Читать книгу Бабаёжкины секреты. Сказки - Тамара Злобина - Страница 3

– Ну, здравствуй, зятёчек дорогой?!

Заходи, заходи – не бойся! Да не укушу я тебя, не укушу… Я вообще не кусаюсь: зубов нету…

Ой, ты, наверное, подумал, что у меня цинга, поэтому и зубки пропали?! Хи-хи! Цинга тут ни причём, зятёчек… От старости зубки повыпадали, как-никак годков-то мне…

А вот и не скажу сколь! Ишь губу раскатал! Думал счас всё и выложу?! Как бы ни так!… Женчина я, али нет?!… А то всё: Баба Яга, да Баба Яга!… А она что, не женчина по вашему?!…

И Бабе Яге иной раз слово ласковое охота услышать… Ох, как праздника душа-то просит! А тут как раз и Новый Год подоспел. Вот ужо оторвусь! За все обиды поквитаюсь!

Не дёргайся, дорогой, тебе же хуже будет! Так и пораниться недолго: лопатка-то у меня, что бритва твоя, опасная. Не бойся, не бойся, болезный: счас я тебя аккуратненько в печечьку горяченькую посажу… Через час-другой подрумянишься, сочёк пустишь, а там и до готовности недалеко…

Будешь блюдом моим новогодним! Клянусь всеми оставшимися лягушками из местного болота! Не будь я Баба Яга!

Ну вот опять двадцать пять! Чего ты рот раззявил, как будто смертушку свою узрел?! И без выражений мне тут – не люблю я энтого! Все поначалу матерными словами выражаются, а потом ничего – хрустят за милую душу! Хотя, конечно, настроение продукта на его вкус конечный влияет…

Ну вот – в обморок хлопнулся, болезный! Какой же ты, зятёк, хлипенький-то? Недаром я была против, что Василисушка моя тебя выбрала. Не богатырь ты – ох, не богатырь!

Не боись, милый: шуткую энто я – шуткую, Проходи, зятёчек дорогой, гостем будешь! Ну что скривился, как среда на пятницу?! Стол мой что ли ли узрел? Ну нет у меня поросятинки – нет! Грипп свиной повсюду – не до поросятинки. И курятинки тоже нет! Про грипп птичий забыл небось?!… Ну да, родной мой, одни лягушки: пареные, жареные, вареные, солёные, сушёные, копчёные… Зато духмяные – ужас какие! Таких ни в каких Парижиках не сыскать: на травах лесных настояны, в росах хрустальных купаны, воздухом медовым напитаны.

Не аппетитно говоришь?! Зато гриппа не опасайся: лягушачьего-то гриппа ещё не выдумали. Вот так-то родной! Ешь, ешь, поправляйся. А то скажешь потом, что был на Новый Год у тёщеньки, а она и не поподчивала ничем! Ешь, тебе говорю!… Зятёчек дорогой.

С новым годом, дорогой мой!…

И вас, люди добрые, с Годом Новым! Счастья вам! Благ всяческих! И без гриппов всяких там! А то и вправду на лягушек придётся всем переходить… И: наше вам, с кисточкой! От Бабы Яги! Увы, беззубой совсем…

Думаете, разлюбезные мои, почему это баушка начала своё обчение с зятька любимого? Так это для того, чтобы вы знали, что она ни какая-то безродная старая бабка, которая только и делает, что на ступе туда-сюда мотается, в свои сети всяких богатырских лохов заманивает, да похлёбку потом из них варит.

Не верьте, мои разлюбезные! Лгут всё на баушку. Не в том она возрасте, чтобы богатырей в пищу пользовать, да и не столь она прожорлива – в Лесе нашем и иной живности, помельче, хватает. Пока хватает…

И потом дочь моя милая, Василиса-Прекрасная, настрого запретила обижать людишек: дюже болезными они в последнее время стали – никакой пользы от них. Напрасно Василисушка запрет на них наложила – ох напрасно: я себе не враг.

– Не позорьте меня, маманя! – сказала, как отрезала. – Меня и без этого каждый второй упрекает в наших семейных связях. Я всё же не в Лесе живу – нужно соответствовать. Соответствуйте и вы, маманя! Вспомните хотя бы, что некогда Академию Лесную закончили…

Вот и стараюсь соответствовать. Потому и зятька принимаю, как гостя любимого. Хорошо, хоть нечасто появляется – только тогда, когда на охоту выезжает, ирод-треклятый. Ох, простите – оговорилась: зятёк разлюбезный.

Если бы не дочь Василиса – съела бы давно энтого представителя человеческой цивилизации вместе с доспехами и костями! Так нет же – табу полное. Вот и приходится лебезить перед этим неучем бестолковым, в кожу крокодиловую одетом и обутом (словно у нас своих кож мало).

Потому и юморю напропалую, что едва сдерживаюсь на это чудо полу-заморское глядючи. Он уже на мой юмор реагирует сейчас адекватно, хотя поначалу и вздрагивал, и трясся – знает, наглец, что в каждой моей шутке огромадная доля истины.

