Читать книгу Долгая прогулка - Стивен Кинг - Страница 2

– Я Харкнесс, номер 49. А ты Гэррети, номер 47, верно?

Гэррети посмотрел на Харкнесса: он носил очки, был коротко острижен, а лицо его было красным и лоснилось от пота.

– Да, так и есть.

В руках у Харкнесса был блокнот, куда он записал имя и номер Гэррети. Писать на ходу у него получалось не очень: почерк был неровным, прыгающим, а потом он еще врезался в парня по имени Колли Паркер, и тот посоветовал ему смотреть, бляха муха, куда прешь. Гэррети подавил улыбку.

– Я записываю все имена с номерами, – сказал Харкнесс. Он посмотрел вверх, и в линзах его очков блеснуло утреннее солнце, так что Гэррети пришлось прищуриться, чтобы не отвести взгляда. Было 10:30, до Лаймстоуна оставалось еще 8 миль, а значит чтобы побить рекорд, группе осталось пройти еще милю и три четверти.

– Наверное ты хотел бы знать, зачем я записываю все имена с номерами, – сказал Харкнесс.

– Ты работаешь на Отряды, – сказал Олсон, повернув голову.

– Нет, я собираюсь написать книгу, – весело ответил Харкнесс. – Когда все это кончится, я напишу книгу.

Гэррети ухмыльнулся.

– В смысле – ты напишешь книгу, если победишь.

Харкнесс пожал плечами.

– Ну да, наверное. Но ты сам подумай: книга о Долгой Прогулке с точки зрения участника может меня озолотить.

МакФриз расхохотался.

– Если ты победишь, тебе не нужно будет писать книгу, чтобы разбогатеть!

Харкнесс нахмурился.

– Ну… Наверное нет. Но все равно, мне кажется, это будет очень интересная книга.

Харкнесс продолжил собирать информацию, и большинство охотно ему ее предоставляли, добродушно подтрунивая над идеей великой книги.

И вот пройдено 6 миль. Стали поговаривать, что рекорд скорей всего удастся побить. В голове Гэррети мелькнула мысль – а откуда вообще это желание побить рекорд? Чем скорее Идущие начнут выбывать, тем выше шансы у оставшихся. Но наверное все дело в тщеславии. Еще говорили, что согласно прогнозу, днем пройдут проливные дожди – видимо у кого-то был с собой радиоприемник. Если это правда, то новости не из лучших. Ранние майские дожди бывают очень холодными.

Прогулка продолжалась.

МакФриз шел уверенно, высоко держа голову и легко размахивая руками в такт ходьбе. Он попробовал идти по обочине, но земля там была слишком мягкой, так что ему пришлось вернуться на асфальт. На лице его не было никаких признаков тревоги, и даже если рюкзак доставлял ему неудобства, по нему это сказать было невозможно. Взгляд его все время стремился к горизонту. Когда они проходили мимо толпящихся за ограждением поклонников, он махал им и улыбался тонкими губами. Не похоже было, чтоб он хоть немного устал.

Бейкер двигался легко и настолько плавно, что если на него не смотреть могло показаться, будто он скользит над землей. Небрежно перекинув куртку через плечо, он улыбался зевакам и время от времени тихо насвистывал обрывки каких-то мелодий. Выглядел он так, словно мог идти вечно.

Олсон был уже не так разговорчив; каждые несколько секунд он на ходу сгибал колено, и в эти моменты Гэррети слышал, как щелкает его сустав. Похоже эти 6 миль таки сказались на Олсоне, он как-то подрастерял былую браваду. К тому же его фляга практически опустела, так что очень скоро Олсону понадобится по-маленькому.

Баркович двигался все той же нелепой походкой, то обгоняя основную группу, и как будто пытаясь догнать авангард, то отставая чуть ли не до позиции Стеббинса. С него сняли одно из предупреждений, но пять минут спустя он заработал новое. Похоже было, что ему нравится гулять по краю.

