, и если бы копейщики не принялись убивать пятнистых зверей, неизвестно, как повернулась бы битва. А так оул’данская свора в конце концов сдалась, выжившие бросились по равнине на восток, а несколько псов Дрена, помчавшихся в погоню, были отозваны выжлятниками.

Пока копейщики, спешившись, проверяли, чтобы среди оулов не осталось выживших, остальные отправились сгонять стада миридов и родара в долине.

Атри-преда Биватт с трудом сдерживала скакуна, ошалевшего от густого запаха крови. Рядом, неуклюже сидя в незнакомом и неудобном седле, Брол Хандар, недавно назначенный тисте эдур наместником в городе Дрене, смотрел, как летерийцы методично грабят лагерь, раздевая догола трупы и орудуя ножами. Оул’даны вплетали драгоценности – чаще всего золото – в толстые косы на голове, так что летерийцам приходилось срезать скальпы, чтобы добраться до добычи. Разумеется, ими двигала не только выгода – солдаты собирали и куски кожи, покрытые особой оул’данской татуировкой, выполненной разными цветами и часто обрамленной вшитыми золотыми нитями. Такие трофеи украшали круглые щиты многих копейщиков.

Захваченные стада принадлежали теперь управителю Дрена, Летуру Аникту; Брол Хандар, наблюдая, как сотни миридов бредут по холму, похожие из-за черной шерсти на валуны, спускающиеся по склону, понимал, что состояние управителя значительно выросло. Дальше шли родара – крупнее миридов, с синими спинами и длинношеие; длинные хвосты испуганно тряслись от боевых псов, лающих, словно нападая.

Атри-преда зло выдохнула сквозь зубы:

– Да где этот слуга управителя?! Проклятые родара сейчас разбегутся. Лейтенант, пусть выжлятники уберут псов! Живо! – Она расстегнула ремешок, сняла шлем и повесила на луку седла. Потом взглянула на Брола. – Ну, наместник, смотрите.

– Значит, вот какие они, оулы.

Атри-преда поморщилась, глядя в сторону:

– Маленький лагерь – по их меркам. Семьдесят с чем-то взрослых.

– А стада большие.

Она нахмурилась еще сильнее:

– Когда-то были больше. Намного.

– Я так понимаю, ваша кампания успешно завершена – вы избавились от нарушителей.

– Это не моя кампания. – Словно уловив что-то на его лице, атри-преда добавила: – Да, конечно, я командую экспедиционным отрядом, наместник. Но приказы я получаю от управителя. И, говоря строго, оул – не нарушители.

– Управитель заявляет иное.

– У Летура Аникта высокое положение в Свободном попечительстве.

Брол Хандар несколько мгновений изучал женщину, затем произнес:

– Не все войны ведутся ради богатства и земель, атри-преда.

– Вынуждена не согласиться, наместник. Разве вы, тисте эдур, напали первыми не в ответ на угрозу потерять землю и ресурсы? Культурная ассимиляция – конец вашей независимости. Я не сомневаюсь, – продолжил она, – что летери хотели уничтожить вашу цивилизацию, как мы уже поступили с тартеналами и многими другими. Так что война экономическая.

– Атри-преда, меня не удивляет, что такие, как вы, придерживаются этой точки зрения. И наверняка подобные мысли посещали колдуна-короля. Мы завоевали вас, чтобы самим выжить? Возможно. – Брол собирался сказать еще что-то, но помотал головой и уставился на то, как четыре боевых пса окружили раненую пастушью собаку. Хромая тварь отбивалась, однако вскоре упала на землю и затихла, а боевые псы начали рвать ее живот.

Биватт спросила:

– Вы не задумывались, наместник, кто из нас действительно выиграл войну?

Он кинул на нее мрачный взгляд:

– Нет. Ваши разведчики, как я понимаю, не нашли больше следов оул в этом районе. Теперь управитель оформит права летери на землю обычным порядком?

Атри-преда кивнула:

– Аванпосты. Форты, мощеные дороги. Потом поселенцы.

– А потом управитель устремит свои жадные взгляды дальше на восток.

– Как скажете, наместник. Но согласитесь, и тисте эдур кое-что приобретают. Территория империи растет. Уверена, император будет доволен.

Брол Хандар лишь вторую неделю был наместником Дрена. В этом отдаленном уголке империи Рулада было совсем немного тисте эдур – меньше сотни, и среди помощников Брола лишь трое происходили из его племени, из арапаев. Аннексия Оул’дана, превратившаяся в поголовный геноцид, началась годы назад – задолго до завоевания эдур, – и особенности правления в далеком Летерасе, казалось, имели мало общего с этой военной кампанией. Брол Хандар, патриарх клана, всю жизнь добывавшего клыкастых тюленей, спросил сам себя – и не в первый раз, – что он здесь делает.

