Читать книгу Насквозь - Тамара Попова - Страница 3

Вдохнешь – и запахнет паленым,

хоть нет ни костра, ни дымка.

Скамья под оранжевым кленом

как будто вспотела слегка.

Темнеет, и в сумраке пряном

октябрь – пожилой ловелас

лимоном, гранатом, бананом

морочит и радует глаз.

О, зимний парк! Сугробы, кони, люди,

вороны, утки, голуби, синицы…

Всё сущее стремится к совершенству

и говорит на разных языках.

Чужие дети пролетели мимо,

друг дружку обзывая не по-детски,

чужая тетка с пьяным вдохновеньем

приветствует знакомого бомжа.

Лиловый негр (чужее не бывает)

закутан в шарф, в енотовой ушанке,

хотя мороз всего-то минус восемь,

замерз как цуцик, а бомжу тепло.

Кругом такое множество сюжетов —

трагикомедий, драм и анекдотов!

Незримое стремится к воплощенью,

и никому нет дела до тебя.

Чужая жизнь тебя не замечает,

а ты спешишь своей судьбе навстречу

в резиновом костюме Спайдермена,

для маскарада взятом напрокат.

Скоро пасха. Ну и холод!

Неизбежному покорен,

тополиный ствол расколот,

жизнь подрублена под корень.

И в отчаянье великом

лоб крещу рукой нетвердой —

что казалось светлым ликом,

обернулось волчьей мордой.

Волк? Повадка вроде сучья…

За окном пила, зверея,

с диким визгом гложет сучья —

валят старые деревья.

Сокрушенные набегом

сиротливые обрубки

медленно заносит снегом —

пепельным, стеклянным, хрупким.

На Пасху солнце. Променад

вдоль берега, неторопливо.

Холодный ветер веет над

блестящим трепетом залива.

Мы щуримся, дыша весной

и наблюдая безмятежно,

как тают в полосе прибрежной

остатки корки ледяной.

Объявилась весна. Тонкой трелью прочистила горло.

Брось дела, дорогой! Полетели на Острова,

в зеленеющий парк, где вчера еще – сиро и голо,

а сегодня разинула нежные клювы листва.

Все живое поет и ликует – Весна! Dolce Vita!

На доступной волне каждый ловит блаженную весть:

есть под солнышком место для особи всякого вида.

Небольшое – но есть.

Ненадолго, но все-таки есть!

Бесшумно парили стрекозы,

лениво гудели шмели,

тяжелые влажные розы

не знали, зачем расцвели.

И травы, сомлевшие в полдень,

и сонная ряска пруда

застыли в неведенье полном —

откуда, зачем и куда.

В гармонии хрупкой с природой

философ удил карасей,

довольный уловом, погодой,

судьбой и вселенною всей.

Милый, милый август! Хвойная настойка,

озера лесного солнечный озноб…

Празднично настолько, радостно настолько,

что раздухарится самый нудный сноб.

Перепала малость от большого лета —

корабельных сосен ржавая руда,

бормотанье леса, угасанье света,

желтые кувшинки, темная вода.

И за окном, и в зеркале ноябрь —

прилип к стеклу, недоброе суля мне.

Давнишней раны рваные края

бросать пора бы склеивать соплями.

Меня опять ноябривает он,

я знаю эту подлую ухмылку.

В глазах темно, в ушах унылый звон,

но я бреду на кухню и в бутылку

лью воду, и бамбуковый росток

на подоконник ставлю – знак, что явка

провалена, чтоб никакой браток

сюда не лез, голодный, как пиявка.

Небесной манны снежная крупа

просыплется и к вечеру растает,

но рана, как народная тропа,

не зарастает, нет, не зарастает…