Ну, вот, о том, что я не одиночка, никому не нужная, я тебе, любезный мой читатель-почитатель, донесла-доложила, надеюсь, теперь должна о житье-бытье нашем расклад кой-какой представить.

В какой-такой обстановке сея героиня – баушка Яга (то бишь я) проживает, в каком-таком обчестве обретается.

Неужто тебе не интересно, как сейчас живёт баушка Ягуся в наше цивилизованное (раскудрит его) времечко? Ты же её представляешь дремучей, неграмотной и неумытой? А я меж прочем Академию Лесную закончила, а меж делом с Медицинской академией в большой дружбе и обчении состою: я там академик почётный, по случаю обширных знаний трав лекарственных, лечебных..

Думаешь баушка купила звания и теперь кичится? Ни в коем разе: всё своим горбом вытянула, и своей мозгой до всего дошла. Не веришь? Слову моему не веришь? Баушка лгать николи не могла, да и сейчас не лгёт.

Что язык обчения мой не приглянулся? Так это язык простого нашего народа лесного – не прибавить, не убавить. На нём и подружка моя закадычная, Кикимора-Болотнца, разговаривает, и помощник мой – Кот Баюн баюнит, и Кощей Бессмертный со Змеем Горынычем, и Русалочка Озёрная наша, и даже муженёк Кикиморы – Леший Лёня-Леонид с Волченей-Вовой – лесным санитаром. Мы друг дружку хорошо понимаем, да и ты должон понять – в одном, чай, Лесе живём!

Перво-наперво сообчаю тебе, что проживаю я в Лесе Заповедном, в собственной индивидуальной Избушке на курячьих ножках. Она хоть и бестолковая, нервная, но из чистого добротного дерева состроена – многия века стоит, и столько же ещё продержится, ежли не подпалют его нехристи шакалы, явившиеся в наш Лес без спросу и приглашения невесть отколе.

В энтой избушке всё, как у людей: и печурка русская, и полати-двухспальные, и стол широкий на шесть персон, и лавки вокруг из сосны карельской, пахучей, и лежаночка, шкурой добротной покрытая для мягкости и для сугреву, чтобы косточки так не болели, не похрустывали. Годков то мне всё ж ого-го… А вот сколько их – ни в жисть не признаюсь! Женчина я, или как?

Ну, да, ну да – на городскую вашу конурёнку бетонную, конечно, не похоже… Но зато дышит моя избушка вольготно, а с нею и я в унисон. Дух лесной обнимает со всех сторон, и сама начинаешь дышать полной грудью.

Для полного комфорту, уюту и пахучести, вдоль стен моей избушки травы чудодейственные, лекарственные всегда на просушке висят – доходят до нужной кондиции: дохтуров в нашем Лесе не наблюдается – вот и приходится мне самой лечить лесную живность. А куда без трав, лекарственных, когда и аптек у нас тоже нету?

И чегой-то это я своими комфортами вас завлекаю, старая?! Вы ж, наверное, о зятьке моём разлюбезном переживаете? Не боитесь: всё путём: встретила, напотчевала, в баньке попарила, спать уложила, а на утро он и уезжать ужо не хотел. Так я ему вязаночку перепелов с дрофами и ежами всучила в качестве трофеев охотничьих и выпроводила подобру-поздорову, шоб он мне моралев читать не стал про мою дремучесть лесную и повадки заповедные.

Уговаривал зятёк иньтерьнет мне в избушку провесть, и какой-то там «Скайп» чтоб я в цивилизацию возвернулась, а они со мной через энто обчаться могли, так я ему в глазки-лупоглазки дунула-плюнула – он и забыл напрочь все свои навороты и выдал по простому – по хрестьянски.

– Ты мать, того-этого, не держи обид на нас – мы люди простые, хоть и в городах живём-проживаем, корнёв своих помним ещё пока, и тебя почитаем за матрю свою, что с Землёй-матушкой связана узами кровными, и Природу нашу ценит, уважает и даже где-то любит.

Он и по цивильному-то выражаться не мастак, а уж по хрестьянски – вообще дубина неотёсанная. Ох, права я была на егошний счёт – права! Да что тут попишешь? Для нынешних деток-то старшие не указ: сами, дескать, с усами: всё знам, всё понимам, всё соображам, никого не уважам.

Думаете: вот опять баушка по странному заговорила? Эти словеса не мои – из лексикона подружки моей закадычной Кикиморы-Болотницы. А ей они достались по наследству от её бабуси, появившейся в нашем Лесе в стародавние времена неизвестно откель.

Было это, когда моя бабусечка-Ягусечка была молодой, да румяной и прозывалась тогда ещё Марьей-Моревной. Выкрал её мой дед пиратствующий в краях далёких у Короля Морского, да и спрятал в нашем Лесе заповедном. Потешился с ней неделю-другую, да и опять ушёл в набеги. А назад уже не вернулся.

