Читать книгу Спонсор - Та - Страница 4

Я знал много пар, нашедших друг друга в сети. Идеальных, образцовых. У них были честные и открытые взаимоотношения, полиаморы или нет – не важно, но у них были свадьбы и дети, перспективы, что само по себе ценно. А потому я решил, что тоже могу.

Сказать, что я искал чего-то тупо нового, или не дай Боже замену Элле да и хотя бы Веронике – нельзя. Если бы я хотел так сделать, я бы расстался с ними. Расставался я легко со всеми, кроме этих двух леди. С ними меня почти все устраивало как есть, просто мне надо было что-то еще. Помнишь, выше я уже говорил, что был раздолбаем, безответственным и больше напоминающим какашку, плывущую по мутной реке где-то в джунглях. Ждал, когда прибьет к какому-то берегу, надеялся на чудо. Ветерком обдувает, съесть никто не хочет. Солнышко припечет, а я бульк и опять намок – хорошо. Благоухаю, тыкаюсь то к одному кусту, то к другой суше и всяко не решаюсь ни на что взрослое.

Странички в социалках и на сайтах знакомств вел, и хотя проверял с ленцой, все же регулярно – был на чеку. Сам опять же активности не проявляя. До одного дня. Тогда случайно заметил, что она заходила ко мне, хоть и не наследила буквально, просто я внимательный. Я ответно зашел к ней и даже помаячил. И вот она уже проснулась и во все оружия атаковала вниманием, как только разглядела мой вкус, стиль, оригинальность. Я был взбудоражен, сражен и чувствовал нечто, чего еще не было в моем сознании и теле.

Понятия не имел как выглядит эта девушка, до конца даже не мог был быть уверенным в ее гендере, но точно осознавал, что это что-то небывалое. Новое, как для нее, так и для меня. Мы начали общаться. И это был сплошной флирт и соблазн. Не секс, а именно эротика. Мы не говорили ни о чем, что было бы с сексом напрямую связано. Но это всегда в каждом предлоге и междометии чувствовалось очень остро. Мы начали скрупулезно исследовать все страницы друг друга по порядку, на всех ресурсах, во всех направлениях. Мы шпионили, играли в детективов, но делали это открыто. А потом еще делились своими находками и мнением по поводу друг друга.

Она создавала иллюзию чистоты, невинности. Я знал, что она не ребенок, это чувствовалось везде и сразу. Но подчеркнуто белые формы и лаконичные линии, отсутствие угрозы любым цветом наводило на мысль об ангелах, облаках, невесомости и вечности.

Мы начали переписываться. Это были такие дивные слова и фразы, такие необычные тексты, пронизывающие прямиком душу, как самая дерзкая проповедь в трагичный день, которая заставила засмеяться сквозь слезы и пообещать прилюдно, что все мы будем жить дальше не взирая ни на что. Она манила беззащитным олененком из-за густой листвы и одномоментно совращала как лесная нагая нимфа. Она могла написать мне в комментариях «ах», и если даже я был в офисе все равно уже возбуждался, что невозможно было принять вертикальное положение, чтоб не пропалиться. От ее тишины замедлялось мое сердце и я словно во временной петле безвольно отмирал частью за частью в ожидании, когда же она появится. Все было небывало остро и странно.

Хуже было, когда начались песни. Она начала скидывать мне треки и мой мир перевернулся звуками, которые я просто не мог променять ни на что другое. Я стал забивать на все и всех, лишь бы прослушать раз десять подряд, что она прислала. Это были зачастую современники, но подборки их друг за другом или парно были так умышленно заколдованы, что я только и делал, что гадал, о чем же думала она в прослушивание и как это сопоставимо с моими собственными выводами. Я потерялся. Не только от Эллы, Вероники, домашних и коллег, я потерялся даже от самого себя. Неделя за неделей просто стирались с календаря, а я даже не мог объяснить, куда утекает время. И в те редкие моменты, когда я замечал это, я не пугался, что еще больше пропускаю жизнь сквозь пальцы, я, наоборот, словно хакнул время и больше оно меня беспокоить не могло. Словно само течение жизни перестало иметь для меня значение.

Это, как попасть в шторм и сбиться с курса. Потеряться в просторах океана и бессчетное количество дней искать дорогу домой. И она была не то, чтоб тем самым домом, но она была больше – землей, портом, причалом, где я мог найти свое успокоение. И я знал, что никогда не был так сильно оторван от этого мира, как в те дни, когда мы переписывались и я страдал по ней.

Ее звали Рада. Она говорила всегда загадками, очень односложно. Она была мудра, необычайно, даже до мистического. Но в тот же момент, в котором она вела меня, обучая, наставляя, помогая с выбором литературы, фильмов и биографий, она была ребенком, потерявшимся на болотах, и я лишь один чувствовал в себе способность ее спасти. Я знал, что несмотря на то, что она ведет себя со мною как наставник, как собака-поводырь со своим слепым, питомцем все же была она, хотя я нуждался в ней, как в воздухе. Ответственность впервые в жизни ударила меня по голове в самом неожидаемом месте – в интернет-романе. Вот про какие пары говорят, что они свитчеры, способные переключать роли в нужный момент времени. У нас это было очень органично. И, я даже не сразу понял, что это возможно то, что я подспудно желал.

Рада отказывалась встречаться. Говорила, что мы даже не сможем никогда сблизиться и я подумал, что она инвалид или нечто подобное. Но она уверяла, что ничего такого, мол, с нею все в порядке, просто нам никогда не удастся преодолеть границы, нас разделяющие. Я не слушал. С нею я чувствовал себя другим, настоящим и всесильным. Думал, что ради таких чувств, бурлящих в котле моей грудной клетки пожизненно приколдовывающим зельем, я сделаю невозможное. Например, отлеплю свою ленивую задницу от кресла и отправлюсь покорять Кайлас. Или хотя бы порву со всеми ненужными взаимоотношениями и останусь только в самых нужных. Перестану пьянчить уж точно, ведь боль и бездонная тоска сдулись, стоило только этому человечку осветить краешек пикселей на моем рабочем столе.

Я подсел на нее так плотно, на ее реакции, на ее мнение, на ее слова, что даже не замечал, что не знаю о ней ничего. Мне были известны самые банальные вещи, вроде того, что она была возраста Эллы (у них даже день рождения были с разницей в неделю, не только, что с одного года), что она живет где-то очень далеко, что она одинока. Она говорила, что у нее рыжие волосы и голубые глаза. Написала на мои бесчисленные вопросы рост, который был приятно ниже моего, и вес, который свидетельствовал о ее миниатюрной фигуре. Я знал, что она единственный ребенок в семье, и что у нее есть отец. Большего мне ничего не удалось собрать из тонн, написанного нами друг другу текста. Который мне порядком пришлось перелопатить всюду, когда я сообразил, что она скрытна. Я не запоминал этих деталей сразу и не обращал на них внимания. Ибо мне все было безразлично кроме того факта, что я получал от нее следы или вести в виде рекомендаций, обсуждения искусства, литературы, философии, религии, мироздания и законов Вселенной.

Забавным было и то, что мы никогда не встречались онлайн. Всегда получалось почему-то так, что мы писали друг другу в разное время и даже потом до меня дошло, что она специально выходит из сети, если появилась тогда, когда я ждал. А ждал я постоянно, осуществляя прочую жизнедеятельность на автопилоте. И если я с трудом засыпал, не дождавшись, знай, что утром я получал от нее радости всюду, где только можно было и даже на сайтах по поиску работы, на которых когда-то были мои резюме. Она регистрировалась как компания и писала мне, словно хочет пригласить меня на собеседование. Она разыгрывала меня всюду и веселила невозможными способами, удивляла, поражала, восхищала!

