Читать книгу КОЛЛЕКЦИЯ ХАРАКТЕРОВ. SEQUEL - Светлана Данилина - Страница 4

Волею судеб Маша оказалась в районе НИИ, где она благополучно трудилась лет пятнадцать назад.

Как на грех, злополучная воля судеб забросила её сюда как раз в обеденное время, когда Маша, изрядно помотавшись по делам, основательно проголодалась.

С мыслью, что прежде чем вернуться в родной офис, надо бы подкрепиться, она шла по улице, вспоминая, что вот здесь на углу было очень приличное кафе, куда она, помнится, частенько забегала в обед. Теперь там был обувной магазин. Вон там была пирожковая, где всегда можно было купить свежие булочки. Но там тоже разместился магазин, свободный от покупателей и помпезный в неприступности заоблачных цен.

Ничего не оставалось делать, как попытаться зайти в располагавшуюся за углом министерскую, но, однако же, общедоступную столовую. Она, как и министерство, была всё там же, и всё та же тяжёлая пружина требовала затраты неимоверных усилий для того, чтобы открыть массивную дверь с огромной, напоминающей руль, ручкой.

Всё то же мраморное фойе, зеркала, лестница в полуподвал, просторный зал и очередь офисного планктона к кассе.

Маша постояла возле белой доски, на которой было выписано меню, решила, что же она будет есть, и пристроилась в хвост не большой, но и не малой очереди.

– Какие люди! – вдруг раздалось у неё за спиной.

Маша оглянулась и увидела коллегу по институту, женщину уже постбальзаковского возраста, веселушку и хохотушку, с которой они когда-то очень здорово ладили.

– А я смотрю, кто же это, – продолжала бывшая сотрудница, – какими судьбами?

– Да вот, проголодалась, – сказала Маша, обрадованная встрече с некогда приятным человеком.

Она действительно была очень рада увидеть …, но радость её омрачалась тем, что она никак не могла вспомнить имени коллеги.

– Ну, что будем брать? – между тем ворковала та.

– Пожалуй, фри… Пожалуй, отбивную… Пожалуй, салат, – вслух размышляла наша героиня, ещё раз обдумывая свой выбор.

– Как всегда, без супа, – категорично сказала …, – помню-помню.

Маше стало стыдно. Ведь человек помнил даже её вкусовые пристрастия, а она и имени его не могла воспроизвести.

«Елена? – мучительно думала она. – Елизавета? Екатерина?»

– А вы по-прежнему без супчика не можете? – спросила она по-свойски шутливо, показывая, что тоже кое-что помнит.

– Да-да, и, как всегда, с фрикадельками, – ответила …, – рекомендую, не пожалеешь.

Но Маша не любила столовских супов и особенно в жаркий летний полдень, поэтому от предложения отказалась.

Выставив на поднос блюда и расплатившись, Маша и… отправились к счастливо освободившемуся столику.

– Жарко сегодня, – начала …, принимаясь за любимый супчик. – Представляешь, а я только из отпуска.

И она принялась красочно расписывать тёплое Эгейское море.

Маша слушала, ахала, улыбалась и смеялась, ела свою картошку фри, восторженно смотрела на забавно болтающиеся над тарелкой яркие серёжки в ушах своей собеседницы, на фрикадельки в её супе и с ужасом ловила себя на том, что не может вспомнить имени.

«Ну и ладно, – пыталась успокоить она себя, – ну забыла. Если мучительно вспоминать, то не вспомнишь никогда. Как-нибудь оно само в ходе разговора всплывёт».

Но имя не всплывало, а разговор тем временем продолжался.

С… было очень легко общаться. Она болтала и трещала, забавляя собеседника, легко, непринуждённо, весело, интересно, не задавая вопросов и сосредоточившись только на себе.

«Светлый человек, – думала Маша. – Хорошо, что встретила. Но как же всё-таки её зовут? Вроде Елена… А, может, и не Елена… А как по отчеству?»

…была значительно старше Маши.

– Представляешь, – продолжала …, – море тёплое, чистое, песок белый, никаких тварей, никаких медуз! Не то, что на Чёрном море.

Маша вспомнила рассказ… пятнадцатилетней давности, когда та, вернувшись с черноморского курорта, рассказывала о пляже, усеянном выброшенными после шторма медузами.

– А я помню ваш рассказ о залитом киселём пляже, – попыталась компенсировать Маша свою забывчивость.

– Да-да, представляешь, прибегает с утра пораньше в столовую соседский ребёнок и кричит: «Люди! Люди! Там кто-то весь берег киселём залил!» – захохотала собеседница.

«Люда! Людмила!» – вдруг осенило Машу при слове «люди».

Она очень обрадовалась, что вспомнила наконец имя. Но отчество, сколько она ни напрягала свою память, никак не всплывало.

«Людмила!» – облегчённо твердила она про себя.

«Но как же дальше? Георгиевна? Васильевна? Михайловна? Убей – не помню!»

Тут Людмила кому-то заулыбалась и призывно помахала рукой.

– Привет, Рыбка! – услышала Маша у себя за спиной.

– Привет, – сказала Людмила. – Посмотри, кого к нам занесло!

– А-а-а! Здрасьте-здрасьте! Сколько, как говорится, зим, сколько лет! – произнёс, разглядывая Машу, подошедший импозантный мужчина. – Приятного аппетита! Рад-рад видеть! Ну ладно, пойду, что-нибудь возьму.

