Читать книгу Без названия. Книга 2 - Татьяна Анатольевна Денисова - Страница 3

В ЭСВ не многие знали, почему Борис Топорков стал Дьяволом. А те, кто знали, старались забыть.

В юности человек ошибочно полагает, что у него обязательно все получится, что жизнь бесконечна и ее лучшие плоды предназначены именно для него. Таким молодым человеком был и Борис Топорков. Он не был, скорее, исключением из общей массы юнцов.

Когда отец ушел из дома, Борис не стал переживать: не велика потеря. Инвалидность сестры расстраивала, но не настолько, чтобы занять все его мысли. Он подружился с классными парнями. Мать ведь никогда раньше не жаловалась на здоровье, не жаловалась и теперь. Она ничего не имела против друзей сына – может быть, дружба поможет ему найти себя в будущем. Нашел…

Когда у лучшего друга – Влада – погибла невеста, Борис воспринял известие как личное горе. Они просиживали часами в баре, порой, здесь и засыпали. А Ритус… Да что он может понимать в настоящей любви? У него-то все живы.

Они сидели под навесом придорожного кафе. Село так себе: зачем сюда ставить части ЭСВ? Зачем их вообще куда-то ставить? У Ритуса новый пунктик. Неужели им мало места в Б..? Нет, подавай ему полигон. Ладно. Черт с ним! Как никак начальство. Можно съездить посмотреть. Посмотрели: захолустье, как и везде! Ни дорог, ни мостов – брошенный полигон, на котором оставалась еще кое-какая техника, что не успел приспособить в личном хозяйстве сметливый русский мужик. Ничего. Вот выпьет и поедет по грибы на БТР. А почему, собственно, нет?

Борис и Влад не спеша потягивали полутеплое пиво, заедали рыбой. Противно, конечно, но все лучше, чем ничего. Возвращаться назад не хотелось. Эх, Ташку бы Воропаеву сюда. Угораздило ее родить. Сидит теперь пялится на дочуру – чего с ней делать.

– Как ты думаешь, кто будет ее кормить? – спросил Влад, имея в виду младенца.

– А фиг ее знает. Может, Ярослав себе грудь отрастит, – хохотнул Борис.

– Да, эта версия мне кажется тоже более вероятной.

– На кой ляд она вообще рожала?

– По неопытности. Думаю, ветром занесло.

Опять взрыв хохота, запиваемый пивом.

– Ну и кислятина.

– Я бы не отказался от Ташкиных анекдотов.

– Я тоже… «Какое рожать – я лопать хочу. Курицу мне!»

Они вытирали выступившие от смеха слезы.

– Таких родов я еще не принимал.

– Я тоже…

– «Одной курицы, пожалуй, может не хватить. Лучше две…», – вспоминал Влад Наташины слова в родовой палате.

– «и картошечки»…

– «и огурчиков»…

Они хохотали, не обращая внимания на группу молодых людей перед входом в магазин. По одежде чувствовалось, что приезжие, как они сами. Борис повернулся только, когда услышал хохот, более дикий, чем их с Владом. Он увидел, как трое подвыпивших юнцов пристают к девушке.

– Эй, уроды, девушку отпустите, – угрожающе произнес он.

– Ты че сказал?

Разборка закончилась быстро. Борис отряхивал рубашку – уроды пролили пиво.

– Спасибо вам.

– Пожалуйста, – Борис не взглянул в ее сторону.

– Вас сам Бог послал мне на помощь.

– Бог? Это тот урод, что якобы сидит на небесах? – зло уточнил Борис.

– Зачем вы так? – девушка отпрянула от него как от прокаженного.

– Как? – Борису стало интересно. Он, наконец, оставил испорченную рубашку в покое и взглянул на девчонку. Перед ним стояла совсем еще подросток. Женские начала только-только обозначались. Простенькое платье облегало стан. Русая коса доходила до пояса. Глаза бездонные.

– Как можно подобное говорить о Боге?

– Не волнуйся, он не услышит, даже если существует, – с издевкой продолжил Борис.

– Даже если? Так вы что, не верите?..

Борис громко рассмеялся.

– Несмотря на повальное увлечение боженькой и хороводы вокруг церкви, я не просто не верю, или совсем не верю, я даже и не задумывался никогда о нем, потому что его нет.

– Но это не так! – девочка в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Ты его видела?

– Нет.

– А почему, в таком случае, говоришь, что это не так? У тебя же нет доказательств его существования.

– В Библии есть.

– Уволь! Библия – книга. Ты когда-нибудь читала фантастику? Нет, лучше сказки? Хотя какие сказки – там всегда все счастливы, а добро побеждает.

– В жизни тоже так.

– В жизни? – теперь настало время изумляться Борису. – Издеваешься? Или, может, дурой прикидываешься? А, нет, я понял: ты сумасшедшая.

– Думайте, что хотите, но вы не правы. Ведь если отвергнуть Бога, придется принять Другого.

– Под другим, я полагаю, подразумевается Дьявол?

Девочка истово троекратно перекрестилась, шевеля губами, вероятно, произнося молитву. Лицо Бориса передернул нервный тик: она что, в самом деле, верит?

– Да я скорее поверю в плохого Дьявола, чем в вашего хорошенького Боженьку. Бог, ты где? – Борис саркастически посмотрел на небо, затем на бледную девчонку. – Нет ответа. Видишь, его нет.

– Нельзя… это грех… грех неискупный… – девочка в ужасе отпрянула от мужчины.

– Грех? А не грех убивать дорогих людей, отнимать у них жизнь? Что-то я не увидел, чтобы за тебя заступился боженька. Или вон за него, – Борис махнул в сторону Влада. – Чего же он, такой хороший, забрал у него все? А? Молчишь? Вот и молчи.