Стеббинс все так же шел один. Гэррети не заметил, чтобы он с кем-нибудь разговаривал. Интересно, ему одиноко? А может он устал? Гэррети все еще думал, что Стеббинс скоро сломается, может быть даже раньше прочих, но не понимал, почему он так в этом уверен. Стеббинс снял свой зеленый свитер и теперь нес последний бутерброд в руке. Он ни на кого не смотрел. Вместо лица у него была бесстрастная маска.

И Прогулка продолжалась.

Группа дошла до перекрестка: движение по перпендикулярной дороге было перекрыто полицейским – все для того, чтобы Прогулка шла без остановок. Полицейские приветствовали Идущих, а пара ребятишек неподалеку показывали им носы, уверенные в полной безнаказанности. Гэррети это не очень понравилось. Он улыбнулся и кивнул, давая полицейским понять, что заметил приветствие, сам же при этому подумал, что копы наверняка считают их всех психами.

Автомобили сигналили, и вдруг какая-то женщина закричала своему сыну. Она припарковалась возле дороги, очевидно желая удостовериться, что он все еще идет.

– Перси! Перси!

Перси был номером 31. Он покраснел, едва заметно махнул рукой, и заторопился вперед, наклонив голову. Женщина попыталась выбежать на дорогу. Солдаты в вездеходе напряглись, но один из полицейских успел схватить ее за руку и остановить. Потом был поворот, и перекресток скрылся из виду.

Они прошли по деревянному дощатому мосту. Внизу журчал ручей. Гэррети пошел рядом с перилами и несколько секунд мог наблюдать искаженное волнами отражение собственного лица.

Группа прошла мимо знака с надписью ЛАЙМСТОУН 7 МИЛЬ, а еще через минуту – под колышущейся на ветру растяжкой с надписью ЛАЙМСТОУН С ГОРДОСТЬЮ ПРИВЕТСТВУЕТ ИДУЩИХ. Гэррети подсчитал, что до рекорда им осталось пройти меньше мили.

Прошел еще один слушок, на этот раз – о парне по имени Кёрли, номер 7. У Кёрли судорогой сводило ногу, и он уже получил первое предупреждение. Гэррети прибавил скорости и поравнялся с МакФризом и Олсоном.

– Где он?

Олсон ткнул пальцем в сторону долговязого парня в синих джинсах. Кёрли пытался отращивать бакенбарды. Не очень успешно. Его лицо, худое и серьезное, сейчас все сморщилось от колоссальной сосредоточенности: он не сводил глаз со своей правой ноги. Он шел, пытаясь щадить ее. Он терял почву под ногами, и по его лицу это было прекрасно заметно.

– Предупреждение! Предупреждение 7-му!

Кёрли приложил усилие и пошел быстрее. Он слегка задыхался. Не столько от напряжения, сколько от страха, подумал Гэррети. Сам он забыл о времени – обо всём, кроме Кёрли. Он смотрел, как тот сражается, и ему не нужно было ничего говорить, чтобы понимать: может через час, а может через день он и сам будет точно так же сражаться.

Это было самое потрясающее зрелище в его жизни.

Кёрли медленно терял скорость, и кое-кто из Идущих получил предупреждение, прежде чем все поняли, что группа, завороженная зрелищем, приноравливается к скорости Кёрли. А это значило, что он очень близко подошел к краю.

– Предупреждение! Предупреждение 7-му! Седьмой, это третье предупреждение!

– У меня судорога! – хрипло закричал Кёрли. – Это нечестно, у меня же судорога!

Он почти поравнялся с Гэррети, который уже мог не напрягая глаз рассмотреть как прыгает вверх-вниз его адамово яблоко. Кёрли яростно массировал ногу. Гэррети чувствовал, как от него волнами исходит запах страха, и запах этот был подобен аромату спелого, свежеразрезанного лимона.

Гэррети ушел было вперед, и тут Кёрли воскликнул:

– Слава богу! Отпускает!

Никто ничего не сказал. Гэррети почувствовал себя разочарованным. Чувство это было плохим, совсем не спортивным, но ему хотелось быть уверенным, что другой получит билет раньше него. Кто же хочет выйти из игры первым?