Удалившийся в сторону очереди человек некогда был начальником отдела, в котором трудились Маша с Людмилой. К своему ужасу, Маша поняла, что имени его она тоже не помнит. Единственное, что моментально всплыло в её памяти, было институтское прозвище, странное и нелепое, которым с удовольствием пользовался некогда весь коллектив. Звали его обладателя Реликтовым Гоминоидом. Почему он удостоился такого наименования, никто и никогда толком объяснить не мог. И сфера его научных интересов была далека от подобного термина, и внешним видом он никак не походил на редкое существо, но кличка приклеилась к нему основательно и, как выяснилось, надолго. Потому что сразу же всплыла в Машином мозгу. В отличие от имени и отчества, которые застряли где-то в глубинах памяти и не хотели проявляться.

«Может, Людмила… как-нибудь в разговоре назовёт его», – подумала она. И, стараясь не хрустеть огурцом, спросила, указывая подбородком в сторону Гоминоида:

– Всё там же?

– Бери выше, – ответила Людмила, – замдиректора по науке. Профессора получил.

Дальше она замялась и даже как-то смутилась, и не стала ничего рассказывать о Реликтовом Гоминоиде.

Маша вспомнила об их бесконечном романе, продолжавшемся не один год.

Если забыть о том, что у обоих были семьи и дети, то их вполне можно было назвать очень красивой и гармоничной парой.

Маша вспомнила зимние тёмные слякотные утра, когда невыспавшиеся мрачные коллеги собирались на планёрку. На общем фоне светлым пятном выделялась эта пара голубков, буквально светившаяся счастьем и умиротворённостью на последнем ряду большого институтского зала. Всем тогда становилось светло и радостно от этого зримого, осязаемого, конкретного и наглядного счастья, которое, несмотря ни на что – ни на противную слякоть, ни на брюзжание начальства, ни на кучу нудных и утомительных дел, всё-таки существует в мире, совсем рядом, стоит только посмотреть на последний ряд кресел.

Глядя на них тогда, она всегда вспоминала вольтеровскую фразу «Всё к лучшему в этом лучшем из миров!»

Маша украдкой взглянула на безымянный палец Людмилы. Обручального кольца на нём не было. На пальце блестело довольно симпатичное золотое колечко с какой-то замысловатой гравировкой.

Она вспомнила, как в институт прибегал ревнивец-муж Людмилы. И практически весь коллектив их отдела, предупреждённый вахтёром, прятал Реликтового Гоминоида в секретной комнате за железной дверью. Разъярённый Отелло тогда не нашёл незадачливого любовника, но с Людмилой с громким скандалом вскоре развёлся.

Но тут поток воспоминаний был прерван.

«Багряна ветчина! Зелёны щи с желтком!

Румяно-жёлт пирог! Сыр белый! Раки красны!» – с восторгом пропел за спиной у Маши хорошо поставленным голосом подошедший с подносом, щедро уставленным тарелками, гурман-Гоминоид.

Маша заулыбалась.

– Старик Державин с нами? – спросила она, мгновенно вспомнив институтский фольклор.

При этих словах всем троим стало хорошо и легко от вдруг охватившего их труднообъяснимого чувства некой ностальгической общности, основанной на пристрастии к классике и вообще хорошей литературе.

«Всё это прекрасно, – подумала Маша, – но как же всё-таки их зовут?»

Слушая рассказы бывших коллег, задавая вопросы, выкладывая какую-то информацию о себе, она мучилась только от одной мысли, что не знает, как к ним обратиться. Она помнила много мелочей об их жизни и привычках, она с большой симпатией относилась к обоим, но имена и отчества загадочным образом застряли где-то в замысловатых глубинах её памяти и никак не хотели материализовываться. Впрочем, одно имя она уже вспомнила. Но этого было мало.

«Сорок лет! – панически думала Маша. – А уже какой-то маразм начинается!»

– Да-а, Эллочка, – вдруг философски после небольшой паузы в разговоре произнёс, обращаясь к ней, Реликтовый Гоминоид. – Жаль, что вы ушли. Ведь какие перспективы были! Какие надежды вы подавали!

Маша смутилась от того, что её назвали чужим именем. Но одновременно она почувствовала и облегчение.

«Они тоже не помнят, как меня зовут, – подумала она, – не я одна страдаю провалами в памяти. Вон Людмила… не поправила его. Значит, тоже не помнит!»

– Семья, дети, не до науки, – неудачно попыталась отшутиться она.

На Людмилу обращение «Эллочка» тоже произвело странное впечатление. Она с задумчивостью посмотрела на Реликтового Гоминоида, потом на его котлету. Гоминоид в ответ как-то чуть заметно смутился и тоже начал с неким сомнением разглядывать свою котлету. Он отломил от неё кусочек, отправил его себе в рот и больше Эллочкой Машу не называл.

А Маша поправлять коллегу не стала, ей было неудобно.

Обед между тем продолжался. Гоминоид и Рыбка были, как всегда, очаровательны. С ними было тепло и весело. Безымянный палец реликтового профессора по-прежнему был обвит толстым обручальным кольцом.

«Так и не развёлся! – с горечью подумала Маша. – Бедная Рыбка».

Но Рыбка не выглядела бедной. Она по-прежнему светилась счастьем и благополучием.

Вернувшись на работу, Маша мигом бросилась в Интернет. Она нашла некогда родной НИИ, открыла страницу с именами и фотографиями руководства, надеясь обнаружить там как минимум Гоминоида. Но сайт давно не обновлялся, и она нашла там только старые данные прежнего замдиректора по науке.

И только через пару дней злодейка-память ехидно выдала Маше простые и незамысловатые имена Людмилы Ивановны и Романа Григорьевича.

«Р. Г., – подумала она, – наверное, отсюда и Реликтовый Гоминоид. Кто-то в коллективе изощрялся!»

Да и на колечке у Рыбки явно проглядывала витиеватая буква «Р».

«Уж могла бы и догадаться», – с укоризной твердила себе Маша.

Но как отчество Ивановна не пришло ей в голову, она объяснить никак не могла.