Читать книгу Полёт фантазии, фантазии в полёте - Таня Д. Дэвис - Страница 5

Ужас, просто катастрофа. Эти противные морщинки вокруг рта все увеличиваются и увеличиваются. Таня критически изучала себя в зеркале. Шестьдесят лет. Нет, конечно, она выглядит гораздо моложе, небольшого роста, «компактная» женщина с хорошей фигурой, «маленькая собачка всегда щенок». И на мордочку симпатичная, говорят, даже чуть на Софи Марсо похожа, и глаза совсем молодые. Но неумолимые часы возраста тикают все быстрее, в марте будет 61, потом 62, 63, 64. «Will you still need me, will you still feed me when I am sixty four?» – прозвучали в голове строчки известной песни. Вот в этом-то вся проблема. Нет того, кто бы любил и заботился. Умер пять лет назад, ушел скоропостижно и глупо, оставив ее одну в этом полном проблем и препятствий турбулентном мире. Без тепла, без любви, без нежности.

Нет, она, конечно, знала, что потерять не просто любимого, а очень близкого человека, с которым бок о бок прожили тридцать с лишним лет, сроднились так, что чувствовали друг друга на расстоянии, угадывали слова и мысли, – это ужасно больно. Ей все говорили: «Ничего, пройдет, время лечит», – но самое неприятное, что время не лечило, как раз наоборот, с годами тоска не унималась, а только нарастала. Причем больше всего она скучала по совершенно элементарным вещам: нежности, прикосновениям, телесному контакту. Она словно вдруг оказалась в холодном вакууме, лишенном человеческого тепла. В отсутствие любви она вспоминала самые лучшие моменты их отношений, мгновенья счастья, которое, когда есть, то не замечаешь, а когда вот так вдруг уходит любимый мужчина, фактически часть тебя, понимаешь, какое это было счастье – просто обняться, прижаться, почувствовать тепло, просыпаться ночью и слышать рядом родное дыхание.

Конечно, есть любящие взрослые дети, замечательные внуки, интересная работа, хорошие друзья, и все вроде нормально, жизнь идет своим чередом: работа, дом, интересные поездки, друзья, театры, летом дача. Но были моменты, когда разъедающая сердце тоска становилась просто невыносимой и выливалась в довольно мрачные стихи, как например, такие, которые она теплым июльским вечером прочитала своей семидесятилетней соседке по даче Ритке. Причем, декламируя, Таня намеренно имитировала заунывную манеру Бродского, которая, как ей казалось, наиболее соответствовала как содержанию, так и захватившей ее негативной эмоции.

Ошарашенная Ритка посмотрела на нее с недоумением:

– Таня, какие мужики? Кто пришел, кто ушел? Кто тебя как женщину в пятьдесят пять лет убил?

– Это такая метафора, иносказание.

– Что? Какая метафора?

– У меня в пятьдесят пять закончились менструации, я не могу больше выполнять главную женскую функцию, значит, как женщина я умерла. Понятно?

– Да, – с возмущением протянула Ритка, – я всегда говорила, что от вашего филологического образования никакой пользы, кроме вреда. Все, хватит уже фигней страдать. Я вообще всю жизнь без мужика и детей прожила, и ничего, как видишь, прекрасно себя чувствую. Так что давай, бросай ты это дело, пойдем лучше наливочки моей вишневой хряпнем. Прекрасное средство от всех недугов, в том числе от хандры, я тебе еще два клубня красных георгинов дам, посади, осенью такая красота будет, не нарадуешься.

Таня хряпнула вишневочки, посадила георгины, в августе съездила на море в Абхазию. Вроде стало полегче, но после летнего отдыха на Пицунде, где она вдоволь назагоралась, наплавалась в теплом ласковом море, к ощущению явной нехватки тактильно проявляемой нежности вдруг добавились мысли о сексе. Просто-таки донимать стали.