– Я буду за вас молиться, – шепотом произнесла девушка.

– Не стоит. Я лучше продам душу Дьяволу, чем позволю добренькому Богу молча взирать с небес на горе близких мне людей.

Она больше не стала спорить. Пятясь, словно от прокаженного, она повернула домой, забыв, зачем приходила – в магазин так и не зашла.

– Ну, и зачем напугал девчонку? – спросил Влад.

– Я сказал правду.

– У каждого своя правда. Возможно, для нее правда в Боге.

– Глупо. Рано или поздно она поймет, что в жизни крайне редко побеждает добро на этом свете, а на том оно мне ни к чему, знаешь ли.

– Оставь свои демагогии при себе. Тоже мне – лучше Дьяволу…

– А что? Между прочим, я не врал сейчас.

– Не боишься, что когда-нибудь эти слова выйдут тебе боком?

– Нет.

– Мне бы твою уверенность… Простите, – Влад обратился к проходящей мимо женщине, – кто та девочка, что была здесь.

– Это Мария. Дочка нашего батюшки.

– Понял, дубина.

– И что я, по-твоему, должен понять?

– Что вера у нее с молоком матери. Она искренне верит, а ты своими глупыми замечаниями пытался опорочить ее веру.

Борис пожал плечами: ему безразлично.

– Знаете, как она поет. На ее пение из соседних сел приезжают.

Оказывается, женщина все еще стояла здесь, видно, спешить ей было некуда.

– Вы ведь приезжие. Как-нибудь сходите – послушайте. Наверное, так ангелы поют в раю.

Борис поморщился как от надоедливого зуба, что болит, не переставая, подряд многие дни. Хотел что-то заметить, но передумал – Влад пристально смотрел.

Когда Борис разместил части своей армии в этом селении (первый эксперимент ЭСВ), он впервые остался один, без Влада, с которым они были друзья не разлей вода. Теперь оставалось много, по его меркам, свободного времени, а занять его, кроме выпивки и женщин, нечем. Такое времяпровождение рано или поздно не столько надоедает, сколько опресняется, хочется чего-нибудь иного. Он не раз слышал перешептывания за спиной между военными о Марии. Оказывается, она была местной знаменитостью. У нее, если верить ребятам, что ходили ее слушать, чудесный голос. Борис лишь усмехался. Почему бы в таком случае не попробовать себя на эстраде. Это модно, престижно, доходно…

– Командир, мы завтра в церковь, лады?

Вот опять нате, пожалуйста.

– В пору, продавать билеты на представление.

– Ты бы не зубоскальничал, а послушал. Тогда и говорил бы.

– Ладно, ладно, достаточно, что все вверенные мне солдаты и офицеры истово кинулись замаливать грехи. Глядишь, намолите себе…

Он махнул рукой и пошел по своим делам, но за спиной не услышал обычного ни смеха, ни смешка. Да черт с ними! Он сам по себе. Однако в тот вечер он не захотел ни пить, ни получать женской ласки.

Борис медленно катил по занесенной дороге. Надо пускать грейдер – сколько снега. Завтра сам не проберется на машине. Дьявол! Борис забуксовал на ровном месте. Да что в самом деле? Он вышел из машины, попробовал раскачать – не получилось, одному не справиться. Тьфу, зараза. Борис медленно курил, сидя в машине. На улице хлопьями валил снег. Уже набрал номер пропускного пункта, но передумал, позвонит позже. Он посмотрел на стекла, запорошенные снегом, нажал щетки, счистил снег, но уже через несколько минут стекло снова скрыло от него улицу, на которой ничего, кроме снега. Хоть где он?

Борис снова вышел из машины. Поежился от снега, что тут же оказался за воротником куртки. Не то чтобы неприятно – щекотно. Вообще-то тепло, наверное, на улице плюс. Да, снег в руках липнет. Борис скатал снежок и бросил в пустоту, так, во всяком случае, ему казалось. Снежок нашел преграду. Озадаченный, мужчина, подошел ближе. Ограда. Черт, да это же церковь! И свет в ней. Ага, молятся за грехи. Борис попытался хмыкнуть, но не получилось. Его словно что-то потянуло к калитке, распахнутой настежь.

Он подошел к ступенькам без мыслей в голове. Да, что это он? Неужели струсил? Дверь затворилась поразительно гулко, может, оттого, что церковь была пуста. Никого, слава… Он поймал себя на мысли – интуитивно. Шаги отдавались так же гулко, как и дверь. Горело всего несколько светильников, да и то не в полную силу. Хорошо, такой свет он любил. Мужчина переходил от одного сюжета к другому. На иконах не задерживался. Дойдя до угла, вдруг встретился с двумя свечами, что горели теплым ровным пламенем. Мария молчала: зачем нарушать тишину. Борис продолжил осмотр. Обойдя церковь, вернулся к ней.

– Почему ты так поздно здесь?

– Мне тут нравится.

– И чем занимаешься?

– Готовлюсь к завтрашней службе.

– К ней надо готовиться?

– Для меня да.

– Чем занимаешься помимо подготовки к службе?

– Учусь. Садитесь.

Мария подвинулась, хотя места на лавке было предостаточно.

– Ты дочь попа?

– Да, батюшки.

– Впервые вижу дочь священника.

Мария раскладывала свечи по размеру. Положила стопку чистых листочков для записи треб.

– Тебе здесь нравится?

– Да.

– Странно.

Борис сбоку посмотрел на девочку. Ничего особенного: может, и миловидная – не более того. Платок повязан наглухо – не рассмотришь. Что возьмешь с подростка?

– Тебя родители с детства приучали?

– Нет. Мои родители весьма прогрессивные люди. У нас в семье никто никого ни к чему не неволит. Пришло само.

