Читать книгу Пятнадцатое воплощение. Исторический роман - Тамара Ла - Страница 6

Быстро прошло несколько месяцев, и в конце зимы – самое относительно прохладное время года – Дакшипатха отправил своих воинов по селам собирать недоимки. Урожай крестьяне собирают два раза в год – зимой и летом, – и его шестую часть обязаны отдавать правителю.

На въезде в очередное село, воины тут же разбились на группы и бросились обыскивать хижины и дворы. Из крытых травой жилищ высыпали многочисленные крестьянские семьи: хозяева с родителями, женами и детьми. Все они кричали и плакали. Рагхубир во главе группы, в которой был Рамалли, направил коня к первой хижине на своем пути, отрывисто велел хозяину:

– Грузи повозку зерном и вези Дакшипатхе!

Вскоре по всему селу поднялся переполох. Не слушая криков и слез селян, воины и их слуги рыскали всюду и тащили корзины с рисом, просом, фруктами: загружали ими повозки, самые предприимчивые шарили по домам и дворам и в свою пользу брали кувшин с молоком и всё, что на глаза попадалось.

У Рамалли не было желания рыться в поисках припрятанных крестьянских запасов и, поглядев, как другие это усердно делают, на беспокойном от тихой езды гнедом жеребце он поехал к центру села.

Его нагнали остальные воины, впереди – Рагхубир, недовольно ворчавший, что найдено мало запасов, и что селяне многое успели припрятать по укромным местам, теперь и не найдешь всё, что они спрятали.

Воины подъехали к деревенскому храмику. Окружавшие его высоченные тамаринды усеяла многочисленная стая тараторящих попугаев – их разноцветные перья выделялись на темной листве, точно яркие плоды. У подножия тамариндов виднелся домик под высокой крышей, с черной тенью узкого входа – местное скромное святилище, как обычно состоящее их двух комнат.

Рагхубир дернул поводья, направляя темно-рыжего коня к толпе собравшихся крестьян, крикнул, указывая плетью на святилище:

– Вы спрятали зерно там!

Староста выступил вперед и сказал:

– Господин, уверяю тебя, это запретное место, никто чужой не смеет входить в святилище нашего Бога!

Белобородые старики внезапно осмелели и заслонили дорогу воинам. Это возымело действие на Рамалли, и, спрыгнув с коня, он остановился, но Рагхубир без промедления ударил ближнего старика рукоятью плети по голове и велел воинам разогнать толпу плетями и ударами тупых концов копий.

Вместе с другими воинами Рагхубир немедля вбежал по двум ступенькам в храмик. Оттуда выскочили юноша и девочка: держа в охапку, прижимая к груди священные предметы, принадлежащие Богу, они бросились бежать по улице. Следом за ними появились воины, нагруженные тяжелыми корзинами. Рагхубир торжествующе крикнул воинам:

– Я так и знал, что эти дурни спрячут часть урожая под защиту Бога!

Но затем его лицо со сведенными бровями, с шрамом, извивающимся по щеке и лбу, вновь стало хмурым. Между тем староста, сев на траву возле ступенек, начал обвязывать разбитую голову тряпкой. Остальные крестьяне собрались вокруг него.

Младшие воины и слуги потащили корзины к повозке, а Рагхубир сел на своего огненно-рыжего, горячего коня – с белыми ногами, с ослепительными сполохами света в глазах. Проезжая мимо Рамалли, бросил ему упрек:

– Ты, что стоял здесь без дела? Жалеешь крестьян? Я всё скажу в отчете Алишпуру! – пригрозил он и поехал по улице.

Сбор недоимок продолжался. Сельчане могли только бессильно наблюдать, как воины шарятся везде и тащат всё, что под руку попадается.

Наконец, воины кончили грузить повозки всяким добром и поехали прочь из села. В конце всех Рамалли вел своего коня в поводу. Приятель Марури подождал его и с высоты своего белого коня указал на раненого старика и крестьян вокруг него.

– Они не соблюдают то, для чего рождены! Значит, должны быть наказаны! Почему ты не хочешь наказывать их? – с любопытством спросил он.

Рамалли не знал, как выразить владевшую им жалость и чувство несправедливости, что у бедных людей отнимают их последнее добро, и потому он молча сел на коня и направил его вслед за всеми. Поравнявшись с ним, Марури весело продолжал говорить:

– Мы защищаем крестьян и их поля, благодаря нам на их земле – покой и порядок, они трудятся без опаски, не опасаясь никаких разбойников и потому обязаны отдавать часть урожая радже.

– Смотря какую часть. У крестьян почти ничего нет, нынче – неурожай.

– Правитель велел, значит, пусть отдают. Правитель лучше нас знает, есть урожай или нет его! – весело сказал Марури.

Рамалли взглянул на него, удивленный, что Марури говорит убежденно и всерьёз, а не в шутку, хотя по своему обыкновению с веселым видом.

Почти месяц воины занимались сбором недоимок, и Рамалли стал свидетелем многих жестоких расправ и несправедливостей.

В начале весны вернувшись в родное село, он невольно заговорил об этом с брахманом Вишнувиртой и спросил: почему люди делятся на бедных и богатых.

Вишнувирта был уверен, что ничего особенного в общественном неравенстве нет, что так и должно быть.

– Крестьяне обязаны выполнять все обязанности, налагающиеся на них, и за всё это в следующей жизни они возродятся в более высокой касте, – пообещал он труженикам села и начал объяснять:

– Существует 14 миров высших и 14 миров низших. Совершенствование всегда ведет личность к лучшему положению и состоянию. Отсутствие духовного развития по кармическому закону неуклонно отбрасывает душу человека всё ниже и ниже в его падении. Всё преданное восхождению восходит и стремится к вершине, а все, отказавшиеся от него, спускаются в самые низшие слои мира.

– Могут ли все люди стать высокоразвитыми и равными друг другу? – спросил Рамалли.

– В эпоху Крита-юги все существа были совершенными. В наше время Кали-юги это невозможно, – отметил брахман.

– Люди низших каст гораздо многочисленнее нас, значит, путь самосовершенствования доступен не всем?

