Читать книгу Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая - Стивен Кинг - Страница 6

Завернув за угол, Ларри Андервуд обнаружил место, вполне пригодное для стоянки – между огнетушителем и мусорным баком. Из-за бака с шумом выскочила и юркнула куда-то большая крыса, которую шум мотора, по-видимому, отвлек от пожирания дохлой кошки. Ларри поежился: зрелище было не из приятных. Кто сказал, что самые крупные крысы живут в Париже? Эта по размерам никак не уступала парижским. Ну да ладно, не стоит так много думать о крысах.

Пять дней назад, 14 июня, он был в солнечной Южной Калифорнии – прибежище богатеев и кутил, лидер по количеству ночных клубов; место, где расположен Диснейленд. Сегодня утром он прибыл к берегам другого океана, исполняя давнее намерение проехать по мосту Триборо. Моросил легкий дождик, но здесь, в Нью-Йорке, он не раздражал. Впрочем, небо постепенно начинало проясняться.

Дорогой Нью-Йорк, я вернулся домой.

Он расслабленно откинулся на спинку сидения. Поняв, что ей ничего не угрожает, крыса вернулась продолжить прерванный завтрак. Только кусочек, дружок, – и назад, в канализацию. Ты не собираешься сегодня на стадион «Янки»? Если собираешься – что ж, увидимся, дружок. Хотя я не уверена, что ты заметишь там меня.

Ларри взглянул на часы. Половина пятого. Что ж, торопиться некуда. До семи он может вздремнуть. Потом он проедется к дому своей матери, чтобы посмотреть, живет ли она еще там. Наверное, было бы лучше, если бы нет. Тогда он мог бы добраться до кемпинга, денька три отоспаться и вернуться к себе на Запад. За много лет Нью-Йорк утерял для него свое очарование.

Засыпая, он вспомнил последние восемнадцать месяцев своей жизни. Именно тогда все и началось. Он играл в карты в клубе, когда туда позвонил какой-то парень из Колумбии. Нейл Даймонд – так он назвал себя.

Даймонд намеревался создать альбом из своих собственных мелодий, делая исключение для мелодии старины Бадди Холли «Пегги Сью вышла замуж» и, может быть, мелодии Ларри Андервуда. Не хотел бы Ларри принять участие в записи? Даймонду как раз не хватает второй акустической гитары, и они могли бы…

Ларри сказал «да».

Запись альбома, а потом и последовавший за нею «джем-сешн», длились три дня. Чудное время. Ларри познакомился с Нейлом Даймондом, а также с Робби Робертсоном, Ричардом Перри. Славный получился альбомчик!

Потом, девять недель назад, из Колумбии позвонил другой человек и предложил Ларри сделать сольную пластинку. Не хотел бы Ларри приехать для этого? Конечно, ответил Ларри. Он может сделать это. Итак, в воскресенье утром он приехал в Лос-Анжелесскую студию в Колумбии с заранее приготовленными двумя песнями, одной из которых была «Детка, неужели ты можешь убить своего парня?» Ему вручили чек на пятьсот долларов и предложили подписать контракт. Формальности заняли много времени, и получить деньги по чеку в этот день не удалось. Но это не испортило ему настроения, и он весь вечер напевал «Детку», хотя его единственным слушателем был таксист, решивший, что Ларри тронут умом на почве негритянского би-бопа.

Семь недель назад человек из Колумбии позвонил снова и предложил приехать, чтобы обсудить проект большого альбома и кое с кем познакомиться.

Среди людей, которым Ларри был представлен, он был единственным белым, но это, похоже, никого не смущало. Один из присутствующих сказал, что не удивится, если к концу года «Детка» получит «Грэмми». Для Ларри это утверждение прозвучало необычайно лестно. Ему казалось, что все происходит во сне и что он – автор ставшего к этому времени весьма популярным хита. Ему выдали новый чек, на этот раз на сумму 2500 долларов. Едва попав домой, Ларри бросился к телефону и стал звонить. Сперва – Морту «Джино» Грину, сказать, чтобы тот нашел себе другого дурака, согласного играть «Желтую птичку» под чавканье полупьяных посетителей. Потом он принялся звонить каждому, о ком вспомнил, включая Барри Грига из Ремнатса. Потом он спустился в бар и напился там до бесчувствия.