Титул наместника вроде бы предполагает всего лишь наблюдение. Настоящая власть в руках Летура Аникта, управителя Дрена, занимающего «высокое положение в Свободном попечительстве». То есть в какой-то гильдии торговцев; хотя трудно понять, что в этой таинственной организации свободного. Не считая, конечно, свободы делать, что заблагорассудится, включая использование имперских вооруженных сил для добывания новых богатств.

– Атри-преда…

– Да, наместник?

– Оул’даны… они дают отпор? Нет, не как сегодня. Я хочу спросить – они организуют налеты? Собирают воинов на тропу тотальной войны?

Атри-преда смутилась:

– Наместник, тут есть два… уровня, что ли.

– Уровня?

– Официальный и… неофициальный. Это вопрос точки зрения.

– Объясните.

– Простой народ, как докладывают имперские агенты, уверен, что оул’даны заключили союзы с Ак’рином на юге, с Д’рхасилхани, с королевствами Болкандо и Сафинанд – короче, со всеми соседями империи – и создали воинственную и потенциально могучую силу – Орду Болкандского Заговора, угрожающую всем восточным территориям Летерийской империи. И только вопрос времени, когда орда полностью соберется и двинется на нас. Соответственно, любое нападение летерийской армии помогает снизить число оул’данов, которые могут выйти на бой, да и потеря ценного скота тоже ослабляет дикарей. Голод способен сделать то, на что не способен один лишь меч, – полностью уничтожить оул’данов.

– Понятно. А неофициальная версия?

Атри-преда искоса взглянула на него:

– Заговора нет, наместник. Союзников нет. Правда в том, что оул продолжают бороться со своими – у них ведь все меньше пастбищ. Ак’рин и Д’рхасилхани они презирают и в жизни, наверное, не видели никого из Болкандо или Сафинанда.

Она помолчала и продолжила:

– Мы столкнулись два месяца назад с отрядом наемников. Была жестокая схватка, которая, подозреваю, ускорила ваше назначение. Их было около семисот, а после полудюжины мелких стычек я преследовала их с отрядом в шесть тысяч летери. Наместник, мы потеряли почти три тысячи солдат в той последней битве. Если бы не наши маги… – Атри-преда покачала головой. – И мы до сих пор не знаем, кто были эти наемники.

Брол изучающе посмотрел на женщину. Он и не слышал об этом столкновении. Причина его назначения? Возможно.

– Официальная версия, которую вы изложили, оправдывает убийство оул’данов в глазах общества. Ложь на руку управителю в его желании стать еще богаче. Понятно. Скажите, атри-преда, зачем Летуру Аникту столько золота? Что он с ним будет делать?

Женщина пожала плечами:

– Золото – это власть.

– Власть над кем?

– Над всеми, над каждым.

– Кроме тисте эдур – им безразлична летерийская идея богатства.

– В самом деле? – Она улыбнулась. – До сих пор?

– Что вы имеете в виду?

– В Дрене есть хироты – вы ведь встречали их. Каждый заявляет о родстве с императором и на этом основании забирает лучшие поместья и земли. Держат сотни должников в рабах. Скоро, возможно, тисте эдур появятся и в рядах Свободного попечительства.

Брол Хандар нахмурился. На далеком гребне стояли три оульские собаки – две ездовые и одна маленькая пастушья, – наблюдая, как стада гонят по разрушенному лагерю; скот ревел от запаха пролитой крови и выпавших внутренностей.

– Я видел достаточно. – Наместник развернул коня, натянув поводья, и животное дернуло головой и захрипело. Брол еле удержал равновесие.

Если атри-преду это и насмешило, мудрость помогла ей сдержаться.

В небе появились первые стервятники.

Вдоль Южного Джаспа, одного из четырех притоков реки Летер, бегущих с Синецветских гор, по южному берегу шла мощеная дорога; вскоре она начинала долгий подъем к горному перевалу, за которым лежало древнее королевство Синецветье, ныне подчиненное Летерийской империи. Течение здесь было бурным: набравший скорость в горах поток не успевал замедлиться на огромной равнине. Ледяная вода била в громадные валуны, оставленные давно исчезнувшими ледниками, и наполняла воздух холодным туманом, который клубился над дорогой.

Одинокая фигура поджидала шестерых воинов тисте эдур, идущих во главе каравана. Незнакомец был выше любого эдур, но очень худой; он завернулся в плащ из тюленьей кожи с поднятым капюшоном. На груди пересекались перевязи для двух летерийских длинных мечей; несколько выбившихся из-под капюшона промокших белых прядей липли к воротнику.

Приближавшимся эдур-мерудам лицо под капюшоном казалось бледным, как смерть, – словно труп только что выбрался из леденящего потока; труп, давно замерзший в заснеженных горах, маячивших впереди.