У меня было несколько страниц и блогов, где я писал свою нудятину, вроде прозы и хромоногой поэзии. Здесь Рада следила более всего. Она не стеснялась выражать свое мнение таким, какое оно было. А это иногда правда, было неуместно. Меня бодрили такие моменты в нашем общении: она была груба, неоправданно жестока к каким-то явлениями и событиям, или, например, высмеивая человечество. Она ни была мизантропом или нарциссом, просто во всем подмечала особую соль и ко всему имела свою трактовку, зачастую, как мне казалось, понятную только мне.

Она называла меня Родинкой из-за моего лица и мне это нравилось. Вроде, ну что такого удивительного? Так меня мог назвать кто угодно, отталкиваясь от того, что три родинки на моей левой щеке образуют треугольник. Но я читал в ее словах это так, словно лишь она одна на свете могла это заметить.

Вообще, смутен тот период, словно я был под воздействием какого-то газа, который всюду преследовал меня, куда бы ни шел. Я как зачарованный, витал в облаках. Мне почти всегда не хотелось есть, требовалось меньше часов на сон. А настроение было как у моих девчонок в ПМС – я то злился без причины, был раздражителен на всех постоянно и при этом мне было так хорошо что даже не передать и там, где наоборот раньше бы вспылил, я был пофигистом. Это была чудная пора, удивительная и необычная в моей истории жизни. Если бы мы никогда не встретились в реале, меня бы никто никогда не смог бы разубедить, что я был заворожен через интернет. Уж не знаю, как это можно сделать на расстоянии, но уверен, что это возможно. То был экстаз романтического безволия и бессилия. Рада была коброй, а я добровольно загипнотизированным сурикатом, отбившимся от своей стаи.

Но, это звучит лишь так красиво. А в самом деле, Рада разубеждала меня, отговаривала от сближения, отказывалась идти на контакт столь долго, что уже и не поиграешься, и не свалишь ни на какие ухищрения – она реально боролась с собой. А я безапелляционно верил, что в чем бы там ни крылась тайна нашей несовместимости, я смогу покорить любые проблемы и сделать все так, чтоб мы были вместе.

Накануне первого онлайн-свидания, где мы не то, чтоб должны были увидеться, а впервые реально списаться в мой выходной и пообщаться «вживую», я не мог оставаться бездвижным, тупо ожидая назначенного часа. Элла была на работе, Бони должны были нагрянуть на завтра, а я вдруг написал Ромке и поехал к нему в спонтанные гости. Ромка уже женился, но благо в этот день как и я был выходным один, а потому сначала мы решили пообедать у него на районе, а потом встречать его супругу с работы, но когда я был в пути, он вообще позвал меня к ним домой.

– Купишь по дороге овощи к борщу? Чего-то не просто есть, а прямо жрать захотелось. Будешь со мной готовить? – позвонил он, когда я уже подъезжал к его дому на автобусе. Надо сказать, что Ромка не готовил абы с кем, только с родными и это было приятно. Теперь мы жили в соседних районах, но почему-то виделись все равно редко. Хотелось бы сказать, что возраст и семейная жизнь разводит друзей, но все это брехня. Тот, кто хочет видеться со своими корешами, тот обязательно будет. Только мы с Ромкой не парились и никогда бы не стали предъявлять претензий друг к другу. Наша дружба была чиста от этой попсовой скверны.

– Ты бы спросил сначала, что я тебе везу! – заржал в трубку я.

– И что? – заржал в ответ и Ромка. Нам с ним никогда не надо было повода для веселья. Вместе все всегда было забавным, мы могли без повода проржать часы напролет.

– Целый букет какой-то съедобной капусты!

– Что? Где ты ее надыбал?

– Бабуля какая-то у метро продавала и крикнула меня «Милок!».

– А ты что, повелся? Настолько одиноко? – беспардонно ржал Ромка в трубку.

– Нет, кретин. Подумал, что ей там офигеть как холодно с этой капустой стоять! Ну, и тебя хотел повеселить. – я ржал до слез, реально неся шириной в обе руки охапку какого-то листового салата, явно выращенного на подоконнике.

– Ну, тебе удалось – я весел! Только жрать все равно хочу! А потому, прямо на углу возле моего дома (а ехал я по новому адресу впервые), в овощном ларьке возьми все на борщ.

– Че, салата туда нельзя кинуть? – не унимался я и не собирался до самой конечной класть трубку.

– Сам козел. Давай скорее!

– Не смогу! У меня руки заняты.

– Без борща не пущу! – все равно закончил разговор мой лучший друг. А я смеялся до самого киоска и все-таки купил нужные овощи, которые неудобно было нести с этим зеленым букетиком.

– Обломился бы, если бы подъездную дверь открыл? – спросил я припотев от неудобной позы.

– Да хватит ныть! Я специально не вышел! – смеялся друг, встречая у лифта. – Наблюдал из окна, как ты нагружен и потешался! – обычно мы реально выходили друг друга прямо на улицу встречать и вообще нам никогда не было западло друг друга подождать или у метро встретить. Но в этот раз ему явно было веселей прикольнуться. Так-то, заботливее Ромки никого во всем свете не сыщешь.

– У-у, подлюка! – шутил я и целовал его в обе щеки через букет салата.

– Сам бе-е-е-е-е! – хохотал тот и принялся меня разгружать. – Че в рюкзаке? – еле удержал равновесие он, снимая со спины полностью нагруженный бэкпэк.

– Я сегодня решил устроить зеленый день. – снова смеялся я. – Дай попить, прямо щас сдохну от жажды!

– Ну, ладно, я бы тебя за борщом не послал бы, если б знал, что ты на доставке работаешь. – не унимался Ромка.

– Ога, я прилично, подрабатываю. Хорошо, хоть как тебе не приходится – клоуном пахать.

– Главное не проституткой, остальное мелочи жизни! – закончил Ромка и поставив мой рюкзак на кухонный стол, полез в него без спроса, забыв про пакет с овощами для борща. – Это все мне?

– Тебе, тебе, повар! К борщу! – ржал я, пока шел в ванну помыть руки. – в рюкзаке была зеленая туалетная бумага.

– Ты че, это в ресторан вез? – посерьезнел он.

– Ну, да. Прикинь, сели бы такие есть, а я к пасте с мидиями достал бы тебе зеленый рулон салфеток. – это я зашел у себя на районе в магазин с приколами. Мы так давно не виделись, а я тут со своей влюбленной болью, как снег на голову напросился. Короче, в качестве компенсации, собирался проржаться. – к Раде мне нужно было на связь часов через восемь. Сам бы я с ума сошел в одиночестве столько ждать. А то, что Ромка откликнулся на встречу молниеносно, вселяло надежду на веселенькое времяпрепровождение.

– Ну, ты и чувак! – ржал Ромка и доставал всякие забавные штуки в зеленой гамме. – Здесь, я так понимаю, все супер-нужное? – уточнил он, доставая подушку-пердушку с каким-то зеленым кото-принтом и наигрывая соответствующими звуками незатейливую мелодию.

– Ммм, как вкусно пахнет, чувствую, меня сейчас кто-то покормит! – обыграл тему я, не собираясь выслушивать комплименты о том, как клево организовал подарки. Повернулся к плите и открыл крышку кастрюли. – Объедяшка! Разливай! – ржал я, доставая половником лавровый лист, черный горошек и кусище свиного мяса, варящегося в пустой кастрюле. – Подсолил хоть?