На часах у Гэррети было 11:05. Видимо это означало, что рекорд таки побит, если шли два часа по 4 мили в час. Скоро уже Лаймстоун. Он обратил внимание, что Олсон сгибает в колене то правую ногу, то левую. Из любопытства он тоже попробовал: суставы явственно хрустнули; Гэррети поразился, насколько негибкими стали его ноги. Но они по крайней мере не болели, а это уже кое-что.

Идущие прошли мимо молочного фургона, припаркованного на пересечении с маленькой грязной проселочной дорогой. Молочник сидел на капоте. Он добродушно помахал им и крикнул:

– Дерзайте, ребята!

Гэррети внезапно разозлился. Ему захотелось закричать: почему бы тебе, мать твою, не оторвать свою жирную жопу от капота и не дерзнуть вместе с нами? Но молочник был явно старше 18-ти. На самом деле, ему было хорошо за тридцать. Он был слишком стар.

– Ладно, друзья, пять минут на отдых, – вдруг сказал Олсон, и кое-кто рассмеялся шутке.

Молочный фургон скрылся из виду. Теперь боковые ответвления встречались чаще, все больше было полицейских и зевак, которые кричали и махали руками. Некоторые из них разбрасывали конфетти. Гэррети вдруг ощутил собственную важность. В конце концов, он ведь Уроженец Мэна.

Внезапно Кёрли закричал. Гэррети посмотрел на него через плечо. Кёрли весь скрючился, держа руками ногу и не прекращая кричать. Каким-то невероятным образом он продолжал идти, но – медленно. Слишком медленно.

И все вокруг вдруг замедлилось, словно подстраиваясь под его шаг. Солдаты в задней части плавно движущегося вездехода подняли винтовки. Толпа затаила дыхание, словно не понимая, насколько все закономерно, и Идущие затаили дыхание, словно тоже не понимали, и Гэррети затаил дыхание вместе со всеми, но он конечно же всё понимал, все всё понимали, всё было очень просто – Кёрли сейчас получит билет.

Раздались щелчки предохранителей. Пространство вокруг Кёрли как-то вдруг опустело, он оказался один на залитой солнцем дороге.

– Это нечестно! – закричал он. – Это просто нечестно!

Идущие ступили под тенистую сень деревьев, некоторые оглядывались, другие в страхе смотрели прямо перед собой. Гэррети наблюдал. Он должен был видеть. Разрозненные группы зрителей вдруг замолкли, как если бы их просто выключили.

– Это…

Четыре винтовки выстрелили. Звук был очень громким; он раскатился вокруг, как шары по сукну бильярдного стола, отразился от холмов на горизонте и вернулся эхом.

Угловатая голова Кёрли, его прыщавое лицо – они исчезли, превратившись на мгновение в мешанину крови, мозгов и разлетающихся вокруг осколков черепа. Тело упало на белую линию словно мешок с макулатурой.

Теперь 99, – подумал Гэррети, борясь с тошнотой. 99 бутылок пива стояли на окне, и вот одна бутылка грохнулась вовне… о господи боже…

Стеббинс переступил через мертвое тело. Его нога случайно наступила в лужу, и следующие несколько шагов он оставлял на асфальте кровавые отпечатки, до ужаса напоминавшие иллюстрацию из какого-нибудь детективного журнала. Стеббинс не стал смотреть на то, что осталось от Кёрли. Его лицо не изменило выражения. Стеббинс, ублюдок, подумал Гэррети, это ведь ты должен был первым получить билет, разве ты не знал? Гэррети отвернулся. Он не хотел, чтобы его стошнило. Не хотел блевануть.

Женщина, стоящая около автобуса Фольксваген, спрятала лицо в ладонях. В горле у нее странно хрипело, и Гэррети заметил, что сквозь платье ему отлично видно ее белье. Голубого цвета. Он почувствовал, как снова возбудился, непонятно почему. Жирный лысый мужик яростно тер бородавку возле уха, уставившись на Кёрли. Он облизывал свои толстые губы и смотрел, и тер бородавку. Когда Гэррети проходил мимо, он все еще не мог оторваться от зрелища.