Идущий впереди воин, ветеран завоевания Летераса, дал знак спутникам остановиться, а сам двинулся вперед, чтобы поговорить с незнакомцем. За ним, помимо пяти эдур, следовали десять летерийских солдат, два груженых фургона и сорок рабов, прикованных один за другим ко второму фургону.

– Ищешь компанию, – спросил меруд, силясь разглядеть лицо в тени, – чтобы подняться на перевал? Говорят, наверху еще хватает бандитов и дезертиров.

– Я сам себе компания.

– Тогда зачем преградил нам дорогу?

– Вы захватили двух летери два дня назад. Они мои.

Меруд пожал плечами.

– Тогда надо было приковывать их на ночь, приятель. Эти должники сбегают при первой возможности. Тебе еще повезло, что мы их схватили. Да, разумеется, я верну их. По крайней мере, девчонку; мужчина – беглый раб хиротов, судя по татуировкам. Увы, его ждут Утопалки, но я предложу другого взамен. А девочка классная. Я уверен, что ты заплатишь за ее возвращение.

– Я заберу обоих. Бесплатно.

Меруд нахмурился:

– Ты проявил беспечность, упустив рабов. Мы потрудились и снова схватили их. Соответственно, мы вправе рассчитывать на компенсацию за наши усилия, а ты должен расплатиться за беспечность.

– Освободи их, – сказал незнакомец.

– Нет. Из какого ты племени? – Глаза незнакомца, обращенные куда-то внутрь, казались совершенно… неживыми. – Что с твоей кожей? – Неживыми, как у императора. – Как тебя зовут?

– Немедленно освободи их.

Меруд покачал головой, потом рассмеялся – не очень уверенно – и, знаком подозвав спутников, начал доставать свою саблю.

Не до конца веря в абсурдный вызов, он действовал медленно. Клинок не успел целиком покинуть ножны, как один из длинных мечей незнакомца вспорол горло эдур.

С яростными криками остальные воины, достав клинки, бросились вперед; за ними поспешили десять летерийцев.

Незнакомец посмотрел, как командир эдур валится на землю; кровь хлестала в туман, опускающийся на дорогу. Потом обнажил второй длинный меч и шагнул навстречу солдатам. Сталь зазвенела, оба летерийских клинка в руках незнакомца пели, и их голос креп с каждым ударом.

Двое эдур отшатнулись одновременно, смертельно раненные – один в грудь, а второму снесло треть черепа. Солдат повернулся спиной к продолжающейся схватке, нагнулся, чтобы подобрать кусок скальпа и кости, и побрел, словно пьяный, по дороге.

Упал еще один эдур – без левой ноги. Оставшиеся два солдата отступили, крича на летерийцев, которые мялись в трех шагах позади.

Незнакомец пошел в атаку. Он парировал выпад эдур справа мечом в левой руке – лезвие мелькнуло сверху, снизу, отклонило саблю, – а потом движением кисти вырвал оружие из руки противника и тут же прямым ударом вонзил острие меча в горло эдур. Одновременно мечом в правой руке он сделал ложный выпад. Последний эдур отклонился назад, попытавшись рубануть по запястью незнакомца, однако меч ловко отразил саблю, вонзился в правую глазницу, ломая хрупкие кости, и вошел в мозг.

Шагнув между двумя падающими на землю эдур, незнакомец зарубил двух ближайших летерийцев; и тут остальные восемь бросились прочь, за фургоны, – где возничие в панике попрыгали с облучков, – и дальше, мимо выпучивших глаза узников. Швыряя оружие, они понеслись по дороге.

Один летериец оказался слишком близко к рабу – тот подставил ногу, солдат упал, цепь закрутилась, когда раб прыгнул сверху на несчастного летерийца и, обернув цепь вокруг шеи противника, затянул ее. Солдат засучил ногами, задергал руками, царапая землю, но раб оставался неумолим, и вскоре страж затих.

Силкас Руин с поющими мечами в руках подошел к Удинаасу, вцепившемуся в труп.

– Можешь отпустить, – сказал альбинос тисте анди.

– Могу, – проговорил Удинаас сквозь сжатые зубы, – но не отпущу. Этот ублюдок был хуже всех.

– Его душа уже тонет в тумане, – сказал Силкас Руин, поворачиваясь к двум фигурам, выходящим из кустов вдоль канавы на южной стороне дороги.

– Души его, – сказала Кубышка со своего места дальше по цепи. – Это он делал мне больно.

– Знаю, – прохрипел Удинаас. – Знаю.

Силкас Руин подошел к Кубышке.

– Делал больно? Как?

– Как обычно, – ответила она. – Своей штукой между ног.

– А остальные летери?