Ни в каком другом возрасте, даже в молодости, ее так не занимала эта тема. Ведь что такое секс? Плотские утехи? Вовсе нет, это гораздо более тонкая в смысле жизненной необходимости вещь. Это такой энергетический обмен. Обмен жизненной энергией между мужчиной и женщиной, взаимная энергетическая подпитка. Конечно, говорят, можно прожить и без секса, многие так и живут, особенно женщины в ее возрасте, но качество жизни совсем другое, они – словно разряженные телефоны, забытые в ящике стола. Вот и она чувствовала себя таким разряженным телефоном, вернее, учитывая ее вполне приличное финансовое положение, достойное семейное окружение и высокий профессиональный статус профессора главного вуза страны, таким дорогим смартфоном, который просто разрядился, и его срочно нужно поставить на зарядку. А пока, пока drifting alone without warmth and tenderness. Мысли крутились в замкнутом круге, время от времени складываясь в унылые строчки:

Но не может же так быть, чтобы выхода не было, выход есть всегда, просто надо уметь его найти. В интернете набрела на проект Владимира Яковлева «Возраст счастья», the age of happiness. Позитивно, оптимистично, обнадеживает. Похожий на веселого чертика Яковлев своей черногорской лекцией про тренды, которую она нашла на «Ютьюбе», вселил в нее надежду. Оказывается, навязчивые мысли о сексе вовсе не так уж редки в ее возрасте и вполне вписываются в так называемые «тренды» возраста счастья: овладение новыми навыками, секс и удовольствие от каждого прожитого дня. Так просто и так привлекательно. Молодец, Яковлев, а как убедительно уговаривает, даже такая мелкая деталь, как мензурка, из которой он попивал водичку во время лекции. Не из стакана, не из кружки, а именно из мензурки. Ну артист. К сожалению, в этом году на фестиваль в Будве ей попасть никак не удастся из-за поездки в Вильнюс на конференцию, куда ее пригласили с пленарным докладом, но зато в следующем году она непременно туда доберется.

Во второй половине октября Таня, как и планировалось, поехала на две недели в Армению в Ереванский филиал университета. Армения – это такая страна-спа. Лечит быстро и от всего. Приехал с простудой – через два дня никакого насморка, заела хандра – через три дня уже улыбаешься. В чем секрет? Просто в Армении вся жизнь, весь мир вокруг словно «умножены на десять»: солнце жарче, краски ярче, воздух чище, звуки музыкальнее, еда вкуснее, люди человечнее. Кажется, что здесь живут по абсолютно правильным, но в мире победившего глобализма несколько подзабытым законам: жизнь – дар божий, любовь – радость, дети – счастье, родители и старики – объект безусловного почитания.

А краски, какими необыкновенными красками раскрашена в Армении осень! Яркие, живые, гармоничные. Желто-золотистые абрикосовые и персиковые деревья, светящиеся солнцем даже в пасмурную погоду, оранжево-красные кустарники вдоль дорог, все еще зеленые ивы, платаны и прочая растительность, обратившая мир вокруг в сказочно-красочное великолепие. Как будто попадаешь в волшебный мир на полотнах Мартироса Сарьяна. Таня словно очнулась и начала «дышать полной грудью»: она дважды съездила на Севан, поклонилась величественному Арарату около Хор Вирапа, посетила древний Гегард, послушала дудук в Гарни, спустилась в базальтовое ущелье посмотреть на симфонию камней. И фотографировала, фотографировала, фотографировала, словно стараясь запечатлеть каждый оттенок этого невероятно красивого праздника осени.

Не остались без внимания и вечерние развлечения, которых в Ереване было предостаточно, особенно на ее музыкальный вкус. Она сходила на балет «Гаянэ», в очередной раз убедившись, что секрет музыки Арама Хачатуряна замешан на народных армянских мелодиях, послушала венгерского скрипача-виртуоза, удивительно похожего на известного американского пианиста Вана Клиберна, насладилась симфонией Чайковского в исполнении оркестра ереванской филармонии под управлением Константина Орбеляна.

