Читать книгу Его Алмазом кличут… - Светлана Малышева - Страница 17

Прокрутив в голове свои предыдущие вопросы и ответы на них, я решил спросить Алмаза совсем о другом:

– Вы сказали, что ваша молодость приходилась на годы войны… Как вам далось это время? Наверно, воевали?

– Да нет… Смешно даже сказать. Как война началась, я, бог знает где, подхватил пневмонию двухстороннюю. Меня в лазарет положили. Потом осложнения пошли на органы дыхания. В общем, провалялся я там полгода. А тем временем туда стали раненые поступать. Врачей не хватало. Как узнали, что я медицинское образование имею, так стали спрашивать медсестры, кто неопытный, как и что делать нужно, как лечить. Так вот, сначала советом помогал, а потом, как мне полегче стало, стал сам осколки вытаскивать, да раны зашивать. Всю войну так и пробыл в лазарете. Хоть там сгодился. Но побиться с врагом хотелось все же.

– Так вы – ветеран войны?

– Да, награду дали, – сказал Григорий Матвеевич равнодушно.

– Ваши дети и внуки, наверно, вами гордятся…

– Наверно… Они ведь не знают, что это такое – война… Я и сам толком не знаю, так, немного захватил. Знают ее только те, кто бился, да они все больше молчат, не любят про это говорить. А и то верно – зачем раны бередить? Много страданий вынесли. Что толку рассказывать бедному про голод сытым? Так и здесь. Ладно, что мы загрустили? Чего веселое спроси. Я расскажу. Кхи-кхи!

– Я вижу, вы сами хотите рассказать. Были у вас, наверно, смешные истории.

– Кхи-кхи-кхи! Да, довольно и радостей было. Ох, помню, потеха была, кхи-кхи-ии-и! Сколь живу, а все помню. Как просят рассказать смешное, я тот случай сразу вспоминаю.

Мне стало крайне интересно, что же такого смешного мне может поведать старик. Я смотрел на него внимательно и с нетерпением ждал, когда же он начнет рассказ.

– Мы с Софьюшкой как поженились, так стали вместе в баню ходить. А она все стеснялась меня. И чтоб не смотрел я на нее больно пристально, все время зажмется в углу да придумывает всякое, чтоб отвлечь меня: то воду заставит наливать, то послышится ей что-то в предбаннике, иди, мол, проверь, то еще чего. И в тот раз засмущалась опять, а уж понимает, что кончились придумки-то, что все я их знаю. И тут увидела она лягушку под кутником. Откуда только взялась? Софья не боялась их, а только сцену стала разыгрывать, что испугалась. Кричит мне, мол, сделай что-нибудь, «Водой ее, водой!» – Григорий Матвеевич сделал свой голос немного писклявым, изображая жену. – А я как раз с ковшом холодной воды стоял. И в это самое время лягушка эта в два прыжка как прыгнет Софье на спину! Кхи-кхи-кхи-кхи! Она завизжала, с лавки вскочила и ко мне. А я с ковшом! С ледяной водой! Толкнула меня Соня, и вся вода на нее. Она заерзала, руками замахала, подскользнулась и упала навзничь на спину! И лежит. Руки-ноги в разные стороны раскинуты. И обмерла вся, встать не может, глаза в испуге. Кхи-кхи! А я, знай себе, хохочу. Она полежала, да и тоже засмеялась. После того случая уж не стеснялась. Кхи! Люблю я это вспоминать, мило мне, сердцу все мило, что с Софьюшкой связано.

– А сами вы шутили над кем-нибудь?

– И такое было, да… Жил у нас в селе одно время паренек, я сам тогда еще молодым был, так что мы ровня с ним были. В то время я уж лечил здесь своих сельчан. И с парнем тем, Мишей мы в приятелях ходили. А потом по воле случая поставили Мишу небольшим начальником в колхозе. Так он так возгордился! И со мной уж здороваться перестал и даже головы не поворачивал в мою сторону. Обидно, конечно, было, ну, думаю, бог с ним. Но вскоре захворал он. А кроме меня в медицине на селе никто не разбирался. Так и привели его ноженьки ко мне. Рассказал о своих печалях, мол, все тело ломит, силы нет, а через неделю ехать надо в районный центр на первое собрание, пропустить никак нельзя да и репутацию нарабатывать надо. А сам сидит, чуть ли слезы не льет. А между тем не извинился за свое поведение. Я осмотрел его, головой покачал, мол, дела твои плохи. А Миша рассердился и закричал: «Да ты же врач! Делай что-нибудь! Тебе колхоз деньги платит, чтоб ты людей лечил, а уж начальство и подавно!» Совсем мне это не понравилось и я ему отвечаю так спокойно: «От беды твоей есть одно средство, не медицинское правда, но действует наверняка, бабушкин метод». Михаил Давыдович глядел на меня своими черными глазами, говоря ими, что на все согласен. Так я «прописал» ему всю неделю до самого собрания кушать свежевыкопанных дождевых червей по сто грамм три раза в день. Кхи-кхи!

– И что, он ел? – недоумевал я.

– А то! Как миленький! Кхи-кхи! Репутацию-то надо на собрание везти! Кхи-кхи! Супруга его, Клавдия Федоровна, пришла ко мне на третий день, упрашивала: «Нельзя ли сроки лечения сократить, а то Мишеньке есть такое лекарство совсем невозможно!» И правда ведь ел! Кхи-кхи!

– А чем он болел?

– Простудой обычной… – спокойно ответил старик и с важным видом устремил свой взгляд куда-то вдаль.

– Он так и не узнал этого?

– Нет. Но поправился все же, кхи-кхи!

Тут и я расхохотался.

– Это прямо какая-то злая шутка, Григорий Матвеич! – попытался пристыдить я Алмаза.

– Злая-не злая, а поучительная! Заслужил он это. Со всеми сельчанами так обращался, разве можно? Люди-то все живые. Потом уж рассказал я одному про этот случай, так он смеялся так, что пришлось давать ему валерианы. Скоро история эта разнеслась по всей деревне, и до самого Михаила Давыдыча дошла. Злился вначале, грозил мне ответом, но потом отчего-то, напротив, присмирел и добрее стал к людям. А односельчане, кажется, меня после того случая еще больше зауважали.

– Да… весело у вас в деревне… – задумчиво улыбаясь, заметил я.

– Веселый нрав жизнь лучше сделает! – ответил Алмаз.