Девочка покачала головой:

– Только смотрели. И смеялись, все время смеялись.

Силкас Руин повернулся к подошедшей Сэрен Педак.

У Сэрен мороз пробежал по коже, когда она увидела жуткие глаза тисте анди, который сказал:

– Я догоню сбежавших. Вернусь до заката.

Она отвела взгляд и обернулась на Фира Сэнгара, стоящего над телами мерудов – тисте эдур, – и тут же посмотрела на юг, где по каменной равнине все еще брел тисте эдур, потерявший треть черепа. Эта картина была такой же безрадостной.

– Хорошо, – сказала она, уставившись в конце концов на фургоны и запряженных лошадей. – Мы пойдем дальше по этой же дороге.

Удинаас, выместив, наконец, злобу на трупе летерийца, поднялся.

– Сэрен Педак, а что с остальными рабами? Их нужно освободить.

Она нахмурилась. От утомления думать было тяжело. Месяцы и месяцы они прятались, бежали, спасаясь и от эдур, и от летери; их теснили на север, и бесконечный ужас, не оставлявший ее, лишил мысли остроты. Освободить. Да. Но тогда…

– Просто новые слухи, – сказал Удинаас, словно прочитав ее мысли и разобравшись раньше ее самой. – Слухов все равно полно, они только путают наших преследователей. Послушайте, Сэрен, они и так знают, где мы – ну, более-менее. А эти рабы – они изо всех сил постараются не попасться. Тут особенно волноваться не стоит.

Сэрен подняла брови.

– И ты ручаешься за своих приятелей-должников, Удинаас? Что все они откажутся от возможности купить свободу за ценную информацию?

– А иначе, – сказал он, глядя ей в глаза, – придется всех их убить.

Те, кто слышал эти слова и еще не был забит до бесчувственного состояния, громко запричитали, обещая и умоляя, потянулись к Сэрен, гремя цепями. Другие испуганно смотрели на нее, как мириды, почувствовавшие запах волка. Некоторые плакали, прижимаясь к каменистой земле.

– У первого эдур, которого он убил, – сказал Удинаас, – ключи.

Силкас Руин шагал по дороге. Еле видимый в тумане, тисте анди оборотился кем-то огромным, крылатым и поднялся в воздух. Сэрен взглянула на рабов – к счастью, никто ничего не заметил.

– Ладно, – ответила она Удинаасу и пошла туда, где Фир Сэнгар все еще стоял рядом с мертвыми эдур.

– Я должна взять ключи, – сказала Сэрен, нагнувшись к павшему первым эдур.

– Не трогай его, – сказал Фир.

Она подняла голову.

– Ключи… Цепь…

– Я сам.

Кивнув, Сэрен выпрямилась и отошла. Фир закончил безмолвную молитву, потом опустился на колени рядом с телом. Он нашел ключи в кожаном кошельке на поясе воина; в этом же кошельке обнаружились несколько гладких камешков. Фир взял ключи в левую руку, держа камешки на правой ладони.

– С мерудского берега. Наверное, подобрал их еще ребенком.

– Дети вырастают, – сказала Сэрен. – Даже на прямом дереве растут кривые ветки.

– И чем виноват этот воин? – Фир строго взглянул на нее. – Он пошел за моим братом, как и каждый из его племени.

– Некоторые в конце концов отвернулись, Фир.

Как и ты.

– То, от чего я отвернулся, лежит в тени того, к чему я теперь иду, аквитор. Разве это позволяет сомневаться в моей преданности тисте эдур? Моим сородичам? Нет. Вы все снова и снова об этом забываете – так удобнее. Пойми, аквитор, я буду прятаться, если надо, но не стану убивать сородичей. У нас были деньги, мы могли купить им свободу…

– Только не Удинаасу.

Фир молча оскалился.

Да, Удинаас, единственный, кого ты готов убить. И если бы не Силкас Руин…

– Фир Сэнгар, – сказала она, – ты решил идти с нами, а не может быть ни малейших сомнений, что Силкас Руин – главный в нашей жалкой компании. Можешь не одобрять его методы, но лишь он доведет тебя до цели. Сам знаешь.

Воин-хирот отвел взгляд и посмотрел на дорогу, смаргивая воду с глаз.

Сэрен протянула руку.

Фир отдал ключи.

Мы не отличаемся от этих рабов. Она взвесила в руке звенящую связку. Скованные одной цепью. И… у кого в руках наше освобождение?

– Куда он отправился? – спросил Фир.

– Преследует летерийцев. Полагаю, тут ты не станешь возражать.

– Возражать следовало бы тебе, аквитор.

Пожалуй, следовало бы. Она направилась к ожидающим рабам.