– Почти готово! Не ссы, ща быстро. – хохотал и Ромка. Мы вместе начистили овощи, натерли свеклу, морковь и капусту на терке, пока болтали о последних новостях. Ромка сразу переоделся тут же в дурацкую футболку, купленную мною в той же манере «зеленой вечеринки». Пить мы не собирались, но что-то так складывалось душевно, что Ромка достал пузырь белого вина и мы не закусывая неспеша его раздавили. Я рассказал о нас с Вероникой в теперешнем свете; о том, что втюхался в девчонку из сети и о том, что сегодня у нас первое «интернет-свидание». Ромка понял, что выступал в роли буйка, чтоб я не заплывал в свое одиночество глубоко, но не стал корить. Наоборот, искренне казал:

– Молодец, что приехал! Я тебе очень рад! – и потрепал меня по плечу. – Ты до вечера со мной, значит?

– Если не против. – нахмурился я и пытался представить, что буду делать, если он занят.

– Очень даже «за»! Сейчас мы с тобой пожрем. Потом сходим погулять, я сегодня воздухом не дышал. А потом придем и будем сериальчик один смотреть, мы с Аней подсели…

– Работает?

– Да. Но я уверен, ты ее застанешь. У нее не график, а проектная. Так что приедет в любой момент.

– Не против, что я тут?

– Мы после переезда еще гостей не принимали, но я уверен, ей не в лом. Анька классная! – я не был знаком с Аней, не был и у них на свадьбе – совпала с нашим с Эллой отпуском в Египте. Так что, я официально был запоздавшим приглашенным, прогулявшим праздник. Все никак не мог добраться, поздравить и познакомиться…

– Охотно верю, что классная. На фига бы ты тогда женился коли было бы не так?! – сказал я. – Сало есть?

– Ты серьезно?

– Ну, блин, какой борщ без сальца, горчички, хрена или чеснока?

– Тогда погуляем, а потом за стол? – предложил друг и мы решили сбегать в магазин без курток. Когда вышли, пошел первый снег, и мы залипли в сквере, отморозив яйца, носы и пальцы рук, но все равно покурили по две подряд, пофоткались и забежав в супермаркет за свежим хлебом и острыми соусами, вернулись. Сало со вкусной мясной прожилкой у Ромки в морозилке, конечно, оказалось. Он придурялся, а я чуд ли ни поверил, подумав, что совсем не знаю его жену. Мало ли, вдруг повернута на диетах, как бывает теперь у каждой второй бабы. Но, Ромка сказал, что жрать ему никто никогда не запретит. А потом проржавшись и впрямь рассказал, что они уже год на особом питании.

– Так это что, сегодня бунт на коробле что-ли?

– Да, нет. Разборок не будет, если ты об этом. Мы раз в неделю устраиваем себе какой припрет пир. А всю неделю адекватно питаемся. Клетчаточка там, белок по расписанию, аминокислоты, омеги и прочие витамины, понимаешь?

– И никаких острых соусов?

– Так-то – да, но даже бреду меру надо знать.

– Не отрицаешь, что диеты – бред?

– Мы не на диете. Просто думаем, что едим. – подмигнул Ромка и мы снова заржали, шмыгая. Вечер провели у телека. Аня позвонила на подъезде и мы пошли встречать ее из машины – познакомились на парковке. А когда она узнала, что мы уже бухали, сказала, что тоже хочет и мы все дружно решили продолжить за повтором обеда и сериалом. У них в зале перед телеком была беговая дорожка и велотренажер. Весь вечер я протусил на них, попеременно, а ребята валялись. К тому моменту, когда пора было отчаливать, прямо не хотелось, так весело и легко было с ними (ну, не считая моих перегруженных ног). Мы сговорились теперь снова видеться почаще, а я обещался в другой раз привести не зеленую крысыловку для жены Ромки, а розовую. Пригласил их с Эллой познакомиться, а Аня сказала, что это она наоборот, ждет нас двоих к ней на день рождения.

Ехал я домой, постоянно вспоминая приколы дня. Ребята тоже напихали мне целый рюкзак подарков из домашних вещей и каких-то дурацких коробок, которые все вечно накупают к новогодним праздникам. Анна работала категорийным менеджером в сети супермаркетов и тащила с работы много всякой вкусной всячины, что им поставщики коробками в офис тащили. Я не сопротивлялся гостинцам, было смешно. И немножко грустно, что вечер в самом разгаре пришлось прервать из-за уговора с Радой. Но я очень хотел с нею пообщаться в нормальной обстановке, думал, что смогу уговорить ее на видео встречу в следующий раз. Но, что-то было не так и я не мог объяснить, почему жалел уезжать от ребят.

Дома уже была туса. Элла со Стеллой танцевали на кухне, тоже варганя ужин. Девчонкам было так весело, что я решил не вникать. Мы с Эллой договаривались, что этот вечер у меня занят, и она после ужина собиралась поработать из дома. Но в итоге они с сестренкой потом забили на дела и уселись вдвоем смотреть кино, а я разместился в спальне. Уговоренное с Радой время уже наступило, но она была не в сети. Тупо шляться по исхоженным ее интернет страницам у меня не было желания, и я включил ее треки. Был настрой на романтику и я ушел в нее с головой. На первом же куплете меня подбросило порисовать и я достал папку с бумагой, взял единственный карандаш (конечно, сегодня – зеленый) и начал в виде набросков изображать все композиции, которыми Рада меня дрессировала. Это был настоящий транс. Я исчеркал стопку листов, папка закончилась и я начал следующую – у нас дома все рисуют и для разной бумаги есть целый шкаф. Мы скупаем стопками ватманы, берем рулоны, цветную бумагу – короче, на любой повод. Когда собирается большая туса дома, частенько пригождается, например, набросать поле для самовыдуманных игр или когда нужны рулоны для конкурсов. Словом, если хочешь вот так выплеснуться на пару часиков порисовать – материал всегда найдется.

У нас, вообще, все в окружении считают, что аппетит приходит в процессе еды и ресурс или вдохновение ровно там, где ты чем-то занят. Потому к данной идеологии у нас всегда есть дома нечто, чем можно разнообразить досуг в выходные, как одному, так и самой большой компанией.

Когда треки закончились, а мои руки все были зелеными, ведь я подтачивал карандаш раз двадцать и от него остался буквально огрызок, я остановился. Снял наушники, взглянул на время, нахмурившись и решил написать Раде, что волнуюсь за нее. Конечно, она в сети не была. Но я понял, что она читала мое первое сообщение пару часов назад, когда я вдохновленный перспективой встречи, еще только здоровался. Прочла, но ничего не ответила. Я подождал минуту, но чуда не произошло и я снова отложив шет, посмотрел на свои рисунки. С первого же понял, что совершенно не помню, как это нарисовал, а потому начал листать. И каждый набросок приводил меня еще в большее изумление. Я не помнил ни единого. А тот, что поднатужился вспомнить, не нашел. Хотя вроде вполне ясно выдало сознание, что я собирался рисовать конкретные вещи: детские часы в заплетенных узлами березах и Пегаса, махнувшего огромным хвостом в кронах и наступившего на мое безвольное сознание влюбленного. Подкова словно отпечаталась прямо у меня на всем лице. Я щурился от боли и кряхтел. А шет по прежнему молчал. Я откинулся на подушку и только решил разозлиться на себя, как тут же булькнуло сообщение и одномоментно в дверь постучали.

