Читать книгу Степная царица - Святослав Воеводин - Страница 10

Пир получился на славу. Расстеленные скатерти заняли всю центральную площадь селения. Чего только на них не было! И красное мясо, и дичь, и рыба, а блюд с плодами и выпечкой не смог бы сосчитать никто, как невозможно было счесть всех тех бурдюков и кувшинов с вином, которые выставила Арпата.

Многие соплеменники не понимали причин ее щедрости и ворчали, но при этом набивали животы и запивали съеденное с такой жадностью, будто они не ели много дней. Слуги обходили пирующих с котлами разнообразных похлебок и наполняли миски снова и снова. Вино лилось рекой до восхода луны, когда большинство приглашенных насытились и напились до такой степени, что были способны лишь сонно таращиться в пространство, икать и клевать носом. Между тем Арпата не подавала знака расходиться по шатрам и кибиткам. Все такая же оживленная и свежая, как в начале вечера, она продолжала развлекать македонян приятными беседами и внимательно выслушивала каждый тост, прежде чем пригубить вина из золотого кубка.

Она бы и сама не смогла объяснить, когда, как и где научилась вести себя на людях с таким достоинством. Ее коробило поведение соплеменников, которые демонстрировали гостям самые дурные манеры, какие только можно представить. Они ковыряли в зубах, плевались, сморкались, чавкали, вытирали жирные руки о волосы и бороды, соревновались в том, кто отрыгнет громче, орали и даже затевали перебранки, когда не могли поделить лучшие куски. Арпата не могла не заметить, с каким презрением косятся на них люди Парменона и он сам. Ей было это неприятно, однако она терпела. Пир затевался не для того, чтобы ублажить македонян или подольститься к ним. Вернее, это тоже входило в планы царицы, но лишь как начальный этап. Она старалась быть гостеприимной, доброжелательной и обворожительной. Когда Парменон заводил с ней разговоры о вещах неизвестных и непонятных ей, Арпата не обрывала его и не меняла тему, а слушала с подчеркнутым вниманием, демонстрируя свою заинтересованность.

Он отметил это и раздувался от гордости.

Ему было приятно видеть, как угождает ему гордая скифская царица, которая встретила его в совсем ином настроении. Это означало, что он не только переломил характер скифянки, но и сумел очаровать ее. Такое не могло не польстить самолюбию. Парменон не знал недостатка в успехе у женщин, однако еще никогда не доводилось ему обладать самой настоящей царицей, пусть даже варварской.

Они все тут были дикарями, которым еще только предстояло стать настоящими людьми. Несмотря на обилие золотых украшений, скифы не умели читать, ничего не смыслили в философии и были способны создавать лишь самые примитивные изображения зверей. Скифские статуи, расставленные на окрестных курганах, не могли вызвать у искушенного македонянина ничего, кроме ироничной усмешки. Эти горе-скульпторы понятия не имели о пропорциях человеческого тела. В Греции любой ребенок слепил бы фигурку лучше, чем те, которые рождались в грубых и неуклюжих пальцах дикарей.

Однажды все эти скифы, фракийцы и прочие недочеловеки будут стерты с лица земли, Парменон в этом не сомневался. Правда, не сейчас, когда они так сильны и воинственны. Но их время придет, и случится это очень скоро. Что будет со скифской царицей, когда Македония разорит ее поборами? Недовольные вожди захотят ее свергнуть, начнется междоусобица, и тогда македоняне быстро и легко заберут себе царство, рассыпающееся на куски. Именно по этой причине Александр, новый властитель Македонии, не стал уменьшать размер дани для преемницы Атея. У нее не было будущего. Год или два от силы – вот и все, что уготовано ей судьбой до того дня, когда она будет свергнута и растерзана собственными подданными.

Поймав взгляд Арпаты, Парменон широко улыбнулся. Хмель приятно будоражил кровь, но не туманил рассудок, ведь по обычаю предков посол не забывал разбавлять вино водой. То же самое проделывали его соратники, поэтому все пятеро выгодно отличались от перепившихся скифов.

– Царица, – молвил Парменон, продолжая улыбаться, – я благодарен тебе за столь обильное угощение, но мы так и не перешли к главному – к тому, зачем я прибыл сюда.

– А зачем ты прибыл? – спросила Арпата и как бы невзначай поправила груди, стесненные расшитой рубахой.

«Она готова отдаться мне, – понял Парменон. – Дура. Думает, что после этого получит какие-то уступки? Что ж, пусть думает, мне это на руку. Она хороша собой и, должно быть, неистова в любви, как дикая кошка. Но я сумею совладать с нею. Нет на свете той женщины, которую невозможно усмирить, насадив на мужской шест».

– Мы собирались кое-что обсудить, – напомнил Парменон. – Но пир подходит к концу, а я ничего не услышал от тебя о готовности уплатить долг.

– Долги следует платить, – сказала Арпата. – Необходимо только знать, кому и сколько.

– Тебе известна цена, – напомнил Парменон.

– Надеюсь, ты не сочтешь за труд назвать ее еще раз, посол? Только не здесь, а в моем шатре.

– Если ты готова вести переговоры…

– Я готова, – перебила Арпата. – Разве ты не видишь, Парменон?