Узник рядом с Удинаасом подполз к нему поближе, и Сэрен расслышала его вопрос:

– Тот высокий убийца – это Белый Ворон? Правда? Я слышал…

– Ты ничего не слышал, – перебил Удинаас, подставляя руки Сэрен. – С тремя выступами, – сказал он ей. – Да, этот. Странник побери, вы не торопились.

Она возилась с ключом, пока первый замок не открылся.

– Вы двое должны были обокрасть ферму, а не попасть в лапы охотников за рабами.

– Охотники устроили там ночлег – нам кругом не повезло.

Сэрен отперла второй замок, и Удинаас вышел из ряда, потирая красные рубцы на запястьях.

Сэрен сказала:

– Фир хочет отговорить Силкаса. Знаешь, глядя на этих двоих, я уже не удивляюсь, что эдур и анди вечно воевали.

Они направились туда, где сидела Кубышка.

– Фир обижается, что он больше не командир, – сказал Удинаас. – А оттого что командует тисте анди, только хуже. Он до сих пор не может поверить, что давнее предательство – века назад – случилось иначе; что это Скабандари первым обнажил кинжал.

Сэрен Педак промолчала. Остановившись перед Кубышкой, она взглянула на замызганное личико девочки; на нее смотрели древние глаза.

Кубышка улыбнулась:

– Я скучала.

– Тебе больно? – спросила Сэрен, сняв большие кандалы.

– Ходить могу. И кровь остановилась. Это ведь хорошо, правда?

– Наверное. – Говорить об изнасиловании не хотелось – собственные воспоминания Сэрен жгли ее постоянно. – Шрамы останутся, Кубышка.

– Быть живой тяжело. Я все время голодная, и ноги болят.

Терпеть не могу детей с тайнами – особенно если они сами про эту тайну не знают. Задавай правильные вопросы, иначе ничего не получится.

– А что еще плохо в том, чтобы быть живой, Кубышка?

И… как? Почему?

– Чувствую себя маленькой.

В руку Сэрен вцепился старый раб, который тянулся к ключам с горестной надеждой во взоре. Сэрен отдала ему ключи.

– Освободи остальных.

Он решительно закивал.

– Ну, – снова обратилась Сэрен к Кубышке, – нам всем приходится со многим мириться. Жить – значит испытывать неудовольствие и разочарование.

– Сэрен, я по-прежнему хочу раздирать глотки. Это плохо? Наверное, плохо.

После слов Кубышки старик подался в сторону, с новой силой принявшись за неподатливые кандалы. Позади него ругалась от нетерпения женщина.

Удинаас, забравшись в фургон, рылся в поисках чего-нибудь полезного. Кубышка полезла ему помогать.

– Нужно выбираться из тумана. Я промокла насквозь. – Сэрен подошла к фургону. – Давайте живее. Если нас обнаружит другой отряд, будет плохо. – Особенно пока нет Силкаса Руина. Только благодаря тисте анди они до сих пор живы. Когда не удавалось спрятаться или убежать от преследователей, два его меча обретали голос, начиная жуткую песнь уничтожения. Белый Ворон.

Уже неделю они не видели ни эдур, ни летери, хотя бы отдаленно напоминавших охотников. Ищущих изменника, Фира Сэнгара. Ищущих предателя, Удинааса. И все же Сэрен Педак недоумевала: за ними должны гоняться целые армии. А погоня была скорее упорная, нежели повсеместная. Силкас однажды упомянул вскользь, что к’риснан императора плетут ритуальное чародейство, помогающее расставлять ловушки. И западни поджидают их на востоке и вокруг самого Летераса. Ну, на востоке – это Сэрен могла понять, ведь их целью в самом деле были дикие пустоши за пределами империи, где Фир – никаких объяснений, впрочем, он почему-то не давал – собирался найти то, что ищет; и Силкас Руин не разубеждал его. Однако окружать саму столицу… нет, этого Сэрен не понимала. Как будто Рулад боится брата.

Удинаас спрыгнул с первого фургона и полез во второй.

– Деньги нашел, – сообщил он. – Много. Лошадей тоже надо взять: продадим их за перевалом.

– На перевале стоит форт, – сказала Сэрен. – Может, там никого нет, но наверняка сказать нельзя, Удинаас. Если мы явимся с лошадьми и их узнают…

– Форт обойдем, – ответил Удинаас. – Ночью. Незаметно.

Сэрен нахмурилась и вытерла влагу с глаз:

– Без лошадей проще. И потом животные старые, совсем ослабшие – от них не будет особого толку, особенно в Синецветье. А когда вернется вивал, они наверняка падут от ужаса.

– Вивал не вернется, – прохрипел Удинаас, отворачиваясь. – Вивала нет.

У Сэрен не было оснований не верить Удинаасу, ведь именно в нем жил дух – отпрыск дракона. И все же Удинаас не объяснял, почему крылатая тварь вдруг пропала.