– Мы живем в мире, придуманном не нами. По единому закону живут боги, люди, демоны, животные. Благо ожидает всех преданных свету, приверженцы же тьмы ставят себя под непрестанные удары Кармы. Таков закон мира.

На худом бритом лице Вишнувирты – кожа темно-загорелая, сухая и морщинистая. Высокий и прямой брахман восседал под развесистой бакулой на скамье из дерна. В тонких, загорелых дочерна руках держал четки. Небольшие темные глаза в оправе чистых белых белков смотрели перед собой на мир зорко и строго. По пронизывающему взгляду, по прямой манере держаться, сразу видно что Вишнувирта сознает свое врожденное и благоприобретенное познаниями право повелевать окружающим миром.

Рамалли сидел перед ним на траве на поджатых ногах, пытливо и выжидательно смотрел на брахмана.

Перед хижиной проходила дорога, а за ней раскинулись поля. Посреди поля далеко видные всем росли три высокие, ширококронные ашоки в оранжево-красных цветах. Ашока —дерево прияка (приятная)! Увидеть ашоку – праздник для глаз и души. Недаром имя ашоки означает «беспечальная».

В небесной синеве таяли по утреннему розовые, пышные облачка. За полями у подножия южных гор ярко белеют и розовеют леса, охваченные безудержно красочным цветением весны.

Рамалли сказал, что в окрестных городках слышал беседы шраванов – мудрецов, критикующих деление общества на варны, толкующих о несправедливости власти раджей и брахманов и их претензий на непререкаемую власть.

Глядя перед собой вдаль, Вишнувирта уверенно сказал:

– Кастовый строй Индии подобен крепко построенной пирамидальной башне, в которой каждый кирпичик имеет свое место. Стоит разрушить кастовую систему, и окружающие нас люди потеряют смысл жизни, станут бессмысленной толпой, не ведающей своего прошлого и будущего, словно стая обезьян будут обречены жить жалкой жизнью в сборе пищи и постоянных драках за нее. А в нашем обществе всё устроено с мудрой предусмотрительностью.

Все наши варны равны между собой в своем значении. Брахманы накапливают и передают мудрые познания из поколения в поколение, следят за правильностью обрядов-ритуалов, необходимых для гармонической связи людей с высшим божественным миром. Руководствуясь их мудрыми советами, кшатрии правят народом с помощью воинов, и под защитой царей и войска вайшьи – ремесленники, земледельцы, – живут согласно установленным правилам, мирно занимаются своими делами, и поэтому уже тысячу лет государства Индии процветают и укрепляются. Каждый человек среди нашего общества знает свое положенной ему по рождению место и живет согласно своему предназначению.

– Мне говорили, что в царстве Персии и в других странах вокруг нас нет нашего деления на варны. Почему в этих странах нет каст?

«Дваждырожденный» не взглянул на жадно ждавшего ответа Рамалли, глядел на дальнюю пестроту цветущих лесов. С непоколебимой уверенностью ответил:

– Деление людей существует везде и всюду. В мире животных, людей, богов, демонов всегда возникает иерархия – распределение по низшим и высшим достоинствам. Кроме этого, все окрестные страны имеют более короткую историю, чем мы, и поэтому официальная разбивка общества на касты просто не успела там закрепиться.

– Но зачем нужно это деление?

– В упорядоченном мире легче жить. Обычные люди живут будто в постоянном отупении, без всякого понятия о смысле того, что делают. Косная невежественная масса большинства народа должна подчиняться указам высших наставников и руководителей. Без этого государство не сможет существовать. Само движение мира по круговороту времени градирует всё существующее, ставя во главе сильных и умных, всегда ведущих за собой всех слабых и малоспособных.

– Но справедливо ли это деление? Шудры и вайшьи, не говоря уже о хариджанах (неприкасаемых) часто недовольны своим положением, испытывают свою униженность по сравнению с двумя высшими варнами. Им запрещено многое, что позволено и доступно нам.

На Рамалли пристально обратились блестящие и строгие глаза брахмана, они – точно завораживающие глаза змеи. Глядя в глаза Рамалли, Вишнувирта отчеканил:

– Люди рождаются в низших варнах не случайно! Свои предыдущие жизни они прожили скверно и недостойно, и за это законом Кармы ввергнуты в низкую жизнь трудящихся, нищих, калек и преступников. Те из них, кто пойдут путем очищения своей жизни, в своем будущем рождении воплотятся в лучшей варне, а иначе они будут вновь и вновь воплощаться из худшей жизни в худшую, ибо действие всегда влечет за собой противодействие. Те, кто ропщут на предназначенный им удел, те еще больше уродуют свои души и совершают все более низкие поступки. Подобное всегда тянется к подобному, грязь – к грязи, свет – к свету. Вот почему, все дела низших каст запретны нам: мы должны не обращать внимание на низших людей, не общаться с ними, ведь их злоба и зависть – заразительны и разрушительны для них самих и для окружающих их людей.

– Но люди испытывают зависть и злобу в любой варне. Среди наших правителей этого очень много.

Удивленный его словами брахман снова обратил к Рамалли темную, изрезанную морщинами, маску лица. Его острый взгляд скользнул по лицу воина, точно провел по нему черту прохладной кисточкой.

Вишнувирта был неприятно удивлен словами Рамалли, но, подумав, признал некоторую его правоту.

– Да, низкие желания и поступки могут проникнуть в любую душу – стоит лишь им позволить это сделать, но мы, брахманы, всегда готовы указать правителям на их ошибки, – с гордостью сказал он.

Тогда Рамалли спросил:

– Может ли человек родиться в неподходящей ему варне?

Вишнувирта отверг это предположение.

– Нет, этого не может быть. Законы Кармы всегда абсолютно точны, безупречно выверены во всем.

– Но какой смысл во всем этом? – спросил Рамалли.

Мудрец снова перевел на него взгляд и даже слегка отклонился назад, чтобы лучше видеть его лицо – молча, держа руки на коленях, сидел. Потом изрек:

– Вся наша жизнь, смерть, война и мир, – это создание и отображение глубинных процессов, видимых лишь посвященным в сокровенные тайны бытия. Всем же остальным людям все происходящее в их жизни всегда кажется непонятным. Лишь настоящие мудрецы прозревают истинный смысл явлений жизни и смерти. Всем остальным это не дано, – не без торжественности заключил брахман.