А Прогулка продолжалась. Гэррети вдруг понял, что снова идет вместе с Олсоном, МакФризом и Бейкером. Они как-будто искали друг у друга поддержки. Все четверо смотрели прямо перед собой, сохраняя на лицах бесстрастные выражения. Эхо от выстрелов словно все еще висело в воздухе. Гэррети думал о кровавом отпечатке теннисной туфли Стеббинса. Интересно, он все такой же красный? Гэррети почти уже обернулся посмотреть, но не стал, это было бы глупо. Но и перестать думать он не мог. А было ли ему больно? А почувствовал ли Кёрли, как пули разрывают ему голову на куски, или он просто был жив, а в следующую секунду – мертв?

Но конечно же это больно. И раньше было больно – самой худшей, раздирающей душу болью: ведь это невыносимо  – понимать, что тебя не будет, а вселенная продолжит вертеться как раньше, невредимая, неостановимая.

Прошелестел слух, будто группа прошла почти 9 миль, прежде чем Кёрли получил билет. Говорили, Мейджор доволен как слон. И откуда они все знают, о чем думает Мейджор?

Он вдруг оглянулся, ему стало интересно – а что сделали с телом, но они уже прошли поворот, и Кёрли больше не было видно.

– Что у тебя в рюкзаке? – внезапно спросил Бейкер у МакФриза. Он прикладывал страшные усилия, пытаясь говорить спокойно, но голос – ненормально высокий, почти на изломе, – выдавал его.

– Свежая рубашка, – ответил МакФриз, – и несколько сырых гамбургеров.

– Сырой гамбургер, – скривился Олсон.

– Хорошо восстанавливает силы, – сказал МакФриз.

– Да ты рехнулся. Ты же все кругом заблюешь.

МакФриз только улыбнулся.

Гэррети на самом деле и сам пожалел, что не взял сырых гамбургеров. Он ничего не знал о восстановлении сил, ему просто нравились сырые гамбургеры. Гораздо больше, чем шоколадные батончики и концентраты. Он вспомнил о печенье, которое дала ему мать, но после Кёрли ему не очень хотелось есть. Как после Кёрли он вообще мог думать о сырых гамбургерах?

Зрителям вскоре стало известно, что один из Идущих получил билет, и почему-то они стали кричать и махать руками еще сильнее, чем раньше. Рукоплескания разрастались как попкорн в микроволновке. Интересно, каково это – быть застреленным на глазах стольких людей, подумал Гэррети и решил, что видимо когда такая минута настает, тебе становится начхать на толпу с высокой горки. По крайней мере Кёрли выглядел именно так – как будто ему начхать с высокой горки. Хотя, говорят, в этот момент непроизвольно облегчаешься. Это было бы не очень. Гэррети решил не думать об этом.

Стрелки на его часах теперь показывали ровно полдень. Группа прошла по старому ржавому мосту, перекинутому через глубокий сухой овраг, и на другой стороне Идущие увидели знак, который гласил: ВЫ ВСТУПАЕТЕ В ГРАНИЦЫ ГОРОДА ЛАЙМСТОУН – ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ИДУЩИЕ!

Раздались одобрительные возгласы, но Гэррети молчал, сберегая дыхание.

Дорога расширилась, и Идущие удобно рассыпались по всей ее ширине; стало не так тесно. Так или иначе, Кёрли остался в трех милях позади.

Гэррети вытащил из кармана печенье и какое-то время вертел сверток в руках. Он с тоской вспомнил о матери, но подавил в себе сантименты.

Он увидит маму и Джен во Фрипорте. Он обещал им. Он съел одно печенье, и ему стало чуть лучше.

– Знаешь что? – сказал МакФриз.

Гэррети покачал головой. Он отпил глоток из фляги и помахал пожилой паре, сидящей на обочине с маленькой картонной табличкой, на которой было написано ГЭРРЕТИ.

– Я понятия не имею, зачем мне все это надо, – сказал МакФриз. – Нет ничего, в чем бы я по-настоящему нуждался. В смысле, у меня нет старой больной матери, которая все время сидит дома, или отца в ожидании донорской почки, ничего такого. У меня нет даже маленького брата, мужественно умирающего от лейкемии, – он рассмеялся и отстегнул флягу.

