Читать книгу Бабаёжкины секреты. Сказки - Тамара Злобина - Страница 4

Кто о чём, а баушка-ёжка о годе Новом. Так оно и понятно: году начало – жизни начало.

Не все, думаю, со мною согласные, ведь жисть наша – столь разная, как моя, например, ступочка и тот железный зверь с крылами, что рычит над Лесом нашим, отравляя отходами и Лес наш заповедный, и жителей лесных, насылая на них и болезни, и нервозность, и страхи разнопёстрые.

Мы-то живём с Лесом нашим в унисон, а те, кто в том звере рычащем без всяких унисонов обходятся, и потому у них ни начала нет, ни конца, и потому они не чуют ничего вокруг, не видят ничего.

Впрочем, не затем баушка разговор свой затеяла, чтобы, разлюбезные мои, морали читать, жалится на разрыв меж нами уже непреодолимый. И байки читать о лесных обитателях, где и сама обитает-бедует, рассказывать баушка сегодня не станет. Всё-таки – Новый год идёт по всем весям и лесям…

Она просто хочет напомнить одну забытую песенку о ёлочке – красавице лесной. Может быть, кто вспомнит?

Грустная песенка, конечно, но больно по душе Бабе-Яге, в одиночестве встречающей этот Новый Год, ведь она тоже женчина. И ей тоже хочется и тепла, и слова приветного…

Уж простите, старую – тоску нагоняю… С Новым Годом, разлюбезные мои! С новым счастьем! С новым здоровьем! Пусть всё будет новым, но пусть всё будет родным и близким…

Ваша скандальная Баба-Яга вам этого желает, которой совсем не хочется сейчас скандалить.

Ну, вот, обещала не жалится, а сама… Уж простите баушку. Не песенка ли навеяла на неё печаль вековую? А может обещание Василисушки, что приедет, наконец, проведать матушку перед праздником Новогодним, а сама с Ванькой-супружником на турецкие кущи подалась.. Даже Кот Баюн этого не понял.

– Ах, Василька, обманщица! – заявил недовольно. – Я для ней подарочек приготовил чудный, а она… Так обмануть наши надежды. Не забуду я ей энтого неуважения к нашим надеждам и чаяниям!

– Насильно мил не будешь, – буркнула ему в ответ, и улетела на ступочке прочь. Настрой был, видать, совсем не летательный, потому ступочка моя и взбрыкнула, и в самый глубокий сугроб нырнула, отказав в полёте.

Вылезла из сугроба, злая, как сто бабаёжек: глаза пылают, шевелюра дыбом, платье полу-праздничное, в местах особенных почему-то поползло (обманула Кики – некондишн подсунула).

Волченя променад делал поблизости – пасть ощерил и издал что-то очень похожее на хохот. Я только ручкой махнула и снежным комом ему пастюку залепила. Упал он на передние лапы, хвост вверх задрав, и заверещал тоненько:

– Прости, баушка, это я неподумавши вякнул супротив тебя. Прости окаянного! Ничего не видел, ничего, не слышал, ничего никому не вякну.

– Попробуй только вякни что супротив, – пригрозила ему. – Язык – сам откусишь, без моей помощи.

Понял Вова, что баушка не шутит – так на четвереньках, с поднятым хвостом и отполз, как партизан, в свою нору.

Ступочку свою назад, домой волоком тащила, всю дорогу внушая ей истины прописные: против баушки мыслить ничего супротив не моги, ронять её гордость и достоинство – не моги, вред причинять своей хозяйке – не моги.

А перед избушкой пригрозила:

– Ещё раз так уронишь, баушку – расщеплю на чурочки и в печи русской стоплю.

Неожиданно избушка моя на курячих ножках с испугом заверещала: видать на свой счёт приняла.

– Не нервничай, – ответ ей дала, – не про тебя гутарю – ступочке-предательнице внушаю правила жизненной необходимости.

Избушка приободрилась, а ступочка – даже скукожилась: знает мою характеру – побаивается, когда носом её в пакость суёшь. Не часто это бывает, но всё же…

Так, что в этот Новый Год мы с Баюном вдвоём вокруг Ёлочки плясали и пели песенку про неё любезную:

В Лесу родилась Елочка,

В Лесу она росла

По всей округе Ёлочка

красавицей слыла…

А потом опять же вдвоём за столом карельской берёзы сидели, обильно вкусностями обставленном: наливочку потягивали, рябчиками и глухарями запечёными в печи-кормилице с овощами и травами подчивались. Тут и гусь я яблочками местными был, и уточка, нашпигованная овощами и травками заветными для вкуса, и для здоровья ради. И малинка перетёртая и засахаренная с цукатами, и вареники на любой вкус и выбор. Для Василисушки старалась – не для Ивашки, а она его выбрала непутёвого.