– Да. – сказал я, а сам глаза не мог отвести от шета. Сознание лихорадочно дорисовывало желаемую реальность и я буквально видел, как Рада строчит мне извинения. Что попала в пробку или что задержали на работе. Короче, я был убежден, что это она. Стелла через дверь спросил, буду ли я чай, и я поблагодарив ее, как зомби не дыша потянулся за ответом.

– Привет. Ждал? – она не написала больше ничего.

– Еще как! Где ты была? Уже третий час на исходе… – я нахмурился еще больше и внутри все бахнулось в пропасть.

– Не знала, как быть.

– Только не начинай, что нам не стоит общаться. Мы же договорились! Я знаю, что между нами. И ты чувствуешь тоже самое. У нас есть потенциал, есть все шансы стать счастливыми…

– Ты дурак, если веришь в то, что пишешь. Как только мы сблизимся, кто-то начнет врать другому, потом изменять, потом бросит. Будет много говна и боли.

– Я не такой.

– А я – да. – написала она, но я даже не мог тогда осознать ее слова.

– Я не вру людям. У меня есть единственные скрытые отношения от супруги и я ни раз пытался ей о них поведать. Сейчас они под вопросом да и она по прежнему только про них и не хочет знать. А еще я пару раз свинтил с работы на свидание, казав, что мне надо ко врачу. Но это даже не ложь, такую отмазку скоро в трудовом кодексе пропишут официальной…

– Это все не важно. Все люди одинаковые.

– Нет. Мы с тобой другие. Мы не такие как все. Я знаю. И не смотря на то, что всю жизнь занимался фигней, был раздолбаем, теперь как никогда знаю, что все будет иначе. Дай нам шанс. У любого чувства есть возможность. И нельзя… слышишь, ты не имеешь права решать: ошиблась Вселенная и мы познакомились напрасно, или все же случайностей не бывает. Ты пришла ко мне в жизнь в самое стремное время. Мне кажется, я даже не понимал, как все было тухло. А когда человек не догадывается о своей депрессии, уверяю, дело уже дрянь и даже не знаю, был ли просвет в конце туннеля?

– Просвет есть всегда.

– Так и я о том же…

– Но не для меня.

– Почему ты так говоришь. Что было сегодня вечером? Чем ты была занята вместо нашего свидания. У тебя кто-то еще?

– Я была одна.

– Что делала?

– Гуляла.

– Не понял. Где?

– Поехала в центр. Просто ходила. У меня есть один любимый памятник. Сидела на нем.

– На ком?

– Да какая разница.

– Я ждал тебя. Почему ты не вышла на связь?

– Там плохо ловит.

– Что за бред?

– А ты почему так много писал? Наверное, очень хотелось…

– Я же говорю, ждал тебя. Мы договорились, что это будет особый вечер.

– Ну, да. Что ты делал, пока ждал?

– Лежал. Сидел. Думал.

– И все?

– Не понимаю, что за допрос? Ты прогуляла наш вечер якобы одна, а у меня уточняешь.

– Ты просто лежал и ждал несколько часов и ничего не предпринял?

– Ты ищешь героя? Я им буду. Я уже он! Но не надо играть в футбол с одними воротами. Я сидел, как пентюх слушал твои треки, рисовал, буквально молил Небеса, чтоб ты появилась, улетел аж куда-то на другую планету… А тебе в лом было хотя бы написать, мол в другой раз… – я был в шоке от ее поступка.

– Не в лом.

– Ждала и смотрела, как я себя поведу?

– Теперь ты подозрителен?

– Ну, а че за прикол такой. Че за мерзость?

– Я испорчу твою жизнь.

– Это мне решать.

– Я серьезно: я всем жизнь только порчу. А ты такой…

– Ты проклята что ли? – уже начал отходить я. Из-за этого ожидания мои нервишки впервые подкачали и с нею. Я до того думал, что вполне могу держать себя в руках, а тут начал нерикрыто хамить, да и злился не шуточно, в самом деле. Прямо было так неприятно, что будь это не Рада, фига с два я бы продолжил общение хоть когда-нибудь.

– Типо того.

– Где ты сейчас?

– На памятнике.

– Каком?

– Если скажу, загуглишь.

– Типо ты вечность хочешь скрывать, где живешь? – спросил я, уже радуясь тому, что она в состоянии перемещаться и залазить на какой-то там памятник, а это стало быть – доказательство, что она как минимум не инвалид. Хотя, меня конечно, так плющили чувства к ней, что я был уверен, что и инвалидность не будет помеха – меня тянуло магнитом.

– Не решила. Думала, посмотрю сначала, как отреагируешь.

– И что, блин, тест пройден? – снова вскипал я и тут же понял, что наши магниты могут и отталкиваться. Прямо бесило, что она так самонадеянно себя ведет. Разве так можно играть людьми? Или она не поняла еще, на сколько сильно я встрял? Вот я всегда так влипаю! Стоит попробовать надеть корону, мол, посижу-подожду, когда сама напишет, и сразу обратное ожидаемому получаю!

– Это необходимость.

– То есть, если бы я все эти два часа строчил тебе как оголтелый, ты бы может быть мне и ответила?

– Я точно проверяла регулярно. Ты не писал и в сеть не выходил.

– Да, но ведь мы договорились о конкретных действиях и это было словно, я пришел под часы с цветами, а ты выглядывала из-за угла и все равно не подходила ко мне. Бред?

– Бред.

– Пожалуйста, не поступай больше так.

– Спасибо. – ответила она и мы попрощались, ибо мне было пора, а у нее сел телефон и на ее улице тоже была подступающая зима. Я попросил отписаться из дома, на что она хмыкнула, но не объяснила ничего. Я начал размышлять и додумался до того, что возможно она живет не одна и просто не может писать из дома. А потом, позже, корил себя и ругал, что с нею только и додумывал обстоятельства, оправдания, детали. Она никогда не была откровенной до конца. Не была мною понята. Я не был принят ею целиком. Но, когда все происходило, я думал, что все как в сказке про абсолютную любовь – прекрасно. Я так и пел ей образно серенады о том, как сильно люблю ее и о том, что у нас с нею есть реальный шанс быть той самой идеальной парочкой-твикс. Рада смеялась и не верила ни единому слову, но день за днем все так же подсаживалась на меня и уже через неделю я получил первые ее фотки, затем голосовые сообщения, адрес и вскоре обещание личной встречи.

Элла знала обо всем. Благо, что она простила меня за то, что я был хорошим мальчиком и больше не надоедал ей с просьбой вникнуть в мои отношения с неизвестным партнером. Тем паче, с момента появления Рады, Вероника просто пропала. Она полетела на собеседование куда-то на Кипр и вероятно, не собиралась возвращаться. Мне было некогда грустить о минувшем, я был зол на нее, хотя не смог бы себе в этом тогда признаться. Вслух я мог сказать себе в зеркало: что сам добивался от нее серьезности, чтобы уважать. И более того – получил по заслугам, ведь сам не относился к этим отношениям честно изначально. И даже дело не в том, что она столько лет ухаживала за мною, а дело в том, что как во вранье начнешь, так во вранье и закончишь. И я видел в этом всем кармический урок, который нужно было пройти с гордо задранным носом, чем я и занимался, плавясь от нежности, удовольствия и внимания моей новой девочки. Идиот. Ведь так кармических уроков точно не усвоишь. Но, в том и суть, что мы иногда ходим по одним и тем же дорогам, совершенно не понимая, что нам пора свернуть.