– Да, в этом есть смысл, – согласился Гэррети.

– Ты хотел сказать, в этом нет смысла. Все это – бессмысленно.

– Ты ведь так на самом деле не думаешь, – уверенно сказал Гэррети, – Если бы тебе пришлось выбирать заново…

– Да-да, я бы сделал все то же самое, но…

– Эй! – парень впереди, Пирсон, ткнул пальцем. – Тротуар!

Наконец-то они вошли в собственно город. Симпатичные домики глядели на них, безопасно отделенные от дороги зелеными лужайками. Сами лужайки были усыпаны людьми, которые кричали и махали руками. Гэррети показалось, что чуть ли не все они сидят. Сидят на земле, на раскладных стульях, как тот старик на заправке, сидят на столах для пикника. Сидят на качелях и даже на креслах-качалках. Его кольнула острая зависть.

Давайте, машите дальше, хоть все руки себе отмахайте. Будь я проклят, если отреагирую еще хоть раз. Совет номер 13. Сберегай энергию везде, где это возможно.

Но потом он решил, что это глупо. Чего доброго люди подумают, что он зазнался. В конце концов, он же Уроженцем Мэна. Он решил, что будет махать всем людям со знаками ГЭРРЕТИ. И всем красивым девчонкам.

Боковые улочки и перекрестки проплывали мимо. Сикамор-стрит и Кларк Авеню, Иксчейндж-стрит и Джунипер-лейн. Они прошли мимо угловой бакалейной лавки с рекламой пива Наррангасетт в окне, и мимо лавки "Любой товар за 5 с довеском", с витриной, обклеенной портретами Мейджора.

На тротуарах стояли люди, но их было немного. В целом, Гэррети был разочарован. Конечно он понимал, что настоящие толпы будут потом, но все равно – эффект был как от подмоченной петарды. А старик Кёрли даже этого не увидел.

Внезапно с боковой улочки вырулил джип Мейджора и поехал вровень с основной группой. Авангард по-прежнему держался впереди.

Поднялся громкий приветственный рев. Мейджор улыбался, кивал и махал толпе. Затем он по-военному развернулся влево и отдал честь Идущим. По спине Гэррети пробежали мурашки. Зеркальные очки Мейджора блеснули на солнце.

Он поднял к губам мегафон:

– Я горжусь вами, ребята! Я горжусь вами!

Позади Гэррети кто-то сказал тихо, но отчетливо:

– Вот пиздит-то.

Гэррети обернулся, но сзади не было никого, кроме четырех или пяти ребят, пожирающих Мейджора глазами (один из них вдруг понял, что тоже отдает честь, и смущенно опустил руку), да еще Стеббинса. Стеббинс как будто даже не смотрел на Мейджора.

Джип взревел мотором, и секунду спустя Мейджора уже не было.

Примерно в 12:30 Идущие достигли окраины города. Гэррети был разочарован. Весь город состоял, как говорится, из одной улицы. Здесь был деловой квартал, три салона подержанных автомобилей, МакДональдс, Бургер Кинг, Пицца Хат, промзона – вот вам и весь Лаймстоун.

– Не слишком большой, правда? – сказал Бейкер.

Олсон рассмеялся.

– Зато здесь наверное хорошо жить, – встал на защиту городка Гэррети.

– Боже храни меня от городов, где хорошо жить, – сказал МакФриз, улыбаясь.

– Каждому свое, – неловко ответил Гэррети

К часу дня Лаймстоун превратился в воспоминание. Маленький мальчик в джинсовом комбинезоне с заплатками важно шел с ними вровень почти милю, потом сел на землю и стал смотреть им вслед.

Местность становилась более холмистой. Гэррети впервые за день по-настоящему вспотел, да так, что рубашка прилипла к спине. По правую руку формировались грозовые тучи, но они были пока еще далеко. Дул легкий ветерок, и от этого становилось чуть легче.