Хотелось съязвить – сдержался.

– Чувствуете?

– Что?

– Здесь страсти, что кипят в повседневной жизни, усмиряются сами собой, и на душе становится спокойнее. Снаружи метель, невообразимо что, а здесь тихо. Всегда можно остановиться и отдохнуть.

– От чего?

– Разве вы не устали от ноши на сердце?

– Ты считаешь, что она есть?

– Не будь ее, вы не пришли бы сюда. Увидев меня, не остались и не начали разговаривать.

– Чудно.

– Почему чудно – чудно.

– В чем разница?

– «Чудно» – то есть «смешно», а «чудно» от «чудо». Вот вы немного посидите здесь, на лавочке, поспорите со мной, посердитесь и отдохнете.

– Ты всем читаешь мораль или только избранным?

– Никому и никогда. Если я вас обидела, – простите – не по злому умыслу. Мне показалось, вы хотели спросить. Возможно, я ошиблась.

Разговор казался законченным. Борис не знал, что сказать. Девочка просила прощения, правда, за что, он так и не понял, но уходить не хотелось. Она открыла молитвенник и начала читать. Он откинулся на стену, даже вытянул ноги, закрыл глаза. Хорошо. Так хорошо бывает только в детстве, в том возрасте, в котором еще не помнишь себя – оттого и хорошо.

– Мария.

В дверях стоял мужчина, вероятно, отец. Борис очнулся – нехорошо, в самом деле, хотя, что нехорошо?

– Добрый вечер, – батюшка подошел к столу.

– Здравствуйте, – Борис поднялся с лавки.

– Борис Александрович Топорков?

– Откуда вы меня знаете?

– Как раз наоборот. Я вас не знаю, единственного в этих местах.

– Хотите сказать, что всех, кто приходит к вам, вы запоминаете?

– Хорошая память – не более, – батюшка примиряюще развел руками. – Мария, – обратился он к дочери, – что же ты не пригласишь гостя на чай?

– Не уверена, что он согласится, – девочка опустила глаза.

– Вы всех приглашаете в гости? – нахмурился Борис: не хотел он чаевничать с попом.

– Нет, – ласково, словно ребенку, ответил батюшка, – лишь тех, кто в этом нуждается.

– У меня на лбу написано, что я стражду? – снова упрямо спросил Борис.

– На лбу у вас, молодой человек, написано другое, но об этом позже. А помощь вам необходима – машина, как я понимаю, ваша на дороге, – улыбнулся батюшка.

– Да, – Борис только теперь вспомнил и о снегопаде, и о машине. – Черт, я и забыл…

Мария непроизвольно сжалась от слов.

– Ничего, Мария. Все хорошо. Идемте, – полувопросом-полуутверждением предложил святой отец.

Борис ожидал увидеть… Что он ожидал увидеть, если ни разу в жизни не сталкивался с попами? Матушка выглядела совершенно не матушкой, скорее интеллигентной женщиной средних лет, да и батюшка оказался не в рясе, а в обычной одежде. И дома, похоже, никого кроме них.

– Таня, у нас гость.

– Хорошо. Гости всегда хорошо. Проходите, пожалуйста.

Борис расположился за столом, ожидая дальнейшего, но ему предложили лишь ужин. Вопросов или рассказов о себе не последовало. Домашняя еда была сытная, хотя и постная.

– Вы кушайте. Военные не часто хорошо питаются, – заметила матушка. – Пирожки с разной начинкой.

– Спасибо. Это вы или дочь?

Надо же о чем-то спросить – хоть о пирожках.

– Это бабушка Нюра хлопочет. Она тут живет у нас в соседнем домике, любит делать разные вкусности, баловать нас. Я так никогда не научусь, а Машеньке некогда.

Борис отдал должное угощению.

– Спасибо.

– На здоровье, – женщина смотрела на него по-матерински.

– Помочь с машиной? – спросил батюшка после ужина.

– Не помешало бы.

Мужчины вышли на улицу. Снегопад почти прекратился. Машина стояла в снегу.

– Уверены, что проедете на полигон?

– Да. Я вот этот бугор не заметил.

Борис сел за руль, батюшка начал толкать. С третьей попытки с раскачки машина выбралась на простор.

– Спасибо, – Борис вылез из машины.

– Это вам спасибо. Вы ведь вступились за Марию.

– Пустяки.

– Для вас может и так, да для нас нет. Она у нас одна дочь.

– Просто она маленькая и глупенькая.

– Не могу с вами согласиться. Проблема в том, как она смотрит на мир.

– Вы так серьезно говорите о девочке. Сколько ей лет?

– Двадцать.

– Шутите!

– Нет.

– Я думал… Она сказала, что учится.

– Да. В институте заочно. Мы настаивали, чтобы на дневном – не согласилась. Ее выбор.

– Никогда бы не подумал…

Борис то ли из-за плотной домашней пищи, то ли после длительного пребывания на улице заснул в эту ночь сразу и крепко. Утром встал по звонку будильника – на душе легче.

Зачем поехал туда во второй раз, он не знал. Первый – случайная встреча, машина застряла. Но теперь ни снегопада, ни надобности ехать не было. Подходя к дому, Борис сначала услышал Марию, ее смех, детский и искренний, затем увидел. Она играла в снежки с двумя мужчинами.

– Держись! – один из мужчин бросил в девушку снежок.

– Ах, так. Я тебе покажу, где раки зимуют, – она набрала полные руки снега, но поскользнулась, потому что спешила, и села в сугроб.

– Здравствуйте, – Борису стало неловко находиться в роли стороннего наблюдателя.

– Здравствуйте, – послышалось в ответ с трех сторон.

