Читать книгу Хоупфул - Тарас Шира - Страница 9
Глава 8
Оглавлениеindifference [ɪn'dɪfrəns] – сущ. безразличие равнодушие
arrogance ['ærəgəns] – cущ. высокомерие, надменность
desire [dɪ'zaɪə] – cущ. влечение, желание
Пнув лежащий на обочине дороги камень, Женя поравнялся с магазином.
Зайдя внутрь, первым делом он двинулся к ряду с кофе – его он мог найти с закрытыми глазами. Ученые все никак не могут прийти к однозначному выводу – полезен кофе или все-таки вреден. Даже с вином уже вроде как давно все решили. А здесь не могут. «Ради кофе можно пойти на все. Даже на работу», – эта цитата Билла Гейтса занимала почетное первое место в Жениных заметках на телефоне. Он иногда записывал крылатые выражения и высказывания, чтобы козырнуть в разговоре с собеседником или превратить в тост на пьянке. Записывал, чтобы тут же их забыть и не вспомнить.
Прихватив с соседнего ряда две бутылки «Либфраумильх», Женя подошел к кассе.
Пикнув сканером пакет зернового Egoist, кассирша, молодая девушка с татуировками, на секунду задержалась глазами на двух бутылках. Выглядела она вполне ничего, но красная и пыльная спецформа магазина портила весь внешний вид.
– Вам есть 18? – подняла она глаза.
– Есть, конечно. А вам? – с ехидной улыбкой спросил Женя.
Женин вопрос был встречен каменным лицом. Продавцы в алкогольных магазинах давно привыкли к трезвым и не очень попыткам пошутить.
– Пакет нужен? – вяло поинтересовалась она.
Дождь усиливался, поэтому Женя решил поторопиться. Людей на улице почти не было – редкие прохожие, чьи лица уже не были видны под зонтами, торопились уйти подальше от проезжей части, чтобы не быть облитыми случайной машиной.
Заходя во двор, Женя услышал крик с детской площадки:
– Мальчик! Мальчик!
На детской скамейке под дождем сидела маленькая фигура, обмотанная в шаль. Издалека она походила на оставленный кем-то старый спальный мешок.
Женя, сделав вид, что не слышит, решительно шел к подъезду.
Он прекрасно знал, что этой фигурой в шали была его соседка этажом ниже – пенсионерка с, по-видимому, прогрессирующей деменцией. Она уже давненько теряла связь в пространстве и с окружающей действительностью.
Знал он и то, что она забыла, где живет, но сегодня помогать он ей не хотел – то ли из-за плохого настроения, то ли просто устав от того, что бабулька все никак не могла запомнить свою квартиру. «Ну и нахрена она выходит тогда? – озлобленно думал Женя. – Все сериалы на Первом канале закончились?»
Он часто встречал ее на лестнице между этажами – подняться для старушки на свой четвертый этаж было сравнимо с восхождением на Эверест. Она нередко зависала между этажами, но не для того, чтобы отдышаться. Она внимательно рассматривала двери на лестничной клетке, как будто видела их в первый раз. Даже сейчас, когда старшая по подъезду большими черными цифрами заботливо вывела номера этажей на стене, это не сильно облегчило старушке задачу. В квартиры она не звонила – то ли не решалась, то ли попросту не знала, что сказать открывшим ей соседям. Так или иначе, те самые соседи ее часто там и подбирали, застывшую и растерянную. Пару раз так делал и Женя, но к тому времени, как он на нее натыкался, бабулька частенько забывала, возвращается ли она сейчас со своей прогулки (если, конечно, можно назвать прогулкой ее многочасовые посиделки на лавочке) или только собралась на нее. Это больше всего Женю и раздражало.
– Бабуля, не тормозим, решаемся уже скорее, – чуть ли не по слогам он обращался к растерянной старушке, сверля ее испытывающим взглядом. От укоризненно-раздраженного тона та еще только больше путалась и терялась, поэтому вразумительного ответа Женя не получал.
Поэтому он достаточно быстро отбросил все свое самаритянство и благородство. «Ну не за рукав же ее домой тянуть, в самом деле», – с этими мыслями он огибал маленькую растерянную фигуру, укутанную в шаль, и бодро перешагивал через одну ступеньку, оставляя ее наедине с решением этой лестничной головоломки.
На самом деле ответ на вопрос, почему ей так не сидится дома, был очень прост: именно тогда, когда жизнь от тебя уходит, ты начинаешь цепляться за нее обеими руками. И пытаешься взять от нее все – ну или по крайней мере то, что еще успеваешь и на что еще физически способен.