Рамалли понял, что Вишнувирта непоколебимо уверен, что настоящее знание доступно только избранным людям, – не таким, как простой воин, но Рамалли все равно был очень благодарен брахману, что тот снизошел до ответов на его вопросы.

Беседы с умными людьми он запоминал, их слова жадно вбирал в себя.

Множество сказаний, вер, философских систем наполняло жизнь людей по всей Индии, и Рамалли чувствовал, что смысл, истину можно найти, что она всегда существует для ищущего, стремящегося к ней человека.

В следующем месяце находясь в столичном городке, где Дакшипатха собирал все свои воинские силы, готовясь к походу на западного раджу-соседа, Рамалли в свободное время не уставал слушать диспуты разных мудрецов.

Бродячий аскет-шраман отвергал авторитет Вед и право брахманов на духовное руководство народами. Он решительно утверждал:

– Мы не в состоянии постичь смысл событий, происходящих с нами, потому что единого закона для всех нет! Боги живут по-своему, люди – по-своему. Иногда их миры совпадают и пересекаются, но не более того. Боги смертны, как и люди, и их существование тоже наполнено всякими позорными делами. Поэтому они не достойны нашего поклонения. Преклоняться перед ними не стоит. Человек ничем не хуже их.

Он смотрел в глаза заинтересованно слушавшего Рамалли, точно в самую глубь раскрытой души, видел, что его слова доходят до Рамалли, – словно при блистании зари семена готовно падают в вспаханные борозды поля. Они сидели в саду перед небольшим прудом, и шраман показал на лотосы, чьей прекраснейшей ало-розовой красотой они любовались.

– В одном цветке лотоса больше истины, чем во всех Ведах! Зримый нами мир – это открытая настежь Книга Мудрости. И каждый при желании способен ее читать. Давно уже, Рамалли, я не подчиняюсь ничьим чужим убеждениям, следую лишь своим желаниям и порывам. Душа каждого из нас – свернувшаяся в клубок Вселенная – вся целиком!

– Ты говоришь поразительные слова!

Бородатый и густоволосый шраман только белозубо и радостно рассмеялся на его удивление и продолжал излагать свои головокружительно смелые идеи.

– В своих прозрениях я постиг много удивительных тайн. Жизнь Вселенной проносится быстрее мгновения, вся Вечность – всего лишь без конца повторяющийся один-единственный миг! Нет ни добра, ни зла, ни жизни, ни смерти, ни тени, ни света – всё это жалкие выдумки людей. Существует лишь прихотливо вьющийся поток Лилы-Игры, пронизывающий весь мир!

Шраман без устали излагал свои идеи всем, желающим его слушать. Его убежденность в своей правоте производила сильное впечатление на всех слушателей.

Шраман прилагал много усилий постичь Время – он считал его творцом и двигателем всего мира. Он познакомил Рамалли с понятием Времени-Калы. Символ Калы – вращающееся колесо дней, ночей, лет, тысячелетий.

Время создает, хранит и уничтожает мир. Боги, люди и все другие создания – всего лишь жалкие рабы Времени, рабски подчиненные ему. Но те, чья душа, воля и ум – сильны, всегда будут отказываться подчиняться диктату Времени. Шраман считал себя таким человеком, он сам стремился обрести власть над временем.

Раньше он жил и на севере и на юге Индии, а теперь шел на запад, чтобы в горных пещерах в длительных медитациях и аскезе предаться постижению новых тайн.

Понятие Времени стало сильно занимать мысли Рамалли. «Понимаю ли я уже смысл окружающей жизни, или еще нет? – спрашивал он себя. – Зачем я живу, и почему всё именно так, а не иначе?»

Дакшипатха собрал, наконец, достаточное войско и в разгар весны внезапно двинул его на западное княжество. Блистая дорогими доспехами, украшениями и нарядами шла в поход разнаряженная конница. У воинов – тщательно ухоженные тела и волосы, стройные станы украшены ожерельями и поясами. За почти женственной, тщательной ухоженностью их тел и лиц – привычная кровожадность наполняет души.

Кроме конницы войско составляли боевые колесницы и многочисленная пехота.

Первые отборные части, руководимые дядей раджи, после полудня подъехали, палимые горячим солнцем, к переправе через Бетв. Синие речные воды текли меж берегов, усыпанных цветущими лесами и зарослями. Пока переезжали реку вброд, произошла задержка, но очутившись на другом берегу, отряды вновь быстро двинулись вперед и несколько йоджан (одна йоджана – около 12 км) двигались вперед без всякой остановки.

Следующие несколько дней войско продолжало стягиваться к излучине реки Чамбал.

Кругом – равнинные места, буйная зелень лесов с манговыми, коричными, гроздичными зарослями. Саловые деревья с целебной корой, сандалы с душистыми цветами и белой древесиной. Стоял месяц мадху (март), и бесчисленные цветы коврами покрывали землю и деревья.

Посреди всей этой красоты раджи и их воины занялись войной и вели постоянные стычки.

Все окрестные правители гордо именовали себя царями, хотя владения их часто можно было окинуть одним взглядом.

Главное сражение произошло на приречной равнине за два дня до полнолуния месяца мадхава (апрель). Противник Дакшипатхи – раджа Харидатта из известного рода Маурьев, когда-то бывших царями древнего царства Аванти. Он выставил в бой всех своих воинов и нанял слонов у своих северо-западных соседей за рекой Чамбал.

Сражение началось с утра. На глазах своих правителей воины сражались охотно.

Пущенные вперед слоны Харидатты смяли первые ряды лучников, но завязли в середине пехоты. В это время помчавшаяся в обход конница Дакшипатхи громила правый фланг врага – теснила его в топкие прибрежные места, – но затем раджа отозвал конницу на помощь своему центру.

К вечеру войска разошлись на прежние позиции. На несколько дней завязался спор о победителе. Тогда призвали судьями уважаемых местных брахманов, и после недолгого обсуждения те решили, что битву выиграл царь Харидатта.