Удинаас, скорчившийся в фургоне, выругался.

– Ничего, кроме оружия.

– Оружия?

– Мечи, щиты и доспехи.

– Летерийские?

– Да. Второсортные.

– И что рабы делали с фургоном оружия?

Пожав плечами, Удинаас спустился на землю, прошел мимо Сэрен и начал выпрягать лошадей.

– Бедняжки потрудились на подъеме.

– Силкас Руин возвращается. – Кубышка показала на дорогу.

– Быстро управился.

Удинаас сухо рассмеялся:

– Идиотам бы врассыпную, тогда пришлось бы по одному отлавливать. А они наверняка построились, как тупые солдаты.

Фир, стоящий у первого фургона, заговорил:

– Кровь жидкая, Удинаас?

– Как водица, – отозвался бывший раб.

Ради Странника, Фир, он же не собирался бросать твоего брата. И ты это знаешь. И не он виноват в безумии Рулада. Так насколько твоя ненависть к Удинаасу рождена виной? Кого на самом деле нужно винить за Рулада? За Императора тысячи смертей?

Тисте анди вынырнул из тумана белокожим призраком, черный плащ блестел, как змеиная шкура. Мечи вновь скрылись в ножнах, и, хотя их неутомимые стальные голоса замолкли, они будут звучать в голове много дней.

Сэрен уже ненавидела этот звук.

Танал Йатванар рассматривал обнаженную женщину на кровати. Следователи потрудились на славу, добиваясь нужных ответов. Она была совершенно изломана, кожа в порезах и ожогах, суставы распухли и покрыты синяками. Ночью, когда он ее обрабатывал, она вряд ли что чувствовала. Так проще, чем со шлюхами, да и бесплатно. Он не любил бить женщин – любил смотреть на избитых. Конечно, подобные пристрастия – извращение, зато его организация – Патриотисты – просто рай для таких, как он. Власть и неприкосновенность – самое смертельное сочетание. Впрочем, похоже, Карос Инвиктад прекрасно осведомлен о ночных шалостях Танала и хранит свое знание, как припрятанный нож.

Это ведь не убийство. И она ведь даже не вспомнит. В любом случае она приговорена к Утопалкам – почему бы мне сначала не получить удовольствие? Как солдату. Танал когда-то мечтал стать солдатом – в молодости, когда его возбуждали нелепые романтические взгляды на героизм и неограниченную свободу, как будто первое оправдывает второе. В истории Летера было много благородных убийц. Например, Герун Эберикт. Он убил тысячи воров, убийц и растратчиков, порочных и нищих. Он очищал улицы Летераса – и разве не заслужил оправдания? Меньше попрошаек, меньше карманников, меньше бродяг и прочих ошибок новейшего времени. Танал восхищался Геруном Эбериктом – великий был человек. Пал от руки головореза – раздробили череп. Трагическая потеря, бессмысленная и жестокая.

Однажды мы разыщем того убийцу.

Танал отвернулся от бесчувственной женщины, поправил тунику, чтобы плечевые швы легли одинаково и ровно, потом застегнул оружейный ремень. Одно из требований куратора ко всем офицерам Патриотистов: пояс, кинжал и короткий меч. Таналу нравилась тяжесть клинков – власть, выраженная в привилегии носить оружие; остальным летерийцам – не считая солдат – это запрещалось указом императора.

Как будто мы можем восстать. Проклятый идиот думает, что победил в войне. Они все так думают. Тупые варвары.

Танал Йатванар вышел в коридор и двинулся к кабинету куратора. Второй колокол пополудни прозвучал точно перед тем, как Танал постучал в дверь. Приглушенный голос пригласил войти.

Раутос Хиванар, магистр Свободного попечительства, уже сидел напротив Кароса Инвиктада. Большой человек как будто занимал полкомнаты, и Танал обратил внимание, что куратор отодвинул кресло назад, насколько было возможно, и оно упиралось в подоконник.

– Танал, наш гость настойчиво просит прислушаться к его подозрениям. И убедил меня приложить максимум усилий, дабы разыскать источник угрозы.

– Куратор, речь идет о предательстве, измене или мы имеем дело с воровством?

– Полагаю, с воровством, – ответил Карос, взглянув на Раутоса Хиванара.

Тот, надув щеки, медленно выдохнул:

– Я бы не был так уверен. На первый взгляд нам противостоит одержимый, охваченный жадностью и поэтому копящий богатство. Причем копящий только звонкую монету, именно поэтому так сложно отыскать концы. Никакой недвижимости, никакой показухи, никакой пыли в глаза. И вот мало-помалу стал очевиден дефицит наличности. На самом деле серьезного вреда финансовой структуре империи не нанесено. Пока. Но если истощение продолжится, – Раутос покачал головой, – нам придется туго.

