Читать книгу Степная царица - Святослав Воеводин - Страница 3

Войско Филиппа оказалось в крайне неудобной позиции, ибо он оставил несколько тысяч пехотинцев на открытой местности, так что они были ничем не защищены от налета конницы. А именно в ней состояла сила скифов. Приученные ездить верхом с детских лет, они чувствовали себя в седле увереннее, чем иные люди, стоящие на собственных ногах. Любой воин умел скакать и стрелять задом наперед, выпрямляясь на спине лошади во весь рост, спрыгивая на ходу и делая пробежки рядом с конем, когда нужно было укрыться от вражеских стрел.

– Они попались! – возбужденно произнес Картис, глядя на македонян с пологого холма, словно нарочно выросшего здесь, чтобы дать скифам разогнать коней как следует.

Вражеская армия казалась издали лоскутным одеялом, расстеленным на зеленой траве. Было начало осени, и воздух радовал своей невероятной прозрачностью. Даже старческие глаза Атея могли разглядеть мельчайшие детали снаряжения македонян.

– Посмотрите на этих неразумных! – воскликнул он, вытянув вперед дрожащий указательный палец. – Стоило тащить в дальний поход такие огромные щиты, которые делают воинов неповоротливыми и уязвимыми!

– Когда мы гостили у Филиппа, – припомнил Гелен, – я попробовал поднять такой щит и удивился. Слишком большой и тяжелый, чтобы перемещаться с ним свободно. Неужели эти бараны думают, что смогут заслониться своими щитами от наших коней?

– У них просто нет походных щитов, легких и удобных, как наши, – предположил Картис. – Вот и взяли те, что были.

– И сейчас поплатятся за это, – усмехнулся Атей. – Македонянин еще не понял, с кем связался. Ничего, сейчас поймет.

Атей поднял руку в засаленном кожаном рукаве, сползшем до локтя.

– Ты не собираешься вести переговоры, вождь? – удивился Милон, командовавший одной из пяти тысяч всадников.

– Нет, – отрезал Гелен. – Отцу не о чем говорить с подлым захватчиком. Филипп самовольно пришел на нашу землю, несмотря на наш запрет.

Продолжая держать руку на уровне плеча, Атей, все еще готовый подать сигнал, саркастически усмехнулся:

– Кто-нибудь видит статую Геракла, которую македоняне привезли с собой? Нет. Это был лишь предлог. Они пришли с войной.

Некоторое время царь и его свита молча рассматривали армию, с которой скифам предстояло сразиться. Даже при том, что Филипп, вне всякого сомнения, разместил конницу и лучников где-нибудь на соседних холмах, задача не представлялась сложной. Оставленная в чистом поле пехота с непомерно большими щитами не внушала опасений.

Царская рука упала, делая отмашку.

В ожидании этого момента скифы накручивали своим коням уши и всячески горячили их иными способами. Теперь же, как только знак был дан, все они одновременно издали ужасающий воинственный клич и ударили пятками по крутым лошадиным бокам. Конница, набирая скорость, сорвалась с места и покатилась через долину.

Вражеская пехота поспешно поднялась и сбилась воедино, загородившись щитами. Никогда за всю свою долгую жизнь Атей не видел столь плотного строя пеших воинов. Не доводилось ему видеть и таких длинных копий, как те, которыми ощетинились македонские пехотинцы.

Конница ударилась об эти копья и щиты со всего размаху, произведя ужасный шум, в котором смешались грохот ударов, лошадиное ржание и мужские проклятия.

– Они не достают, они не достают! – вскричал Гелен, не сумевший сдержать чувств при виде происходящего.

Напрасно скифы пытались пробить глухую оборону македонян своими короткими копьями, мечами и стрелами. Очень скоро вокруг гигантского прямоугольника щитов образовались целые валы из мертвых и раненых тел. Конница скифов начала рассеиваться по полю, растеряв решимость и злость, без которых невозможна полноценная атака.

– За мной! – заорал Атей, перекосив рот. – Они раздвигают щиты!

Тысяча Милона, остававшаяся на взгорке с царем, помчалась за ним. Сыновья царя и его ближайшие соратники подзадоривали коней, чтобы вырваться вперед и не дать повода усомниться в их отваге. Но впереди всех все же скакал Атей. И откуда только силы и бодрость духа взялись в его немощном теле? Он никому бы не признался в этом, но на врага его гнал страх, а не воинский запал. Царь прекрасно понимал, что нарушил договор и является преступником, с которого Филипп имеет право спросить и непременно спросит, получи он такую возможность. Атей не собирался попадать в плен. Слишком памятна была ему судьба других скифских царей, которых возили по миру в клетках, а потом предавали мучительной и унизительной казни.

Атей был готов сложить голову в бою, лишь бы не быть схваченным. Бегать по степям и прятаться не имело смысла, поскольку беглеца все равно выследили бы и прикончили свои же. Волк, растерявший зубы, никому не нужен. Соплеменники поспешат припомнить ему былые обиды, а прочие постараются избавиться от чужака. Нет! Победа или смерть!

Решимость царя передалась и его войску. Увидев, как Атей несется на врага во главе конной тысячи, прочие тоже поворотили коней и, подбадривая себя исступленными воплями, ринулись назад.