Дакшипатха отступил, но вскоре по дороге домой он и его военачальники, недовольные исходом похода, решили напасть на земли южного соседа. Предлог для нападения нашли в том, что здешний князь, проводя жертвоприношение во время прошлогоднего Осеннего праздника, своими неумелыми действиями оскорбил богов и брахманов. Придрались к этому и в тот же день вторглись, разоряя села и угоняя стада.

Царь Видохья, не растерявшись, ответил тем же: направил свои отряды разорять земли грабителя Дакшипатхи. Всё выходило по древней мудрости: «Ты идешь, завоевываешь земли врагов, враг приходит, завоевывает твои земли».

Всё лето с переменным успехом продолжались стычки.

После разгрома второй части войска Дакшипатхи Рамалли, раненый в руку и оставшийся без коня, убежавшего вместе с отступившей конницей, был вынужден в одиночку пробираться к своим. В обход дорог шел по краю зарослей, густо растущих вокруг озера, чья гладкая вода ослепительно сверкала под солнцем. Было жарко, но Рамалли не снимал доспехи, прикрывавшие его грудь, спину и живот. На нем – перевязь с мечом и кинжалом, а набедренной повязкой Рамалли затянул рану – чужое острие копья остро проскользнуло по его по левому боку, задев ребра. Ранка – неглубокая, и легкий воспаленный жар, наполнивший тело, порой даже чувственно приятен Рамалли.

Ночью перешел поле риса, на краю его улегся в борозду. Его воспаленному телу приятна прохладная, сочащаяся влагой земля. Погрузился в забытье.

Очнулся под утро, когда начинался рассвет, и впереди за равниной и за озером обнаженная Заря-Ушас всем показывала свою сияющую, девственно свежую красоту. Привстав, опираясь на правую руку, Рамалли радостно-приветственно улыбался ей.

Начался новый день. В рощице радостно щебетали птицы, прозрачное небо словно таяло, поднимаясь в высоту. Вся картина мира вокруг сияла дивной красотой, словно поэма, исполненная невероятно сильного смысла и значения.

Рамалли поднялся на ноги. На пропитанной влагой почве остался темный след – ночью кровь просочилась из раны. Машинально он подгреб на пятно землю, прикрывая кровь. С высоты своего роста оглядел местность – ни одного человека не видно. Направился к зарослям, темной полосой протянувшихся к северу и вскоре достиг их.

Это был негустой лес с красными сандалами и акациями катеху. Берега речки, текущей посреди леса густо поросли темноствольными тамалами. Очутившись под их сенью, Рамалли встал на колени и с привычной неторопливостью и не жадностью напился воды, одновременно не теряя внимания ко всем звукам вокруг: перекличке птиц на вершинах крон, тихому журчанью затененной протоки. Оттолкнувшись ладонями от влажной земли, встал, сгибом локтя вытер мокрое от пота лицо. Слегка затянувшийся порез на ребрах, теперь больше, чем вчера, томил его ноющей болью.

Пошел вдоль речки и вышел на тропинку, где на водопой ходит скот, по ней направился к восточному краю леса, где должен находиться дозорный отряд одного из военачальников Дакшипатхи. Двигался, пригибаясь под ветвями деревьев и кустов, придерживая их или отводя рукой в сторону. Жаркое безмолвие царило вокруг, лишь пересвист всё замечающих птиц сопровождал Рамалли. Тонкая и длинная змейка показалась из травы. Он подождал, пока священное животное переползет траву – змейка неторопливо извивалась желто-зеленой лентой. Любовался гибкостью ее движений и яркостью раскраски. Вновь пошел дальше.

На небольшой полянке увидел большие белые цветы: густо осыпали они заросли высоких кустов и словно ослепляли взгляд своей кричащей яркостью. Полюбовался этой слепящей белизной. Белый цвет поэты считают бесстыдным: ведь он примет на себя любую краску, всегда готов перекраситься в любой цвет – но, чтобы там не говорили поэты, цветы все равно казались Рамалли волшебно прекрасными.

Пошел дальше и вскоре за ближними деревьями на лесной опушке стали видны шатры военного стана. Возле тропы стоял дозорный, он предостерегающе свистнул и натянул лук. Рамалли окликнул его, подходя. Теперь он вновь был среди своих.

Утром отряд снялся с места и направился в сторону Красного Холма. Рамалли находился в одном из передовых отрядов пеших воинов. По обе стороны дороги стенами зеленели высокие кусты и травы. Внезапно из засады выскочили вражеские воины и набросились на небольшой отряд. Не давая окружить себя, воины отбивались. Пыл нападавших вдруг ослаб, и они вновь скрылись в зарослях.

Воины смогли перевести дыхание, а затем, неся с собой раненых, вновь поспешили на соединение с основным войском. Выйдя на большую дорогу, быстро двигались по ней и после полудня были уже вблизи Красного Холма.

Навстречу им по небу стремительно надвигались черно-синие, погромыхивающие тучи, и вскоре они обрушили на землю бурный ливень со слепящими молниями и грозными раскатами грома.

Ливень мутными потоками воды соединил небо и землю.

Первая после летней жары гроза громовым шумом и сверканьем молний возвещала, что на смену палящей летней жаре пришел сезон дождей.

Хлынувший дождь радовал воинов, как знак окончания похода. Они укрылись под высокими и раскидистыми кадамбами. Откликаясь на хлынувшую с неба влагу, кадамбы вдруг расцвели – все разом ощетинились пушистыми, оранжевыми шариками цветов.

Дождь еще не кончился, а воины уже зашагали дальше. Шли, положив копья на плечи, или опираясь на них, скользя босыми ногами по мокрой земле, с разливающимися всюду потоками и лужами. В зеркалах воды отразилась быстро светлеющая небесная бирюза.

Вскоре отряд присоединился к войску раджи. Утром Рамалли вновь вошел в состав отряда Алишпура. Нашелся и его конь, после боя прибежавший к своим. Рамалли звал своего гнедого коня Пратамукута – Увенчанный Блеском.