Танал прокашлялся, потом спросил:

– Магистр, вы подключили к делу своих агентов?

Раутос нахмурился:

– Свободное попечительство процветает именно потому, что все члены уверены: они являются самыми мощными игроками неуязвимой системы. Уверенность – весьма хрупкое качество, Танал Йатванар. И некоторые из тех, кто серьезно занимается финансами, поделились со мной своей озабоченностью. Например, Друз Тенникт и Барракта Илк. И хотя ясного понимания, что творится нечто опасное, еще нет, люди не дураки. – Раутос взглянул в окно за спиной Кароса Инвиктада. – Расследование должны провести Патриотисты в условиях величайшей секретности. – Глаза из-под набухших век уставились на куратора. – Я так понимаю, вы в последнее время занимались академиками и учеными.

Карос Инвиктад неопределенно пожал плечами, подняв брови.

– Измена многолика.

– И многие родом из достойных и уважаемых семей Летера.

– Нет, Раутос, среди арестованных таких нет.

– Верно, зато у этих несчастных жертв есть друзья, куратор, которые, в свою очередь, жалуются мне.

– Мой друг, вопрос действительно деликатный. Вы шагаете сейчас по тонкому слою почвы, под которым только грязь. – Карос сел прямо, сложив руки на столе. – Тем не менее я разберусь. Возможно, последние повальные аресты успокоили разочарование в среде ученых, или, по крайней мере, самые буйные уже попались.

– Благодарю вас, куратор. Теперь кто будет вести расследование?

– Пожалуй, я сам займусь этим.

– Мой помощник, Венитт Сатад, который ожидает внизу во дворе, будет связником между вашей организацией и мной; в дальнейшем я подключу кого-нибудь еще.

– Очень хорошо. Еженедельного отчета будет достаточно, по крайней мере для начала.

– Согласен.

Раутос Хиванар поднялся, через мгновение встал и Карос Инвиктад.

В кабинете вдруг стало тесно, и Танал посторонился, сердясь на собственную робость. Мне нечего бояться Раутоса Хиванара. И Кароса. Я их наперсник, их обоих. Они мне доверяют.

Карос Инвиктад шел позади Раутоса, положив руку ему на спину. Магистр открыл дверь и шагнул в коридор. Карос с улыбкой сказал что-то ему вслед, Раутос пробасил в ответ. Куратор закрыл дверь и повернулся к Таналу:

– Одна из очень уважаемых академиков сейчас пятнает ваши простыни, Йатванар.

Танал моргнул.

– Господин, ее приговорили к Утопалкам…

– Отмените наказание. Приведите ее в порядок.

– Господин, она ведь вполне может вспомнить…

– От вас требуется лишь немного сдержанности, Танал Йатванар, – отчеканил Карос Инвиктад. – Арестуйте дочерей тех, кто уже в цепях, чтоб вас, и развлекайтесь с ними. Вы поняли?

– Д-да, господин. Если она вспомнит…

– Тогда, несомненно, потребуется возмещение, разве нет? Я верю, что ваши финансы в полном порядке, Йатванар. А теперь убирайтесь с глаз моих!

Закрыв за собой дверь, Танал не сразу смог восстановить дыхание. Сволочь. Ведь про нее никто не предупреждал? Так кто же виноват? А платить теперь должен я? За все? Да хоть провались, Инвиктад, я не буду отвечать один!

Не буду.

– Есть в порочности что-то притягательное, не находишь?

– Нет.

– В конце концов, чем испорченнее душа, тем слаще заслуженное возмездие.

– Если оно приходит.

– Есть центральная точка, я просто уверен. И точка, по моим вычислениям, критическая. Допустим, не годится сама опора.

– По каким вычислениям?

– Ну, по тем, которые я поручил тебе, конечно. Где они?

– В моем списке дел.

– А как ты вычисляешь, что из списка делать в первую очередь?

– Этих вычислений вы мне не поручали.

– Ловко. В любом случае, если он перестанет сучить ногами, мы сможем проверить мою гипотезу.

– Не перестанет, и я его понимаю. Вы пытаетесь уравновесить его на середине тела, но он устроен так, чтобы держать эту часть приподнятой, опираясь на все лапки.

– Это официальные данные? Тогда запиши.

– На чем? Воск с таблички мы съели на обед.

– То-то я корову готов проглотить и не поперхнусь… Гляди! Ага! Он сделал стойку! Идеальную стойку!

Оба нагнулись, чтобы рассмотреть Эзгару, насекомое с головами с двух концов. Ничего необычного – таких развелось в последнее время полным-полно; они заполнили какую-то тайную нишу в сложных хитросплетениях природы, нишу, бессчетные тысячелетия пустовавшую. Существо беспомощно дергало тонкими ломкими лапками.