– Какой там следующий большой город Гэррети? – спросил МакФриз.

– Наверное Карибу, – ответил Гэррети, а сам думал при этом, доел ли Стеббинс свой бутерброд. Стеббинс засел у него в голове как попсовый мотивчик, который крутится и крутится, и крутится у тебя в башке, пока тебе не начинает казаться, что ты сходишь с ума. Полвторого. Долгая Прогулка прошла 18 миль.

– Это далеко? – спросил МакФриз.

Интересно, а каков рекорд Долгой Прогулки в составе 99-ти участников? 18 миль – кажется довольно неплохо. Для нормального человека – так и вовсе достижение. Я прошел 18 миль. Восемнадцать.

– Я спросил… – терпеливо начал МакФриз.

– Отсюда миль тридцать.

– Тридцать миль, – сказал Пирсон. – Мать моя женщина.

– Этот побольше Лаймстоуна будет, – сказал Гэррети. Бог знает, почему он все время защищается. Может потому, что большинство этих парней умрут в этом штате, возможно даже все. Скорей всего все. Только шесть Долгих Прогулок за всю историю дошли до границы Нью Хэпшира, и только одна из них добралась до Массачусеттса; специалисты говорили, что это примерно то же, что Хэнк Аарон, сделавший 730 хоумранов, или сколько там… рекорд, который никогда уже не побить. Может он и сам здесь умрет. Вполне вероятно. Но это уже другое. Своя земля. Он подумал, что Мейджору бы это понравилось: "Он умер на своей земле".

Он взял флягу и обнаружил, что она пуста.

– Флягу! – крикнул он. – Флягу 47-му!

Один из солдат спрыгнул с вездехода и принес ему новую флягу. Когда он поворачивался, чтобы идти обратно, Гэррети украдкой прикоснулся к винтовке, висящей у него за спиной. МакФриз заметил.

– Зачем ты это сделал?

Гэррети смущенно улыбнулся.

– Не знаю. Это типа как по дереву постучать что ли…

– Ты славный мальчик, Рей, – сказал МакФриз, прибавил скорости и пошел рядом с Олсоном, оставив Гэррети в одиночестве и смутив его еще больше.

Номер 93 – Гэррети не помнил, как его зовут, – прошел мимо. Он смотрел вниз, на свои ноги, его губы беззвучно шевелились: он считал шаги. Шел он слегка пошатываясь.

– Привет, – сказал Гэррети.

93-й скривился. Во взгляде его была пустота – точно такая же поселилась в глазах Кёрли, когда он раунд за раундом проигрывал схватку с судорогой. Он устал, понял Гэррети. Он знает это, и ему страшно. Гэррети вдруг почувствовал, как желудок свело спазмом и медленно отпустило.

Тени теперь шли рядом с ними. Было без четверти два. Девять часов, прохлада, сидишь себе на травке в тени – и все это было какой-то месяц назад.

За несколько минут до двух пополудни снова прошел слух. Гэррети получил возможность непосредственно наблюдать за тем, как работает сарафанное радио. Кто-то что-то узнает, раз – и это знают уже все. Слухи передавались по-воздуху. Похоже, будет дождь. Скорей всего будет дождь. Скоро пойдет дождь. Чувак с радио сказал, скоро ливанет так, что мало не покажется. Но вот что странно – очень часто эти слухи оказывались верными. А если речь шла о том, что кто-то теряет скорость или что у кого-то проблемы, то эти слухи оказывались верными всегда.

На этот раз говорили, что номер 9, Эвинг натер себе волдыри и был предупрежден уже дважды. Предупреждения получали многие, это было нормально, но для Эвинга все выглядело довольно плохо.

Он передал слух Бейкеру, и тот удивился:

– Черный парень? – сказал он, – Такой черный, что даже синевой отливает?

Гэррети сказал, что не знает, черный этот Эвинг или белый.

– Да, он черный, – сказал Пирсон и показал на Эвинга. Гэррети увидел капельки испарины на его волосах. С ужасом Гэррети понял, что на ногах у Эвинга кеды.