Пять недель назад «Детка» стояла восемьдесят девятой в списке хитов. Спустя неделю – семьдесят третьей. Его телефон разрывался от звонков. К этому времени подоспел выпущенный в Колумбии альбом с большой фотографией Ларри на лицевой стороне. Колумбия хотела дать альбому название «Детка, неужели ты можешь убить своего парня?», но Ларри категорически возражал, и альбом просто вышел с ремаркой «ВКЛЮЧЕН ЛУЧШИЙ ХИТ МЕСЯЦА».

Две недели назад номер «Детки» был сорок седьмым, и песню по нескольку раз в день передавали ведущие радиостанции. Именно тогда Ларри снял бунгало и с головой окунулся в светскую жизнь. Деньги потекли к нему ручьем, и он смог осуществить давнюю мечту – приобрести «Датсун-3» за четыре тысячи долларов.

И, наконец, наступило 13 июля, шесть дней назад, день, когда Уэйн Стаки пригласил Ларри прогуляться с ним по берегу. Было только девять часов утра, но на пляже вопило стерео, будто в радиорубке происходила безумная оргия.

Они с Уэйном забрели довольно далеко, и Ларри устал.

– Уэйн, я хочу вернуться назад.

– Давай пройдемся немного.

Ларри показалось, что Уэйн смотрит на него как-то странно; эдакая смесь восхищения и жалости.

– Нет, приятель, дальше я не пойду. Я устал. – Уэйн начал раздражать Ларри. Что такое, собственно говоря, этот Уэйн? Завистник, каких вокруг множество.

– Не спеши, Ларри. Я хочу поговорить с тобой. Выслушай и постарайся понять.

И, переведя дух, Уэйн быстро и доходчиво объяснил Ларри, что если тот не перестанет швырять деньги направо и налево, то скоро не сможет расплатиться за свои причуды, чего и ожидают парни из Колумбии. Если Ларри погрязнет в долгах – он подпишет любой контракт на любых, даже самых кабальных, условиях.

– С простаками вроде тебя всегда так случается, – закончил он.

* * *

Кто-то стучал пальцем в окно.

Ларри вздрогнул и сел. Шея затекла и теперь болела. Он на самом деле уснул, понял Ларри. За окном был серый Нью-Йорк, и кто-то стучал пальцем в окно.

Повернув голову, он увидел свою мать; ее волосы были повязаны черным шелковым платком.

Мгновение они просто смотрели друг на друга через стекло, и у Ларри возникло странное чувство: будто он – экспонат зоопарка и сидит в клетке. Потом его губы растянулись в улыбке, и он открыл окно.

– Мама?

– Я знала, что это ты, – ровным голосом сказала она. – Выйди же и дай рассмотреть себя!

Открывая дверцу, Ларри почувствовал, что его ноги затекли тоже. Он не ожидал встретиться с матерью подобным образом и поэтому был совсем не подготовлен. Ему почему-то казалось, что мать выше и крепче, а она оказалась совсем маленькой и хрупкой. Годы не прошли для нее незаметно.

Он всегда побаивался матери. Когда ему было десять, она каждое воскресенье будила его: ей казалось, что он слишком много спит. Так вот, будила она его вот таким же постукиванием пальца по косяку двери в его комнату. Прошло четырнадцать лет, а рефлекс сохранился. Она постучала по стеклу, и он сразу же проснулся.

– Привет мама!

Она смотрела на него, не произнося ни слова, и сердце в груди Ларри внезапно забилось, как пташка в клетке. Ему стало страшно, что она сейчас вдруг повернется и уйдет, оставив его одного, скроется за углом и он никогда не увидит ее.

Потом она тяжело вздохнула, как человек, собирающийся поднять тяжелый груз. А когда она заговорила, ее голос был таким естественным и мягким, что Ларри забыл свои первые впечатления.