Дакшипатха завяз в войне, как оса в меду, или как осел в болоте; терпел поражение за поражением. Ньяса – его дядя – начал подговаривать военачальников отстранить его племянника от власти, но Дакшипатха сам вдруг умер, проболев три дня острой лихорадкой. На общем военном совете военачальники решили немедленно прекратить бесполезную войну с Видохьей. Ньяса, временно ставший во главе войска, не стал возражать. Он был обескуражен внезапной смертью своего племянника. Взяв тело Дакшипатхи, он поспешил домой впереди всех, чтобы устроить похороны.

Весть о мире сразу разнеслась среди воинов. Все были довольны, что война кончилась замирением. Сразу стали собираться домой.

Через два дня пути утром отряд Алишпура приближался к переправе через Бетв. Восток впереди призывно алел. Рамалли мечтательно смотрел на разгорающуюся зарю. Всегда больше любил розовотелую Зарю, чем пронзительный, пронизывающий жаром зрак Сурьи-Солнца.

Утро – любимое время дня. Вот и сейчас нагая богиня Ушас всем показывала свое сияющее розовой юностью тело, разодрав черные, усыпанные звездами покрывала ночи. Ушас – вечно прекрасная Солнечная Дева, открывающая дорогу новому дню, старящая мир людей на еще один день.

Рамалли, Марури и Шарад, как обычно, находились рядом. Всадники ехали молча, лишь Шарад беззаботно посвистывал под дружный топот конских копыт. Все в отряде знали: сегодня к вечеру или завтра утром будут дома.

Вскоре подъехали к переправе. Вода в речке поднялась после недавних ливней. Слуги начали искать брод и распугивать крокодилов, лениво лежавших у воды. С другого берега приплыла лодка, полная весело шумевших крестьян.

Рядом с отрядом воинов ждала своей очереди сесть в лодку группа бродячих артистов и танцоров. Рамалли проследил за восторженным взглядом друга и увидел красавицу-танцовщицу с тонкой талией, с гибкими широкими бедрами, во всем подобная храмовой статуэтке Богини.

Черные длинные косы, перевитые украшениями, уложены в сложную прическу. Сильные бедра, маленькие ладони и стопы. Гибкая, как змея, и сильная, как пантера, красавица всем позволяла любоваться собой. Ароматное, ярко-красное соцветие ашоки словно пылало в ее черных волосах.

Ее черноглазая, черноволосая красота врезана в яркую глазурь неба и текучую синеву реки, точно драгоценная картина.

Рамалли, как и все, смотрел на красавицу, и от чрезмерной красоты этой женщины ему было почти больно. Точно от солнца хотелось заслониться рукой. Острое радостное предчувствие своего предстоящего впереди счастья и горя, жизни и смерти…

Марури толкнул его локтем в бок.

– Что, понравилась?

– Да! А тебе?

– Еще как! Она будто луна, сверкающая в полнолуние! Опьяняющая чаша вина! Хотел бы я, чтобы она сверкала в моем доме! А ты?

Рамалли, не отвечая, гладил широкую, сильную шею своего гнедого коня.

– Я бы тоже хотел! – воскликнул Шарад и тут же огорченно осекся, добавил: – Но…

Воины вокруг него невольно расхохотались, зная: дома Шарада ждет очень ревнивая женушка, не позволяющая ему и взгляда бросить на всех других женщин, кроме себя!

В это время лодка с артистами отплыла от берега, а передние ряды отряда начали входить в реку.

Дожидаясь своей очереди, Рамалли, Марури и Шарад придержали своих сильных, просящих движения коней. Воин позади них спросил друзей:

– Когда вернемся домой, что будем делать? Останемся служить у дяди Дакшипатхи?

Рамалли и Марури молча и согласно кивнули. А Шарад вдобавок к этому с недоумением пожал плечами:

– А иначе, что нам делать? Нам все равно кому служить, лишь бы он раджей назывался!

Перейдя речку, кони вынесли всадников на более высокий берег. За приречной рощей открылась взглядам широкая равнина. А за ней на юге синели горы Виндхья – обиталище богини Парвати. Горы были черно-синие из-за нависших над ними грозовых туч. Рамалли взволнованно смотрел на них, раздувая ноздри, вдыхая ароматы множества цветов и пахнущий дождем и речной влагой воздух.

После переправы конница продвигалась вперед до самого вечера и только тогда остановилась на ночлег, когда небо запылало гигантским, ярчайшим пожаром заката – такого же цвета, как оранжево-красный цветок ашоки, вплетенный в черные волосы красавицы-танцовщицы.

В начале сезона дождей вернувшись домой, Рамалли узнал о гибели одного из своих младших братьев: он служил в войске восточного правителя за рекой Кен и погиб в недавнем сражении. Рыдания и слезные причитания наполняли родной дом.

Прошло около месяца…

Рамалли стоял в боковом дворике, осененном знакомыми с детства чампаками – чуть-чуть шелестела их листва в знойно-влажном дыхании дня. Между беседкой и амбаром он стоял в узком проходе, поросшем ковром изумрудно-зеленой травы. Вокруг беседки кусты жасмина лили свой сладкий чувственный аромат. Белоснежные душистые цветы жасмина – любимые цветы Рамалли и его жены Нанданы.

С главного двора слышно, как старший брат учит своего подросшего сына владению мечом: доносились негромкий стук деревянных мечей, поучающие замечания брата и звонкий, веселый смех одиннадцатилетнего мальчика.

За стеной в садике играли дети, а затем среди голосов племянников и своего старшего сына Рамалли раздался голос его матери – Мадумати. Знакомые с детства, ласковые интонации ее голоса проникли в сердце Рамалли. Благодарный, он всегда помнил с какой неизменной любовью и добротой Мать относилась ко всем своим многочисленным детям, а теперь и к внукам. Со спокойным наслаждением вслушивался в напевный голос матери. Взяв на колени четырехлетнего внука Радмику и его сестренку Брамику, Мадумати стала напевать детям песню о великих героях Махабхараты – древнего сказания, слагаемого в Индии еще до того, как тысячу лет назад арии заселили здешние земли.