Как ни странно, то ли Элла соскучилась по нашей прежней близости, то ли что-то насторожило ее во мне, но мы сблизились. Она стала выяснять детали наших с Радой взаимоотношений так заинтересованно, что была в курсе почти всего дословно. Я не зачитывал ей сообщений, но то и дело делился, выливавшимися из меня целыми охапками стихов и песен. Кроме того, я писал их не только Раде, а просто писал и не мог остановиться. Каждый день самый минимум было по стихотворению, а чаще – три, но и пять не были пределом. Это были новые стихи. Не лучше прежних, а просто другие.

«Жизнь ликуй!»

Чудо случится, прорвется, настанет?

Только к тому оно в гости нагрянет,

Кто сам чудесятит, кто сам волшебствует,

Кто никого никогда не ревнует.

Кто сам себя слышит и кто в себя верит,

Тот открывать сможет всякие двери!

Кто ничего-никого не боится,

Тот сам постирает чужие границы.

Можно ждать жизнь и лучшее время,

Можно надеяться и даже верить…

А можно действовать и быть всесильным,

Не искать красоты – самому быть красивым.

Не искать ни в делах, ни в своем окруженье,

Ни поддержки/любви/доброты/одобренья,

Ничего-ничего в зеркалах-обстоятельств,

Не искать для себя костылей-препирательств.

Пусть все будет нутром и без ориентира:

Путь по сердцу лежит не прямой, а пунктиром,

Интуицией, мигом, настроением, взмахом,

Но при этом ты должен прорасти красным маком.

Будешь прятаться в тени, зернышком по колосьям,

Не допрешь, не достигнешь, с полпути точно бросишь.

Верь не в чудо, не в магию, и уж не в панацею:

Верь в себя и лишь в то, что ты правда сумеешь!

В то, что сможешь, что справишься, достучишься

В запределье миров; в то, что вдруг просветлишься…

В то, что всякому будет по награде и призу,

Кто рискнет отключить свою лень и капризы.

Верь в тепло, в близость душ, в правду-правд и сиянье

Абсолютной Любви, истинного признанья,

Что ты есть, что ты тут! Жизнь – живи! Существуй!

Верь в реальность свою! Празднуй жизнь! Жизнь ликуй!

– Что такая кислая мина? – спросил я, когда Рада впервые прислала мне свои настоящие фотографии. Они были свежими, снятыми прямо в тот же день.

– Не нравится? – спросила она и там явно нечему было нравиться. Она была худа, сера, грустна. Сидела в безжизненной позе, откинувшись на кресле и отказавшись от самостоятельности да ответственности, не было никакого желания мне понравиться.

– Очень нравится, но хоть вой, так грустно твое лицо!

– Обычное лицо. Просто не все рождаются красавицами.

– Я не о красоте, ты мне очень даже…

– У тебя специфичный вкус на женщин. А Элла, в твоем понимании тогда как? Через чур сладка?

– Да, Элла красотка. У них семейное. Но ты не можешь по внешности одной моей супруги судить о моем вкусе.

– Тогда покажи остальных.

– О, нет. Этот день мой!

– В каком смысле?

– Я отмечу его в календаре своей жизни как «День, в который я увидел тебя».

– Перечеркнешь черным крестом?

– Очень смешная шутка.

– Всамомделешная.

– Да перестань ты!

– Ты красивый. А я обычная.

– Это твое мнение и не мне учить тебя, любить себя или нет. А вот за себя я сам могу ответить.

– И что же?

– Что люблю тебя.

– Меня? Вот такую?

– Конечно, вот такую. Какую же еще? Такую, какая есть. Понятно, что я любил бы тебя еще больше, если бы ты улыбалась и была счастлива со мною. Но, о том буду мечтать позже, когда доберусь до тебя! – смеялся счастливый я, ведь билеты уже были куплены. Рада жила в Киеве и лететь мне было совсем недалеко – от столицы до столицы.

Элла помогла мне с билетами. Она в нашей семье всегда занималась счетами, документами и оформлением поездок, а я был как малое дитя в таких вопросах, потому просто полагался на супругу. Обратного билета пока не взяли, но Элла сказала все утроит в срок: пришлет мне руководство к действию, чтоб я смог спокойно вылететь обратно. Тогда беспокойства в Украине только начинались, и было еще относительно безопасно. Впрочем, я скорее всего даже не обратил бы ни на что внимание и даже угроза невозможности вернуться не остановила бы меня уже тогда.

– Ты милый. И добрый ко мне. – писала Рада.

– Я настоящий. И ты мне нравишься правда-правда. – как кот, обожравшийся сметаны, я нежился от самого факта того, что такая скромная внешность моей любимой совершенно не оттолкнула и не ослабила моих внутренних ощущений. Я рассматривал ее и так и эдак, после даже в дурном настроении и злой, и все никак не мог отвернуться. Очень быстро мне все ее недостатки, вроде бледной кожи, блеклых же веснушек, не ярких волос – показались даже чем-то особенным, хотя я больше люблю из рыжих тех, которых можно назвать смело-рыжими. Рада же была вся какой-то облезлой, если в прямом понимании, но мне все ровным счетом посчастливилось воспринимать наоборот. И я даже не столько ей самой, а делал это чрезмерно много, сколько больше самому себе говорил комплименты и похвалу на тему того, что она у меня такая красивая, а я молодец – влюбился заочно всем сердцем и таки попал в цель! Кто бы мог подумать, что мое сердце выберет человека, совершенно визуально мне не подходящего? Все мои прежние партнеры были натурами внешне очень нестандартными, яркими, интересными – и это как минимум. Ведь чаще всего это были редкой красоты люди, исключительные. А про Раду такого нельзя было сказать.

– Зачем ты выбираешь коричневый цвет? И не просто аппетитный, вкусный, привлекательный, а именно безобразный, отталкивающий? – спросил ее я. – Хочешь быть не такой как все?

– Мне подарили этот свитер.

– И черные джинсы к какашечному свитеру тоже подарили? Хуже сочетания не найти.

– Да. Это все, что у меня есть.

– В каком смысле? – удивился я. Рада так хорошо разбиралась в моде, в трендах, в тканях, в цветовых решениях. Стиль и вкус были очевидны, а потому я опешил.

– Я говорила тебе, что не подхожу тебе.

– И я говорил тебе. Что. Мне. Плевать. На такое мнение. У меня есть свое на сей счет.

– Я нищая.

– Серьезно?

– Да.

– Совсем? – продолжал смеяться я, совершенно не понимая о чем она говорит.

– Я жила отшельнической жизнью. У меня ничего нет. Только то, что ты видел на мне на фото.

– А что за зимний сад вокруг тебя? Что за джунгли?

– Этот сад не мой.

– Ты куда-то выбиралась?

– Была в гостях у папы.

– Вот! Ты уже богата – у тебя есть папа. – на полном серьезе говорил я. Есть родитель – роскошно. Лучше, чем никого.

– Да. Мы живем отдельно. Он помогает мне в какой-то мере. Но и папа мой не богат.

– А по помещению так не скажешь. – я просто ерничал, хотел, чтоб она побольше рассказала.

– Это в его школе. Растения папины – он тот еще цветовод, а зал – в театре. Где папа работает.

– Кто он?

– Педагог.