Он кивнул и сказал, что готов следовать за ней. Провожаемые любопытными и просто мутными взглядами, они покинули площадь и уединились в царском шатре, пологи которого были раскатаны до земли, несмотря на то, что ночь выдалась душная.

– Прикажи устроить сквозняк, царица, – попросил Парменон, оглядываясь и принюхиваясь к приторному травяному запаху, исходящему от курильниц.

– Нам не нужны свидетели, посол, – возразила Арпата, многозначительно усмехаясь. – Я нарочно распорядилась, чтобы нас никто не мог услышать… и увидеть.

Уточнение прозвучало недвусмысленно. Парменон кивнул и подошел к курильнице.

– Странный запах, – отметил он и закашлялся. – Найдется ли у тебя глоток воды, чтобы смочить горло?

– Не время, – произнесла Арпата загадочно. – Сядь и расслабься, посол. Сегодня ночью ты мой гость.

Он непонятно почему засмеялся и опустился на шкуры, которыми был покрыт пол. Давно уже он не чувствовал себя так весело и непринужденно. Ему хотелось близости с красивой дикаркой, присевшей рядом. Но сначала его тянуло выговориться. Он болтал что попало, озвучивая любые мысли, приходящие в голову. Арпате это, похоже, нравилось. Она охотно поддерживала беседу и задавала много вопросов. Сам не заметив, как это произошло, Парменон принялся многословно рассказывать про то, как Филипп Второй рассорился со всеми близкими из-за своей любовницы Клеопатры, а потом был убит подкупленным телохранителем.

– Так, значит, теперь не он правит Македонией? – оживилась Арпата.

– Как может покойник править чем-либо? – Парменон рассмеялся своей шутке, как будто ничего смешнее в жизни не слышал. – На трон взошел Александр, сын Филиппа. Но он еще молод и неопытен, а учиться политике парню некогда. Фракийцы и греки воспользовались моментом и начали борьбу за отделение.

– Понятно. Это хорошо.

– Ничего хорошего нет в том, что рушатся государственные устои, – возразил Парменон обиженно. – Послушай, нельзя ли погасить курильницы? У меня голова кругом от дыма идет. Что это за трава такая?

– Особая трава, – ответила Арпата. – Пьянит не хуже вина, посол.

– Да, – согласился он и потянулся к ней.

Она хлопнула его по руке, позвала стражу и велела вывести гостя. Он был таким размякшим и обессилевшим, что даже не сопротивлялся. Его бросили на землю рядом с лошадьми, и он, бессмысленно улыбаясь звездам, уснул. Арпата долго пила воду, а потом выливала на голову ковш за ковшом, пока действие дурман-травы не прекратилось. В ту ночь она спала крепко и спокойно, как младенец. А наутро, облачившись в одежды для верховой езды, вышла к македонянам. Все пятеро были раздеты догола и отхлестаны плетьми до кровавого мяса.

– Как смеешь ты поступать так с послами? – выкрикнул Парменон, брошенный к ее ногам.

– Вы обманули меня, – сказала она. – Вы назвались послами Филиппа, но его нет в живых. Это значит, что вы просто самозванцы, и с вами поступят, как должно поступать с самозванцами.

– Александр правит его именем! – выкрикнул один из пленников. – Он наследник царя, его родной сын.

– Но не сам Филипп, – отрезала Арпата. – Вы солгали, и вы подохнете позорной смертью лжецов. – И она велела своим людям: – Начинайте.

Голых македонян в два счета опрокинули на спины. Как они ни брыкались, как ни сопротивлялись, а ноги их оплели арканами, концы которых были привязаны к седлам лошадей. Арпата сама села на ту кобылицу, которой предстояло волочить по степи приговоренных к смертной казни. Забава могла продолжаться долго, поэтому обычно скифы ограничивались тем, что дожидались, пока с жертв сойдет три шкуры, а потом приканчивали их, не подвергая дальнейшим мучениям. Но насчет Парменона у царицы был особый замысел.

Издав дикий вопль, она погнала свою кобылицу по бездорожью, а четверо всадников устремились за ней. Македоняне, увлекаемые движением, начали наперебой вскрикивать от боли, а потом и молить о пощаде. Скифы лишь хохотали, оглядываясь на беспомощные тела, подпрыгивающие и кувыркающиеся в облаках пыли.

– Ну что? – кричала Арпата задорно. – Довольны ли вы приемом, гости дорогие? Что, не нравится? Ну, не обессудьте. По чину и прием.

– Хватит! – надрывался Парменон. – Хватит!

Его подбрасывало на буграх и кочках так, что он падал на землю со всего маху, издавая невнятные всхлипы и стоны. Арпата придержала кобылу, крикнув спутникам, чтобы не дожидались ее, а скакали во весь опор дальше. Когда их фигуры наполовину скрылись за высокой травой, она завела руку за спину и перерезала волосяной аркан.

Потеряв Парменона, она даже не оглянулась. Его смерть была не нужна царице. Она хотела, чтобы македонянин добрался домой в жалком виде и рассказал о том, как с ним обошлись. Это было ее послание Александру. Арпата поняла, что молодой царь занят усмирением Фракии и Греции, а потому ему вряд ли захочется затевать войну еще и со скифами.

Она еще не знала, что имеет дело с тем самым Александром, которого очень скоро прозовут Великим.