Обхватив затылок ладонями и сплетенными пальцами, и прислонившись спиной к прохладе стены, украшенной узорами бархатистого наощупь мха, Рамалли слушал пение матери и большими темными глазами глядел поверх крыши за село: там над зелеными купами садов красиво высились три пирамидальные ашоки, а еще дальше за равниной взволнованно чернели южные горы – предвестье грозы, наползающей на небо с запада – вот-вот, еще немного, и на все окрестные земли обрушится ливень, с шумом изливающий потоки воды, прекрасно грозно бьющий во все стороны слепящими копьями молний.

Зачарованно слушая задушевно ласковый голос матери, Рамалли благодарно сознавал, что во многом благодаря ей их большой род крепко спаян. Никогда в их многочисленной семье нет споров и криков. Все родные с любовью и уважением относятся друг к другу… Для всех родственников их дом – надежный оплот. И в то же время Рамалли впервые подумал, что привязанность к нему матери сильна, но не больше и не меньше, чем к другим ее детям: погибни он, как брат, в бою, Мадумати, конечно, погорюет, но все равно быстро утешится. У нее много детей и внуков, которым нужна ее ежечасная забота и ласка. Поплакав по нему, как по брату, Мать продолжит жить по-прежнему, вся в семейных делах и ласковых заботах о близких.

В ясности этих мыслей не было печали. Рамалли подумал об этом без всякой горечи, наоборот, чувствовал облегчение и утешение. Простая истина, что в семье все любят друг друга, но по отдельности мало что значат для всего Рода, утешала и успокаивала. Из-за его возможной гибели крепкий стержень семьи ничуть не ослабнет, и вместо него его сыновья и внуки продолжат жить и быть опорой семьи. Значит, сам по себе он не важен семье. Значит, ничего не привязывает его к родным…

И Рамалли продолжал с удовольствием прислушиваться к знакомому с детства напеву, не сводя широко раскрытых глаз с грандиозной, черно-синей панорамы надвигающейся грозы.

Напев Мадумати подхватила ее старшая невестка, и теперь два женских голоса, красиво переплетаясь, дружно и негромко выпевали:

О, великий Аджадева, о великий Аджадева,

Ты превзошел богов в отваге и силе…

Вечером семья собралась в большом дворе на ужин. Нандана и другие женщины принесли кушанья: ячменные лепешки со сметаной, фрукты, молоко.

После ужина и омовения лиц, рук и ног все улеглись спать.

Ночь. Рамалли отодвинулся от заснувшей Нанданы, – осторожно, чтобы не разбудить ее, – и перевернулся на спину, глядя на лунный свет, ярко пробивающийся сквозь резную листву растений, заплетших решетчатый навес кровли.

Небо и земля были промыты недавним ливнем. Кругом царила тишина.

В ночных тенях и пятнах света он лежал без мыслей и ощущений, словно растворялся в окружающей черноте, не имеющей границ и очертаний.

Утром поехал в столичный городок проведать друга – Билхана-Лев в войске Варумана участвовал в походе на Уджайн и там был ранен в ногу.

Сразу за северной окраиной села темно-гнедой конь Рамалли, шедший широким плавным шагом, прошел по мостику над оврагом и вышел на дорогу, поднимающуюся на плоскогорье.

На жемчужно-розовом небе смутно белели узкие облачные полосы. Предрассветная песчано-розовая дымка покрывала все поля и окрестности.

Недалеко от дороги девочка-подросток, в накинутой на тело дырявой одежке, в сером платке на голове пасла осликов. В розовом тумане все ослики казались темно-коричневыми. Пастушка стояла с посохом в руке. Тонкие серебряные браслеты блестели на ее запястьях. Рамалли знал, что она из семьи гончара. Он придержал коня, спрашивая: цела ли боковая дорога после недавнего разлива речки и берегового оползня. И смело и доверчиво пастушка взглянула на него, отвечая, что дорога в порядке.

Внезапное сочувствие к жизни этой девочки охватило Рамалли. Он снял с руки золотой браслет и, наклонившись с коня, протянул ей, даря.

– Возьми! Это тебе подарок к твоей помолвке.

– Спасибо тебе, господин!

Поехал дальше. Сочувствие к жизни людей и вина, что он не может одарить всех радостью и счастьем, всё чаще охватывали Рамалли, и он ничего не мог с этим поделать.

В городке навестил друга, а затем вместе с Марури, его женой и сестрой отправился на другой конец поселения к своему троюродному дяде. Старший сын дяди и его юная жена нарадоваться не могли на своего только что родившегося сына. На праздник рождения первенца-наследника счастливая семья созвала всю родню и друзей, наняла много музыкантов, актеров, танцоров.

Рамалли подарил будущему воину дорогую перевязь, выложенную розетками из рубинов, а Марури – кинжал из знаменитой стали южных мастеров. Этот длинный кинжал называли садхикой – Дочь Меча. Воины постоянно применяли на практике самые разнообразные орудия убийства и знали все их преимущества и недостатки. По первому взгляду определяли настоящее оружие от подделок.

Веселые гости заполнили весь двор, и угощались щедро выставленными угощеньями.

Кулачные бойцы показывали свою силу и верткость, хоры певцов состязались друг с другом. Как томительные и веселые стоны звучали звонкие песни-переклички девушек и юношей.

Отведав праздничной еды и поучаствовав в общем веселье, Рамалли подсел к знакомому брахману – новорожденный воин является ему дальним родственником.

– Почему люди живут в страданиях? – уже не в первый раз задал он интересующий его вопрос и так же, как и от Вишнувирты, получил знакомый, уже не раз слышанный ответ.

– Людям нужно терпеливо сносить наказания за свои ошибки и преступления, накопленные в своих прошлых жизнях, ведь благодаря этому они заслуживают себе награду – лучшую жизнь в будущем.

– Существуют ли эти перерождения на самом деле?

