Читать книгу В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность - Светлана Нилова - Страница 18
17. Нападение
ОглавлениеЗима на Аляске оказалась почти такой же, как в Нью-Йорке, зря я боялась морозов. Вот только снега было больше и почти постоянно дул ветер. Зато горы и холмы так сверкали на солнце своей белизной, что и на сердце становилось легко и спокойно, и все наши беды, преследования, казалось, укрыты этой чистотой и не вернутся больше в нашу жизнь никогда.
В Уналашке все были как на ладони. Все четыре тысячи жителей, считая алеутов из деревни. Чужаков было мало, в основном – туристы. Обычно они прилетали на самолете, жили в гостинице на берегу, ловили рыбу, делали фотографии и снова улетали. Я совсем успокоилась – наркокартель больше не преследовал нас.
На дорогах снег убирали, поэтому наша с Сэмом велосипедная эпопея продолжалась. С топливом на острове было не очень, его экономили, и велосипеды оказались самым лучшим транспортом.
В новогодние праздники в Уналашке должен был состояться концерт. На острове было много разных вероисповеданий, поэтому к католическому Рождеству этот праздник не привязывали. В концерте участвовали ученики школы, их родители, «методические» сестры и община алеутов.
Нил Найколайски вместе с такими же, как он, потомками первых поселенцев пели несколько старинных русских песен. Песни были без музыкального сопровождения, но голоса певцов так красиво расходились и сочетались, что мне показалось, это куда интереснее, чем пение под гитару или синтезатор. В русских песнях чувствовалась какая-то сила и мощь, как в океане. Она накатывала, крепла, а потом растворялась в акустике зала и отражалась тихим и сдержанным:
– Бомм… Бомм…
Так звонят колокола.
Песня называлась «Вечерний звон», но я поняла бы это и без перевода. Мне представились моряки в океане, затянутом пеленой тумана. Они не видят пути, но вдруг вдали раздается: «Бом, бом…» – это звонит колокол их церкви. Значит, они рядом с домом. И не потерялись в огромном океане. И у моряков на суровых лицах выступают слезы…
У меня тоже выступили слезы, и после я так отчаянно аплодировала, что отбила ладони. Выступление Нила Найколайски мне ужас как понравилось.
Сама я должна была танцевать полинезийский танец. Мама сделала мне костюм: юбочку словно из банановых листьев, разноцветный топик и гирлянды цветов. Она смастерила их из обрезков шелка, проволоки и бумаги. Я действительно стала похожа на туземку, только кожа у меня была не такая шоколадная. Два мальчика моих лет, чьи родители были с южных островов, хоть и не из Полинезии, тоже участвовали в моём номере. Они играли на барабанах. Перед самым выходом я выглянула из-за занавеса. Мама сидела в первом ряду, а папы почему-то не было. Меня кольнула тревога. Папочка никогда не пропускал мои выступления, даже если я просто стояла на сцене в толпе детей и изображала, что пою.
Сэм сразу уловил моё настроение.
– Что с тобой? – спросил он. – Боишься?
– Папы нет, – ответила я и поёжилась, как от холода.
– Сейчас, я мигом! – и Сэм, сорвавшись с места, бросился к выходу.
Несколько минут спустя объявили мой номер. Я танцевала, как в тумане, а когда закончила и все стали аплодировать, ушла за сцену и не вышла на поклон. Забыла. Впрочем, мы это и не репетировали, только сам танец. Слезы навернулись у меня на глаза: папы до сих пор не было. И тут я увидела взволнованное лицо Сэма. Он мельком глянул на меня, вылетел на сцену и завопил:
– Нападение! В Датч-Харборе – пожар! Бандиты хотят взорвать порт!
У меня упало сердце: в Датч-Харборе в одном из ангаров стояла наша «Ника». Я уже не видела, как мужчины рванули к выходу (почти у всех было имущество в Датч-Харборе), как кто-то из спасателей связывался по рации с полицией, как откуда-то возникло оружие, и машины, плотно набитые людьми, не жалея топлива рванули в порт. Я не видела этого, потому что прямо в своём полинезийском костюмчике и босиком вскочила на велосипед Сэма, брошенный у входа, и помчалась в Датч-Харбор.
Я прилетела к нашему ангару вместе с полицией. Возле него увидела незнакомых людей. Они вели себя как хозяева и были вооружены. Полиция и парни из береговой охраны тоже были вооружены. Но никто не стрелял. Вокруг пахло соляркой: весь ангар снаружи и внутри был облит ею. И «Ника» тоже. И папа. Он стоял на улице, бледный и мокрый, держа руки за спиной.
– Папочка! – закричала я, подбежала и обняла его, несмотря на тошнотный запах солярки. И тут только я поняла, что у него руки связаны. Я силилась развязать веревку, но узлы были тугие, к тому же мокрые.
Пока я дергала веревку, к парням из береговой охраны подтянулись рыбаки и докеры, матросы и судовладельцы. Нас окружала целая толпа. Оказалось, что мы с папой стоим в кольце бандитов.
– Отпустите заложников и сдавайтесь! – кричал шеф местной полиции.
– Освободите нам проход к вертолету! – в свою очередь выкрикивали бандиты.
Не знаю, чем бы кончилось это противостояние, как вдруг нас всех сбил с ног удар ледяной волны. Крик застрял у меня в горле. Последнее, что я слышала, это беспорядочные выстрелы.