Раскрасневшаяся девушка повернулась к нему.

– Как хорошо. Вы мне поможете одолеть этих двоих, – она протянула руку, и Борису ничего не оставалось делать, как помочь ей подняться.

– Видите, какие у них довольные физиономии? Они поспорили, что я им сдамся и запрошу у них пощады, а мне этого очень не хочется.

Ее речь прервал снежок, угодивший прямо в грудь.

– Хватит отдыхать. Думаешь, мы не знаем, что ты тянешь время.

И сразу последовало два удара.

– Ну, ироды…

Борис, смеясь, слепил увесистый снежок и запустил его в ближайшего противника, вставшего на изготовку. Попал по цели, выбив оружие у него из рук.

– Миша, у нас серьезная проблема, – сказал один из мужчин.

– Ничего, ерунда. Не таких видали…

Он не успел договорить, потому что снежок, выпущенный Марией, залетел прямо в рот.

– Тьфу.

Дальнейший бой продолжался без длительных реплик, слышалось лишь: «Ура!» «Вот тебе». «А это тебе» и все в таком духе.

– Мальчики! Мария! Хватит уже, – на пороге стояла матушка.

– Мама, еще чуть-чуть. Я почти побила их.

– И ничуть не побила. Мама, она фантазирует.

Однако мужчины остановились, и Мария, держа последний снаряд в руке, не решалась выпустить его. Матушка, качая головой, вошла в дом.

– Сестренка, ну скажи, что сдаешься, – елейно тихо прошептал брат.

– Николай! – послышалось с веранды.

– Уже идем, мама.

Мужчины подошли к сестре и начали отряхивать ее. Она, смеясь, перекладывала снежок из руки в руку, раздумывая, кому из братьев напоследок сунуть его за шиворот.

– Маша, а снежок для него? – спросил один из братьев.

– Нет. Он еще не успел провиниться в отличие от вас. Кстати, знакомьтесь. Это мои братья. Тот, что больше – Миша, что меньше – Коля.

– Борис.

Интересно, с чего она решила, что один из них меньше. Оба жлобы дай бог.

– Идемте в дом.

– Не помешаю?

– Поможете. При вас нас не станут отчитывать за сестру.

Братья засмеялись. Весело топая сапогами, они ввалились гурьбой в прихожую. Мария разделась первая и юркнула между мужчин.

– Проходите.

В зале сидел отец. Он внимательно читал газету. Увидев входящих, снял очки, поздоровался с Борисом.

– С сыновьями, я понимаю, вы уже познакомились.

– Пришлось.

Борис сел в предложенное кресло и с интересом рассматривал братьев. Оба были коренастые, широкие в плечах, узкие в талии. Оба с бородкой. У одного плотная, хоть и короткая. У другого аккуратная, ухоженная. Священники, а там, кто знает. Одеты в светское: джинсы и свитера.

Матушка вошла с большой тарелкой, полной картошки, посыпанной зеленым луком и укропом. Мария принесла хлеба, солений. Задвигали стульями, расселись за столом. Перекрестился лишь батюшка, остальные не стали смущать гостя. Матушка сердилась, несмотря на то, что старалась скрыть это. Борис поймал на себе взгляд братьев, прячущих улыбки в бороды. Отец прятать не стал, широко улыбнувшись, сказал:

– Радуются, как дети, что за проказы ничего-то им не будет.

Мать в недовольстве покачала головой.

– Она первая начала, – не выдержал тот, у которого борода была меньше.

Борис так и не понял пока, кто из них кто.

– Я всего лишь попросила прокатить меня на санках, – тихо сказала Мария.

– Они случайно перевернулись, – сказал один из братьев.

– Правда, Машенька, случайно, – подтвердил другой.

– А врать нехорошо, – не уступала сестра.

– Мы не врем. Помнишь тот камень, что я положил осенью около дорожки. Ты еще спрашивала, зачем я туда его пристроил. Вот он и помог санкам перевернуться.

– Я и сейчас спрашиваю, зачем ты его туда положил?

– Чтобы зимой, катая тебя на санках, наехать на него.

За столом засмеялись, даже матери пришлось улыбнуться.

– Вроде бы и взрослые, а ума совсем нет.

Борису стало хорошо в простом, но уютном доме, за столом, на котором была только постная еда, с людьми, любящими друг друга, чувствовалось, что перед ним семья.

Если бы несколько месяцев назад кто-нибудь сказал Борису, что он по собственной воле станет заниматься подобными вещами, он не то, что не поверил бы, – усомнился в умственных способностях собеседника. Борис не пробовал анализировать поведение, так как оно не поддавалось анализу.

Вместе со взрослыми братьями Марии, Михаилом и Николаем, они заливали горку. Самую настоящую ледяную горку. И испробовали самолично. Чудно, без сомнения, выглядело со стороны: будущие священники и командующий армии съезжают с ледяной кручи на фанерках, которыми обычно пользуется детвора не старше десяти лет.

Мария летела с горы на санках. Она заливалась смехом, несмотря на слезы, выступившие из-за ветра – глаза она так и не закрыла, несмотря на страх. Когда к горке подошли дети, взрослые уступили им место.

– Катайтесь на здоровье, – задорно крикнула Мария.

Борис больше по привычке остановил машину около церкви. Теперь он не мог себе представить вечер вне этой семьи. Ему казалось, что он здесь не столько из-за девушки, сколько из-за общества умных мужчин. Они сдружились. Если раньше с Владом Борис знал только одно времяпровождение: бар – выпивка – женщины, то теперь оказалось можно обойтись без этого, ничуть не теряя в интересе.