К концу своего пребывания Таня настолько привыкла, что все ее ереванские вечера заполнены музыкой, что, поддавшись уговорам театральной кассирши, совершенно неожиданно для себя купила билет на концерт джазового фестиваля. Дело в том, что она джазом вообще никогда не интересовалась, не увлекалась и, честно говоря, вообще не понимала этот музыкальный жанр. Ну что такого можно найти в этих непонятных замаскированных под музыку воплях-визгах негритянского происхождения? Но билет на первый ряд амфитеатра, самая середина в зале Арама Хачатуряна, расположенном в знаменитом театре оперы и балета, всего за каких-то 800 рублей – это соблазн, против которого она не смогла устоять. Гулять так гулять, когда еще она услышит этот хваленый армянский джаз? А про Гери Кесаяна армянские коллеги ей вообще все уши прожужжали. Потрясающий джазовый пианист-аранжировщик, который живет и работает в Нью-Йорке, но в родную Армению каждый год с концертами приезжает со своим замечательным коллективом из двух негров (ударник и контрабас), мексиканца (саксофон) и трех местных вокалисток.

Как и полагается в Армении, живущей по принципу «кто понял жизнь, тот не спешит», концерт начался на полчаса позже, не в восемь, а в восемь тридцать. Заняв свое место в первом ряду амфитеатра, которое оказалось действительно очень удобным, Таня с интересом наблюдала, как зал постепенно заполняла чинная армянская публика. Приходили целыми семьями, даже, точнее сказать, кланами: молодые с родителями, взрослые с детьми, дедушки с бабушками и многочисленными внуками. Все нарядные, радостные и красивые, зрители шумно приветствовали друг друга, обнимались, целовались. Слева от нее расположилась симпатичная армянская пара, справа… а справа сидел Челентано. Нет, конечно, не настоящий Челентано, а мужчина приятной армянской наружности лет 55—60, ужасно похожий на знаменитого итальянца.

Как человек, остро чувствующий запахи, Таня очень щепетильно относилась к случайному театральному соседству: устойчивый запах табака, потной подмышки или резкого парфюма мог испортить самый лучший концерт или спектакль. Слава богу, сосед справа оказался приятным исключением, от ухоженного армянского Челентано пахло выдержанной чистотой и дорогим мужским одеколоном, причем на удивление знакомым. Как породистая охотничья собака, Таня принюхалась, и, боже, это же «Old Spice» – любимый одеколон ее покойного мужа. Вот уж повезло так повезло.

Она устроилась поудобнее, зазвучали аплодисменты и джазовое действо началось. Сначала на сцену вышел коричневый негр, он сел за ударную установку и начал виртуозно стучать. Затем к нему присоединился высоченный черный негр – контрабасист, потом появился квадратный, похожий на шкаф мулат с саксофоном, и наконец, под шквал оваций за рояль сел сам Гери Кесаян – худощавый осанистый мужчина с красивой седой шевелюрой. И все, зал замер, потому что зазвучал сначала рояль, ему вторил саксофон, контрабас, ударник отбивал ритм, и все они вместе начали творить что-то невообразимое – легкая, как дуновение весеннего ветерка, нежная, как тронутая бризом поверхность воды, музыка заполнила зал, и Таня забыла про все на свете. Вот, оказывается, как должен звучать настоящий джаз. Чудо, просто чудо!

Смотреть на сидящего за роялем Гери Кесаяна было сплошное удовольствие – он словно слился с инструментом, ласкал, гладил его, руки то взлетали вверх, то неслись вдоль клавиатуры, извлекая удивительно красивые звуки, которые просто завораживали. Особенно Тане понравилась одна удивительно красивая композиция, основанная на нежной мелодичной теме, повторенной роялем, саксофоном и контрабасом несколько раз на все лады. Она не сообразила купить программку, но ей так хотелось узнать, что это за чудесная музыка, чтобы потом найти так понравившуюся ей пьесу в интернете, что она обратилась к сидящему справа соседу:

– Вы не знаете, что это за пьеса?