– Вы его мучаете, – сказал Бугг. – И мучаете со всей порочностью, Тегол.

– Так только кажется.

– Да нет, так оно и есть.

– Ну ладно. – Тегол снял несчастное насекомое с опоры. Эзгара крутил головами. – В любом случае, – продолжил Тегол, разглядывая существо, – я говорил о другой порочности. Кстати, как движется строительство?

– Идет ко дну.

– Ты хвастаешься или публично объявляешь о нищете?

– Не осталось покупателей. Звонкой монеты нет, а в кредит уже сам не желаю, особенно когда выясняется, что застройщик не может продать недвижимость. Так что я вынужден отказывать всем, даже себе.

– И когда все это произошло?

– Завтра.

– Ну конечно. Я всегда узнаю последним. Эзгара голодный, как думаешь?

– Он съел воска больше вас – куда, по-вашему, деваются отходы?

– Его или мои?

– Хозяин, я уже знаю, куда деваются ваши, – и если узнает Бири…

– Больше ни слова, Бугг. По моим наблюдениям и в соответствии с вычислениями, которых ты не сделал, Эзгара съел столько, сколько весит утопший кот. И остается маленьким, живым, подтянутым, а еще благодаря нашему сегодняшнему восковому обеду он больше не скрипит, когда крутит головами, – по-моему, это добрый знак, поскольку теперь нам не придется вскакивать по сто раз за ночь.

– Хозяин…

– Что?

– Откуда вы знаете, сколько весит утопший кот?

– От Селуш, конечно.

– Не понимаю.

– Ну, вспомни. Три года назад. В имении Риннециста поймали одичавшего кота, который задрал нелетающую декоративную утку. Его приговорили к Утопалкам.

– Ужасная смерть для кота. Да, припоминаю. Вой был слышен по всему городу.

– Да, тот самый. Какой-то неназванный благотворитель пожалел промокший кошкин труп и заплатил Селуш небольшое состояние, чтобы подготовить животное к достойным похоронам.

– По-моему, вы сошли с ума. Кто такое затеет и зачем?

– Очевидно, с прицелом на будущее. Разумеется, я хотел выяснить, сколько весит утопший кот. А иначе как можно использовать такое сравнение? Можно сказать, я много лет ждал, чтобы его применить.

– Три.

– Нет, гораздо дольше. Отсюда и мои странности, и моя беспринципность. До того, как кот утонул, я боялся употреблять это сравнение: ведь без доказательств с моей стороны оно могло вызвать насмешки.

– Вы ранимый, да?

– Никому не говори.

– Хозяин, по поводу хранилищ…

– А что с ними?

– Я думаю, потребуются дополнительные.

Тегол кончиком указательного пальца гладил насекомое по спинке – хотя, возможно, так сказать, против шерсти.

– Уже? Так, а сколько ты прошел под рекой?

– Дальше середины.

– И сколько их?

– Хранилищ? Шестнадцать. Каждое три человеческих роста на два.

– Все полные?

– Все.

– Ага. Значит, начинает сказываться.

– «Строители Бугга» станут первой крупной компанией, которая рухнет.

– И сколько еще потянет за собой?

– Неизвестно. Три, может, четыре.

– Ты же вроде сказал: неизвестно.

– Тогда никого не извещайте.

– Хорошая мысль. Бугг, я хочу, чтобы ты сделал для меня ящик с очень специфическими спецификациями, которые сообщу позже.

– Ящик, хозяин. Сосна пойдет?

– То есть? Почему со сна?

– Нет! Сосна, ну, которая горит!

– Да, со сна и сосна пойдет.

– Клееный?

– Именно. Только без крышки.

– Наконец-то. Начались подробности.

– Я же обещал.

– А для чего ящик, хозяин?

– Увы, пока никаких подробностей. Понадобится скоро.

– А насчет хранилищ…

– Сделай еще десяток, Бугг. Размеры удвой. Со «Строителями Бугга» повремени, копи долги, скрывайся от кредиторов, продолжай приобретать материалы и храни их на складе за непомерную цену. Трать, сколько сможешь.

– У меня голова отвалится.

– Не беспокойся. У Эзгары найдется лишняя.

– Вот спасибо.

– И она даже не скрипит.

– Приятно слышать. А что это вы делаете, хозяин?

– А на что похоже?

– Вы возвращаетесь в постель.

– А тебе нужно строить ящик, Бугг, очень хитрый ящик. Главное, помни: без крышки.

– Могу я все-таки узнать, зачем он?

Тегол улегся в постель, уставился в синее небо над головой, потом улыбнулся слуге – кстати сказать, Старшему богу.

– Для заслуженного возмездия, Бугг, для чего же еще?