Читать книгу Его Алмазом кличут… - Светлана Малышева - Страница 14

Просмеявшись, Григорий Матвеевич вернул своему лицу серьезное выражение и продолжил:

– Вот оно, все веселье. Вся жизнь их там, в этих коробочках. А ты спроси его, какого цвета небо? Он не скажет. Не знает. Ему коробочка важнее. Она ему все заменяет – и небо, и солнце и кусок хлеба. Вот и правнук мой – то же. За весельем в даль такую едут, а толку что? Ничего не берут, никуда не ходют, ничего не надо. А потом говорят, что скучно. Так весели себя, радуй! Все можно сделать. Так нет же – пропускают свою жизнь как воду через сито. А ведь какая потеха – все устроить, как хочется! Жизнь тогда почувствуешь.

– А что теперь ваши дети? Сын и дочь. Кем они стали?

– Они уж тоже целую жизнь прожили. Давно не видал я их. Сами они приехать не могут, когда только внуки привезут мне их, я старик и они старики такие же, нет уж в них жизни-то, – лицо Григория Матвеевича скривилось, было похоже, что он плачет, но слез не было, а только подбородок его быстро и часто подрагивал.

Я дал ему поплакать, молча ожидая.

– Дочь молодец у меня всегда была. И красивая и умная. Все у нее в жизни сложилось, все ладно. Муж хороший, детей двое. Она во всем хороша, Настасья – и как мать, и как жена, и как дочь. Никогда про нас не забывала, до последнего ездила. А сын… Он хороший тоже, но… уж мягкотелый больно. И как мы с Софьей так проглядели? Женился на бабе одной, под сорок ему уж было, она и взяла его за горло! А он и ни слова не скажет. А ведь страдал! Она что прикажет, то он и делает. Разве что на цепь его не сажала. Приедет сын, бывало, сядет рядом со мной и молчит. Но чую я, слова-то у него наружу просятся, а держит что-то. В итоге дотерпелся до того, что не выдержал да и рассказал мне все как на духу. А я ему, мол, воспротивься. Он меня послушал, так и сделал. В соседней деревне они жили, так молва донесла, что ругались они так, что даже волки в лесу слышали! Из окон даже чугун вылетел, кхи-кхи! Ушла она от него, не захотела властью делиться. А Коля мой скитался с полгода безвольным овощем. Я думал поначалу, что по жене горюет, ан нет! Повстречал скоро другую. И ничего, вроде, стали жить. А потом – та же история. С тех пор он один и живет. И под каблуком ему не гоже и один ничего не может. Вот, что бывает с безвольными-то, ежели своей жизнью сам управлять не хочешь, другому доверься. А если и так не любо тебе, то пропащий ты человек…

Я, как завороженный, слушал Алмаза и пожалел, что не взял с собой диктофон, потому что записать хотелось каждое слово. Когда мой начальник назвал этого старого человека мудрецом, я посчитал это явным преувеличением. Но теперь, сидя перед ним лицом к лицу, смотря ему в глаза и внимая, я понял, насколько Лисицын был прав. Пока старик говорил все это, выражение его лица оставалось неизменно ровным, двигались только губы, но тоже почти незаметно. Всю глубину слов Григория Матвеевича дополнял его взгляд. Глаза, направленные в одну точку, тем не менее, выдавали некую основательность.