От сего момента, в положенный срок, народилась матушка моя Машенька-Фея Ллесная. А от пиратствующего отца ей остался только портрет, Баюном-старшим нацарапанный на бересте.

Ой, что-то я увлеклась своей семьи подноготной, а начинала о семейном древе Кики-Болотницы…

Так вот появилась её бабуся в нашем Лесе в один из непогожих осенних дней: вся в грязи, в лохмотьях, с сосулистыми паклями на голове. Увидал её Ворон ещё издалека и закаркал:

– Химера явилась! Химера!

И со страха даже с дуба столетнего вспорхнул, и в рядом стоящим древом столкнувшись, сполз вниз и смолк, клюв отвалив набок.

Сбежался народец тут лесной на энто чудо полюбопытствовать: кто с интересом, кто со страхом. В Лесе нашем бытовала легенда одна: «Настанет такой день на грани осени, что явится Химера, и начнутся в Лесе Заповедном беды и непогоды, которые превратят Лес в болото непрохожее-непроезжее». Потому и хотел народец понять, что за чудо явилось в наш лес.

Бабуся моя тоже там была, всё своими глазами видела и ушами слышала.

– Кто такая? – грозно зарычал Михаил Потапович, главенствующий в нашем Лесе в те времена.

Существо с испуга смогло только две буквы вымолвить:

Ки… Ки…

Сорока-Воровка тут, как тут:

– Ясно: Кикимора! Я о такой в городе большом слышала: говорили, что ходит она по земле нашей и народ баламутит… Вот и до нас добралась.

– Гнать её нужно прочь! – закричал народец.

– А может просто убить? – возник неожиданно тоненький голос. – Да и вся недолга… Чтобы другим было неповадно бродяжничать и народ баламутить!

– Кто это сказал? – ещё грознее зарычал Потапыч.

В ответ полная тишина. А Кики хлоп о землю, и глазки начала закатывать.

Разогнала всех моя бабуся, побрызгала существу в личико водицей живой из источника, а под слоем грязи показалось личико довольно милое и нежное, только бледное очень.

– Ну, что налетели на девочку, как коршуны оголтелые? – поинтересовалась моя будущая бабуся. – Не ведите: перед вами ребёнок ещё совсем. Прогнать! Убить!… Ну и чего такие кровожадные-то? А, ежели вас так встретить?… Может сначала гостью выслушать нужно – слово ей дать?

– Как выслушать-то? – сильно сбавил тон Потапыч, когда она лишь глазки закатывает и молчит?

– Несите ко мне в избушку! – приказала бабуся-Ягуся. – Для начала – пусть оклемается, горемычная, в себя придёт, а потом и ответ держать будет.

Подняли её, перенесли в избушку бабуси. Отмыла она деушку, в чувства привела, успокоила. Сначала сама выслушала, потом и обчеству представила.

Девушка сильно сначала заикалась и путалась, потом всё же свою мысль довела до понимания.

Оказалось, что выкрал её из родительского дома, пришлый молодец, завёз в чащобу непролазную, да там и оставил.

– Блукала я, блукала, – жалилась обчеству деушка, думала, что николи из чащи не выйду. Сколь дён блукала – не помню уже. Питалась ягодой лесной, пила из озёрец мелких, ночевала на деревах. Ну, вот и доблукалась до вас…

Не выгнали деушку тогда из Лесу – пожалели, но прозвали её Кикимора-Приблудница.

Через месяц стало ясно, что пришлый молодец не просто её выкрал, но и семя своё посеял. Это и была бабуся моей подружки Кики-Болотницы.

Вот от неё и высказывания у Кики странные, которые всплывают в её памяти время от времени и выливаются наружу:

– Не знат, не понимат, не сображат – сидит и выбражат.

Ну, вот, опять отвлеклась на мелочи посторонние! Так о чём это я? Так об зятьке своём бестолковом, из гнезда человеческого выпавшем до срока..

Звал к себе в гости зятёк. Как поняла: для приличия звал. Да и совестно было не позвать: столько подарков лесных в свою телегу крутую нагрузил, что задние колёса чуть не наполовину в землю ушли. Лесные дороги – это вам не магистрали, тут и ногами не везде пройдёшь, чтобы не изгваздаться, а уж на телеге – и гутарить неча.

Проводила его до околицы на ступочке заветной, платочком помахала, ворону наказала проводить дале и проследить, чтоб никто ничего у него не отобрал, и зятёк довёз до доченьки моей, Василисушки, все мои подарочки: и накидочку воздушную, что в любом подворье сделает её незаметной, и варежки, что теплом моей души будут согревать доченьку в зимние времена, и скатёрочку паутинистую, что и накормит, и напоит, и развеселит.

Пригрозила, что накажу даже за мысль озорную, а уж за попытку ограбить зятька разлюбезного – точно в колоду оборочу, и на своей границе поставлю, шоб другим было неповадно.

г. Саратов.

29. 12. 2009 г.