Меж тем, пока суть да дело, македоняне изменили тактику и перестроились. Они не стали держаться монолитной кучей, а разделились на три фаланги, которые разошлись в стороны, оставив между собой довольно обширные пространства примятой травы. Выбрав крайний отряд, не загражденный кучами трупов, Атей поскакал туда.

Вместо того чтобы лететь прямо на выставленные копья, он повел своих всадников по кругу. Вооружившись луками, те поражали стрелами каждую голову, руку и ногу, неосторожно высунувшуюся из-за ограды щитов. То же самое проделывали и остальные тысячи, окружившие другие отряды. Расчет строился на том, чтобы вывести из строя как можно больше врагов и тем самым проредить лес выставленных копий.

Увлеченные скачкой и стрельбой, скифы не заметили, как на ближние холмы высыпали македонские лучники, натянувшие тетивы. Одновременно с ними в движение пришла вражеская конница, появившаяся вовсе не там, где ее ждали, а с той стороны, откуда пришли скифы. Но самым страшным было то, что, подчиняясь крикам полководцев, фаланги мерно двинулись навстречу друг другу, зажимая в железные тиски тех, кто имел несчастье оказаться между ними.

Это походило на гигантские жернова, перемалывающие людей и их лошадей. Движение македонян было неспешным, но неумолимым. Семиметровые копья пронзали скифов, уже не понимавших, откуда их настигает смерть. Сверху сыпались стрелы, с севера неслась вражеская конница, а здесь, на поле боя, стены щитов и частокол копий сминали, протыкали и сокрушали все живое. Биться приходилось не с отдельными воинами, а с монолитными фалангами, уязвимыми разве что с флангов. Да и кто теперь был способен разобрать, где фланги, где тыл, а где фронт!

Взлетали на дыбы кони и падали, хороня под собой всадников. Самые отчаянные поднимались на седла, чтобы прыгнуть в гущу врагов сверху, но смельчаков было слишком мало, и подвиги их оказывались никому не нужными, а сами они гибли напрасно. Впрочем, такова смерть каждого, принимающего участие в сражении. Сходятся две слепые силы и разят друг друга, пока одной не удается взять верх.

Победа македонян была не просто полной – она была сокрушительной. Тех из скифов, кто не выдерживал и обращался в бегство, рубили всадники или доставали лучники. Тех, кто сбивался в кучи, чтобы противостоять напору фаланг, зажимали со всех сторон и протыкали копьями.

Лишь немногим удавалось вырваться из чудовищной мясорубки. В числе таких счастливцев были оба сына Атея, догадавшиеся подхватить при отступлении громадные македонские щиты, оброненные убитыми. Это не только предохраняло их от неиссякаемого дождя стрел, но и вводило в заблуждение македонян, принимавших братьев за своих.

Выбравшись наконец из свалки, они поймали пару коней, носившихся по полю, и махнули за ближайшую рощу. Погоню за ними не послали, не распознав в этих двоих людей знатного рода. Таким образом, сыновьям Атея удалось вырваться из смертельной западни, и, удирая, они лишь изредка оглядывались назад, потому что там ничего хорошего не осталось и не ожидало.

Пока уцелевшие скифы покидали поле битвы группами и поодиночке, царь Атей с небольшой горсткой приверженцев отбивался от наседавших со всех сторон врагов. Поскольку эти воины бились за свою жизнь, их силы удесятерились и каждый проявлял себя настоящим героем. Лишь немногие падали живыми на землю, надеясь уцелеть, когда копейщики станут обходить округу, добивая раненых. Большинство скифов, осознав безвыходность своего положения, проявляли чудеса доблести. Иные рубились двумя мечами, другие сумели вооружиться длинными македонскими копьями и пытались образовать круг, в центре которого находился Атей. Но царь видел, как редеют ряды защитников и какие несметные полчища собрались вокруг. И, отталкивая тех нескольких телохранителей, которые остались подле него, он, размахивая мечом, бросался в самые опасные участки боя.

Старость отступила. Был Атей могуч, точен и неутомим, как в те времена, когда собственной рукой рубил головы с одного удара.

– С нами Арес! – кричал он, подбадривая свое жалкое войско. – Умрем с честью! Боги уже наполнили кубки, чтобы принять нас на небесах.

Сегодня, когда смерть стала неизбежной, так хотелось верить в это!

Если одна рука старого царя слабела, он брал меч в другую и продолжал битву. Трудно было держаться на ногах, которые скользили в кровавых лужах и кучах расползающихся внутренностей. Горы трупов мешали обороняющимся и нападающим, а потом они и сами падали сверху, увеличивая завалы. Кони, будучи не в состоянии передвигаться в этом месиве, ломали ноги и сбрасывали всадников. Лязг стали и хруст плоти слились в один устрашающий звук, как будто невидимое чудище пожирало сражающихся, азартно чавкая при этом.

Когда Атей осознал, что враги намеренно щадят его, чтобы пленить, он решил сделать самую трудную работу самостоятельно. Последние два десятка скифов еще толпились вокруг, предоставляя своему царю свободу действий, и он этой свободой воспользовался, благо меч скифский был короток и позволял приставить острие к сердцу.

Атей упер рукоять меча в землю и упал сверху грудью, больше не думая ни о богах, ни о подданных. Все кончилось: власть, желания, страсти, страхи. Жизнь кончилась.