– Silence, – тихо по-английски ответил Челентано.

Таня смутилась, она не поняла, то ли он просит, чтобы она замолчала и не мешала ему слушать концерт, то ли так композиция называется, но уточнять не стала, потому что Челентано был полностью погружен в джаз. Он отбивал ритм ногой, хлопал ладонью по коленке, аплодировал и после каждой композиции говорил: «Браво, Гери, браво». Причем не кричал, а именно говорил, как будто Гери был его старым другом и мог услышать его голос из амфитеатра. Первое отделение было очень насыщенным, закончилось где-то часа через полтора, а поскольку Таня не удосужилась узнать заранее в скольких отделениях будет концерт, она спросила сидевшего рядом мужчину:

– А второе отделение будет?

– Supposed to be, – ответил он по-английски.

– Вы говорите по-английски? – решилась уточнить Таня.

– Я вообще на четырех языках говорю, – гордо сказал армянин, – на русском, английском, армянском и французском.

«Ну да, и на всех с армянским акцентом», – с усмешкой отметила про себя Таня. Она уже почти собралась уйти, время позднее, а завтра рано вставать, в 9 утра самолет в Москву, значит, в семь уже надо быть в аэропорту, но оставшаяся еще со студенческих лет привычка все доводить до конца заставила остаться. «Как же так, я не дослушаю концерт? А вдруг я пропущу что-то самое интересное?» – подумала она и после антракта вернулась на место.

И не прогадала, потому что во втором отделении Гери Кесаян действительно «зажег», круто смешав классику, популярные хиты и собственные аранжировки. Зал вибрировал, ловя ритм зажигательной музыки, подтанцовывали все: зрители, три великолепные вокалистки, негр-ударник, негр-контрабасист, мексиканец-саксофонист, сложилось впечатление, что и сам Гери подтанцовывает у рояля. Вот это драйв, вот это энергия! Благодарная публика никак не хотела отпускать музыкантов, и они на бис исполнили просто потрясающую композицию. «Jazz is my life», – начала первая вокалистка, «jazz is my dream», – продолжила вторая, «jazz is my way», – ответила третья, «jazz in my brain», – пропели все вместе, и зал встал, заглушая музыку восторженным свистом и аплодисментами.

На выходе восторг любителей джаза резко охладила стена проливного дождя, лило так, что никакой зонт не спасет. Да у Тани и не было с собой зонта, понадеявшись на хорошую погоду, она оставила его дома. И что теперь делать? Даже до такси не дойти не промокнув. Тем более, сразу машину не поймаешь, спасаясь от дождя, все кинулись ловить такси.

– Что, нет зонта? Вас подвезти? – услышала она за спиной знакомый голос. Надо же, Челентано.

– Спасибо, я на такси.

– Вряд ли скоро поймаете, все хотят на такси. Давайте довезу, вон моя машина стоит, совсем рядом.

Что ж, придется согласиться. Не хочется промокнуть до нитки и простудиться перед самым отъездом. Под любезно раскрытым Челентано большим зонтом они добежали до огромного черного джипа-мерседес последней модели. В салоне было тепло и уютно, кресло комфортно повторяло изгибы тела, Челентано включил музыку, конечно же, джаз, и лихо рванул с места.

– Ну что, понравилось? – спросил он.

– Очень, хотя я совсем не разбираюсь в джазовой музыке, первый раз была на таком концерте.

– А в джазе и не надо разбираться. Джаз надо просто чувствовать. И любить. Любить и чувствовать.

– Чувствовать? А это как?

– Ну вот что вы представляете, когда слушаете, например, «Silence»? Такая музыка, она как будто внутри тебя. Джаз – это как дуновение ветра, как легкий бриз на поверхности воды, как игра солнечного света на листве. Джаз – это легкость и еще раз легкость, невыносимая легкость бытия, – сказал Челентано и, внезапно перейдя на «ты», добавил:

– Так что жить надо легко, поняла? Все мы в этом мире мотыльки, бабочки.