– Круто! И ты тоже все умеешь, что папа преподает в театре? Чем конкретно он занимается? – я восхищался и в то же время, тут же переставал удивляться – все становилось на свои места. – Теперь понятно, откуда ты такая необыкновенная и талантливая! Слишком тонко чувствующая красоту… Папа! В театре! Педагог!

– Откуда ты можешь знать, что я талантливая? – смеялась Рада.

– Мне не нужно подтверждений твоего мастерства, я чувствую это.

– Через расстояние?

– А ты разве до первой встречи не почувствовала, что любишь меня? Это разве не феномен?

– Не знаю. Я не уверена, что мне понятна любовь как явление.

– Ты меня любишь и я четко это понимаю. Ведь я сам испытываю тоже. Безрассудно ли это? Наивно? Мне плевать. Я знаю, что это возможно.

– Ты любишь Эллу. Понятно.

– Конечно я люблю свою жену, но и других людей тоже… Я расскажу тебе потом что это и с чем едят. Любовь…

– А я была влюблена лишь раз. Думала, что люблю его. Но теперь не уверена.

– Из-за него ты стала отшельником? – я начал опасную игру с выведыванием информации, прекрасно зная, что если буду настойчивым, Рада закроется и я вообще ничего не узнаю.

– Отчасти. На самом деле тому виной я сама. Когда-нибудь я тоже расскажу тебе подробности.

– А сейчас что-либо расскажешь? – не настаивал, но не сдавался я.

– Что именно?

– Не про любовь, а про опыт быть одной, например.

– Однажды я отказалась от всего, что имею. – помедлив начала Рада. А потом снова выждав или испытав моего терпения, продолжила:

– У меня был только один путь.

– Монастырь. – шутканул я и попал в точку.

– Да. Я пошла в монастырь и попросилась принять меня.

– Как это? Как героиня какой-либо книги?

– Да. Но, не совсем. Я закончила духовную семинарию.

– Что? Серьезно?

– Да. До того я получила высшее духовное образование.

– И там так хорошо готовят, что на выпуск студенты отказываются от всего материального? – я не изменял своему веселому нраву, но старался не хамить, ведь относился к Раде, как к хрустальной вазе. Если и когда я использовал грубые слова, то осознанно, чтоб они возымели действие.

– Дело было в другом. Не важно. Сейчас я могу рассказать тебе только одну историю. А то тебе палец в рот не клади…

– А мне вообще ничего в рот не клади – откушу. Давай историю! Любую! Я согласен на все! И знай, что разбуди ты меня даже среди ночи, я все равно буду счастлив услышать любую информацию о тебе, от тебя!

– Спасибо.

– Это тебе спасибо, что идешь навстречу.

– Ты устал со мною?

– Нет. Я впервые в жизни терпелив, способен ждать и молить о снисхождении. Расскажи, пожалуйста, то, что можешь. – к тому моменту я ясно осознавал, что с Радой не все в порядке и я, судя по ее изможденному виду строил предположения. Что это она до встречи со мною была в глубокой депрессии, которая мне даже не снилась.

– Я пришла в один монастырь и попросила на исповеди взять меня к ним. Мне отказали. Я просила еще. И мне снова отказывали. Я просила всех, говорила, что умру, если они мне не помогут, умоляла спасти меня…

– И тебе отказывали все равно?

– Меня направляли к специалистам, но отказывали в жизни при монастыре. А я только в этом видела спасение.

– И что же дальше? – я был в шоке, получив некоторое подтверждение своим догадкам на счет ее состояния. Но и это не огорчило меня, не отшатнуло, даже не расстроило – так я был оптимистично настроен спасти ее от прошлого.

– Я выпросила у одной моей подруги палатку и все необходимое для проживания дикарем.

– Котелок, спальник и пенку?

– Именно так и больше ничего.

– Ты опять серьезна в том, что доносишь словами? – на всякий случай уточнил я, хотя Рада никогда не давала повода усомниться, кроме того случая с первым свиданием.

– Уверяю, у меня не было ничего. Один комплект одежды, дождевик и все, что я уже написала выше.

– На что ты питалась?

– На что придется.

– Долго?

– Достаточно, чтоб превратиться в ту, какую ты сейчас видишь.

– Где ты теперь живешь?

– Давай по порядку.

– Хорошо. Молчу. – сказал я и прямо рукой закрыл себе рот, словно она могла бы увидеть. Мне было смешно на нервах, но я еще держался чтоб не заржать истерически.

– Через несколько недель Батюшка сжалился надо мной и меня приняли в монастырь. Это было дивное время. Было тепло, сыто. Я так много работала, так много молчала. Это было очень! Очень! Очень хорошо…

– Обет?

– Нет, но молчание было уместным.

– Тебе нравятся монастыри до сих пор?

– А ты не любишь церковь?

– Мы иногда ходим в церковь, но не до безумия. Я вырос в глубоко-верующей семье, мамин род из старообрядцев. В детстве мы каждый день молились после сна и перед, каждые выходные ходили на службу. Теперь я хожу с Эллой по очень большим праздникам и с мамой чуть чаще. Словом, святошами нас не назовешь, но я серьезно люблю церковь. Просто без всей этой политики.

– Значит, ты понимаешь отчасти, как там все устроено на самом деле.

– О, да. Здесь нет иллюзий. У меня коллега был на работе – батюшка. Или правильнее будет сказать – Батюшка? А то может я ерничаю, написав с маленькой буквы? Хех. Короче, он работал и при церкви и с нами в офисе, ему даже в рясе разрешали ходить, нарушая дресс код.

– Да кем же он у вас работал?

– АХО. Смешно, да? Но серьезно, он отлично справлялся с работой. А кроме того еще и в офисе подрабатывал: освещал всем желающим машину за денюжку, освещал и дома и даже кабинеты. Короче, это все неприятная тема, если честно. Я совсем иначе отношусь к церкви. И к понятию веры.

– Твой коллега по работе рассказывал истории?

– Конечно. Он немножко был дурачок что ли. Вот как корабль назовешь, так ведь он и поплывет. Ну, как можно называть ребенка Иваном или Алексеем в наш век? Ведь всю жизнь на них будут как на дурачков смотреть, понимаешь? И этот был прямо натуральный такой Алешка.

– Отец Алексей, небось все звали.

– Именно. Отец. А он был кругл как колобок. Молод, что аж румянец на щеках каждые пятнадцать минут. Сплетник и балагур нереальный, но ребенок! Двадцатилетний ребенок, знающий все гадости церковных интриг, и все еще даже ругающийся матом при необходимости на подчиненных девочек с ресепшн или курьеров из служб доставки. Понимаешь, это так мутно.

– Тогда ты понимаешь, что спасение я нашла в монастыре, но там остаться не смогла.

– Долго?

– Год.

– Долго.

– Мне стало легче и я ушла в обычную жизнь. Хотя там предлагали остаться. Расти в карьерной сфере, перспективы были отличные. Вот только не по мне…

– Я рад, что ты там не осталась.

– Это престижно.

– Так ты что же, жалеешь?

– Нет. Просто не пойму, почему мне все не так и не эдак. У меня в жизни было много таких удивительных случаев и предложений. Но я сижу ни с чем. У меня даже жилья нет.

– И где ты? До сих пор в палатке? – я не спрашивал Раду, почему она не приглашает меня к себе, когда мы договаривались о дате моего прилета. Условились на том, что я сниму квартиру на пару дней. Переслал ей деньги, она что-то там сама подобрала, съездила и договорилась обо всем. Сказала, что скромно, но очень чисто, мол, мне обязательно понравится.