Еще в начале своей практики в приемном отделении он заметил, что все старики и старухи с неутешительными диагнозами, ходить-то уже толком не умеющие, которым лежать бы спокойно на больничной койке с какой-нибудь газетенкой, все куда-то рвутся, бегут, спешат. В них просыпалась прямо какая-то детская неугомонность – вчерашние доктора наук, заслуженные учителя и профессора вмиг превращались в больших и седых детей. И несмотря на дружные окрики мед. персонала, шаркающей походкой норовили покинуть стены палаты, будто пытаясь убежать от смерти по коридорам больницы в дурацких одноразовых тапочках на два размера больше.
Думать об этом ему не хотелось, но одно знал точно – до такого возраста он доживать не хочет. Один психолог, какой именно – Женя уже забыл, писал, что, находясь в трезвой памяти, он клятвенно попросил своих детей при первых признаках старческого слабоумия сдать его в дом престарелых – мол, ему уже все равно будет, когда он перестанет детей и внуков узнавать, а для них – обуза с плеч.
Только вот этот психолог со своими грантами и дипломами не учел, что эта светлая мысль первой же вылетит из его головы и цепляться он за свою жизнь, пусть и бессмысленную, будет так же, как и другие.
Бабулька, не теряя надежды, продолжала его звать, но ответом ей послужила захлопнувшаяся за спиной Жени подъездная дверь.
Поднимаясь по ступенькам, Женя пытался отогнать эти неуместно нахлынувшие мысли о бытие – в самом деле, в планах на сегодня хороший вечер, а он тут все о смерти и больничных тапках.
Пройдя на кухню, Женя бросил пальто на соседний стул, достал из буфета кофемолку и засыпал туда свежие зерна.
Ободряющий громкий гул кофемолки и последовавший через несколько секунд терпкий запах кофе моментально подняли Женино настроение. «Вот ведь рефлексы, – подумал он. – Звук ужасный, как у соседского перфоратора в 10 утра в субботу, а уже слюни потекли. Все мы собаки Павлова по природе своей».
Потягивая свежесваренный кофе, Женя заказал небольшой набор суши по акции и две пары палочек – устраивать что-то масштабное ему было лень, да и представлять из себя большее, чем он имеет на самом деле, уже не требовалось.
Так что фруктовые тарелки, вымытые до блеска бокалы и чистая посуда в шкафчике у раковины в последний раз были замечены в тот вечер, наутро после которого Саша в первый раз уехала от него на такси.
Сильный поток ветра распахнул приоткрытое окно, капли дождя барабанной дробью застучали по подоконнику. Вдалеке послышался раскат грома.
Женя, зевнув, подошел к окну и окинул глазами двор.
Скамейка с престарелой соседкой уже пустовала. За много лет земля под этой грязно-желтой лавочкой уже притопталась, и та походила на маленький плот посреди опоясывающей ее большой лужи.
Саша, как всегда, приехала вовремя. Жене это всегда нравилось, он даже не раз ей говорил что-то в духе «Саш, ты же девочка, ты не должна приходить вовремя. Это дурной тон».
Саша была в красном пальто, бежевых брючках и туфлях на платформе.
– Кошмар, таксист не мог мой подъезд найти. Пришлось бегать и искать его. Да еще и дорогу показывать, – откинув мокрую прядь волос, Саша улыбнулась. В ее улыбке было что-то детское. Скорее всего, это было из-за резцов – они слегка выступали вперед, как это бывает у маленьких детей.
Женя помог ей снять пальто.
– Ты голодная у меня? Пошли на кухню, сейчас суши привезут.
– Ой, а я аспирин выпила… – рассеянно сказала Саша, пройдя на кухню и увидев две бутылки вина на столе. – Температура со вчерашнего. Можно мне кофе лучше?
– Сашууля, – театрально растянул Женя, – что же ты раньше не сказала? Я бы тебя не погнал к себе сквозь дождь и грозы.
«Хорошо, что не сказала, – подумал он про себя, прижимаясь губами к ее лбу. – Провести воскресенье в одиночестве мне точно не хочется».
– Слушай, и правда маленько есть. Ну ты у меня всегда горячая женщина была, так что ничего страшного.
Хихикнув, Саша села за стол.
– Ну что ж, тогда обе бутылки мои. Скажу честно, я на это и рассчитывал, – улыбнулся Женя. Убрав второй бокал в буфет, он достал из шкафчика штопор.
– Слушай, а есть градусник у тебя? – спросила Саша.
– Конечно, есть, – улыбнулся Женя. – Как это, у врача и градусника не будет.