– Поняла, – ответила Таня, но предпочла сохранять дистанцию. – А вы, наверное, давно джазом увлекаетесь?

– Увлекаюсь? Не то слово. Jazz is my life. Я сорок лет назад, когда Ереванскую консерваторию окончил, из-за любви к джазу в Америку рванул, только там джаз настоящий можно найти было. Очень хорошим джазовым пианистом стал, довольно известным, не хуже Гери Кесаяна. Мы вместе с ним, кстати, в Филадельфии в джазовых клубах так на двух роялях зажигали – народ стонал от восторга.

– И что же потом? Сейчас играете?

– А потом мне руку прострелили. Не смог больше на рояле играть, профнепригоден.

– What a disaster, – автоматически перейдя на английский, сказала Таня.

– Да никакой не disaster, все даже к лучшему оказалось. Занялся серьезным делом, неплохо поднялся на гостиничном бизнесе. У меня в Нью-Йорке три гостиницы, правда небольших, но вполне приличных, да и здесь кое-что есть. А джаз, джаз я люблю и слушаю. Вот на концерты Гери всегда в Ереван приезжаю, где еще настоящий армянский джаз послушаешь, как не в Ереване, ведь так?

Джип остановился на светофоре около высокого здания на улице Хоренаци.

– А вот и моя гостиница, – сказал Челентано так, как будто он был хозяином, а не просто постояльцем этого современного отеля. «Все может быть, он же сказал, что в гостиничном бизнесе», – подумала Таня и сказала:

– А мой отель совсем рядом, на улице Мкртчяна.

– Кофе хочешь? – вдруг спросил Челентано, произнеся это таким тоном, что значение слова «кофе» не вызвало никаких двойственных толкований.

«Понятно, что за кофе. So direct», – подумала Таня. Ну и что? У нее уже пять лет как не было нормального «кофе». Кроме того, был еще один момент, такая вроде бы малозначимая деталь, которая тем не менее действовала на Таню, как волшебная дудочка Нильса на крыс. Это запах, столь знакомый запах известного мужского одеколона «Old Spice», которым неизменно пользовался ее любимый муж. «Поэтому, – подумала она, – если закрыть глаза и абстрагироваться от данной конкретной ситуации, то можно представить, что это вовсе даже и не Челентано»….

– Хочу, – решительно сказала она.

Челентано припарковал мерседес практически у входа, и они поднялись на двенадцатый этаж, в шикарный двухкомнатный номер с огромными во всю стену окнами, за которыми сверкал огнями ночной Ереван.

– Вау, вот это да, такой вид, просто breath-taking, – не удержалась от восторженного комментария Таня, – обожаю смотреть на город с высоты, I like bird’s view of the city.

– Нравится? Днем в ясную погоду отсюда Арарат виден. А в Нью-Йорке у меня квартира вообще на 34 этаже, вот это вид, – снисходительно сказал Челентано и деликатно спросил. – Тебе большой свет нужен или достаточно ночника?

– Ночника достаточно.

– Пить что будешь: коньяк, мартини?

– Мартини, совсем чуть-чуть.

Обошлись без прелюдий, по-американски «get down to business», Таня с облегчением отметила, что то, что она думала, у нее давно за неиспользованием заросло, и ей придется лишаться девственности во второй раз, вовсе даже и не заросло, а прекрасно функционирует. Однако полностью абстрагироваться не удалось, не позволяла щедро покрытая растительностью грудь Челентано, разительно отличавшаяся от ее «гладкошерстного» мужа, но ничего, даже оказалось щекотно-приятно. То ли подействовала включенная Челентано и так понравившаяся ей композиция «Silence», то ли глоток мартини, то ли сама атмосфера «это не я и все это происходит не со мной, и поэтому не имеет никакого значения», но Таня наконец дала своей давно загнанной в угол чувственности полную свободу. Как в тот памятный уикенд в Париже, когда после бурной и, видимо, шумной ночи в гостинице на завтраке на них с мужем смотрели все: кто с восхищением, кто с возмущением, кто с одобрением, а кто с явной завистью.