Престарелый брахман наслаждался общим весельем, легкой прохладой дня и вкусными, сладкими и сочными фруктами, которые он неторопливо прожевывал на пошатывающихся зубах. Приветливо посмотрел в большие, с чувственным влажным отблеском глаза Рамалли. Терпеливо пояснил:

– Существа, достигшие высот духовного совершенства – такие, как боги и святые риши – прозревают, как свое далекое, предстоящее им будущее, так и свое прошлое существование, и поэтому, в отличие от нас, знают свои былые жизни – благодаря их прозрению нам и известно о перерождениях наших душ из одного тела в другое.

– Если моя будущая жизнь зависит от прежней, мне непонятно, как я могу отвечать за прежнюю жизнь, если я даже не помню ее, – пришло в голову Рамалли возражение.

– Наше невежество и наше незнание не имеют значения, – беззаботно отвечал премудрый старец, – за нас, Рамалли, уже всё решено, от начала мира до его конца все пути Вселенной расписаны заранее.

– Значит, я и кто-либо другой не волен что-либо изменить?

– Не бери на себя заботу об этом, сын мой, – посоветовал старец, благодушно наслаждаясь приятным часом жизни, – переложи ее на плечи Того, кто всё это сотворил и затеял. С великой мудростью устроены миры богов, ракшасов и людей, и всюду мудрецы управляют обществом, воины защищают его, две остальные варны питают и обслуживают. Белый цвет – цвет брахманов, красный – воинов, жертва коня и человека взаимосвязаны и равноценны, – с привычной поучительностью и напевностью произносил брахман слова посреди окружавшего их веселого шума.

– О чем это вы говорите? – весело спрашивал Марури, в тоже время с шутками отбиваясь-отмахиваясь от наседавших на него жены и сестры, влекущих его снова в общий хоровод.

– О перерождениях.

– Э, нам ли об этом думать, Рамалли! – воскликнул Марури, – Наше дело носить оружие и воевать!

Затем он вспомнил:

– Рамалли, я и забыл тебе утром сказать: наш новый раджа набирает войско для похода на Видохью! Скоро в поход отправимся! А теперь идем-ка в хоровод!

Веселый праздник завершился только поздно ночью.

На следующий день после полудня Рамалли пришел к дому правителя, окруженному большими садами.

Со смертью Дакшипатхи его династия пресеклась, и без того коротко правившая. Дядя Дакшипатхи рассорился со всеми и был вынужден стать изгнанником и уехать в соседнее царство. Новым правителем знать выбрала Атарангу, чей знатный род знаменит в округе, и чьи предки правили здешними землями несколько десятков лет назад. Атаранга – знаменитый воин, во время правления Дакшипатхи живший в царстве Магадхи на берегах Ганги, откуда родом его старшая жена. Участвуя в боевыхпоходах этого большого царства, он и прославился своими воинскими талантами и умениями.

Начальник стражи Рамир сказал Рамалли, что раджа желает лично знакомиться со своими самыми храбрыми воинами. Он предложил ему войти в отряд телохранителей раджи.

Крепкогрудый, с серьгами, свисающими до плеч, с многорядными бусами на груди, с жестким темным лицом, лоснящимся на скулах, Рамир бросил еще несколько слов слугам, которым давал распоряжения насчет приготовления к празднику, а затем сделал Рамалли знак следовать за ним. Они прошли внутрь просторного дома.

В небольшой квадратной комнате правитель, обнаженный по пояс, поджав ноги, сидел на высоких подушках низкого дивана, стоящего перед раскрытой дверью в цветущий сад, где по аллеям гуляли павлины. Из сада веяло душистым ароматом цветов и легкой прохладой осеннего дня.

Слуга мелкими шажками приблизился к порогу центрального входа и, колесом согнувшись, в поклоне коснулся лбом циновки пола.

– О, владыка! Твоего внимания просят Рамир и воин, пришедший наняться в твою свиту.

– Пусть войдут, – не взглянув в его сторону, велел раджа.

Рамир шагнул вперед, а Рамалли остановился у порога и по обычаю преклонил колени, приветствуя правителя.

Маска лица Атаранги с полуопущенными глазами хранила надменно незыблемое спокойствие. Обнаженный торс, шея и руки раджи, покрытые золотисто-коричневым загаром, столь разукрашены ожерельями и узорами золотого пояса, что на этом фоне на его коленях Рамалли не сразу заметил большую пушистую кошку светло-песчаного цвета. Кошка сидела на подогнутых задних и вытянутых передних лапках и, судя по некоторой неопределенности позы и рассеянному спокойствию взгляда, устремленного в сад, находилась в коротком промежутке между сытным обедом и блаженством послеполуденного отдыха. И, действительно, зверек начал умащиваться спать: улегся на бок, подобрав под себя пушистые лапки и сверху обернув их пышным, длинно шерстистым хвостом, и тут же прикрыл глаза, погружаясь в сладкую дрему.

Атаранга несколько раз коснулся кошачьей шерстки пальцами маленькой твердой руки – поглаживал прекрасное животное, затем повернул к Рамалли голову, увенчанную по черным длинным волосам золотой диадемой. В упор глянули его глаза – словно черная чистая вода, прозрачно блестящая в лунном сиянии.

– Подойди, – четким голосом велел раджа и спросил:– твой отец служил моей семье?

– Да, великий господин, Амирам, сын Васути служил в войске твоего отца 20 лет назад. – Рамалли не знал: стоит ли добавить, что 11 лет назад отец сражался на стороне Маурьев в большой войне северных царей и погиб в битве возле Ганги. Вместо этого сказал:

– Отныне я рад служить тебе, государь.

Раджа задал еще несколько вопросов и погрузился в молчание. Лицо его было полно благородного спокойствия. Чеканная золотисто-коричневая маска его лица приковывала внимание совершенством точеных линий и незыблемой уверенностью в своей власти над всем окружающим. Развитое тело Атаранги блестело точно полированный камень и, видимо, обладало каменной твердостью мышц. Он – один из самых лучших воинов в своем войске.

Охваченный благодарностью, что этот человек позволил ему приблизиться к себе, Рамалли невольно снова поклонился, и вновь устремил на раджу бесстрашные и доброжелательные глаза.

Из глубины дома приглушенный расстоянием донесся взрыв веселого смеха, а затем страстные и звонкие женские голоса затянули ритмично быструю песню – она зазвучала отдаленно и красиво.