Проболела я две недели. Первые два дня я вовсе не могла говорить и жутко испугалась, что голос ко мне уже не вернется. Маме я шепотом плакалась на свою невезучесть, а Сэму писала длинные записки. Меня поили теплым молоком и натирали каким-то маслом. За две недели произошло много событий.
Во-первых, Сэм стал героем Уналашки. Его даже наградили почетной грамотой, и шеф полиции лично благодарил и жал его руку. А на радиостанции даже целую передачу посвятили Сэму.
Во-вторых, бандитов арестовали и спецрейсом отправили на материк, на Аляску. Оказывается, пока полиция и бандиты препирались друг с другом, на вызов примчала пожарная команда. Увидев наше противостояние и то, что от любой искры вспыхнет и ангар, и яхта, и живые люди, не придумали ничего лучше, как ударить по бандитам из всех брандспойтов. Те начали стрелять, но ни по кому не попали.
Но самое главное, что я поняла за эти две недели болезни: холод и мороз – это не самое страшное, что может быть на свете. Страшнее, когда не на кого надеяться. Теперь близость к полюсу показалась мне такой ничтожной! Нас окружали настоящие люди: мужественные и смелые. Они не испугались бандитов и их оружия. Они защитили нас лучше, чем ФБР. И здесь, на краю земли, где в окна бился ледяной ветер и на склонах гор лежал самый настоящий снег, мне вдруг стало тепло и безопасно.
Когда я выздоровела и снова могла гулять, к нам прибежал Сэм.
– Ты хочешь увидеть китов? Ставр сказал, что видел их сегодня в заливе.
Ставр, брат Сэма, был старше его на шесть лет и уже почти два года ходил на промысел краба.
– Как же мы его увидим?
– Можно попросить отца взять нас в море. А можно просто спрятаться на корабле. Я знаю, как проникнуть, чтобы никто не заметил, и где можно укрыться.
– Ты авантюрист, Сэм!
– Но ты же хочешь посмотреть на китов?
– Хорошо, – подумав, ответила я. – Когда отходит траулер?
– Завтра в шесть утра.
– А его маршрут точно пройдет мимо китов?
– Слушай, я китами не управляю. Скорее всего, так.
На следующий день, в пять утра, мы уже сидели в трюме «Буяна». Было холодно и страшно хотелось спать. Я таращила осоловевшие глаза, стараясь делать вид, что мне всё нравится и я готова к приключениям, но на самом деле ругала себя за то, что влезла в эту авантюру. Что я, китов не видела, что ли? Ну, положим, белых я действительно не видела, но мне казалось, стоит представить касатку, только полностью белого цвета – вот и получится белый кит.
Мы сидели в трюме долго, я всё же заснула. Потом на палубе что-то крикнули на неизвестном мне языке, и Сэм сразу затормошил меня:
– Слышишь: «справа по борту»! Просыпайся, спящая красавица, всех китов проспишь!
Мы потихоньку вылезли на палубу и, конечно, сразу были замечены матросами.
– Нил! – позвал кто-то. – Здесь твой мальчишка, да ещё с дружком!
Нил Найколайски был суров, но не жесток. Я думала, он отвесит Сэму очередную затрещину или вовсе размажет о стену, но он сказал только:
– Дома поговорим.
Мне показалось, что в своей бороде он прячет улыбку.
Потом обратился ко мне:
– С этим обормотом всё понятно, а мадемуазель Софи что здесь делает?
Я начала сбивчиво отвечать, что очень хотела посмотреть на белых китов и что это я уговорила Сэма провести меня на «Буян».
Поворачивать обратно из-за нас было невыгодно, поэтому капитан маршрута не изменил, только по рации сообщил на берег о «безбилетных пассажирах».
На нас с Сэмом надели спасательные жилеты и, пока не начался сам промысел, разрешили остаться на палубе. До этого дня я никогда не была на таких больших кораблях. Папа брал меня с собой на яхты своих друзей. Но даже самая большая из их яхт не могла сравниться с небольшим траулером.
Странное дело, хотя Нил Найколайски обращался с Сэмом сурово, мне почему-то казалось, что он доволен, что Сэм вышел вместе с ним и братьями в море. Вообще, в море Нил был совсем другим, чем на суше. Его кураж и балагурство сменили сосредоточенность и целеустремленность. Может быть, если бы Сэм почаще видел отца таким, то и сам бы делался на него похож.
В тот раз мы так и не увидели белых китов вблизи, но я узнала, как море меняет людей. Море не терпит трусости или лени. Так же, как острые камни оно превращает в округлые и гладенькие, так и люди становятся совсем другими. И чем севернее, чем суровее море – тем быстрее происходит этот процесс.
Я побывала уже в четырех океанах и теперь думала, что с такими людьми, как Нил Найколайски, я пошла бы даже в пятый, самый суровый – Северный Ледовитый океан. Ведь именно Нил, шериф и спасатели из Датч-Харбора организовали нашу защиту. И с того новогоднего покушения нас и нашу «Нику» охраняли как национальное достояние. Всех туристов, прибывающих в Уналашку, проверяли ещё в аэропорту в Джуно, а когда в Датч-Харбор входили незнакомые суда, в порту их всегда встречал шериф с добровольцами.
Дружба моего папы с Нилом Найколайски крепла точно так же, как наша с Сэмом.