– Можно все? – спросила она у явно не ожидавшего такого поворота событий Челентано, который удивился, но как настоящий армяно-американский мужчина прореагировал спокойно, произнеся столь любимое американцами слово:

– Absolutely.

«Вот пусть и будет „absolutely“», – подумала Таня и отпустила свое тело и желания на волю.

Поставленная на повтор «Silence» звучала до тех пор, пока откинувшийся на подушки и тяжело дышащий Челентано не сказал:

– Ну ты шикарная женщина. Просто шикарная.

– А ты классный мужчина, – ответила Таня, и оба засмеялись, наверное, от того, что обоим одновременно удалось почувствовать столь трудно достижимую «легкость бытия». Как дуновение ветра, как зыбь на воде, как крылья бабочки.

– А как по-армянски «бабочка»? – спросила Таня.

– Титэр.

– Титэр?

– Нет, ты неправильно произносишь, «т» с придыханием, ти-тэр.

– Титэр, – повторила Таня, – ничего так, но по-английски, мне кажется, все-таки красивее звучит – butterfly.

– Вроде умная женщина, а глупости говоришь. Что может быть красивее армянского языка, какой английский?

– Да, – поспешила согласиться Таня, но про себя засмеялась, потому что вспомнила анекдот про то, какой язык благозвучнее. От филологических размышлений ее отвлек мелодичный звонок. – Что это?

– Это мой телефон, сообщение пришло.

Слова «телефон», «сообщение» мгновенно вернули Таню в ночную ереванскую реальность. Господи, с этим челентановским джазом она совсем забыла про все, в том числе про время. У нее же завтра, точнее уже сегодня утром самолет в Москву, а вечером лекция в университете на втором образовании.

– А сколько сейчас времени? – испуганно спросила она.

– Час ночи.

– Боже! У меня же самолет сегодня в 9 утра, мне еще собраться надо, я пойду.

– No problem, – со спокойствием восточного мужчины прореагировал Челентано. – Сейчас позвоню Армену, он тебя отвезет.

– Не надо никакого такси, здесь пешком до моей гостиницы пять минут.

– Я что, похож на человека, который разрешит женщине одной ночью ходить по улицам? – с возмущением кавказского мужчины произнес Челентано. – И потом, Армен – это не такси, это мой помощник. Он через десять минут будет ждать внизу.

И правда, когда Таня в сопровождении Челентано, вызвавшегося, несмотря на протесты, ее проводить, спустилась в холл, там их встретил удивительно похожий на Фрунзика Мкртчяна помощник Армен. На улице прямо у входа в гостиницу стоял знакомый джип-мерседес. Прежде чем сесть в машину, Таня повернулась к Челентано и внимательно посмотрела ему в глаза, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти, и сказала:

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что научил меня чувствовать джаз.

– Jazz is my life, – с улыбкой пропел Челентано.

– Jazz is my dream, – вторила ему Таня.

– Let your dreams come true, – сказал Челентано и прижал Таню к себе. Такое farewell embrace but not of two lovers, just two human beings in the turmoil of globalized world.

– And yours too. Good bye.

– Good bye.

Уже через пять минут шустрый Армен высадил Таню на пороге ее гостиницы. Таня поднялась в номер и только тогда осознала, что она не взяла никаких контактов Челентано, да что там контакты или телефон, она имени-то его даже не спросила. Как, впрочем, и он ее. Ну и что? Зачем? Все было так легко и весело, как ветерок, как зыбь на поверхности воды, как крылья бабочки, титэр. Как джаз. «Jazz is my life, jazz is my dream», – пропела она и засмеялась.