– Привет, Ларри, – сказала она. – Подойди же ко мне. Я знала, что это ты, когда заглядывала в окно. Давай же поднимемся в дом. Если бы ты знал, как он мне опостылел!

Она повернулась и стала подниматься по ступенькам. Ларри следовал за ней.

– Мама?

Мать обернулась, и Ларри неловко обнял ее. Ему хотелось заплакать; это был момент Величайшей Близости между ними. Потом мать ласково оттолкнула его; ее глаза были сухи.

– Пойдем, я приготовлю тебе завтрак. Ведь ты всю ночь провел за рулем?

– Да, – ответил он слегка дрожащим от избытка чувств голосом.

– Тогда пойдем. Лифт поломан, но нам нужно подняться только на второй этаж. Миссис Хелси с ее артритом гораздо хуже. Она живет на пятом. Не забудь вытереть ноги о половик. Если ты этого не сделаешь, мистер Фримен растерзает меня на мелкие кусочки. Он считает грязь и пыль своими личными врагами. – Они прошли целый пролет. – Ты в состоянии съесть яичницу из трех яиц? И еще я пожарю гренки, если ты не возражаешь. Идем же.

Она отперла дверь, и они вошли в квартиру. Здесь ничего не изменилось. Даже темно-коричневые тени и запахи кухни были теми же самыми.

* * *

Элис Андервуд поджарила ему три яйца, бекон, гренки, сварила кофе. Когда он справился со всем, кроме кофе, он закурил сигарету и отодвинулся от стола. Мать негодующе посмотрела на него, но ничего не сказала.

Поискав, куда стряхнуть пепел, Ларри решил воспользоваться кофейным блюдцем; мать твердо отвела его руку и подала ему раковину, стоящую обычно на комоде. Ларри подумал, что блюдце вполне бы могло подойти, но решил не возражать. С матерью не имело смысла спорить, потому что она всегда была уверена в своей правоте.

– Итак, ты вернулся, – сказала Элис, беря с маленького столика какое-то вязание и принялась за работу. – Что же привело тебя?

– Я очень соскучился, мама.

– Почему же ты тогда не писал мне? – Она пожала плечами.

– Ну, я не очень-то большой мастер писать, – Ларри крутил в пальцах сигарету. Дымок спирально подымался к потолку.

– Повтори еще раз.

Он улыбнулся:

– Я не очень-то большой мастер писать.

– Ты, как всегда, врешь матери, Ларри.

– Извини, мама. Расскажи, как ты живешь.

Она отложила вязание.

– Не так плохо. Побаливает спина, но я спасаюсь таблетками. И делаю гимнастику.

– Ты не пробовала массаж?

– Только один раз. У доктора Холмса.

– Ты хорошо выглядишь. Совсем как девушка. – Он лгал, но знал, что ей это будет приятно. Но сейчас лишь легкая улыбка коснулась ее губ. – В твоей жизни, наверное, есть новые мужчины?

– Несколько, – ответила она. – А у тебя?

– Пока обхожусь без мужчин, – серьезно ответил он. – Девушки есть, а вот мужчин нет.

Он надеялся рассмешить ее, но она опять только слегка улыбнулась. Я вношу неудобства в ее жизнь, подумал Ларри. Беспокою ее. Она не ждала моего появления, да и прошло уже три года. Она хотела бы, чтобы я поскорее исчез.

– Все тот же Ларри, – произнесла она. – Никогда не был серьезным. Совсем изменился.

– Что ж, мама, таков любой холостяк.

– Похоже, ты навсегда останешься им. Тебе никогда не найти порядочную девушку из хорошей католической семьи. А мне бы этого так хотелось!

Ларри пожал плечами, напуская на себя прожженный вид. Мать, заметив это, решила изменить тему.

– Я слышала по радио песню, которую ты написал. Я говорю людям, что автор – мой сын, Ларри. Но большинство мне не поверило.

– Ты слышала ее? – Он был удивлен, почему она сразу не сказала об этом.

– Конечно, ведь ее все время передают по этой молодежной станции ВРОК.

– И тебе понравилось?