Мария редко участвовала в разговорах. Больше говорил Николай, а говорить он мог о чем угодно и сколько угодно. Как-то засидевшись совсем уж допоздна – никто не заметил, что время одиннадцатый час, Миша сказал, почесывая в затылке:

– Не завидую я твоему приходу.

– Михаил! – строго заметил отец…

Борис постучался. Дверь открыла матушка.

– Борис, проходите.

– Здравствуйте. Возьмите, пожалуйста, фрукты.

– Зачем вы…

– Бросьте, пустяки.

– Снимайте куртку. Дома пока только Коля. Машенька с Мишей ушли в гости – они обещались вернуться к шести, так что скоро будут.

– А Дмитрий Александрович?

– Позвали читать.

Борис прошел в комнату, где на полу сидел Николай. Перед ним лежала раскрытая коробка с множеством деталей, вероятно, от железной дороги. Сам же он внимательно изучал инструкцию.

– Привет.

– А Борис, здравствуй.

Он кивнул в знак приветствия головой и опять ушел в свое занятие. Борис прошел к креслу, не задев детали. Николай чесал затылок.

– Да.

– Зачем тебе железная дорога?

Борис повертел коробку, рассматривая, как должна выглядеть игрушка.

– Это не мне – мальчику одному. Скоро ведь Новый год.

– Действительно, я не подумал.

– Не стесняйся – присоединяйся, – обратился к нему Николай, передав инструкцию, сам тем временем выискал две детали и попытался их соединить.

Спустя полчаса вернулись Мария и Михаил.

– Все сидишь? – спросил Михаил, заходя в комнату, – вижу, за время нашего отсутствия ты, даже с помощью Бориса не очень-то продвинулся вперед.

– С твоей помощью, конечно, пойдет быстрее.

– Вне всякого сомнения.

Общими усилиями железная дорога оказалась собранной. Теперь Мария рассматривала паровозики:

– Миша, включи, пожалуйста. Здорово! Мне кажется, Мите понравится.

Мария ползала на коленях, рассматривая игрушку. Николай смотрел рассеянно: грустно. Борис ничего не понимал. Вошел Дмитрий Александрович. Борис впервые видел его в рясе – внушительно и как-то по-иному.

– Здравствуйте, – он невольно поднялся с места.

– Здравствуйте, Борис.

Поразительно, что до сих пор в этой семье его звали на вы.

– Папа, тебе помочь? – встрепенулась Мария.

– Не сегодня Мария. Николай, зайдите ко мне с Михаилом.

– Да, отец.

Мария сидела на полу, обхватив себя за колени, и молчала.

– Похоже, мне сегодня пора, – не совсем уверенно сказал Борис.

– Вы простите нас. Что-то сегодня всем досталось, даже вам. Мы с Мишей были у одной женщины – хорошая женщина, она нуждается в помощи, а здесь никого из знакомых. А Коля, Коле труднее, – шепотом добавила она.

– Машенька, ты чего гостя не приглашаешь к столу. Борис, идемте на кухню – будем пить чай, – матушка стояла в дверях.

– Вдруг нужно что-нибудь?

– Конечно, нужно. Борису нужен чай, я думаю. А Коле нужно, чтобы вы упаковали подарок. Борис, вы поможете?

– Да.

Было заметно, что девушка не довольна таким поворотом событий, но делать нечего. Борис заметил, что пока они пили чай, мужчины вышли из дома – все трое в рясах. Матушка выходила в соседнюю комнату, что-то выносила мужу.

– Не люблю такие дни, – Мария смотрела на чашку с чаем, но не притронулась к ней. Борис молчал, не зная, о чем спросить – ни о похоронах же, в самом деле.

– Вы ешьте, а то мама станет ругаться – не угощаю. Она очень строгая, когда папа уезжает по делам.

– Не думал, что матушка может быть строгой. Тебя ругать не станет? Ты ни к чему не прикоснулась.

– Мне можно – пост.

Борис посмотрел на хрупкую девушку, которую принял за подростка – не мудрено. Только вот глаза – они мудрее. Он быстро выпил чай и предложил:

– Идем.

Они разложили разрезанный заранее большой лист картона, осторожно перенесли на него железную дорогу. Теперь надо накрыть еще одним листом, потом с боков, потом все запечатать, упаковать в красивую оберточную бумагу, которой как раз не оказалось.

– Завтра Коля съездит в город, купит, – сказала Мария. – Ой, подождите. Надо же, чтобы сюрприз оказался в подарке.

Она принесла конфеты и начала рассовывать их по вагончикам поезда. Больше не помещалось.

– Мало, – разочарованно протянула она.

– Можно прикрепить мешок с конфетами на крышу с подписью «от Деда Мороза».

– Правда.

Наконец, и с этим было покончено. Они еще раз осмотрели дело своих рук – неплохо. Упаковали.

– Маша, я не совсем понял, кто получатель подарка? – спросил Борис.

– Мальчик семи лет по имени Митя, – Мария собирала остатки скотча и картона.

– У мальчика есть родители? – Борис подал обрезки, что лежали около него.

– Да.

– Надо сказать, чрезвычайно трудно… – начал он.

– Коля любил Юлю, – вздохнула Маша, – но он сын священника. Это накладывает некоторый отпечаток на образ жизни. Она вышла замуж, но счастье оказалось глиняным. Теперь она здесь с сыном у родителей. Вот и вся история.

– А Колька?

– Коля хочет сделать подарок ребенку.

– А его матери?

– Мы стараемся не вмешиваться в личную жизнь друг друга.

– А вот я был бы не против, чтобы кто-нибудь вмешался в мою, – Борис понял, что произнес эти слова вслух. – Что-то я сегодня разговорился – не к добру это.

Мария промолчала.

