Читать книгу Насквозь - Тамара Попова - Страница 4

«Лучший выход всегда насквозь»! —

он вскочил, процитировал Фроста

и решительно выпал в окно.

«Да… – подумал, кровавя сугроб, – это правда —

надежно и просто,

но мучительно больно, и стыдно, и в целом смешно».

Встал, шатаясь, куда-то побрел, на ходу выбирая осколки…

А она, помаячив красиво в разбитом окне,

полетела, нелепо взмахнув рукавами из алого шелка,

и, рыдая, упала, как роза, на утренний снег.

Возвращались в обнимку продрогшие, мир и любовь источая.

Дверь открыла старуха-соседка и, тихо шипя, уползла.

Наложили друг другу повязки, попили горячего чая,

и мужчина пошел на работу. А женщина снова легла.

Леда-спартанка, супруга царя Тиндарея,

томно разделась у речки, сомлев на жаре и,

нежно алея сосками,

бедрами влажно сверкая,

в быструю воду вошла, вся медленная такая.

Что это там, в камышах, так тревожно белеет?

Лебедь плывет! Ослепительный царственный лебедь!

С каждым мгновением ближе,

с каждой секундой смелее:

щиплет, как девку, жемчужных грудей не жалея,

властным толчком раздвигает тугие колени!

Вот олимпийский напор! Налетает, как кочет,

пыжится, топчет – никак, познакомится хочет…

Это тебе не чахоточный номер балетный!

Бог снизошел —

поняла изумленная Леда.

Нет бы шепнуть горячо:

– Ты робеешь, я знаю!

Леда, отдайся! Озолочу, как Данаю…

Сахарно-белым бычком подманил он Европу…

Да хоть вонючим хорьком – откажись-ка попробуй!

Нет бы лелеять-ласкать-колыхать-колыбелить,

нежить. как в люльке, меж крыл,

чтоб от ласки слабея,

Леда раскрылась, как белая лилия в полдень,

свой исторический долг не стесняясь исполнить.

…Здесь нет зеркал, в их пустоте, проплыв, не отразится время,

часов необратимый ход не потревожит тишину,

и каждый вновь рожденный вздох втройне утяжеляет бремя

безмерной нежности, влекущей нас ко дну.

Пока мы дышим, мы плывем в сверкающих волнах потока,

без памяти о зеркалах, весах, секундах, потому

что жизнь мучительно нежна и ослепительно жестока

до сокровенной глубины, где ждет Герасима Муму.

Печальная классическая ива!

На берегу ночной реки,

с фонариком в руке,

плакучая клонилась терпеливо

к той ветреной, что пряталась в реке.

Уже почти целуя отраженье,

сама себе она была

Изольда и Тристан…

Увы! Чрезмерным было напряженье,

и подломился наклоненный стан.

Взглянула поутру, и сердце сжалось:

лежит она лицом в воде,

касаясь пальчиками дна…

я к павшим деревам питаю жалость.

Но равнодушна к участи бревна.

Все хороши – и овны, и козлища…

С отечеством мучителен роман.

Люблю ли я гробы и пепелища