– Как и любая другая музыка. – Она пристально посмотрела на сына. – Бывают песни и похуже.

Ему хотелось вскочить, но он сдержался.

– Не очень любезно с твоей стороны, мама. – К его лицу прилила кровь. Он не ожидал такого прохладного отзыва.

– Слишком много эмоций. Эмоции нужны не в песне, а в постели, – шутливо сказала она, давая тем самым понять, что обсуждение окончено. – И потом, что случилось с твоим голосом? Создается впечатление, будто поет черномазый.

– Сейчас? – Он был изумлен.

– Нет, по радио.

– Это такая манера, понимаешь…

– Что ж, это не мое дело, – быстро перебила его Элис. – Скажи лучше, они расплатились с тобой или ты взял эту маленькую машину в кредит?

– Они много заплатили мне, – сказал он, и это вновь была ложь, хотя и недалекая от правды. – Я уже почти выплатил деньги за машину.

– Эти кредиты до добра не доводят, – убежденно сказала мать. – Из-за них обанкротился твой отец. Доктор сказал, что он умер от сердечного приступа, но это не так. Он умер от разбитого сердца. Он по уши завяз в невыплаченных кредитах.

Все это Ларри уже слышал много раз и сейчас только кивнул. Он знал, что Элис приставала к отцу, которого всегда считала неудачником, но спорить было бесполезно. Такова мама!

– Ты намерен задержаться здесь Ларри? – тихо спросила она.

Он нерешительно спросил:

– А как бы ты хотела?

– У меня есть свободная комната. Если в ней убрать и перенести туда кровать, ты мог бы пожить в ней.

– Что ж, если я не помешаю тебе… Но это недолго. Всего пару недель. Мне бы хотелось кое-кого увидеть… Марка… Галена… Давида… Криса… всех ребят.

Она встала, подошла к окну и распахнула его.

– Оставайся, сколько захочешь, Ларри. Может быть, ты не поверишь, но тебе действительно рада. Мы не очень хорошо попрощались. Было сказано много резких слов. – Она открыто посмотрела на сына. – Но я забыла это, давно забыла. Все было потому, что я слишком люблю тебя. Я никогда не могла сказать этого прямо и поэтому пыталась выразить это другими способами.

– Ладно, все в порядке, – Ларри уставился в пол. – Слушай, я могу дать тебе денег на хозяйство.

– Если хочешь. Но в этом нет необходимости. Я работаю и достаточно зарабатываю. А ты – все еще мой сын.

Внезапно по щекам Ларри покатились слезы. Ничто не постоянно, думал он. Мать изменилась! Наверное, изменился и он, но не так, как ожидал. Она стала сильнее духом, а он – слабее. Он вернулся домой не потому, что ему было нужно куда-то уехать. Он вернулся потому, что боялся и нуждался в ней, своей матери.

Она стояла у открытого окна, не сводя с него взгляда. Легкий ветерок колыхал занавески. Из окна доносился шум транспорта. Порывшись в кармане платья, Элис достала носовой платок и протянула его Ларри. Он прижал платок к лицу.

Да, думал Ларри, он остался все тем же мягкотелым, безвольным Ларри. Достойный сын своего отца. И все же она – его мать и любит его.

Элис же, глядя на сына, думала о том, что он уже не мальчик, а взрослый, сформировавшийся мужчина, даже довольно красивый. И еще она думала: он молодец, что приехал. Лучше позже, чем никогда.

– Ты устал, сынок, – сказала она. – Тебе стоит умыться, а я пока постелю постель, и ты сможешь поспать. Мне нужно ненадолго уйти, но я скоро вернусь.

Она направилась в спальню, их старую спальню, и стала греметь там, выдвигая ящик с бельем. Ларри медленно вытер глаза. Звуки транспорта за окном становились все громче. Когда же в последний раз он плакал на глазах у матери? Он не помнил. Внезапно ему вспомнилась дохлая кошка. Да, мать права. Он устал. Устал, как никогда в жизни. Он прошел в спальню, рухнул на расстеленную кровать и проспал беспробудным сном восемнадцать часов.