Когда Борис приехал на полигон, он все еще был под впечатлением сегодняшнего дня. Что-то пошло не так. Причиною, вероятно, было стечение обстоятельств. К утру Борис понял, что ему надо купить подарки – послезавтра Новый год. Он укатил в гарнизон. За ночь так и не придумал, что могло бы понравиться Марии. Что она любит? Оказывается, за две недели знакомства он ничего не узнал о ней. Да какое две – больше. Может, не стоит затеваться вовсе?

Встретив Влада, по привычке отправился с другом в бар. Влад рассказывал о последних новостях, нес какую-то чушь. Борис слушал вполуха. На замечание: «Да ты совсем не слушаешь» отмахнулся.

– И кто она?

Борис тряхнул головой.

– Помнишь ту девчонку летом?

– Да.

– Я познакомился с ней ближе. У нее два брата, кроме отца попа.

– И?

– Тебе мало?

– В чем суть? Родители у нее есть, вроде опекунство оформить не получится.

– Вообще-то, она не маленькая девочка.

– Уже?

Борис поморщился.

– Ей двадцать.

Влад присвистнул. В недоумении посмотрел на друга:

– Она та, что нужна тебе?

– Не знаю.

– Ну-ну.

Влад ушел, а Борис все еще сидел за столиком. Возможно, он на месте друга тоже не понял бы себя. Да, они совсем разные. Но почему она не скажет… Но ведь он общается не столько с ней, сколько с братьями, отцом… А так… Когда сидят за столом – и то не рядом и не напротив. Ситуация похлеще Колькиной. А она тоже хороша: нет бы подтолкнуть. Обычно девушки так и делают. Проблема в том, что она необычная. Это единичный экземпляр женского типа. Борис попробовал представить себе различные виды продолжения их отношений – ничего не получилось.

На полигон он вернулся злой на себя, решив, что больше не пойдет к поповичам (так в ярости окрестил их дом). Один вечер и впрямь просидел в кабинете за картами. На второй ноги сами понесли сначала на улицу – Новый год ведь – салют пора или почти пора давать. В десять вечера сел в машину – запрещено что ли проехаться перед сном?

На стук вышла Мария. Борис растерялся.

– Здравствуйте, – сказала она, – с праздником.

– Да. С праздником. Не помешал? Вроде, это семейный праздник?

Мария вышла на крыльцо, плотно закрыв за собой дверь.

– Да. Праздник семейный, но мы не любим его с некоторых пор, – она поежилась от холода. – Идемте в церковь, если вы не против.

Борис был против, но молча пошел за девушкой. Шаги гулко отдавали в тишине.

– Присаживайтесь.

Мария зажгла несколько свечей.

– Тебя не будут ждать дома?

– Нет. Все легли. Я же сказала – мы не отмечаем Новый год. Я вас ждала.

– Почему?

К чему относился вопрос, трудно определить. Мария рассудила по-своему.

– Под Новый год три года назад погибли мои братья – Петр и Павел.

– В Чечне?

– Да. На войне. Они близнецы… Мы любили Новый год. Теперь стараемся делать вид, что… Это очень трудно.

– Еще бы… Как Колька? – Борис был рад заговорить о чем угодно.

– Не могу сказать точно. Сердится. Это чувствуется по наморщенному лбу.

– На кого?

– Сначала на себя, затем на нее.

– А что, женщина не может как-то, ну не знаю, подтолкнуть мужчину?

Борис хмурился еще больше, Мария молчала. Она смотрела на опущенную голову мужчины.

– Я ведь чудная, – сказала она, не стыдясь этого слова.

– Да, – согласился Борис.

– Вам не будет стыдно за меня?

– А тебе?

– Во что вы верите?

– В тебя.

– Я ничто.

– Ты все.

Теперь замолчал Борис, не зная, что добавить – не мастер он на слова.

– Я была уверена, что ни один мужчина не посмотрит на меня как на женщину.

– Почему?

– Я дочь попа, в Бога верую, в церкви молюсь.

– Что в этом плохого?

– Ничего. Борис, можно я скажу о вас своим?

– Не совсем понял, о чем ты?

– Что вы ко мне с намерениями.

– С намерениями?

– Разве нет? Может, я не поняла?

– О каких намерениях идет речь?

Мария снова замолчала, сбитая с толку, опустила голову, как несколько минут тому назад он, и стала рассматривать руки.

– Я все хотел спросить, какое имя тебе больше нравится? – Борис пытался выгнать тишину.

– Мое.

– Да, я понимаю, но тебя по-разному зовут: Мария, Маша, Машенька.

– Маша.

– Я так и думал.

Она все так же рассматривала руки, больше похожие на руки подростка, да и сама она мало чем от него отличалась.

– Что-то я совсем запутался, – собравшись с духом, выпалил Борис.

– Это хорошо, – улыбнулась Мария.

– Что хорошего в том, что человек не может разобраться в себе, своих чувствах, ощущениях, желаниях?

– Сомневаетесь – значит, живете, чего-то желаете от жизни. Сомневаетесь в себе – значит, есть в душе место для других.

– А без проповедей нельзя? – разозлился Борис.

– Простите.

– Дьявол! Тьфу, ей Богу! Ну, что ты, в самом деле… Маша, помоги мне. Я не знаю, с чего начать.

– Я тоже. Вы у меня первый, – в ее словах было столько искренности, что Борису стало не по себе.

– О, Господи!

Он опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои и прижался к ним, как к чему-то священному. Положив на ее колени голову, Борис затих, словно ожидая отпущения грехов. Мария аккуратно освободила одну ладонь из его рук, пригладила непослушный хохолок у него на затылке.

– Я несдержанный.

– Это ничего.

– Ругаюсь.

– Большинство людей ругается.

– Пью.

В ответ она лишь снова пригладила хохолок.