Скажете: обиделась баушка? Не без этого. Приедет зятёк дорогой в следующий раз «на охоту» заведу в чащобу и оставлю там – пусть сам по часам выбирается. Ни за что не выберется! Он и в городе меж двух сосён блукает, а уж в Лесе – тем паче.

Да не злая баушка – не злая, но проучить подлеца след, чтобы неповадно было: пусть и о других хоть иногда думает.

Баюн с расстройства так наливочки нализался, что, ткнувшись в тарелку мордочкой, уснул и всхлипывал во сне, сетуя на глушь непролазную и темноту беспросветную.

Перенесла его на лежаночку, легла ему под бочёк, да и заснула.

А что тут ещё поделаешь? Прав он – прав: темнота и глушь. Может потому Василиса и не желает сюда прибыть?

Баюн затих, а баушка всплакнула вспоминаючи о том, какой Василисушка была в девочках: нежной, доброй, как она пела, своим серебряным голоском, как говорила о своей любви к матушке, обещая, что никогда её не покинет. А едва заявился в наш Лес Ивашка-пришлый – она все свои обещания враз забыла и за ним отправилась, порушив не только свою, но и мою жизнь.

Вот и пестуй после этого дитятко родное, вот и верь его словесам бесполезным, вот и жди его возле окошечка, все глаза проглядаючи.

Ведь то ещё плохо, что не мне одной была нанесена рана глубокая: Баюн до сих простить Василису не может, а Волченя при одном упоминании о ней, слезу слизывает, ведь он, будучи тогда пёсиком несмышлёным даже спал у её ног, бегал за ней как пришитый. После её бегства стал, как пришибленный. Таким и остался по жизни. Может потому и у ведьминого источника на Луну время от времени воет?

Про себя и говорить не хочу: я ли дочечку свою не лелеяла, я ли не любила-нежила, пылинки с неё сдувала? Одна ведь растила-выращивала. Батя-то её сделал своё дело, да и и ушёл воевать-завоевания для Родины-матушки. То ли сгинул где, то ли возвернуться назад не захотел, только осталась я одна на пятом месяце тяжёлая. И всю свою любовь, всю свою нежность женскую на неё, ненаглядную перенесла, а она с Ванькой непутёвым сквозанула из Леса… А я ведь предлагала остаться им здесь.

– Как ты думаешь, маманя, что мы тут будем делась с Ванечкой? Ворон гонять? Травки по болотам разыскивать? А может лягушками торговать на рынке ближайшем? – заявила тогда моя дочурка.

– Почему бы и нет? – возразила я, – Занятия достойные – не криминальные.

– Ещё чего придумаете, маманя?! – возник Ивашка. – Как можно такую красавицу, как Василиса, в Лесе вашем непролазном прятать?! Она на подиумах должна блистать, в фильмах сниматься, на золоте кушать и на хрусталях пить!

Ах, как я хотела в тот момент энтого подлеца в полено превратить, чтобы зимой печурку топить было сподручно! Но Василиса так посмотрела на меня, и я поняла, что потеряла её. Навсегда.

После их отьёзда месяц лежмя лежала. Баюн уже к худшему готовится начал: платье моё заветное приготовил, в котором мне всего восемнадцать, веночек из цветиков моих любимых, незабудок, сплёл, всю избушку до блеска отдраил, травки сменил на новые, чтобы духу ещё больше лесного в избушке добавилось.

Этот дух и привёл меня в чувство. Села я на лежаночке своей и сказала вслух:

– И чего это ты, Еленушка, так духом пала? Ну предала тебя дочурка, бросила… Так разве ж она первая? Вспомни своего дружка-любезного, что потешился с тобой, понежился чуток, да и сбёг в неизвестном направлении. Ты же выжила тогда, оклемалась? Ну и, что из того, что из Еленушки в в Бабу-Ягу превратилась? Сколько таких баб по миру блукает? Не ты первая – не ты последняя.

Не только я – все посчитали её бегство предательством и сильно огорчились.

А что: они правы. До сих понять не могу чем умаслил её этот Ивашка-серая сермяжка? Ведь ни ума – ни фантазии. Как у нас говорят старожилы: да я бы с таким на одном гектаре не села… А Василька с ним не только села, но и живёт, и ещё к туркам, весьма ненадёжным, на отдых катается… Разве у нас в Лесе хуже? Воздух – на хвое и мёде настоян, снег белее белого, стол, какого никакие турки – даже во сне не видели.

Ну, да: бананов и кокосов у нас нету, зато малина-земляника, клюква-калина, костяника-черника, орехи и лесные, и кедровые, травы самые лекарственные и целебные… Как можно такое променять на берег турецкий?! Не понимаете? Вот и я не понимаю…

С этими мыслями я и заснула. Что снилось вашей баушке Яге не скажу, потому что это уже личное.

г. Саратов.

31.12.2010 г.