– Нет. Палатку вернула давно. Из монастыря переехала в хостел.

– И?

– Так тут и живу уже почти два года.

– В хостеле?

– Да.

– Это как сериал какой-то был, где один умный чувак жил в гостинице.

– То были отличные апартаменты. А со мной в комнате пять человек.

– Ты снимаешь койка-место?

– Да.

– Работаешь? – я решил, что понаглею с вопросами, раз уж она впервые так глубоко и откровенно подняла разговор о себе. Наверное, боялась перед прилетом молчать. Нам оставалась неделя до реального свидания. И я чувствовал, что она максимально старается идти мне на встречу.

– Иногда.

– Это как?

– Вот так… – написала она и прислала мне фотку бейджика на английском. Там я видел ее имя и настоящую фамилию – Нойманн. Прежде все аккаунты у Рады были подписаны фамилией Вулф. Но она уже говорила, что восхищается творчеством Вирджинии Вулф и лишь потому взяла себе за псевдоним ее псевдоним.

– Я официантка.

– А почему тогда работаешь иногда?

– Это не постоянная должность. Я не могу работать каждый день.

– Конечно, ты же слишком умна для этого.

– Типо того. Словом, я работаю только на фуршетах, серьезных концертах и конференциях.

– Элитная официантка.

– Выгляжу на работе именно под это описание. Но, если тебе хоть что-то было бы известно об этой профессии, ты бы так не говорил…

– Ибо звучит, как элитная проститутка.

– Точно. И почти так и есть…

– Ты серьезно? Подрабатываешь?

– Нет, дурень. Просто так себя ощущаю.

– Почему? Гордость?

– Даже не в ней дело. Я выбрала работать редко, но чтоб за это достойно платили.

– Чтоб отмучиться и дать себе время перевести дыхание?

– Да, я как погляжу, ты все же в теме.

– Я работал на кухне.

– Правда?

– Ога. Посудомойщиком. Тоже, знаешь ли, не райские кущи. Но это было еще в школе, в летние каникулы…

– О, так ты из наших. Но, знаешь, я тебе точно скажу, что на кухне – лучше. Там об тебя ноги вытирает лишь твой коллектив. На фуршетах же об тебя ноги вытирают сотни гостей. И каждый раз это вроде разные люди. Но, ощущение, что один и тот же. Они распускают лапы, предлагают допить из их фужера, кидают в посуду окурки так, словно мы не за столом им прислуживаем, а их личные секс-рабы. Они всегда думают, что если ты работаешь официанткой, то заодно и проституткой. Им кажется, что они могут разговаривать с тобой, как им вздумается и что им за это никогда ничего не будет. Ты словно коврик на выходе из рынка – если и не наступят каждый дважды за визит, так точно плюнут в рожу.

– Так. Знай, что я не позволю тебе так говорить о своем прекрасном лице.

– Еще скажи: симпатичном! – даже возмутилась она, хотя оба мы понимали, что даже у полуслепого калеки не повернется язык так сказать о ней сейчас.

– Для меня ты прекрасна. И я не ослеплен чувствами. Вполне себе рационален и адекватен. Просто вижу твою истинную красоту. В тебя немного вдохнуть жизни и ты расцветешь. Скажи лучше, как ты поступаешь с козлами на вашем фуршете? Защищаешь себя?

– Когда-то я выглядела лучше. И, да, конечно, я не позволяю им все, что вздумается. Нам просто положено молчать и когда уже совсем припечет, звать супервайзера. Некоторые из наших мстят прямо во время фуршета.

– Покажешь фото из прежней жизни? И скажи, как мстят?

– Не хочу. Но я точно была привлекательнее в сто раз. Мне даже доводилось слышать комплименты от красивых людей. А прочие официанты на работе обязательно как минимум плюнут в еду – и это самый лучший вариант…

– Я уверен, что так и было. Ведь внешность чужая – это просто дело вкуса. Кому-то не нравятся жиртресты, и они на кости бросаются. А кто-то и не взглянет на фитнесняшку, противно морщась. Кому-то подавай блондинок с темными глазами, а кто-то только светлоглазых воспринимает за идеал. Мне вот всю жизнь нравились низенькие женщины, хотя я визуально в паре лучше смотрюсь с девушками, которые намного выше меня и в постели с ними забавно. Но фишка в том, что для любви все это не имеет значения. И для удовольствия тоже. И даже для приключений. А ты, скажи, плюешь в чужую еду?

– А я для тебя кто, очередное приключение? И, нет, конечно, я себя уважаю, чтоб не опускаться до мстительности. Просто не даю козлам распускать руки и изо всех сил стараюсь молчать. Иначе беды потом не оберешься. У нас там и драки случаются… Как раз в основном на этом фоне.

– Фу. Грубо как! И даже пошло. Не надо оскорблять мое видение мира. Я исконный полиамор, таким родился и таким помру. И не дам оскорблять свою веру. А на счет работы, мне кажется, что тебе просто надо ее поменять, раз она тебе так не нравится. Тебя никто не заставляет там работать.

– Не хотела тебя ранить. Я не против полиамории! Просто не пробовала так и даже не смотрела на мир через честности призму. А с работой я тоже так думаю, просто никак не решусь. В моем случае очень сложно найти что-то подходящее. Необязательное, без ежедневного графика. Я правда, работаю, когда могу. И все свои сильные, лучшие дни не пропускаю. Знаешь, среди наших там всякий сброд работает и они бывают подпишутся на событие и время утвердят, а потом в последний момент не приходят. Так вот я у супервайзера в специальном списке на случай экстренной замены, она мне доверяет и первой зовет если что-то такое случается. Это серьезное достижение в нашей сфере. Я и зп потому получаю другую, не как все.

– А я именно честен, говоря, что у нашей пары есть серьезный шанс стать самой счастливой! Мы можем сделать это! Любовь витает в воздухе и лишь от нас одних зависит, что там ждет впереди. Будем ли мы потом друг другу грустным воспоминанием или… Знаешь, а ты молодец. Я верю в людей, в силу духа. Видишь, ты описываешь, что все плохо. Прямо на крайней черте стоишь. Но ведь не перешагиваешь. Это и есть мега классно!

– Будем ли мы потом друг другу грустным воспоминанием или веселеньким – ты хотел сказать? А на счет анализа моей жизни… Знаешь, я уже побывала там за чертой, и сейчас нахожусь на серьезной ступени эволюции. Да, для меня и это все достижение. И я знаю, что когда-либо я выберусь из этой темноты. Когда-нибудь, когда наберусь храбрости.

– Я всегда буду иметь в виду не то, что ты имеешь виду, мол мы лишь на время вместе. Ведь чувствую иначе! Мы можем быть вместе навсегда. Особенно, если ты сама дашь шанс этому произойти. И еще: расскажешь, что за фамилия у тебя такая? Нойманн – это же немецкий… Я не то, чтоб разбираюсь, но немного визуально языки различаю.

– Я мне кажется больше не верю в любовь. А фамилия – мамина.

– Я прилечу и ты сразу во все поверишь. Расскажешь про маму?

– И тебя не пугают перспективы после нашей встречи? Даже, если все будет хорошо и я в реальной жизни тебе понравлюсь так же, как издалека, что дальше? Мама же, как ты понимаешь, была немкой. Она оставила нас с отцом давным давно. Прежде мы жили в Германии, я там и родилась, но уже сознательное детство произошло здесь, в Киеве. Папа отсюда. Маму помню смутно. Опережу твой вопрос: немецкого не знаю. Только фамилия ее и говорит о корнях. Но на самом деле мы никогда не были близки, она мне чужая. Вот папа – да, мой ангел-хранитель и я, наверное, только благодаря ему жива. Не могу сделать ему больно. Он очень любит меня.