– Гуляю.

– Все хорошо.

– Я так и не нашел для тебя подарка.

Мария улыбнулась.

– Глупенький.

– Да, нет, Маша, я не глупенький. Это ребенок может быть таковым, потому что он еще мал и неразумен. Я глупец…

– Не надо наговаривать на себя.

– Ты задала вопрос о намерениях.

– Я поспешила…

– Нет.

Борис поднял голову, посмотрел ей прямо в глаза.

– Нет, Маша. Спешка здесь не при чем. Я поговорю завтра с твоим отцом. Намерения у меня самые что ни на есть серьезные. Я буду… уж не знаю, каким мужем я стану для тебя, скорее всего, препаршивым. Ты такая неземная, ты чистая в своих помыслах. У тебя есть вера в человека, а я стану верить в тебя.

– В меня нет. В него – да.

– В него?

– Да. Во единого и непорочного…

– Не надо…

– Хорошо, я стану веровать и за тебя тоже.

Борис засмеялся.

– А что мне делать за тебя?

Мария пожала плечами.

– Ничего.

На следующий день, как и обещал, Борис разговаривал с отцом Марии. Дмитрий Александрович выслушал молодого человека спокойно, но с ответом не стал спешить. Борис заволновался – что-то не так.

– Борис, вы хороший человек… с непростым характером. Надо обладать большой силой, чтобы связать судьбу с дочерью попа. Я не стану вставать между вами, вы мне нравитесь. Вряд ли вы станете обижать Марию, она же беззащитна со своей открытой душой. Берегите ее. Однако я должен сказать вам. Не заставляйте Марию делать выбор между вами и ее верой и не подвергайте себя опасности, потому что в таком случае она пожертвует собой. Вы еще не до конца осознали, с кем предполагаете связать свою судьбу. Сейчас чувствуете потребность сердца, истосковавшейся души. Разум отсутствует совершенно. Сердце не обманывает в подобных делах. Однако мы живем в мире, где царит именно разум, а не сердце. Вы военный, разумеется, службу бросать не собираетесь – значит, можете отправиться на войну, где станете убивать, или, быть может, уже убивали. Мария не принимает таковой стороны жизни.

Пройдут годы, много лет, но она не изменится, не привыкнет к мысли о необходимости водворения зла во имя справедливости. Она останется верна своей вере, потому что очарована ей. Знаете, и в детстве, и сейчас она входит в церковь, как в дом Божий. Во время службы она разговаривает с НИМ – не с людьми. Сможете ли вы принять такую Марию? Думаю, не стоит спешить. Вам надо хорошо обдумать свое решение, постараться понять Марию, привыкнуть, в конце концов, к ее необычности.

– Ей тоже нужно время? – спросил Борис.

– Нет. Она приняла вас сразу и безоговорочно. Она сделает все, о чем вы попросите, просто скажете, прикажете, в какой бы форме это не прозвучало, все, кроме одного – не предаст веры.

Борис сжал виски – было от чего.

– Она полностью в вашей власти.

– Да мне не нужна эта власть. Я…

Борис замолчал: что сказать…

– Вам нужно время, чтобы научиться не пользоваться своим правом над ней.

– Да. – Борис качал головой – может уйти вся жизнь на это: характер у него не простой.

Борис испугался не на шутку. Если в твоей власти находится человек, полностью, безоговорочно, то это дает огромные возможности. Но он не хотел пользоваться никакими возможностями. Он хотел находиться с ней рядом, слышать ее голос, видеть ее. А как хотелось обнять, поцеловать… Не пользоваться своими желаниями – легко сказать!

Мария рассматривала себя в зеркало. В дверь комнаты легонько постучали – мама.

– Машенька! – она недоумевающе смотрела на полураздетую дочь.

– Прости, мама. – Мария поспешила одеться.

– Что-то случилось?

– Ничего худого.

– Почему ты грустишь? Борис обидел?

– Нет, что ты, мама. Он хороший, замечательный, правда. Это я, вероятно, слишком плоха для него. – Мария подавила вздох и отвернулась к окну, чтобы мать не увидела навернувшихся слез.

– Машенька, с чего ты взяла…

– Мама, я уродина?

– Нет.

– Хотя зачем я спрашиваю. Ни одна мать не скажет своему дитя, что он урод.

Девушка села на стул, опустив плечи…

Когда Борис пришел вечером того же дня, ему открыла не Мария – матушка. Они поздоровались, и матушка пригласила его на кухню.

– Присаживайтесь.

Борис по виду встревоженной матери понял – что-то не так.

– Маша здорова?

Матушка кивнула головой.

– Борис, у вас есть родственники?

– Да. Мать и сестра.

– Хорошо. Вы с Машенькой все здесь да здесь. Может, съездите куда-нибудь – к друзьям или родственникам?

Матушка смотрела на мужчину, грустно улыбаясь.

– Машенька считает себя уродкой. Сегодня я застала ее перед зеркалом – она рассматривала себя и осталась недовольна.

Борис сжал кулаки, даже стукнул по столу пару раз.

– Скажите, а когда пост закончится? – зло спросил он, хмуря брови.

– Через четыре недели.

– Дьявол! – Он снова стукнул по столу.

Вошла Мария.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Он посмотрел на нее и остался недоволен собой: бледная, видно, плакала. Дьявол! Дьявол! Когда она села за стол, начал пристально ее рассматривать. Она смутилась еще больше, даже пошла красными пятнами.

– Дмитрий Александрович дома?

– Да, – в один голос ответили женщины.