Совет номер 3: Никогда, повторяю, никогда не надевайте кеды. Нет способа заработать волдыри на Долгой прогулке быстрее, чем надеть кеды.

– Он приехал одновременно с нами, – сказал Бейкер. – Он из Техаса.

Бейкер ускорился и догнал Эвинга. Некоторое время они разговаривали, потом Бейкер начал снижать скорость – плавно, чтобы не заработать предупреждений самому. По лицу было видно, что хороших новостей нет.

– Волдыри начались где-то 2 мили назад. В Лаймстоуне они стали лопаться. Он идет, а в кедах хлюпает гной.

Все молча слушали. Гэррети подумал о Стеббинсе. На нем теннисные туфли. Может быть сейчас он тоже мучается от волдырей.

– Предупреждение! Предупреждение 9-му! 9-й, это ваше последнее предупреждение!

Солдаты теперь внимательно следили за Эвингом. Так же как и все остальные, впрочем. Эвинг был в центре внимания. Его футболка, такая белая по сравнению с черной кожей, на спине посерела от пота. Видно было, как при ходьбе бугрятся его мощные мышцы. Их бы хватило на много дней, а Бейкер говорит, что в кедах у него гной. Волдыри и судороги. По спине Гэррети пробежала дрожь. Внезапная смерть. Все эти мышцы, тренировки, они не спасают ни от волдырей, ни от судорог. И каким же, мать его, местом думал Эвинг, когда надевал эти слипоны[6]?

К ним присоединился Баркович. Он тоже смотрел на Эвинга.

– Волдыри! – он произнес это так, словно мать Эвинга была шлюхой. – Ну и чего можно ждать от сраного ниггера? А, я вас спрашиваю?

– Пошел вон, – хладнокровно сказал Бейкер, – или я тебе врежу.

– Это против правил, – сказал Баркович, гаденько улыбаясь. – Ты это запомни, трещотка[7].

Но все же отошел. И как будто унес с собой облако ядовитого газа.

Прошло полчаса. Тени стали чуть длиннее. Идущие одолели длинный пологий подъем, и, оказавшись на вершине, Гэррети увидел вдалеке невысокие сизые горы, чьи вершины были окутаны дымкой. Угрожающие тучи на западе стали темнее, и порывы ветра, теперь куда более холодного, легко высушивали кожу, усеивая ее гусиными пупырышками.

Несколько мужчин, толпящихся вокруг грузовика с прицепленным к нему трейлером, дико заорали, приветствуя их. Они были очень пьяны. Все Идущие ответили на приветствие, даже Эвинг. Это были первые зрители после мальчика в латаном комбинезоне.

Гэррети открыл один из тюбиков с концентратом, не читая этикетки, и съел его. Похоже на свинину. Он подумал о гамбургерах МакФриза. И об огромном шоколадном торте с вишенкой на вершине. И о яблочных пирожках. Почему-то ему страшно захотелось холодных пирожков с яблочным джемом внутри. Мама всегда давала им такие с собой, когда Гэррети с отцом ходили на охоту в ноябре.

Эвинг схлопотал пулю минут где-то десять спустя.

В тот момент, когда его скорость в последний раз упала ниже допустимого предела, Эвинга окружали другие Идущие. Возможно он думал, что они его защитят. Но солдаты сделали все как положено, они были профессионалами своего дела. Они растолкали всех, вытащили Эвинга на обочину (он пытался сопротивляться, но слабо, слабо). Один из них заломил Эвингу руку за спину, а другой приставил дуло винтовки к его голове и нажал на курок. Нога Эвинга конвульсивно дернулась.

– А кровь у него такого же цвета, как у всех остальных, – внезапно сказал МакФриз. Эти слова прозвучали очень громко в тишине, воцарившейся после одинокого выстрела. Кадык МакФриза судорожно ходил вверх-вниз, и что-то щелкало у него в горле.

Вот двоих уже нет. Шансы каждого из остальных немножко выросли. По толпе Идущих прошел сдавленный шепоток, и Гэррети снова подумал: а что же они делают с телами?

Ты слишком много думаешь! мысленно приструнил он себя.

И понял, что устал.