– Какие перспективы меня могут напугать? То, что ты самый скрытный человек на свете? Что у тебя нет жилья и работы? Что ты в тяжелом состоянии морально? Ха! Это разве то, что должно меня напугать или хотя бы насторожить? Нет, детка, этим меня не проймешь. Я доверяю своим чувствам и верю, что раз уж мы встретились значит мне это очень по жизни нужно. Ты мне нужна! А про родителей, расскажи еще, пожалуйста. Ты сама папу, получается, любишь или нет – не пойму? Если тебя заботит, что будет с ним, коли уж с тобой что-то случится, значит ты не сухарь. И не все потеряно. А что же с мамой? Тоже не могу понять. Что с нею случилось? Немецкого не знаешь, но там ты жила в раннем детстве. А украинский? Наверное же в школе изучала? В семинарии?

– Я не имею за душой ничего. Вот, что ты видел сегодня на фото и еще один пластиковый пакет под кроватью. Это должно напугать человека, говорящего о всей будущей жизни вместе. И если тебя это не отталкивает, значит с тобой самим что-то не так. Почему мама ушла я не знаю. Папа болезненно вспоминает ее. Наверное, он обижен за меня, за себя, за нас. Словом, вообще ничего не рассказывает. Знаю только, что она бросила нас, что у нее другая семья. Я люблю отца и забочусь о нем так, как могу. У него из-за меня и без того много проблем. Языка не знаю не маминого, не папиного. У нас ни там, ни здесь не учили на украинском, все на русском. Так что, так себе я украинка. Разве что, открытку к восьмому марта могу подписать на местном, да и то потому, что рекламные щиты на улице видела много раз.

– Пакет под кроватью?

– У меня очень мало вещей.

– Даже чемодана не наберется?

– Это хостел, здесь все воруют. Какой смысл что-то покупать?

– Ты копишь деньги?

– Если бы были, то так и поступала бы. Раньше, когда была нормальная жизнь, я вполне вела себя финансово грамотно. Не брала кредитов, откладывала на будущее. Но теперь, я через силу заставляю себя работать. Еле держусь, если честно. И буквально тяну как можно дольше то, что заработать удается. В итоге, мне хватает на еду чуд ли ни на месяц, стоит только отпахать выходные.

– И тебе больше ничего не надо?

– Оплатить хостел и что-либо пожевать.

– Что ты ешь?

– Когда деньги есть, самое полезное. Очень люблю вкусно и красиво.

– А когда нет?

– Если дотяну до последнего, а подработки нет и нет, то бывает соседи покормят.

– Прямо покормят? Ты так говоришь словно ты бездомная кошка, зашедшая под дверь на огонек.

– Так и бывает. У меня тут есть знакомая, соседка… Сказать, что мы прямо близки – нельзя. Мы больше спорим. Она младше меня, я учу ее жизни. И за это она иногда меня подкармливает. Скромное питание, банальное, но все же выход.

– Да, ты худовата не из красоты, и не из состояния болезни, что и то и другое некоторые почитают за романтичный аспект. Наверное, пельмени у соседки и бутрики. – подытожил я и не стал писать, что она просто ленива. Человек, который полностью снял с себя ответственность за свою жизнь и забыл что такое амбиции, не воспримет слово «лень» как мотивацию к действиям. Я не был лжецом, чтоб приукрашать действительность или лицемерить. Но я и не был жестоким человеком, чтоб хлыстать до крови беспомощного человека, упавшего, по моим меркам на самое дно. Но я тогда не догадывался, что дно бывает многоярусное и это только поверхность одного из них.

– Значит я для тебя недостаточно романтична? Что ты сразу про пельмени? Мы еще лапшу иногда запариваем!

– Мне все равно как ты жила до меня. Важно то, что будет теперь.

– А что будет?

– Ты ищешь того, кто тебя спасет?

– Нет. Наверное, нет. – медленно отвечала она. Я молчал. А потому она продолжила:

– Я не знаю. Был один парень, который хотел меня прямо вот действительно спасти. У нас был роман очень долго, приблизительно, год – полтора. Мы переписывались, пару раз он прилетал (тоже из России, питерский), он помогал мне, но потом что-то угасло. Впрочем, это было все из жалости. Я много времени уделяла ему в сети, тоже поддерживала, подбадривала. Но он был подавлен пуще моего и мы расстались в итоге.

– Так ты сейчас в моем лице видишь ему замену?

– С тобой все иначе. Ты говоришь о любви так, как говорят только в книгах. Ты так упрям и уверен в себе, в своих чувствах, что я невольно представляю себя Золушкой, которая когда-то попадет к тебе на балл. Мне не хочется верить во все, что ты пишешь. Но я не могу не верить в это.

– Правильно. Верь. Хотя я не буду тебе спасителем. Все придется сделать самой. Я могу лишь пообещать, что если ты позволишь себе полюбить меня и принять таким какой есть, то у нашей любви будет шанс стать абсолютной. Ведь я чувствую к тебе именно это.

– Не знаю почему ты так чувствуешь. Не могу понять, за что меня любить? Зачем? Почему я, а не кто-то более достойный?

– Я не выбирал, если честно. Может все дело в этом. У меня нет необходимости выбирать, сравнивать тебя с кем-то, нет нужды притворяться перед тобой. Я рассказал о себе все как есть. И чувство мое тоже нагое – оно самопроизвольное. Да, я искал нового в жизни. Как раз чего-то подобного в душе и желал! Но даже в воображении сложно нарисовать то, что человек может испытывать, любя. Как это можно предугадать, развить, раздуть? Как можно желать чего-то, чего еще не пробовал? Даже сформулировать ведь не получается. Любовь самостоятельное чувство, автономное полностью. Мы лишь выбираем, сдаваться нам или идти в атаку. Мы решаем, покориться любви или игнорировать ее. Струсить и сбежать, или взять всю ответственность в свои руки и действовать…

– Что ты выбираешь?

– Не думай, что я прилечу и буду подбирать туфельку. От твоих тараканов спасешь себя ты сама. Но я могу быть рядом, я могу помочь на пути, в процессе.

– Я знаю, где мне могут помочь.

– И?

– Я подумаю над этим.

– Расскажешь потом?

– Обязательно. Просто нужно время. – Все эти ее недосказанности, молчание, тайны почему-то не раздражали меня, а должны были. В обычной жизни я бы вскипел, но с нею все было тип-топ. Все, что обычно меня доканывало в людях, что раздражало и даже было нестерпимым, с нею было гуд и более – завеса этих пышных многослойных полупрозрачных как облака штор, немножко будоражила меня.

Мне бы тогда задаться вопросами посерьезнее. И себя спросить и ее, но я летал в других измерениях и думал только о предстоящих перспективах, если она мне поверит и доверится. Мне казалось, что вот она мечта – идеальная семья так близко! И я кому-то буду нужен больше, чем Элле. Кому-то реально будет до меня дело. Рада ведь продолжала расспрашивать обо всем, что было в моей жизни. Обо всем, что я чувствовал, думал. Она знала все мои сны, читала все мои блоги и стихи. Следила за мною всюду. Это было забавно. Словно мы были фанаты друг друга. И еще чуток бы – перешагнули бы грань от фанатичности до маньячности. Впрочем, и к этому мы подступили критически близко.