– Мне нужны преданные воины, – по-прежнему четко и коротко сказал Атаранга и вновь повернул лицо к цветам, заканчивая разговор.

Рамир и Рамалли еще раз поклонились и вышли.

С этого дня Рамалли был назначен в отряд царских телохранителей.

Через несколько дней новый раджа предстал перед всеми горожанами на Празднике Осени. К толпе, собравшейся на дворцовой площади, он вышел в золотых украшениях, в золотом шелку одеяния. Впереди своей свиты и телохранителей стоял вместе со своими двумя сыновьями: мальчиками семи и восьми лет в воинских красных поясах, с маленькими позолоченными мечами и луками.

Атаранга на полголовы ниже Рамалли и других высоких воинов, но поразительное, врожденное сознание своей исключительности наполняет его, словно силой богов.

К нему подвели удивительно красивую белую лошадь с изящной маленькой головкой на круто выгнутой шее. Раджа сел на лошадь и, блистая украшениями и желтым шелком одеяния, проехал по улицам среди приветственного шума нарядно разодетых горожан.

Затем на площади началось праздничное гуляние.

Разряженные воины азартно принялись исполнять боевой танец. Блещущие украшения рук, ног, головных уборов и почти женственная красота их лиц лишь подчеркивали горячую силу их сильных развитых тел. За красотой и плавностью танца – свирепая и привычно кровожадная сила.

Воины разгорячились в танце. Их глаза жаждали вида боя, ноздри раздувались, словно ловили запах крови. Тела рвались в жестокий и беспощадный бой.

Но этой осенью и зимой военный поход не состоялся. Атаранга и Видохья заключили мир. Вместо похода в начале осеннего месяца читра (сентябрь) Атаранга отправился в священный город Варанаси, чтобы навестить своего тестя – князя, отца его старшей жены. Он хотел погостить у него несколько месяцев, а зимой вернуться домой.

Рамалли оказался среди сопровождавших его воинов.

По реке предстояло плыть недолго, поэтому лошадей взяли с собой. Четыре забитых до отказа корабля направились вниз по течению Бетва, а потом по синим волнам Джамны поплыли мимо берегов, заросших густыми лесами.

В центре переднего корабля под ярко-алым шелковым навесом восседал Атаранга. Себе на колени он положил любимый меч и иногда поглаживал обнаженное лезвие кончиками маленьких твердых пальцев. Чеканное лицо его почти всегда хранило выражение полного спокойствия, почти презрительного в своей надменности. Держался с неизменной и непринужденной свободой представителя высшей варны. Он – дваждырожденный, прошедший обряд «второго рождения» и в гордом сознании своего превосходства почти не замечал «низших» людей, с рождения призванных служить ему. Глядел поверх воинов и слуг, привычно повинующихся любому его жесту и слову.

Атаранга всегда полностью владел собой, что давало ему постоянную уверенность в себе. Сильный, как тигр, и умный, как брахман. Величавая неподвижность, в минуты боя сменяющаяся бешеной силой движений. Из всех царей и военачальников, виденных Рамалли, Атаранге больше всех подходило звание царя.

Среди окружавших его воинов – строжайшая дисциплина, без ведома своего раджи воины и слуги ничего сделать не смели.

Сплавлялись вниз по реке шесть дней до большого и знаменитого города Каушамби, затем четыре дня неторопливо ехали верхом по дороге вдоль левого берега Ганги. Здесь на огромной равнине царила полноводная голубая Мать Всех Рек и ее многочисленные притоки. А далеко за равниной находились невидные отсюда Гималаи, гигантской каменной и ледяной громадой, ограждающие Индию с севера.

В священном городе Варанаси находится прославленный храм Шивы-Всепобедителя. Первый раз Рамалли видел этот город 12 лет назад, когда приезжал сюда вместе с отцом и старшим братом. Теперь приехал сюда второй раз и очень рад этому. Это один из самых знаменитых и древних городов Индии и по преданию основан самим богом Шивой.

Город «Наси» (Отраженный божественный свет) раскинулся на берегу светло-голубых волн широко-струящейся Ганги, – с дворцами и садами, с каскадами вод, льющихся в бассейнах. Дворцы, точно горы, возвышались над роскошными садами. На берегу Ганги располагались многочисленные храмы с купальнями. Ни один другой город, казалось, не мог соперничать с Варанаси, даже персидский Персеполь, виденный Рамалли два года назад, по сравнению с ним был слишком мал и выглядел скорее, как Дворец персидских царей, чем настоящий столичный град.

В свободное время Рамалли отправлялся бродить по улицам и площадям. Мужчины, как везде в жаркой Индии, одеты лишь в набедренные повязки, а женщины – в длинных ярких платьях. Множество актеров, танцоров, мастеров кулачного боя. Устраивались бои петухов, баранов, быков, слонов. С древности популярна игра в кости – для нее строили специальные игорные дома, ею увлекались и знать и народ.

На улицах и рынках – множество проповедников своих вер и учений. Джайны, утверждающие исключительность над всеми своего пророка-кшатрия Махавиры Джины. Много сидхиков – последователей Будды Гаутамы, сына царя племени шакьев, и его учения, распространяемого в Варанаси и его окрестностях.

Недалеко от набережной на северном краю площади Рамалли остановился послушать одного из сидхиков. Рослый, с развитым телом Рамалли почти на голову выше окружавших его людей. Но взгляд у него – открытый и дружелюбный.

Сидхик громко, во всеуслышание говорил:

– Будда открыл путь освобождения спасения для себя и для всех нас! Наш учитель объявил общность веры и обычаев для всех людей и народов. Он отверг любую жестокость к людям и животным, он выступил против жертвоприношений животных и деления общности на варны и касты. Он объявил равноправие всех людей независимо от рождения и пола!

Невысокий круглоголовый сидхик говорил увлеченно и горячо, блестя черными глазами, быстрыми жестами тонких пальцев подчеркивая свои слова. Собравшиеся люди слушали его, а вдали за городом на горизонте между жаркой синевой неба и землей, точно бело-голубые громады Гималаев, мерцали белые облака в голубых тенях.