После непродолжительных поисков в аптечке Женя нашел ртутный градусник с застывшими на нем 38,1 с прошлой болезни.
Встряхнув его несколько раз, он протянул градусник Саше.
Раздался звонок в дверь.
– О, а вот и романтический ужин, – сказал Женя.
– Приятного аппетита, – кивнула курьер, промокшая до нитки женщина с капельками дождя на стеклах очков.
– Спасибо, ага. Не простыньте, – бросил Женя.
Вернувшись на кухню, он торжественно положил пакет на стол.
– Все для больной тебя, кушай. А в рыбе еще и омега-3 есть.
Женя налил полный бокал вина и сразу осушил половину.
– Ну рассказывай, что нового у тебя.
– Да ничего. Тут вот маму навещала в больнице.
– Ой, точно, там же с мамой у тебя… Как она, кстати?
– Да пока непонятно, все поправиться не может. Кашляет уже месяц. Вот анализы сдавать будет завтра.
Женя допил бокал и налил себе еще один. В уголках его губ появилась блуждающая улыбка.
– Знаешь, а я сейчас домой шел и бабульке не помог. Как думаешь, я в ад попаду?
– А что такое? Через дорогу не перевел? – Саша ехидно посмотрела на него.
– Да нет, там соседка достала уже. Каждый день во дворе теряется. Ей либо, как в лабиринте с Минотавром, надо веревочку от двери привязывать к руке, или как в том фильме, который мы с тобой смотрели, где мужик каждый день с чистого листа жизнь начинал. Ну где татуировки себе набивал с подсказками, чтобы вспомнить, что делать надо.
Саша укоризненно цокнула языком:
– Ну вот за такие слова ты точно в ад попадешь.
Хмыкнув, Женя выпил второй бокал и поставил турку на плиту.
– Что там у нас набежало, кстати? – спросил он, кивнув головой в сторону сжатого под мышкой градусника.
Саша достала градусник и, всмотревшись в ртутную полоску, удивленно произнесла:
– 36,6.
– Ну вот видишь, это я благотворно влияю на тебя, – не поворачиваясь, ответил Женя. – Пять минут общения со мной, и уже прошла температура, кожа стала упругой и гладкой, морщины разгладились.
– Вот только этих пяти минут нашего редкого общения мне недостаточно, – Сашин голос звучал слегка укоряюще.
Женя сделал вид, что не расслышал.
– Про че мы там говорили? А, про то, что я в ад попаду, – Женя налил себе бокал и небрежно сел за стол, закинув ногу на ногу.
– Ну на самом деле, я думаю, у меня уже есть билет туда за чревоугодие, алкоголизм и распутность, – на последнем слове он с выжидающей ухмылочкой посмотрел на Сашу, ожидая цепную реакцию.
– А вот с последним поподробнее, – Саша театрально нахмурилась, слегка ударив вытянутой ногой Женю под столом.
– Да шучу я. Где ж я еще такое сокровище найду, – Женя демонстративно прижал руку груди. – Такого больше нигде нет.
– Ага, ты всем такое говоришь, наверное.
Женя самодовольно улыбнулся.
С полминуты они сидели молча. Тишину нарушали лишь падающие из крана редкие капли.
– А ты в рай и ад веришь? – вдруг спросила Саша.
– О, это целая тема для разговора. Моя любимая, кстати, – Женя, усевшись поудобнее, подобрал под себя ноги.
– Знаешь, мне вот нравится, что Омар Хайям говорит про это, – Женя, допив бокал, потянулся за второй бутылкой.
– И что он говорит?
– Ну вот дословно не скажу, там в стихах. Но общая мысль такая – что, типа, я вот живу здесь и сейчас и не знаю, попаду ли я в рай или ад и есть ли они вообще.
Бутылка открылась с громким хлопком.
– Поэтому живу, как считаю нужным. Если действительно будет там какой-то Страшный суд, то хорошо, пусть меня судят. Бежать-то уже некуда будет. Но все это будет потом, – Женя неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – А еще он говорил: простите, а если вы такие все из себя правильные, а в раю-то тогда есть вообще кто-то?
Женин бокал наполнился шипящими пузырьками.
– Хоть одна душа, а? Если чуть что – сразу в ад?
Сделав большой глоток из бокала, он остановился, как будто вспомнил что-то очень важное.
– М! И еще – надо грешить. Ну, скорее не надо, а можно. А то как ты прощение получишь, если не грешил? А через отпущение грехов-то в рай и попадают. Поняла, как у них система работает?
Саша слушала его со слегка снисходительной улыбкой, с какой родители слушают рассказы своих расфантазировавшихся чад.