Человек предполагает, а Бог располагает. Эту поговорку знает каждый. Она проговаривается человеком скорее по инерции, нежели по понятию всей глубины ее смысла. Он тоже предполагал, как станет жить со своей женой, сколько детей у них будет, как она будет ждать его, как он научит ее руководить собой. Ничему из предположений не суждено было воплотиться в жизнь. А ведь его предупреждали: не делать выбора между ним и ее верой и не подвергать себя опасности. Вера. Она осталась с ней до конца. До самого последнего вздоха.

Смерть всегда неожиданна, даже если умирает тяжелобольной или старый человек. Она неожиданна, хотя человек, лукавя, говорит, что готов к ней, что думал о ней, предполагал ее приход. Ничего подобного. Где-то, наверное, имеется свиток, в котором указаны даты ее прихода ко всем людям. Хорошо, что мы не знаем этой даты. Плохо, что мы не знаем этой даты. Человек переходит в другой мир с мыслями о мире этом.

Теперь она была красавицей. Она всегда была красавицей. Борис все еще держал ее на руках, не чувствуя усталости, боли. Он находился вне времени и пространства. Какие-то люди сновали вокруг него, но он их не слышал. Кто-то попытался забрать ее у него – не отдал. Он все смотрел на нее – зачем она уснула посреди дня. У них столько дел – им еще ехать и ехать: дома ждет его мать и сестра. Наконец-то он познакомит их. Мать будет рада за непутевого сына. Он разглядывал ее лицо: спокойное, умиротворенное, радостное. Шапка съехала набок – небольшое пятнышко сбоку, как раз на виске. Надо его вытереть, разбудить ее, и они продолжат путь.

Черная пустота затягивала… Не различая дороги, не понимая, где он, в каком мире, что он сам такое, Борис не знал – жив он или нет. Сознание вернулось лишь тогда, когда увидел перед собой черноту – слава всевышнему, пришла и за ним. Нет, ошибся. Он разочарованно осмотрел – всего лишь ряса, а не костлявая.

– Борис, нам надо поговорить.

Дмитрий Александрович прошелся по комнате, заложив руки за спину. На лице боль утраты, она теперь навсегда поселилась там. Ему предстояло самое трудное: попробовать убедить атеиста в правильности выбора Бога, хотя в последние несколько дней он и сам был на грани отвержения веры.

– Я в первый наш разговор был с тобой не совсем честен. Наверное, мне хотелось думать, что если утаю это от тебя, то смогу обмануть смерть, но ее обмануть нельзя.

Машенька наш последний ребенок и единственная дочь. Сказать, что мы ее очень любили – ничего не сказать. Как с женой мы хотели, чтобы у нее сложилась судьба, чтобы она была счастлива. Она и была таковой, потому что, во-первых, обладала верой, а во-вторых, смогла полюбить и ушла, не растеряв своих чувств.

Когда она родилась… У нас тогда жила одна слепая женщина. Деваться ей было некуда, вот и осталась при нас. Она никого не докучала – все больше молилась, иногда ночевала в церкви. Так вот, когда родилась Мария, она взяла ее на руки и сказала, что у девочки дар, что девочка будет разговаривать с Богом. Мы были рады. Что может быть плохого в том, что дитя станет верить… а перед смертью женщина еще сказала: Мария не доживет до двадцати лет, если не уйдет в монастырь. Мы ничего не сказали дочери. Когда ей исполнилось двадцать – словно камень с души свалился. Это было в тот день, когда ты впервые встретился с ней. Женщина не ошиблась. Нам ничего не остается, как покориться…

– Покориться?! Покориться!!! Да вы сумасшедший. Как можно покориться смерти дочери! Как мог Бог допустить, чтобы она, настолько верящая в него, умерла!

– Она ушла к нему.

– К нему? К кому ему? БОГ! Его не существует! И если раньше у меня были некоторые сомнения, что возможно, на какую-то долю… он все-таки есть, то теперь… Я отрекаюсь от вашего Бога! Скорее я поверю в Дьявола!

Его глаза стали черными, словно смерть поселилась в них. Батюшка в ужасе отшатнулся от него – это не человек – ничего человеческого сейчас в его облике не было.

– Я ведь решил измениться… избавиться от пороков… глупец…

– Отказываясь от него, ты отказываешься от нее, потому что она верила в него безоговорочно.

– Она и в меня верила безоговорочно, но, вероятно, две безоговорочные веры не могут ужиться в одном человеке. Она выбрала его. Что ж, будь он во плоти, я мог бы попробовать одолеть его. А так… Мои шансы равны нулю. Замечательно. Я отпускаю и проклинаю… Да! Проклинаю. Она заставила поверить меня в лучшего меня… Ха-ха… Я не был и никогда не буду хорошим…

И Борис стал Дьяволом…

Рихард не сомкнул глаз. Он смотрел на спящую жену. Тут жизнь другого не поймешь, свою и подавно. Как сказать Марине. Главное – стоит? Да, стоит – непременно. Знай Борис с самого начала все о Марии, возможно, поступил бы по-другому. Возможно, сделал бы еще больше ошибок. Теперь можно только предполагать. Где же истина? Миллионы людей во все времена ломали над этим голову. Философы создавали трактаты в прошлом и писали диссертации в настоящем.

Истина для Рихарда сейчас заключалась в том, стоит ли знать Марине всю правду о Борисе или нет? Если всю, то следует ли рассказать о том, что он один из двоих в ЭСВ, кто по собственному желанию перешел в другой мир с тем, чтобы прибегнуть к дару Ритуса, что Ритус вернул его, переправившегося на другой берег. Сможет ли нормальный человек адекватно отреагировать на подобное? Однозначного ответа Рихард не находил. Ася сможет понять, учитывая, сколько времени она блуждала в коридорах жизни и смерти? У нее и так психика расшатана. Сейчас бы чего-нибудь обычного, земного, простого и понятного, без заумствований…